Я, кажется, проклята; я, капец, неудачница. Подо мною все рушится, и ничего не получается.
Отабек никогда никому не признается, но он слушает Алёну Швец. Это как расписаться в собственной несостоятельности, попсовости, он же весь такой, ну, чёрная кожанка, байк, берцы и татуха на всю спину. Не похож на того, кто слушает Швец. Ему бы Металлику в плейлист, Рамштайн, да хотя бы Битлов или Драконов… Это всё там тоже есть. А еще есть эта странная русская девочка, что иногда цепляет словами. Именно музыка её, вообще-то, Отабеку не нравится. “Мою первую любовь звали ненависть,” да? Даже стыдно. А он всё равно слушает, благо, кто полезет в его аудио? Показывал как-то, два года назад, в душном баре где-то в глубинке Онтарио, куда им обоим нельзя было, вообще-то, но “забей, Бекки, один раз живём!” А потом в подворотне за этим самым баром Отабек подставлял шею под грубые, почти злые поцелуи на грани неаккуратности и таял, как пломбир под свечкой. Там же, еще через какое-то время, случился его первый - взаимный, кстати, - минет. В подворотне за баром, блядь. Вот уж действительно, один раз. И глаза были напротив такие… Бешеные. Голубые, но всё равно тёмные, жадные, больные. С расширенными явно не из-за темноты зрачками, с поволокой этой, разрекламированной всеми и вся, Отабек не знал, что такие глаза вообще бывают, а вот поди ж ты. И шёпот в ухо, жаркий, с прорезавшимся слишком сильно французским акцентом, протяжно так, с грассирующей “р”: “Ты охуенный, Бекки, ну какой же ты…” Отабек хотел бы ответить тогда, наверное - но, во-первых, не нашёл приличных слов, да и неприличных тоже, если честно, а во-вторых… Довольно сложно сосредоточится, когда тебе шестнадцать, а тебя поднял за задницу и прижал к стенке парень, на которого ты все руки стёр уже, и вообще. Сам Король Джей-Джей снизошёл, посмотрите на него. Дальше было больше, ближе, слаще, даже нежнее, что удивительно - дальше у Отабека был год горячечного, будто бы украденного счастья. Даже кататься стал лучше - Жан проводил руками по спине, направляя, и учил сажать четверные. Смеялся, когда ничего не выходило, поднимал со льда и хлопал по заднице, давай, мол, еще разок. И Отабек давал. На катке, сжимая зубы, сажал квады как проклятый, пусть пока выходили только луц и иногда тулуп. Потом посадил еще и сальхов, чем сорвал аплодисменты у всех, находившихся тогда на тренировке. Так чисто, идеальная высота - хлопают тренера, мистер Алан и миссис Натали, младшие Леруа, брат и сестра, погодки-парники… Хлопает Жан. Стоит совсем рядом, улыбается широко-широко. “Молодец, - говорит, - быстро растёшь”. И подмигивает так, с намёком, сволочь. Отабека немного цепляет, потому что его разнесчастные сто шестьдесят один вообще никуда, и Жан же вроде знает, как он переживает… “А, и хер бы с ними, с этими сантиметрами, - усмехается он про себя и, снова заходя на четверной сальхов, загадывает, - если сейчас тоже посажу, то отсосу ему в общей душевой”. - Качественно… учишь, - чуть хрипло говорит он несколько часов спустя, поднимаясь с колен, а Жан, кажется, всё ещё где-то в космосе, потому что только мычит что-то несуразное в ответ. И Отабеку - хорошо. Вот действительно, даже лучше, чем было дома: дома давят стены, мама, папа и братья ждут от него больших свершений и блестящих побед (ведь не зря же в тебя столько денег вбухано, Отабек Темурович), только Малика ничего не ждёт, и она солнышко. А в Канаде наконец получилось посадить четверные, в Канаде он снимает комнатку в трёшке с еще двумя воспитанниками Леруа, в Канаде его никто не знает и не называет “сіз біздің үмітіміз/надежда ты наша”, фу, блядь. И это при том, что Отабек по казахски и не говорит почти. В Канаде Жан. Улыбается широко и белозубо, показывает варианты своей будущей распальцовки, “фирменного знака” типа, и даже то, что Отабек считает всё это полной ерундой, не может испортить ему настроение. Жан как бы мимолётно проводит рукой по пояснице на тренировке, так, что волна мурашек пробегает по затылку, и зажимает у шкафчиков в раздевалке, притираясь жарко бёдрами и что-то неразборчиво шепча в шею. В Канаде Отабек может д ы ш а т ь. Ну, или ему так кажется. Как раз заканчивается сезон, они докатывают всё, что не докатали. Отабеку уже семнадцать, у него выигранные национальные, бронза на Мире, а с Гран-при он снялся из-за травмы, глупо и обидно. Жану восемнадцать, у него бронза на ФГП и серебро на Четырёх Континентах. Они всё так же делят лёд и постель. В Канаде удивительно душное, жаркое лето - не настолько сухое, как бывало в Алматы, всё-таки Торонто, тут море, - и мозги просто плавятся. Только на катке блаженно прохладно, и на тренировки Отабек не идёт даже, бежит. Наперегонки с одним неугомонным придурком, который “Джей-Джей стайл” выдаёт по поводу и без и уже без стеснения лезет к Алтыну за диджейский пульт во время тусовок у общих знакомых. Еще в те выходные, которые у них, разнообразия ради, пришлись на календарные субботу и воскресенье, они с какими-то друзьями Жана поехали в горы, пели песни у костра, и Леруа, уже не стесняясь, обнимал Отабека за плечи при всех, трогал губами ухо, пока тот мягко перебирал гитарные струны. А сейчас Отабек чуть глуповато, странно замирает, просто наблюдая за довольно красивой, очень светлокожей брюнеткой в лёгком платьице. Ей явно холодно, она ёжится немного, обнимает себя одной рукой за тонкое плечо, но остаётся на месте. Жан, который с ней разговаривает, совсем другой. Он смущённо отводит глаза, розовеет щеками и потирает шею. Мнётся, сильно выше неё - коньки не снял, - а из-под майки проглядывают свежие бинты. Татуировки недавно набил, какие хотел… Угадайте с одного раза, кто одобрял ему эскизы. Жан настолько другой, что Отабека прямо из колеи выбивает. - Это Белла, в смысле, Изабелла Янг. Моя невеста, - улыбается Жан, представляя их друг другу потом в раздевалке, - уезжала по обмену во Францию, жаль, что вы раньше не познакомились. Беллс, это Бекки, Отабек Алтын, помнишь, я рассказывал? Девочка хрустально смеётся, Отабек изображает улыбку, говорит что-то учтивое, подходящее случаю, целует воздух в нескольких сантиметрах от пальцев этой “Сьюзен Певенси” и уходит, быстро расшнуровав коньки, не удосужившись даже стянуть пропахшую потом майку. Кажется, в тот момент, когда он стучится в кабинет мистера Алана, чтобы решительно отказаться от контракта и вернуться в Алматы, личное “Жан” превращается (эволюционирует? регрессирует?) в безликое “Леруа”. Или, еще хуже, “Джей-Джей”.***
– Алтын, что это за ноги? Выше поднимай, забыл собственную хореографию? – Камиль Ильясович, – Отабек подъезжает к бортику и жадно пьет из пластиковой бутылки. Настроение ни к черту уже пару дней как, Надир привёл знакомиться невесту, а семейные праздники при всей родне нагоняли на него тоску, сколько Отабек себя помнил, – может, все на сегодня? Голова раскалывается. Тренер прикладывает руку к его лбу. – Ты у меня не заболел, часом? – Не должен, – он пожимает плечами, – так бывает иногда. Ничего страшного. – Ну, давай. Отлежись, и завтра с утра с новыми силами. – Спасибо, – Отабек изображает что-то, похожее на улыбку, и едет к выходу со льда. Совершенно машинально собирается, оставляя коньки в шкафчике, и выходит из дворца спорта, попрощавшись с Камилем (тот уже орет на группу юниоров и просто машет рукой). Байк тренер решительно не одобряет, так что Алтын идёт пешком. Ему нравится, хотя до дома километров пять - помогает отключить голову, выбросить оттуда всё, кроме музыки. “Я, кажется, проклята… Я капец неудачница”. Да? Новая программа очень самобытная получилась, родители будут рады. Вообще после того, как его в СМИ начали называть “Герой Казахстана”, Отабек уже не уверен, что хочет им быть. На улицах периодически узнают восторженные девчонки, с которыми непонятно, как взаимодействовать, а братья хвастаются им в своих университетах. Только Малика… Ну, как и всегда. Леруа в Инстаграмме с голым торсом, с облепившими его лысыми детьми в какой-то больнице, Леруа жертвует деньги и создаёт собственную марку одежды (весь доход - приюту святого Франциска). Он записывает песню, и радостно заявляет её как тему своей короткой программы. Целует в щёку свою обожаемую Беллс, улыбается чуть кривовато, смотрит на неё совершенно больным, потерянным каким-то взглядом, что даже на фотках заметно всем и каждому. Кажется, и вправду любит. Отабек рад за него. Правда. У него есть лёд, есть уверенность и желание всех на свете нагнуть в новом сезоне; есть новый тренер и новая хореография, лучше подстроенная под его возможности; есть мотивация, которую он метафорически достал из шкафа и отряхнул от пыли - зелёные глаза маленького мальчика из тренировочного лагеря. Юрий Плисецкий как раз в этом году выходит на взрослые соревнования, и Отабек не хочет ударить в грязь лицом. Ведь Юра себе такого не позволит.