Петрикор

      После ослепляюще-чёрной пустоты Дин Винчестер осознал, что стоит посреди голого поля.       Рыжая прерия раскинулась под его ногами на все четыре стороны до самого горизонта, обвивая небо непрозрачным и далёким туманом, и воздух вокруг казался кристально-чистым и свежим, хотя Дин знал, что обычно в таких местах дышится тяжко и в горле от духоты словно стоит комок ваты.       Он стоял совсем один, не ощущая ни жара, ни холода, над его головой не было солнца и не было звёзд — небо нависало над ним как покрывало на сцене театра, лишь имитируя его далёкую голубизну.       И Дин понял, что наверняка спит.       Ему снилось удивительно мало снов, и Дин был этому рад, потому что каждый раз любой сон превращался в кошмар, и этот вряд ли был бы исключением.       Дин стал ждать.       Ветер не касался его пальцев, рассеянный свет, льющийся отовсюду на сухую землю, не раздражал зрения, и в ушах стояла тишина, непривычная для тренированного слуха — только собственное дыхание и шуршание одежды сбивало эту атмосферу тянущего ожидания, когда время провисало как отяжелевший канат меж двумя опорами.       А после Дин рассеянно подумал — может, ему стоит идти? Только вот вся прерия выглядела абсолютно одинаково, куда бы ни вздумалось повернуть голову, и отсутствующее солнце делало невозможным определение сторон света, как будто бы они могли что-то дать. Тогда Дин просто сел на пыльную землю, ощутив беспредметное раздражение.       И только потом за краем далёкого тумана, в сизом зареве неба, где несуществующие театральные небеса касались кулис горизонта, сверкнула зарница, и край тот наполнился тенью.       Мягкая дрожь пробежала по прерии, и в лицо ударил оживший поток воздуха, как будто где-то там рухнуло что-то громадное — настолько громадное, что присутствие этого почувствовалось даже здесь, во многих милях левее.       Дин ощущал свою голову до странного пустой. Мысли были поверхностные и ускользающие до нелепого быстро — не получалось волноваться и задаваться вопросами, критическое мышление отвалилось совершенно и не вернулось даже тогда, когда через некоторое время Дин опознал в том далёком горизонте фигуру исполинских размеров. Сперва она была нечитаема в туманной ряби края этого пустого мира, но потом Дин совершенно чётко определил голову, переходящую в плечи, на которую ложился рассеянный мягкий свет и распадался вокруг мерцающей короной.       Определил и удивился, что она никуда не движется.       И если вам кажется, что смерч не движется — он движется, но просто в вашу сторону.       За секунду затылок обдало леденящим ужасом, и Дин подскочил на ноги. Дремавшее нутро, убаюканное мёртвым сухостоем трав ржавой прерии, вдруг всколыхнулось и отозвалось чётким — оно идёт и идёт прямо на тебя, идёт прямо за тобой.       И если идёт — то наверняка видит.       И смотрит прямо сейчас.       Прямо на тебя.       Осознавать последнюю мысль было самым невыносимым из всего, что Дин когда-либо испытывал — она упала сразу как камень и заставила почувствовать во всём теле кипучий всеобъемлющий страх. Но ужаснее всего было то, что в других кошмарах Дин ещё мог драться, другие кошмары были просты и сюжетны, их повороты Дин знал, потому что они только лишь пересказывали и чуть искажали то, что было в реальности — неудачную охоту, смерть близких, ещё раз охоту… Здесь же всё было новым и чужим, Дин не мог определить, какую часть изменённых событий он наблюдает здесь, и это делало его абсолютно беззащитным.       Больше всего Дин ненавидел чувствовать себя таким.       Далёкая фигура становилась всё более чёткой и огромной. Она выплывала из тумана неумолимо, как будто крейсер прокладывал свой путь, разрезая хмурые хладные волны. Дин почуял, как под ногами начала отзываться земля на каждый шаг исполина, и не понимал, что ему с этим делать.       Бежать и прятаться было некуда, драться — невозможно, всё тело оцепенело и не давало шевельнуть пальцем, даже горло сдавило спазматически до тех пор, пока Дин не понял, что не дышит, и только тогда смог слегка расслабиться, хватая разреженный воздух ртом.       На корне языка появился свежий лимонный привкус, а в носу засвербело запахом дождя и древнего космоса. От осознания последнего у Дина едва не лопнула голова — откуда ему вообще знать, как пахнет космос? Но пахло именно так — немного пыльно, свежо, холодно, старо, монументально, пусто и одиноко. Оттенки ясных для человеческого мозга понятий ещё недолго вспыхивали яркими ассоциациями, пока совсем не утихли, уступая место новому физическому раздражителю — переливчатому звону.       Дин не знал, с чем мог бы сравнить уже его — может, с музыкой ветра, с этими самыми полыми бамбуковыми трубками, которые висят над входом в магазины, или, может даже, с бубенчиками с саней Санты из рождественских фильмов. Звук был похож, но куда деликатнее и чище, таким, который до этого Дин не слышал никогда и нигде.       И только после этого глаза наконец начали по-настоящему видеть.       Огромная тёмная гора замерла перед Дином, наклоняя к нему свою ужасную человекоподобную голову, которая выглядела мёртвой — она, словно покрытая серебром, испускала этот странный свет, расходившийся позади полукругом чуть заметного сияния. И в принципе вся она была слепком человеческого лица, усреднённого в его абсолюте — не женское и не мужское, не старое, но и не очень молодое. Андрогинное, с выверенными пропорциями золотого сечения.       Только на месте глаз и рта узкие и вытянутые тёмные провалы.       Ниже головы было только тело — огромное и чёрное, без различимой текстуры и формы оно чуть суженным прямоугольником врезалось в землю как монолит. Как оно могло двигаться? Как оно двигалось? Оно вообще двигалось?       — ЗДРАВСТВУЙ, ДИН, — тысячи голосов, сплетённые в один преимущественно мужской и низкий, прокатились по прерии невыносимой тяжестью и громом всколыхнули фальшивые небеса над ней. — НЕ БОЙСЯ.       Дин не боялся — Дин был в ужасе. Голос исполина в первое мгновение едва не разорвал его голову, и Дин действительно подумал, что как минимум оглохнет — ему даже некогда было думать, что ничто на него не нападает и не стремится умертвить в первую же секунду. Уши заболели так, что захотелось немедленно упасть на землю, закрыть их руками и выть, выть, выть.       Но Дин стоял как вкопанный, и та боль, сперва показавшаяся невыносимой и всепоглощающей, через долю секунды вдруг схлынула прочь и не возвращалась, как будто бы её не было.       Только исполин стоял невообразимой горой, нависая над Дином так, словно не имел более никакой чёткой цели кроме того, чтобы добраться до него через всю равнину и следить с жутким и бесстрастным металлическим лицом.       Холодный пот стёк за воротник одежды, дав ощутить Дину, что он ещё здесь и всё ещё жив.       — Это же… сон, — собственный голос показался тусклым и слабым после громового хора тысячеголосого существа.       — СОН, — спокойно уронил исполин, не меняя своего положения. — Я БЫ НЕ ПОКАЗАЛСЯ ТЕБЕ ВНЕ ЕГО.       Огромную голову повело набок, ближе к монолитному плечу, и Дин вдруг узнал движение, которое видел до этого в более привычных человеческих масштабах.       — Кастиэль?! — Внутри как будто развязался болезненный тугой клубок, и под рёбрами даже стало свободнее, когда ангел размеренно качнул головой. Дин даже снова почувствовал своё тело, как человек, впервые вышедший на сушу спустя час купания в море — отяжелевшее и несколько слабое, с ноющими коленями и непослушными руками.       Тишина опустилась так внезапно, что Дин на секунду поверил в то, что оглох — Кастиэль более ничего не говорил и никак не комментировал причины своего прихода. Его фигура стояла в прежнем наклоне и более не издавала даже того высокого звона, какой озадачил Дина в первые минуты его приближения. Нарушать это молчание казалось кощунственным во многом потому, что впервые за долгое время Дин в полной мере осознал, с кем говорит — человеческие габариты Джимми явно слишком уж его расслабили.       Впрочем, это был такой шанс узнать побольше об ангелах, какой Дин не имел права упускать во имя всех охотников и исследователей сверхъестественных явлений.       — Во всяких писаниях говорится, что у ангелов четыре лика и шесть крыльев, но у тебя… Не обижайся, но ты больше похож на эту… типа железную деву.       Дин никогда не был фанатиком христианской культуры и этот факт о внешнем виде ангелов подцепил у Сэмми, который много что успел рассказать касательно воинов божьих как ещё одного вида паранормальных сущностей. Он говорил также, что ангелы — это вращающиеся горящие колёса с глазами, или просто глаза с крыльями, или даже голова с крыльями, или четыре лица на одной голове с крыльями, а крыльев этих могло быть два, четыре или даже шесть.       Но всё оказалось куда прозаичнее, и Дин видел перед собой говорящую голову, насаженную поверх гроба, пусть и столь огромного.       Кастиэль слегка склонил голову к другому плечу, а потом снова послышался этот переливчатый звук. Дин не понимал, на что конкретно он смотрит до самого конца — монолитная гора зашевелилась и стала подвижной, заимела фактуру и форму, расправляясь и расходясь по сторонам на отдельные части.       И развернулась первыми самыми чудовищно огромными крыльями — блестяще-чёрными с металлическим отливом, и каждое перо не шелестело, а тихо скрежетало подобно тому, как нож точит лезвие другого ножа, и они были жесткими, каждое как отдельное и тонкое лезвие бесконечно легкой и острой стали.       Затем, как только самые большие крылья разверзлись в стороны, перекрывая бездонное небо над головой Дина так, что маховые перья устремлялись за горизонт и тонули в сером тумане, зашевелились ещё две пары крыльев, что были меньше. Одни из них укрывали руки, другие — ноги.       Как только и они зашевелились, Дин на секунду подумал, что ослепнет — вспышка света ударила прямо в глаза, как будто в непроглядной тьме резко включили фонарик, однако свет этот, сперва показавшийся нестерпимым для человеческого глаза, вдруг стал мягче, ласковее. И уже спустя эту невыносимую секунду Дин смотрел в посеребрённые узорные латы, надетые поверх кольчуги, которая и звенела так тихо-тихо, переливчатым постукиванием драгоценных камней.       Бесстрастный металлический лик оказался частью полного воинского обмундирования, и Дин всё ещё не понимал, какими силами держит себя на ногах, когда всё его нутро тряслось словно осиновый лист и стремилось бросить себя под пяту существу столь огромному, что от его присутствия в этой бескрайней местности становилось невыносимо тесно.       Кастиэль стоял перед ним как распятый — все шесть крыльев вздымались за его спиной чёрными тучами, покрывающими небо, и маховые перья верхних вздымались так высоко, что их концы пропадали где-то в бездонной вышине, бледнея на границах земных сфер. Средние, оказавшиеся самыми огромными из всех, раскинулись в стороны и будто бы обнимали всю прерию от края до края и могли баюкать её на себе, как мать бы качала ребёнка на руках. Самые нижние крылья на их фоне не казались столь впечатляющими и мягко спадали позади, касаясь душной и выжженной земли тяжёлым настилом металлических перьев.       Всё, что Дин также мог заметить — чуть изменённую анатомию тела, как будто ангел стоял на полусогнутых ногах и имел нечеловеческое строение стоп: в пыли прерии Дин видел огромные лапы, также закрытые латами, и неубранные загнутые когти.       — И четыре лика? — несмело прошептал Дин, всё ещё глядя на рыцарские латы, от света которых прозрачный воздух буквально вибрировал.       Кастиэль издал выдох, похожий на «хм-м-м» и растёкшийся по прерии глубоким гулом, потревожившим землю.       — У АНГЕЛОВ ЧЕТЫРЕ ЛИКА, — согласился он. Его крылья начали тихо сворачиваться за спиной, более не закрывая сияющей брони, и внезапно в его руках оказалось оружие, которое Дин почему-то не увидел сразу.       — ОРЁЛ, — назвал Кастиэль и приподнял правой рукой в металлической перчатке свой огромный длинный меч, блестящий так же невыносимо резко как и всё его воинское одеяние. Навершие его эфеса украшала птичья голова с острым клювом, и Дин внезапно понял, что наверняка это и есть ангельский клинок — уменьшают ли они этот меч, чтобы держать его в человеческом теле? Приходится ли им переплавлять для этого целый меч? Используют ли они для этого только осколок меча? Или пользуются ангельской магией?       — ТЕЛЕЦ. — В левой руке ангела оказался круглый большой щит с головой быка и его рогами, направленными вперёд.       — ЧЕЛОВЕК, — Кастиэль чуть согнулся, снова вызвав переливающийся звон своей кольчуги, и наверняка имел в виду эту ужасную металлическую маску с провалами глаз и тонкой щелью рта.       — ЛЕВ ЖЕ… — тут Кастиэль немного замялся, как будто раздумывал, не показал ли он уже слишком многое, однако тут же продолжил. Дину показалось, что это из-за его абсолютно сбитого с толку вида и раскрытого рта, который он безуспешно пытался держать закрытым. — ЛЕВ.       Вновь повторил Кастиэль и внезапно освободившимися руками от меча и щита, пропавшими из поля зрения, потянулся к голове и снял с себя человеческий лик, который тут же исчез в воздухе вслед за оружием. И Дин увидел голову белого льва, чья грива распалась по плечам.       — Воу… — выдохнул Дин, обнаружив, что всё это время не дышал и не моргал, позволив себе наконец встряхнуться. — Ты как Аслан.       — КТО? — Кастиэль непонимающе нахмурился, и это выглядело настолько уместным на животном лице, которое даже не раскрыло рта, чтобы тысячью голосов произнести вопрос, что Дин выдохнул «воу» ещё раз.       В целом львиная голова мерцала как обсыпанная блёстками, или сама шерсть была сделана из тонких, но прочных серебряных нитей. Спокойный мудрый взгляд ангела проникал через видимые и невидимые преграды, будто он пристально наблюдал за всем потоком времени в единый момент и одновременно не замечал его течения вовсе — в больших глазах не было зрачка, они словно залиты перламутровой синевой, лениво переливающейся и находящейся в постоянном движении.       А ещё Кастиэль абсолютно весь испускал это ласковое и мирное свечение, перед которым Дин чувствовал невообразимый трепет. Наверное, если бы это был не сон и разум Дина не проецировал истинный ангельский облик в читаемых категориях, то… ах да, Дину бы выжгло глаза, а ещё он бы оглох.       — Я думал… — Слова давались тяжело, и шея затекала от напряжения, да и Дин в целом чувствовал себя невозможно переполненным и соображающим ещё меньше, чем в момент, когда оказался посреди сухой прерии. — …что вы, может быть, просто свет?       Кастиэль приподнял брови, будто не ожидал этого вопроса. Огромные крылья за его спиной зашевелились, чуть раскрываясь, и Дин подумал, что сейчас увидит фокус превращения исполинского тысячеголосого существа в рыцарских латах и с львиной головой в молнию, или во вспышку света, или во что угодно другое нестерпимо яркое.       Однако ангел просто опустился на колени, от чего вся земля задрожала, резонируя со звоном кольчужной рубахи под резным доспехом, а потом вовсе лёг на живот, поднимая вокруг себя пыль крыльями, которые помогали держать равновесие столь огромному телу. В какой-то момент Дин испугался, что Кастиэль его раздавит, но ангел был предельно аккуратен, и его громадная голова оказалась прямо перед Дином, который инстинктивно отшатнулся назад, не переставая рассеянно моргать.       Все шесть крыльев, вместо того, чтобы вновь собраться за спиной ангела, лениво распластались по равнине стальным морем чёрных перьев.       Вблизи всё казалось ещё более нереальным — запах древности веков, который Дин ощущал с самого начала, стал ещё сильнее, перемежаясь со свежестью, которая бывает после дождя. В огромных львиных глазах собственное отражение можно было рассмотреть в полный рост, а из-за отсутствующего зрачка, но перламутровых синих переливов казалось, что Кастиэль не видит Дина вовсе. Только два его круглых львиных уха, запрятанные в серебрящейся гриве, ясно давали понять, что всё внимание только на человеке и более ни на чём.       — ЭТО ЭФФЕКТ НАБЛЮДАТЕЛЯ, — сказал он, снова не раскрывая пасти, и Дин в который раз почувствовал себя чокнутым. — Я — МНОГОМЕРНАЯ ВОЛНА БОЖЕСТВЕННОГО ПРОВИДЕНИЯ, НО ПРИ НАЛИЧИИ СМОТРЯЩЕГО МОЙ ОБРАЗ ПРЕТЕРПЕВАЕТ ИЗМЕНЕНИЕ. ОДНАКО Я ЕСТЬ ВСЁ: И ТО, ЧТО ТЫ СПОСОБЕН НАБЛЮДАТЬ, И ТО, ЧТО НЕТ.       — Нихрена себе, это же квантовая механика?       Вместо кивка Кастиэль медленно прикрыл глаза, а потом так же медленно их раскрыл.       — С ума сойти, Сэмми бы тут уписался от восторга.       Хотя, чуть погодя подумалось Дину, он бы сам наверняка уписался, если бы рамки сновидения не притупляли его эмоции. Страшно представить, что бы с ним случилось, если бы тогда в их первую встречу в сарай вошло это, а не встрёпанный тип в костюме бухгалтера, и Дин бы ощутил на себе не просто панику, а Панику.       — И что… вы все такие? — Дин уже не мог молчать — распирающий его трепет, который стал лишь сильнее, только подогревал внутренний азарт. К тому же, Кастиэль до сих пор не выказал протеста и не повёл себя враждебно, вон, даже прилёг, попытавшись приблизиться к уровню человеческого роста.       — ПРАКТИЧЕСКИ, — Кастиэль шевельнул рукой, подмятой под грудь. — ДРУГОЙ ЦВЕТ, СМЕНЯЮЩИЕСЯ ЛИКИ.       Абсолютно пустое лицо Дина заставило ангела шевельнуть кошачьими усами и сощуриться. Дин понял — так Кастиэль выразил тихий смех.       — ИНОЙ ОКРАС ПЕРЬЕВ. — По прерии прокатился металлический стрёкот крыльев, которые ангел слегка присобрал, чтобы обратить на них внимание человека. — И РАСПОЛОЖЕНИЕ ЛИКОВ — У КОГО-ТО ЛЕВ ИЗОБРАЖЁН НА ЭФЕСЕ КЛИНКА, У КОГО-ТО — НА ЩИТЕ, У КОГО-ТО ГОЛОВА БЫКА ИЛИ ОРЛА.       Кастиэль говорил размеренно и без особого интереса, хотя Дин наверняка просто-напросто упускал все оттенки интонации, отвлекаясь на тысячу одновременно звучащих голосов.       — Ага, или человека, я понял, — поддержал Дин, однако Кастиэль с догадкой был не согласен.       — НИ У ОДНОГО БОЖЬЕГО ВОИНА НЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЛИЦА.       — Да? Наверное в этом-то ваша проблема, народ, — усмехнулся Дин, на секунду забыв с кем говорит, и кожа его пошла мурашками, как только исполинское существо перед ним приподняло голову в смятении и раздуло огромные львиные ноздри. Перламутровые синие глаза расширились, и переливы в них всколыхнулись ярче.       Дин явно задел что-то внутри ангела — словно локтем неаккуратно тронул переполненный бокал и едва его не опрокинул.       — ВОЗМОЖНО ТЫ ПРАВ, ДИН, — наконец сказал он, опуская голову обратно. — НЕ МЫ ВЫБИРАЕМ ЧЕРЁДНОСТЬ ЛИКОВ — ОНИ ОТРАЖАЮТ НАШУ СУТЬ.       Дин несколько расслабился — удивительно, как он всё ещё был готов к тому, что Кастиэлю внезапно захочется размазать его одним единственным тычком за любое сказанное им слово. Впрочем, Кастиэль даже в теле человека мог размотать Дина, только вот этого избегал, хоть Дину не мешало бы почаще напоминать о том, что Кас такое и что он может.       — Как факультеты Хогвартса? — К сожалению, поумнеть в одно мгновение у Дина не получилось бы при всём желании.       — Я НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ, — устало напомнил ангел.       — Ну разные животные олицетворяют несколько качеств, присущие определённому факультету, — начал объяснять Дин, заметив, как Кастиэль с интересом приоткрыл глаза шире и дёрнул ушами, наблюдая, как человек загибает на руках пальцы. — Лев для обозначения храбрости и чести, змеи для хитрости и амбициозности… и так далее…       В какой-то момент объяснять ангелу концепт вымышленного волшебного мира показалось Дину чрезмерно неловким и глупым, и он слегка замялся под пристальным взглядом.       — А, ТОГДА Я ПОНЯЛ, — Кастиэль вновь слегка прикрыл веки. — ПО ВНЕШНЕМУ ВИДУ МОЖНО ОПРЕДЕЛИТЬ КАЧЕСТВА АНГЕЛА, ИСХОДЯ ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ ЛИКОВ.       — И где обычно располагается человеческий?       — У БОЛЬШИНСТВА ЭТО ЩИТ ИЛИ МЕЧ.       Дин фыркнул — в принципе мог бы и сам догадаться, что люди для них инструменты.       — Но у тебя он на твоей маске?       — МАСКА… — Голоса Кастиэля впервые зазвучали неуверенно, как будто каждый из них сидел в комнате и глядел друг на друга вопрошающе, неужели они все собираются сказать одно и то же. — ОНА ВЫРАЖАЕТ СТРЕМЛЕНИЕ, И ЛИК ТАМ ПОЯВИЛСЯ НЕ СРАЗУ. Я НЕ ЗНАЮ НИКОГО, У КОГО БЫ ОН ЕЩЁ БЫЛ.       Видеть растерянным столько огромное существо было непривычно, особенно когда круглые львиные уши смущённо припали к голове, и Кастиэль повернул нос чуть в сторону, делая вид, что смотрит в фальшиво далёкий горизонт.       Продолжать мысль Кастиэлю явно не хотелось, и Дин повторил за ним — всмотрелся в края своего сновидения, укрытые туманной пеленой. Весь трепет, который до этого чувствовал человек, сменился на тихий покой, как будто течение времени увлекало его за собой и не требовало никаких усилий, чтобы оставаться на плаву.       Следующий вопрос, который Дин смог найти в своей голове, привёл бы Сэма в истерику своей бестактностью и тупостью.       — Слушай, — Дин дождался, когда Кастиэль вернёт ему свой глубокий синий взор и мягко поставит уши. — А у тебя есть подушечки на лапах?       Ангел непонимающе нахмурился, но Дин решил позориться до самого конца.       — Я имею в виду, ты же лев? Или у тебя человеческие руки? Была какая-то жуткая короткометражка про кота с человеческими руками…       Земля под ногами вновь задрожала, заставив Дина заткнуться и выставить руки в стороны, и послышался тонкий звон кольчуги. Кастиэль приподнялся на локтях, побеспокоив слегка взметнувшимися крыльями осевшую пыль, и стянул с одной руки перчатку. Протянутая ладонь оказалась такой, какой Дин себе и представлял — антропоморфная рука также была покрыта белой шерстью, и пять длинных пальцев оканчивалась острыми львиными когтями.       Чёрные подушечки на ладони и вправду были как у кошки, изменённые в расположении под человеческую анатомию — на кончиках пальцев и у суставов в самом их основании.       — У МЕНЯ ЕСТЬ И ХВОСТ, — заверил Кастиэль, и Дин впервые увидел его, выгнувшимся в сторону и показавшимся из-за крыльев с тяжёлой сияющей белой кисточкой.       — Очуметь можно. Ты просто здоровенный, ты в курсе?       В горле Кастиэля родился какой-то новый рокочущий звук, как в недрах Импалы при заводе двигателя.       — ЭТО ТЫ МАЛЕНЬКИЙ, ДИН, — не согласился Кастиэль.       Впрочем Дин возражать не стал, вновь завлечённым движениями ангела, который прятал руку обратно в латную перчатку — вибрации земли стали уже так привычны, что человек почти не обращал на то внимания — и вновь опустил свою голову.       Стало ужасно интересно, какова эта волшебная шерсть на ощупь, и где-то в недрах подсознания в ужасе завопили тысячи предков. К ним также прилагались голос опыта, собственный инстинкт и какая-то мудрость, выбитая по крупицам из бесконечной череды проблем. На другой стороне всего этого стояла такая лёгкая до одури мысль о том, что это всего лишь сон и худшее, что с ним случится — оскорблённый Кастиэль хлопнет его как муравья, и Дин очнётся в холодном поту в собственной постели.       — Я могу тебя коснуться? Ты не взорвёшься? — Тысячи предков подняли такой гул в голове, что Дин почти пожалел, что открыл рот.       — ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ВЗОРВАТЬСЯ? — Кастиэль повёл головой вбок, сощурив глаза, однако блёстки в его шерсти стали ярче, пропадая и появляясь как пузырьки над газировкой.       — Я не знаю, как ты работаешь, — попытался объяснить Дин и приподнял руки, как будто хотел разом указать на всю огромную фигуру ангела.       — НЕТ, ДИН, Я НЕ ВЗОРВУСЬ, — заверил тот и неожиданно полностью опустил свою голову, коснувшись длинным подбородком земли. — И НЕ ВОЗРАЖАЮ.       Синие перламутровые глаза следили за ним с бесконечным одобрением и теплотой, от которой у Дина сдавило горло. Все ощущения и чувства вновь провалились куда-то вглубь его существа, не давая толком волноваться — лишь на периферии маячил этот всеобъемлющий трепет и полное спокойствие, как будто он просто идёт погладить кошку. Даже если кошка эта размером с небоскрёб без учёта шести крыльев из чёрной стали и рыцарских доспехов.       Когда Дин оказался у львиной щеки, запахи стали ещё сильнее, и свежесть приятно обступила его кругом. Под рукой же Дин ожидал почувствовать тепло живого тела, но в первое мгновение ладонь укусило разрядом лёгкого электричества, и шерсть, несмотря на свою мягкость, буквально отдавала свою энергию, вырывавшуюся этими мерцающими прохладными искрами, так же цапая Дина за пальцы.       Однако секунда-другая и это стало даже приятно — кисть слегка онемела, как будто Дин её отлежал, и кожа на всём теле пошла мурашками. Дин уже не держал самого себя, когда сделал шаг и нырнул носом в мягкую гриву, утонув в свежей чистой энергии, которая пахла как петрикор, и задорно искрилась вокруг статическим электричеством как от экрана старых пузатых телевизоров.       Кастиэль вновь издал ритмичный глубокий внутренний звук в своём горле, отчего Дин, прижавшийся к нему, завибрировал в унисон, абсолютно теряясь в пространстве и времени и не желая раскрывать глаз.       И если бы в сон можно было провалиться во сне, то Дин бы уже это сделал, но, к сожалению, ему пришлось раскрыть глаза и отойти в сторону, несмотря на не слушающиеся его ноги, налитые пудовой тяжестью, и дрожь, бегающую у него под кожей остатками древней энергии.       И очень тянуло назад.       Слишком.       Дин только сцепил челюсти, решительно не позволяя себе требовать ничего сверх того, что ему уже удалось получить — это было и так запредельно много для одного человека, что даже не верилось в то, что Кастиэль всё это ему позволил.       Показал, позволил и стерпел.       Мягко выставив руку полукругом, словно приобнимая место, где стоял человек.       Дин думал, что будет чувствовать неловкость и стыд, когда вновь заглянет в синий перламутр глаз ангела, но ощущал только всеобъемлющий покой и тихое счастье, всё ещё плясавшее на кончиках его онемевших пальцев.       А потом пузырь лопнул.       Дин только услышал, как за его головой, где-то вдали, грянул гром и сверкнула молния, заставив Кастиэля напрячься всем телом. Его голова поднялась, а перламутр в глазах замер, перестав переливаться, и огромная пасть раскрылась впервые за всё время, что Дин был рядом, являя львиные белые клыки.       В один миг тело, казавшееся слишком неповоротливым и объёмным, подобралось, и сперва ангел вытянулся на полусогнутых руках, ввергнув Дина в замешательство, а после — все шесть крыльев взмыли в воздух и одним грузным взмахом оторвали Кастиэля от земли, поднимая его обратно на ноги.       Рухнувшая воздушная волна буквально сшибла Дина с ног, и он опрокинулся навзничь, не успев толком сориентироваться и хотя бы выставить руки, покатившись кубарем по земле и ушибившись затылком. В ушах выл ветер и стоял непрекращающийся оглушительный звон доспехов, который дезориентировал ещё сильнее, чем ушибленная голова и пыль, завертевшаяся как при песчаной буре.       — ТЕБЕ ПОРА ПРОСЫПАТЬСЯ, ДИН, — упали голоса сверху, и Дин задрал голову, попытавшись в мутных облаках пыли рассмотреть Кастиэля, но видел только его мерцающий силуэт из металла и шести чёрных туч.       В одной его руке блестел меч, в другой — щит. Белую львиную голову уже закрыл человеческий лик, и Дин неожиданно понял, что не может встать. Воздух ещё бесновался вокруг него и рвал за одежду, и Дину казалось, что, если он перестанет держаться пальцами за сухую траву и поднимется, его снова собьёт с ног и отшвырнёт прочь.       Вслед за взбесившимися ветрами с силой встряхнуло землю, и это было куда сильнее, чем тогда, когда приближался Кастиэль. Дина встряхнуло как блин на сковородке, переворачивая его на брюхо, и в грудь на вздохе забилось так много грязи и пыли, что горло почти заполнилось влажной кашей.       И опора теперь не была опорой.       Дин вскинул голову в последний раз, чтобы в буре, что заволокла тенью всю прерию, увидеть два силуэта, оказавшиеся на расстоянии, при котором было уже нестрашно оказаться у кого-то под пяткой, но всё ещё довольно близко, чтобы различать движения и рывки, из-за которых от вибрации земли невозможно стоять прямо.       А потом оба исполина подняли над головами мечи, разверзнув по шесть крыльев как дерущиеся птицы (Дину казалось, что концы их самых длинных маховых перьев скрежещут прямо где-то у него над головой), и резко сошлись крест-накрест, высекая клинками слепящий нестерпимый свет, который достиг Дина за секунду и ударил не то что в глаза — он вгрызся прямо в сознание, залив всё вокруг обжигающей белизной.       Здесь Дин и проснулся, услышав за окном гром и краем глаза поймав скользнувшую за шторой молнию. Тело легко подбросило вверх, словно Дин падал, и воздух сипло вошёл в лёгкие, ещё чувствующие тяжесть забившейся внутрь грязи и пыли.       Ночной дождь мерно стучал в окошко, и чёрное небо тихо ворчало затихавшей грозой. Дин сидел на кровати озябший и растормошенный, слушая, как на второй половине кровати спокойно спит Лиза, убаюканная непогодой. Её лицо было неразличимо в сумерках комнаты, но Дин всё равно пытался увидеть её, чтобы окончательно проснуться и не провалиться в липкую тревогу, наскочившую так внезапно из-за дурацкого урагана.       Чёрт возьми, ему же не семь лет.       Дин встал, не находя в себе более терпения ждать, когда мерзкое чувство от сна оставит его в покое, и тихо скользнул на кухню, на всякий случай по пути проверив Бена, который ожидаемо спал.       Звуки грозы почти стихли, неслышимые внизу, лишь дождь тихо накрапывал по карнизу, налив лужу на подоконник через приоткрытое окно. Дин глядел на пустую улицу, едва освещаемую несколькими фонарями, и снова чего-то ждал.       Но не происходило ничего. Тишина окружала весь дом, и в ней Дин чувствовал себя ужасно.       В темноте он тихо достал с полки початую бутылку виски и сел за кухонный стол, задумчиво плеснув себе на самое дно стакана.       — Чёртов Симба, — мрачно проворчал он и осушил стакан, вновь уставившись на улицу.       После того, как Сэм прыгнул в клетку, Кас вернул Бобби, вылечил Дина и устремился по своим невероятно важным небесным делам, они больше никогда не виделись. Сердце всегда наливалось какой-то нестерпимой тяжестью, когда Дину приходилось об этом думать — не верилось, что всё закончилось так и что именно так было правильно.       Они все разошлись по углам как чужаки и незнакомцы, словно дружба меж ними была бременем — Дин понимал, что в частности это из-за него. Он сам пытался оставить всё позади, но руки всегда тревожно тянулись за ведьмиными мешочками после особенно злых кошмаров, а почтальоны и продавцы пылесосов на пороге сразу ставили в охотничью стойку.       Он часто находил себя с набранным телефонным номером Бобби и пальцем, трусливо избегающего «вызова». Почти так же часто в голове мелькала мысль о том, чтобы помолиться Касу, которая разбивалась о непрошибаемое «а зачем?». Хвастаться неинтересной человеческой работой? Рассказывать об Импале, которой никто не касался месяцами? Жалуясь, что при такой медицине легче сразу лечь в могилу, чем выплатить хоть половину стоимости лечения?       Вряд ли бы Кастиэль вообще пришёл на чашечку чая, чтобы составить Дину компанию как скучающей домохозяйке. Он-то и во снах обычно не задерживался — Дин видел его и раньше, в человеческом весселе, и никогда не запоминал особо, что в них было, будто не хотел расстраиваться ещё сильнее.       Даже это сновидение, что было самым ярким за последнее время, стало тусклым и скупым на детали, как будто его не было вовсе — помнились только огромные синие глаза и белая грива с искрами энергии, блестящая так ярко, что воздух вокруг мерцал драгоценной короной.       Дин хмуро плеснул себе в стакан ещё, в этот раз не пожалев алкоголя. Тишина стала ватной и осязаемой — за окном больше не капало, лишь вдали бесшумно сверкало небо.       Пахло петрикором.       Кончики его пальцев слегка немели.