***
Зная о пророчестве Ульмо, которое гласило, что Дом Хадора придёт на помощь Гондолину в час величайшей нужды, Тургон принял братьев с почестями и предложил им остаться на тот срок, какой они посчитают нужным. Юный Хурин, высокий и сильный отрок, сразу приглянулся мудрому нолдо, который отметил не только мужественную стать и крепкий стан мужа из эдайн, но и ту энергетику, что исходила от него бушующими волнами, которая манила владыку Гондолина против воли. Братья проводят во владениях Тургона вот уже которую седьмицу, и каждую ночь гордый нолдо засыпает с мыслью о том, насколько приятна ему беседа с юношей из Дома Хадора, насколько тот заинтересован в ремеслах эльфов и их жизненном укладе, и постепенно доверяет Хурину свои замыслы, приближая того к себе без опаски и задней мысли. Было нечто в этом человеке, что располагало короля к себе, и каждый раз он все больше проникался обществом юноши, проводя с ним больше и больше времени. Однако вскоре Тургон стал чувствовать нечто большее, нежели дружеский интерес, ведь приятели не рассматривают друг друга, не улавливают изменение настроения по блеску в ясных глазах, не любуются тем, как солнце игриво переливается яркими бликами в густой копне золотых волос, и не наблюдают за игрой мышц на чужом теле во время тренировок с оружием, а потому сны короля стали беспокойными и стал он избегать общества Хурина, дабы не позволить росткам странного чувства дать корни в его душе. Хурин, заметив отчуждение полюбившегося ему нолдо, сразу заметил изменение в его отношении к нему, и решил, будто в том есть его собственная вина, а потому поспешил выяснить в чем дело, покуда не мог сомкнуть очей из-за разрывающих сердце чувств. Он находит Тургона в розарии, сидящего на сочной зеленой траве у плакучей ивы, и невольно засматривается на него, обведя взглядом каждую черту мужественного и красивого лица, широкий разворот плеч, гордую осанку, и, возможно впервые в жизни, испытывает странное волнение в теле, по которому прошлась волна бешеного жара. Тургон замечает его, и в его взгляде вспыхивает волнение, однако нолдо быстро берет контроль над собой и сдержанно кивает в знак приветствия, надеясь, что юноша пройдет мимо и вновь оставит его наедине с хмурными мыслями. Но Хурин не уходит. — Прошу прощения у владыки Гондолина за непростительную дерзость, но я хотел бы поговорить, если у короля есть на то желание. — Говори, Хурин из Дома Хадора. Я слушаю тебя. — Может пустое все это, но кажется мне, что недоволен мной великий король и избегает он моего общества. Так ли это? — То лишь обман твоего разума. Я не держу на тебя зла и не рассержен деяниями твоими. — Однако видеть меня король не желает. Тургон закусывает внутреннюю сторону щеки, отвернувшись от Хурина, который подошел к нему ближе, заглядывая в глаза с искренней чистотой намерений. Владыка Гондолина не мог соврать этому эдайн, не мог позволить лжи пролечь между ними, но и открыть свое сердце не мог, опасаясь чужого презрения и отвращения. — Если узнаешь ты причину моего отсутствия, то велика вероятность, что сам не захочешь меня видеть. А мне слишком любо твое общество, чтобы разрушить все собственными руками. — Неужто я достоин молчания? Или лжи? Хурин стоит совсем близко, смотрит на эльфийского короля сверху вниз, как не должно смотреть на Перворожденного тому, кто пришел следом, но отчего-то это не оскорбляет Тургона, ведь речь идет не о ком-то постороннем, а о том, к кому владыка Гондолина воспылал страстью столь губительно порочной, что не отмыться от нее ни в каких водах этой земли. — Ты люб мне, Хурин. Люб не так, как следовало бы. — Что это значит? — Ты уже достаточно взрослый, чтобы понять. Тургон замолкает, прикрыв глаза. Он полностью облокотился о ствол дерева, и его поза кажется расслабленной, в то время как на самом деле каждый член его тела был напряжен донельзя. Эльф готов к любой реакции человека, к любой вспышке гнева, но отнюдь не к осторожному касанию чужих пальцев, что легли на согнутое колено и остались там, согревая своим теплом. — А что если король Гондолина люб мне также, как я ему? Тургон распахивает глаза и встречается с прямым взором чистых голубых глаз, что не знали лжи и коварства. — Ты не знаешь, что говоришь, юноша. Это чувство исказит твою душу, оно неправильно… Нолдо не договаривает, просто не может вымолвить слова. Хурин не знал, о каком искажении говорил Перворожденный, ведь любовь является чувством чистым, если она искренняя, и, даже будучи неуверенным в том, насколько его чувство глубоко, он точно знал, что не сможет покинуть чертога короля без попытки прояснить то, что он пытался заглушить в своем сердце и выдать лишь за уважение и почет. Хурин целует мужское колено почти невесомо, едва касаясь губами ткани штанов, трется о него щекой, ведя ладонь выше по бедру к руке Тургона, что покоилась на поясе, и обхватывает ее, прижав к своему сердцу. Они оба молчат, точно завороженные глядя друг другу в глаза, и время будто бы останавливается для обоих, оставив пространство лишь для нежности, которую они друг другу дарили. — У тебя холодные руки, мой король. — Хурин подносит пальцы Тургона ко рту и дышит на них, медленно придвинувшись еще ближе, так что его бедро касалось чужого бедра. — А мне очень жарко… Темноволосый нолдо лишь слегка усмехается, высвободив руку из чужого захвата, и ведет перстами по человеческому лицу, которое слегка было покрыто светлой щетиной и казалось мужественным не по годам. Тургон касается высоких скул и чужих полных губ, позволив себе едва ли на половину фаланги скользнуть в жаркий плен приоткрытого рта юноши, что так и манил его к себе, а тот, в ответ на столь непривычную для него ласку, будто угадав чужое желание, обхватывает чужие пальцы губами, скользнув по ним языком. — Ты понимаешь, к чему может привести то, что происходит сейчас? — Спрашивает Тургон, привлекая человека к себе. — Ты уверен в своем желании? — Я уверен, что жажду любви владыки Гондолина, и если он откажется от меня сейчас, я покину его владения немедля. Тургон вновь усмехается и позволяет Хурину сесть себе на бедра. Он ведет ладонями по упругим бокам юноши, гладит крепкую спину, мускулистые плечи, в то время как юноша из эдайн исследовал чужую грудь, скрытую под ярко-синей туникой. Слегка расшнуровав ворот, Хурин приникает к молочно белой коже Тургона губами, касаясь нежно, но в то же время с запалом, который еще больше расходился по венам из-за странного томления внизу живота, которое отдавалось нарастающим возбуждением в паху. — Ты очень красив, Хурин, сын Галдора. — Мужчина пропускает чужие пряди между пальцев, любуясь их золотым сиянием, и от его взгляда не утаивается, как слегка зарделся юный Хурин, закусив нижнюю губу. — Не стоит смущаться проявления любви, коль мы решили зайти столь далеко. — Я смущен не из-за этого. — А в чем же дело? — Я бы хотел поцеловать короля, если тот разрешит. Тургон широко улыбается и сам приникает губами к чужим устам, мягко сминая их в поцелуе. Хурин двигается ближе, уже упираясь своим возбуждением в пах нолдо, и не в силах сдержать сладостных стонов, что рвались с его губ. Он зарывается ладонями в чужие волосы, касается своей грудью чужой, будто стремится слиться в единое целое, обхватывает бедра эльфа коленями, первым углубляя поцелуй. До сего момента лишь дев доводилось целовать сыну Галдора, да и то не всякая позволяла ему подобные вольности, но Тургон был куда опытнее в такого рода вопросах и быстро увел юношу в полную страсти пляску языков, вторгаясь во влажный грот чужого рта немного властно, но с тем же нежно. Что движет Хурином он сам не знает, когда вдруг прерывает поцелуй и стягивает коту через голову, обнажив крепкий торс и мускулистые руки. Его губы слегка припухли от поцелуя, глаза горят огнем желания, и он вновь тянется за губами короля, положив его руки, что доселе гладили его по спине и упругим ягодицам, себе на грудь. — Ты очень красив. — Хрипло произносит Тургон, проведя рукой вначале по мышечной шее, а потом спустившись ниже, к затвердевшим от возбуждения соскам, что темными горошинами выделялись на фоне загорелой кожи. Нолдо приникает к одному из них, обхватив губами, и принимается игриво ласкать горошину языком, слегка прикусывая зубами, отчего Хурин стонет еще громче, прижав рукой голову короля к груди. Тургон кружит вокруг ореола соска, позволяя чужим пальцам вцепиться в свои густые волосы, притягивая настолько близко, насколько это возможно, ощущая, как собственное возбуждение начинает приносить немалый дискомфорт. Владыка Гондолина ведет ладонями по крепкому торсу юноши, спускается на бедра, а потом вновь скользит выше, к чужому паху, но не касается того места, что столь жаждало получить толику ласки. Тургон опрокидывает Хурина на спину, невольно засматриваясь на то, как его золотые волосы дивно рассыпались по травяному ковру, и принимается стягивать с себя тунику, поражая юношу белизной своей алебастровой кожи. Юный Хурин заворожен, впервые увидев нагого эльфа перед собой, и любовно скользит пальцами по чужому телу, поражаясь совершенством его пропорций. — Ты понимаешь, что это свяжет нас навек, сын Галдора? — Нолдо склоняется к лицу человека, опаляя своим дыханием пухлые юношеские губы. — Ты готов к этому? В ответ Хурин лишь целует короля в полном пылкой страсти запале, увлекая за собой в сочную молодую траву…***
Много лет минуло с тех пор, как захлестнувшая с головой страсть поглотила владыку Гондолина и юного Хурина, после чего война и кровь заставили их разлучиться, казалось бы навсегда. Но во время самого разгара Битвы бессчетных слез, когда сын Галдора сражался бок о бок с Хуором и сыновьями Хадора, увидел Хурин знакомый лик и глаза его переполнились счастьем. На какой-то момент перестает существовать все, и орки, и сражение, были лишь крепкие объятия и жар чужих губ, что коснулись друг друга в исключительно целомудренном жесте. Битва была проиграна, и то стало известно всем, кто сражался против орочьей армии, однако Хурин не мог допустить, чтобы владыка Гондолина пал от копья врага, ибо был готов отдать свою жизнь за него и раньше, и сейчас. — Уходи. Мы с Хуором отвлечем орков. — Ты, верно, сошел с ума или недостойного мнения обо мне, раз предлагаешь подобное! — Гордо вскинул подбородок Тургон. — Я не брошу тебя в сражении. — Может я и сумасшедший, но тебе сходить с ума никак нельзя. Прошу, услышь голос разума, уходи! Мы справимся. Долго длились споры, много голов полетело, но согласился в конце концов владыка Гондолина отступить, хотя то разрывало его сердце на части. — Обещай, что не погибнешь. — Тургон обхватывает чужое лицо руками, коснувшись чужого лба своим. Хурин лишь кивает в ответ, после чего быстро целует, но по-настоящему, скользнув языком меж чужих мягких губ, что тотчас освежило те воспоминания, что когда-то были реальностью в Гондолине. — Уходи. И Тургон отступает с остатками союзников, тем самым спася свою жизнь…