«Мёртв».
Недавно гонец из дворца принёс послание, тем самым чуть не разбудив спящих Нарви и Вали в кроватках в спальне родителей. Они были похожи на отца: такие же яркие рыжие волосы, отдающие красным отливом, и взгляд зелёных глаз. От Сигюн им досталось лишь россыпь веснушек и мягкие черты лица. Локи и Сигюн любили своих сыновей, и души не чаили в своём чаде. Близнецы были плодом их любви. Тот самый плут, трикстер и обманщик дома менял личину и становился любящим мужем, заботливым отцом и хорошим семьянином, который укладывал своих сыновей, напевая им колыбельные на асгардском. Сигюн невольно любовалась тем, как супруг раскачивает колыбельки, сделанные руками Локи, и тихо мурлычет песни, которые слышал от других Богов и Богинь. А под конец, когда Нарви и Вали тихо сопели, целовал их в лобики и смотрел на них с нежностью в глазах, которая может быть только у любящего отца. Сигюн же была прекрасной матерью, которая готова на всё ради сыновей, хоть им и было отроду всего ничего, но она их любила настолько сильно, что порой не могла оторвать глаз. Видеть, как они смеются, обнажая пока беззубый ротик; видеть, как они смотрят на своих родителей с детским любопытством, было самым дорогим на свете. Её счастье. Смысл её жизни. Её дети. Её мальчики. Её Нарви и Вали. Жили семья Локисонов на окраине Асгарда, где неподалёку находилась небольшая деревушка, а также рынок. Небольшой домик из красного кирпича, аккуратный дворик и небольшой сад, а также и скромный скотный загон. Всё то, чего Сигюн так желала — осуществилось. Любимый супруг, прекрасные дети и счастливая жизнь. Хотя у них были ссоры, размолвки и непонимания, которые были именно из-за постоянных походов и нервов Сигюн, но всё это меркло, как только они расходились по комнатам, где Сигюн роняла беззвучно слёзы, а Локи усмирял свой гнев, принимая спокойную позицию и включая ясный разум. Тот всегда боялся за то, что с языка сорвётся ненужное слово, что, то счастья, которое он приобрёл — ускользнёт по его вине. Поэтому он первый шёл к Сигюн, к своей любимой жене, успокаивая и устраивая у себя на груди, перебирая непослушные рыжие локоны. Их семейную жизнь омрачало лишь одно — вечные походы Локи, которые организовывает Один Всеотец, тем самым посылая того в одни из самых опасных мест в Иггдрасиле. Сколько бы Локи не успокаивал возлюбленную, что с ним ничего не случится, что он вернётся в целости и сохранности, но Сигюн всё равно боялась и плохо спала, всё ожидая момента, пока придёт известие об удачном походе от Локи. Каждая его весточка грела любящее сердце девы, успокаивая. Знать, что он жив, что тот в здравии и через пару дней приедет домой, где его будут ждать. Будет ждать его семья. Очередной поход. Очередное опасное место, но на этот раз в Йотунхейме. Очередные набеги мародёров на окраине и, разумеется, туда первым же делом отправили Локи, тем самым разрывая того с семьёй. Сигюн не хотела отпускать его, предчувствую беду, но приказ Одина нарушить было не в её силе. Поэтому скрепя сердцем отпустила Локи, напоследок поцеловав, будто в последний раз. Как же она была права… Горящие поленья в камине разрезали тишину тёмной комнате, где была видна лишь сгорбленная фигура, нависающая над письмом. Сигюн роняла слёзы на пожелтевший пергамент, размазывая чернила. Громкие всхлипы, завывания, желание разорвать письмо в клочья… Боль в груди была непомерна, она давила на грудь, не позволяя вдохнуть новый воздух. Богиня задыхалась, не могла насытиться живящим кислородом и пыталась вдохнуть больше. Крупные капли слёз скатывались по щекам. Не выдержав, Сигюн осела на пол и прикрыла глаза, силясь собраться. Но эти строки не выходил у неё из головы, они всё ещё стояли перед глазами. Её Локи погиб. Его больше нет. Не будет больше его улыбки, не будет его взгляда, наполненного любовью и заботой, не будет того покоя. — Как я буду одна, Локи? Как мне быть? — шептала в пустоту Сигюн, обнимая себя руками и покачиваясь из стороны в сторону. Её не заботило помявшееся платье, непрезентабельный вид и то, что сидит прямо возле огня. Но так ей кажется, что он здесь. Ведь Локи был огнём. Это его сущность. Его стихия. Сигюн казалось, что чем ближе та придвинется к пламени, то почувствует тепло своего супруга. Языки огня плясали в камине, будто беспокоясь и перенимая настроение хозяйки. Будто понимая её утрату и скорбь. Будто почувствовав неладное, наверху послышался детский плач. Сигюн не с первого раза обратила внимание на шум, а только после того, как смогла понять обстановку и место, где она находится. В голове неразбериха и шум. Ноги не держат. На щеках ещё не высохшие слёзы. С трудом поднявшись с пола, та двигалась в сторону лестницы, придерживаясь за каждую стену, а после и за перила. Ровно двадцать ступеней.Раз…
— Локи… — отчаянный шёпот срывается с губ Сигюн, глаза застилает пелена слёз, но та идёт дальше.Пять…
— Милый мой…Десять…
— Пожалуйста…Двадцать…
— Вернись домой…— и она оказывается напротив двери в спальню. Их спальню. Которая больше не будет полноценной. Заставляет себя открыть дверь и пройти в комнату. На кроватках в углу комнаты, на изголовье спального ложа, лежат близнецы, рыдающие навзрыд, размахивающие маленькими ручками и ножками. Они будто чувствуют, что отца больше нет, что он больше не придёт и не споёт им колыбельную на ночь и не поцелует в лобик. Они скорбят. По-своему, но скорбят. Сигюн нетвёрдым шагом подходит к резным кроваткам и с высоты своего роста смотрит на лица своих сыновей. Почти точная копия Локи. Это всё, что теперь напоминает о нём, его память и наследие. Сигюн поджимает губы, дабы слёзы не пошли с новой силы. Ей больно, но та должна держаться. Ради себя. Ради сыновей, которые остались без отца. Одной рукой Сигюн гладит по головке Нарви, пропуская через тонкие пальцы рыжие, редкие, прядки. А пальцем другой гладит по щеке Вали. Плач утихает, оставляя лишь детскую сонливость. Они смотрят на мать так, будто понимая её, понимая её боль. Или ей просто это показалось. Обычно Локи пел им колыбельные, когда был дома, но теперь это будет делать лишь Сигюн. Нарви и Вали больше не услышат мелодичного голоса отца. Так же, как и Сигюн не услышит голос возлюбленного. — I stormsvarte fjell… (В бурных черных горах) Голос Сигюн чуть дрожал, но та продолжала петь строчки. Эта колыбельная была любимой у их семьи. — Jeg vandrer alene… (я иду один) Одна слеза скатилась по щеке, падая вниз, но Сигюн даже не обратила внимание, сосредотачивая своё внимание на сыновьях. — Over isbreen tar jeg meg frem… (Я пересекаю ледник) Её голос сорвался, когда та пела высокие ноты, выдавая лишь хрип. Нарви и Вали заворожено смотрели на мать своими зелёными глазами. Спустя мгновение у обоих начали слипаться глазки, предвещая о скором сне. — I eplehagen står møyen den vene… (В яблоневом саду девица стоит) Последняя строка, которая должна была возродиться в реальность. Он должен был вернуться. Но этого не произойдёт. — Og synger: når kommer du hjem? (И поет: когда ты идешь домой?) — Når kommer du hjem? — из проёма двери послышался голос, который был так знаком Сигюн. Она бы всё отдала, лишь бы услышать его вновь. Сигюн резко повернулась в сторону голоса, чтобы проверить: реальность это, или она сходит с ума? На неё смотрел Локи с той самой любовью в глазах, которая была так дорога Сигюн. Стоял живой и невредимый. Как и обещал. Сигюн, ведомая счастьем, подбежала к супругу и повисла на шее, не заботясь о том, что Локи в грязных шкурах и в поту. Ей это неважно. Важно лишь то, что её Локи снова с ней. — Ты жив… — прошептала Сигюн на ухо Локи, пока тот крепко обнимал хрупкий стан жены. Он улыбался. — Я же обещал, что вернусь домой…