А Бог был бардом

Я шел по знакомой тропинке, обходя уже родные деревья и тускло сияющие во мраке фонарные столбы. Я шел все там же, где ходил всегда, но место теперь казалось чужим. Вдали слышался треск дерева, воздух пропах гарью, а земля светилась и дымилась, заглушая блеск луны. Они снова пришли. Неужели теперь за ней? Я хочу знать, но не прибавляю шаг. Мне страшно, но я не поворачиваю назад. Я иду вперед, словно ничего не происходит. Легиона нет. Ордена тоже. Магов не существует. … Он и меня хочет убить. Он поднял посох с сияющей в нем красной руной, глаза, блестя зеленым пламенем, показались из-под решетки в шлеме, обнажая весь страх мага, рука слегка дрогнула, мир, засеяв золотом и медью, пропал. Способен ли человек обратить мир в пепел и пару тлеющих угольков? Маги есть. Орден тоже. А я все же умру легионером. Так оно и будет.

***

Небо сегодня, словно лед на воде, припорошенный снегом. Такой лед, самый холодный из всех тех, что может убить человека, создает только природа, напоминая нам о том, что властительница здесь – она. Но, как теплый костер, девушка с ярко-рыжими запутанными кудрями согревает своими песнями. Ее глаза, отражаясь на солнце зеленым блеском свежей травы, заглядывают в чужую душу, и ищут в ней стихи. Сердце застучало в такт музыке и тихо дрогнуло. Десять лет я спал и вот, наконец, проснулся. Я вспомнил, почему я здесь. Помимо меня, здесь стояли еще люди, слушающие ее песни. Она часто здесь поет, они часто сюда приходят, но я тут стою впервые. Когда она закончила, они разошлись, а я остался. Я не хотел уходить, мне казалось, что я не могу сделать это, ведь иначе я потеряю шанс. Шанс? Какой еще шанс? Она пела не одна – со своим другом. Собравшись, они стали уходить в сторону резиденций. Я последовал за ними. Глупо, да? Чего я хотел добиться? Сам не понимаю. Они обсуждали прошедший праздник зимы, небо, голубое, как теплый залив Ватар, и обед. Я слушал их, и казалось, что я тоже принимал участие в разговоре. Лишь когда девушка резко повернулась, чтобы испугано посмотреть на меня, я почувствовал, что нахожусь далеко-далеко, а между нами бесконечная пропасть. Ее испуг начал сменяться улыбкой, зато моя паника стала нарастать. - Анейрин Айвольд, магесса огня, уроженка Мейдена – столичного города Мьюсидона. А еще бард, - она протянула мне руку. Первые полминуты я молчал, не двигаясь и пытаясь понять, что происходит. Она, к счастью, дала мне время подумать. - Я –Адам Летта из Ледяного Легиона. - Будто и так не понятно, что ты из Легиона! Всякий ли тут ходит с его гербом и синими волосами? А Адам это что? Имя? Впервые такое слышу. Больше похоже на «отдам». - Анри, ты чего?.. – ее друг (как, впрочем, и я), кажется, удивился ее поведению. - Нет, ну ведь правда, Василь? Ой, а это Василь, кстати. А ты чего преследуешь нас, Адам из Легиона? - Я… - Ты хочешь петь? Точно хочешь! Пошли с нами! – Она схватила меня за руку и потащила за собой. Я не был готов к такому, но, тем не менее, не сопротивлялся ей. И так, похоже, началась моя жизнь, как барда. *** Я учился играть на гитаре. За мной наблюдала Анейрин, мы сидели около ее дома в просторной беседке. Она все хотела выхватить у меня из рук свою же гитару и сама начать петь, но желание научить меня, кажется, было сильнее. Зима подходила к концу. Здесь снег тает гораздо быстрее, чем в любой из частей Легиона, хотя Инсантесима все еще находится на севере. Полтора месяца назад я должен был покинуть страну и вернуться на родину. Но я этого не сделал и теперь я предатель Легиона, но… пожалуй, я счастливый предатель. Мне нравится петь, хоть я и не умею пока сочинять. Мне нравится играть, хоть и выходит пока не очень. Но Анейрин говорит, что я быстро учусь, так может… это и есть моя судьба? Мое предназначение? В Легионе, если ты маг льда, то твое предназначение одно – служить на благо Легиона. Маги любят силу и могущество, потому и служат ему. Но есть и те, кому свобода важнее – такие просто сбегают или остаются в Керсдане, когда их туда отправляют на обучение в Школе. По закону, предатель Легиона должен быть мертв, но Керсдан – свободный город магов, и все маги, проживающие на его территории – свободны и находятся под защитой, и потому, не желая портить с ним отношения, Легион нас не трогает. - Ну что ж, Василь, похоже, у нас будет хороший наследник! – Анейрин сбила меня с мысли. Василь подтвердил ее слова, покачав головой. - Наследник?.. – кажется, сначала я подумал немного не о том. - Да! Это ты! - Наследник?.. Подожди, я старше вас! - А помрем-то мы раньше. Кто-то же должен будет нести Его слово вместо нас. - Подожди. Во-первых, с чего вдруг ты решила, что помрешь раньше? Во-вторых, я вообще может сафиянин, с чего вдруг я должен нести Его слово? – я отложил гитару в сторону и принялся за остывший чай. - Во-первых, Орден. Он придет за нами в любом случае, так как мы – маги огня. Вступать к ним я не собираюсь, уж лучше сдохнуть. Да и я не умею ничего и маг из меня никудышный. Во-вторых, здесь не важна твоя вера. Главное, что ты поешь. Мы верим, что Бог был бардом. Что при жизни, когда не было ни магии, ни чар, Он пел о мире, о жизни, о смерти и о Ней. Он был беден, но не брал ни гроша за свою музыку. Он был добр и честен, и вскоре Она забрала Его к себе на небеса. А дальше ты и сам, думаю, знаешь. Но знаешь ли ты, как сложно верить в стране, где вера карается смертью? Знаешь, как сложно петь всему миру, когда тебя ищут и хотят прикончить? Может этого мало, но я делаю все возможное, чтобы этот мир стал чуточку лучше. Ты поймешь, если продолжишь. Если нет – это твой выбор, и никто не в праве тебя осуждать. Она взяла отложенную мною гитару и начала играть, не давая мне задать еще больше вопросов. «Ты много спрашиваешь и мало думаешь» - сказала она как-то. После этого она так и делала – пела или играла, чтобы я мог немного подумать. И я думал! Иногда, что это все – бред. Иногда я видел смысл в ее словах. Но чаще всего я так ничего и не понимал. Я достал из сумки тетрадь и карандаш. Все эти полтора месяца я пытался написать песню, хотя бы одну, но выходили лишь несвязные отрывки. Песни Анейрин полны загадок и смысла, она словно заглядывает в человеческие души или смотрит прямо в будущее, пишет стихи, в которых вся жизнь и весь мир, а потом поет их людям, и ее голос, словно по волшебству, как два ручейка, сливается с мелодией. Как у нее это выходит? Неужели все дело в одной только вере? В голову снова ничего не шло. Я не знаю, о чем писать, что петь, как и зачем. Не знаю, но очень хочу. Может о Легионе? О Кёрсдане? Обо мне? Да, все это я уже писал. Потому-то у меня и вышли бессвязные отрывки, не имеющие друг к другу никакого отношения. Я снова перечитываю их, надеясь, что на этот раз что-то придумаю, но это не помогает. Я откладываю тетрадь в сторону и слушаю сочиненную на ходу песню Рин. Она поет о Легионе, о Кёрсдане, о себе. Она читает мои мысли и делает это куда лучше, чем я сам. Мы с ней очень похожи. Невероятно то, как разветвляясь и проходя сквозь века и эпохи, города и страны, пробивая все препятствия на своем пути, наши судьбы, судьбы всех людей, наконец, сталкиваются в одной точке, и вот оказывается, не такие уж мы и разные и, похоже, даже не так уникальны, как нам казалось. Нас объединяет общая беда, общие страхи, общая страсть. Она читает мои мысли лишь потому, что чувствует то же, что и я. Она никогда не говорила этого прямо: «Я боюсь Ордена. Я знаю, что они меня убьют», но меня так же пугает Легион. Я тоже никогда этого не говорил. Но она знает об этом, точно так же, как знаю о ней это я. И так наши пути и пересеклись. - Стой! – девушка оборвалась на половине припева, придуманной на ходу песни. –Вот смотри, Адам. Василь мне подыгрывает на флейте, хотя слышит песню впервые. А ты? А ты ничего. Хоть подпевал бы что ли. Анейрин та, с кем спорить бессмысленно, потому я просто кивнул и уже приготовился, вспоминая то, о чем она пела, но та просто отложила гитару в сторону и улыбнулась мне. Ее взгляд был обращен к небу, иногда она тихонько вздыхала и морщилась. - Адам, а ты… когда-нибудь был где-нибудь кроме Кёрсдана и Легиона? - Нет, - я почему-то ненадолго задумался, хотя думать было особо не над чем. – Помню, родители рассказывали, что их родители, выходцы с востока, ушли в Легион, потому что больше было податься некуда. Но там не очень относятся к таким. И к их детям. И к детям их детей. А дальше они относятся предвзято просто потому, что привыкли. В общем, жили мы в одной из четырех частей Легиона –Талисе. Чтобы покинуть ее, а уж тем более территорию Легиона, нужно запросить разрешение. Когда разрешение дано, можно уезжать. Итак, когда мне было лет… 15-16, наверное, я очень хотел научиться петь. Но в Легионе такому не учат (ты же маг льда, как ты можешь хотеть чего-то кроме служения Легиону?), потому мы запросили разрешение на выезд в Мьюсидон, для обучения. Нам, конечно же, отказали. Тогда в моей голове созрел гениальный план. Отправиться обучаться в Академию, после которой меня бы отправили в Кёрсдан, и уже оттуда самому отправиться в Мьюсидон, учиться. В общем, проучился я долго, прошло там… лет десять, больше, меньше, черт его дери, не знаю, но о плане я забыл. И стал служить Легиону, естественно. А тут вдруг вспомнил недавно. И, похоже, вовремя. - Вот это да! А не боишься, что найдут? – Анейрин сделала вид, что ей интересно, хотя и сама знала ответ. - В Кёрсдане не боюсь. Сюда из магов льда отправляют только неопытных новобранцев. А вот вне его может бродить кто угодно… Найдут, сразу под суд отправят. - Я вот тоже особо нигде не была. Когда я была маленькой, моя мама пела на балах короля в Мейдене. Потом ее прогнали, потому что ему не понравилась ее песня. А когда к власти пришла Барбара Адриан Ван Ру нас снова восстановили, как придворных, а мама снова пела на балах. Потом Орден приказал всем магам огня Мьюсидона вступить в него. Тогда меня родители привезли в Кёрсдан, а сами отправились назад. В общем, не знаю, как они там, тоже лет десять с тех пор прошло. Я еще ездила пару раз в Мейден, королева приглашала на пятый день рождения ее сына, я даже пела ему. Такой милый и умный мальчик! Не знаю, как вообще жива осталась: я завуалировано пела эфриту, сыну Ее Величества, о Нем, подарила ему «Исповедь», лично встречалась с Константином Рей Ленкофом и общалась с членами Ордена, даже не зная об этом. Надеюсь, успею как-нибудь еще съездить туда, - Анейрин неловко засмеялась, потом снова взяла в руки гитару и протянула мне. – Видишь, на ней написано «Ван Ру»? Она принадлежала моей матери. У меня есть такая же, но с надписью «Айвольд». Хочешь, я ее тебе подарю? Я, не успев подумать, кивнул, и девушка, довольная, побежала в дом, откуда принесла гитару со своей фамилией. Небо окропило миллионами звезд, луна ярким пятном разлилась по черному холсту, мы сидели и болтали до самой ночи. И знаете, что? Время пролетело незаметно! Кажется, будто со мной такое впервые, но в то же время, я вспоминаю бессонные ночи, проведенные за тренировками, девять часов, которых оказывалось мало, которые пролетали, как двадцать минут, просто потому, что подбирались сроки сдачи экзамена в Академии. Но это совершенно другое. Меня домой провожает Василь, потому что ему по пути. Если до этого он был достаточно молчалив и тихо, с блеском в глазах, смотрел на Анейрин, то сейчас он говорил без умолку, и в основном о своей подруге. Он рассказал о том, как давным-давно они подружились в начальной школе для магов, когда она только-только приехала в город, о том, как множество раз проваливали экзамены, и как у них не вязалось с магией, и тогда Анейрин, узнав, что ее друг давно увлекается музыкой, предложила просто петь, и о том, как они пели за деньги, а иногда бесплатно, в кабаках, а иногда во дворце наместника. - Я никогда не ощущал той опасности, что ощущает она. То есть, она понимает, что за нами придет Орден, а я не очень. Я слышал о тех случаях, когда магов огня забирали, а их семью и друзей, если те ими не являются, убивали. Видел детей, которые не понаслышке знают, что это такое – остаться одному из-за того, что твои родители – маги огня, и каждый день бояться, что и за тобой придут. Это, наверное, глупо, но я просто никогда их лично не встречал, - голос Василя, в отличие от Анейрин, когда та говорит об Ордене, в отличие от моего, когда вспоминаю Легион, был спокоен, и, тем не менее, он подкреплял некое волнение нервным жестом. – Я верю Анри, но мне все-таки больше кажется, что Ордену не нужны несчастные барды, которые не знают, как посох в руках держать. Им нужны те, кто хоть что-то умеют. Хотел бы я верить, что это так. Хотел бы я верить, что и Ледяной Легион вовсе не нуждается во мне. Мы пришли прямо к гостинице, где я живу. Надеюсь, что временно. Во время обучения в Кёрсдане, за легионера платит Легион, но теперь я не его часть, я работаю наемником (тоже, надеюсь, временно, хотелось бы более стабильную и менее пыльную работу), может, вскоре куплю себе собственное жилье. Я прощаюсь со своим другом, и мы расходимся. Перед сном (после половины стакана ликера, больше не из чего и нечего было пить) меня мучают мысли: как? Почему? Зачем? Как судьба сложилась так, а не иначе, что теперь исполнилась мечта моей юности, о которой я давно забыл? Почему же я теперь не счастлив? Зачем меня изнутри съедает что-то непривычно теплое, нет, даже горячее? Не знаю, сколько еще я смотрел в качающийся потолок, прежде чем накатил сон, но утро (все еще укрытое зимними сумерками) наступило незаметно. Я снова проходил через чужие имения, по тропинке продвигался к бору, усыпанному соснами, а посреди него, освещенный тусклым светом фонарей, стоял дом с беседкой, а в беседке была она – одинокая, ждала чего-то и тихо подергивала одну и ту же струну на гитаре с фамилией своей матери. - Хей, Анейрин! – я подошел ближе и помахал рукой, а она дернулась, отвлекшись от своих мыслей. Я смотрю ей в лицо, в зеленые глаза, которые она опустила в стол, в дрожащие губы, на еще более запутанные, чем раньше, рыжие кудри и понимаю, что она плакала. Я молчу еще с полминуты. –Что-то случилось? Она качает головой, давая понять, что еще не готова со мной это обсуждать, и я сажусь напротив нее (устанавливая рядом гитару с ее фамилией). Я больше не задаю никаких вопросов, просто тихо прожигаю ее лоб взглядом, а она иногда ловит его и дрожит, словно от холода. Наконец, девушка откладывает в сторону и свою гитару и глубоко вдыхает, набираясь мужества. - Василь больше не придет, - ее голос еле заметно подрагивает, и она по-разному произносит каждое слово, чтобы это скрыть. –Я хотела зайти за ним сегодня утром, а его соседи сказали, что ночью его забрали маги из Ордена. Я продолжил молчать. Кажется, мое заледенелое сердце покрылось трещинками, и сквозь них стал сочиться мрак. Анейрин покачивала головой, и я знал, о чем она думает, и был полностью согласен. - Наместник не делает ничего. Ничего, чтобы защитить нас. Но почему? – голос стал слабеть, а она хотела сказать что-то еще, развить мысль, но не стала. – Почему? – и я тоже покачал головой, чтобы дать понять, что все знаю. И мы молчали так, очень долго, и у нас чуть подрагивали руки и плечи. И небо потихоньку приобретало светлые оттенки, но было пасмурным. Сквозь тучи кое-как проглядывало тусклое солнце, нагоняя еще большую печаль. Анейрин играла на своей гитаре какую-то мелодию, а потом и вовсе, собравшись с силами, начала петь, а я подпевал, как она и советовала. Вдруг пришло странное, даже неожиданное осознание. Зачем мы это делаем? Нет. Зачем она это делает? Если ее жизни что-то угрожает, то зачем она выставляет себя напоказ? Не будет ли безопаснее не привлекать к себе столько внимания? Я решил озвучить эту мысль Анейрин, но она лишь одарила меня презрительным взглядом и тяжелым вздохом. - Вот скажи Летта, - начала она, перед этим прошептав что-то, в чем я точно мог расслышать «как ребенок», - неужели ты думаешь, что лучше бегать и прятаться, чем пытаться решить проблему? - Ты не решаешь проблему, - она не услышала в моем голосе ожидаемой уверенности (потому что я, в самом деле, не был уверен, поймет ли она), потому разозлилась не так сильно, как могла бы. - Да? Понятно, - тут она отложила гитару и встала с места. – Я тут открываю обществу глаза на проблему Ордена, призываю помочь магам огня или, как минимум, защитить их семьи, но это, оказывается, проблему никак не решает! Нет, конечно, может и не решает, но уж точно освещает, а значит я, нет, мы, все те, кто делают это, даем начало разрешения проблемы с чертовым и откровенным геноцидом! - Не заводись так, я не это имел в виду, - я слегка растерялся такому поведению. - Нет, - Анейрин слегка дернула меня за рукав. Ее глаза потихоньку стали наполняться слезами. – Я думала, ты поймешь меня, как никто другой, но, черт побери, я, похоже, была полной дурой! Только посмотри на себя, ты до сих пор носишь герб Легиона, не снимая, а ведь так рьяно выступаешь против него! Что это за лицемерие? Я совсем не понял, к чему это она, потому слегка оттолкнул от себя. - Ты носишь герб своей семьи. Герб Легиона – все, что у меня от нее осталось. - Вот скажи, почему у тебя синие пряди волос? - Пряди? – я машинально погладил волосы, в которых, как и у каждого легионера, были синие пряди. – Так ты и сама знаешь. Ну, эта история, в которой рассказывается, как давным-давно демон проклял Легион за его силу и могущество, а снятие этого проклятие ведет к окрашиванию прядей волос в синий. Ты вообще к чему? - И ты говоришь, что герб – это все, что у тебя осталось от твоей семьи? Я совсем-совсем не понимаю тебя. Моего друга забрали злые люди и, скорее всего, убьют его там, а ты говоришь, что я должна прятаться, а не стараться уберечь других магов от той же участи. Ты ужасный человек, Адам! Просто ужасный. Она еще раз покачала головой, дрожащими руками схватила свой инструмент и убежала домой, где и закрылась от меня. Я, конечно, немного опешил. Я изначально понимал, что Анейрин со мной не согласится, уж такой у нее характер, но, как настоящий друг, решил предупредить. Думал, она опять прочитает мне лекцию или старую притчу, в крайнем случае, громко вздохнет и что-нибудь споет. Но она лишь накричала, не дав и шанса что-либо понять. Прейдя к выводу, что сегодня она не в настроении, я тоже взял свои вещи и направился домой. Голова идет кругом. А еще трещит и качается, ведь я, решив, что в конце недели можно, допил открытый ликер и дополнил его завалявшимся в заначке ромом. Мир покручивался перед глазами, стоя на месте, а я глядел в темное, чистое, как чернила, ночное небо, охранявшее тонкий, но яркий как фонарь серп луны. Я много думал. А от того, что я много думал, голова болела еще больше. Ну не странен ли тот факт, что когда пьешь, либо думаешь слишком много, либо не думаешь вообще? Вот почему я не могу никак достичь золотой середины и думать в меру? В общем, думы мои привели меня к выводу, что я должен извиниться перед подругой. Притом прямо сейчас. Я достал карманные часы, время было… в общем, было уже поздно. Это меня никак не остановило, и я направился прочь из гостиницы. Я обошел город, прошел по знакомой тропинке, обойдя уже родные сосны и тускло сияющие во мраке фонарные столбы, ведущие все ближе к ее дому. Я проходил все там же, где ходил уже давно, но место теперь почему-то казалось чужим. Вдали слышался треск дерева, воздух пропах гарью, а земля светилась и дымилась, заглушая блеск луны. Это они. Они снова пришли. Неужели теперь за ней? Я хочу знать, но не прибавляю шаг. Мне страшно, но я не поворачиваю назад. Я иду вперед, словно ничего не происходит. Всем телом я чувствую, как алкоголь поспешно выветривается из организма, и вот, страх все более и более поглощает меня, сжимая горло и не давая дышать. Я подхожу ближе и вижу, как горит ее дом. Напротив дома стоят два мага в желто-красных доспехах с плащами и со странными позолоченными посохами. Орден Огня. Услышав мое тяжелое дыхание, затрудненное нарастающей паникой, они оборачиваются, и видят меня. Один из маговподнял над головой свой посох с сияющей в нем красной руной, глаза, бешено блестя зеленым пламенем, показались из-под решетки в шлеме, обнажая весь его страх, рука слегка дрогнула, мир, засеяв золотом и медью, пропал. Вот я, уже подумав, что мертв, слышу голос. - Болван! Не видишь что ли, это легионер! Их приказано не трогать. Пошли. Две темные фигуры магов стали отдаляться, оставляя меня наедине с отчаянием и огнем. И тут я почувствовал… одиночество? Да. А еще понял, что не успел перед ней извиниться. Наверное, она запомнила меня ужасным человеком. И это целиком и полностью моя вина. Дом трещал, догорая, а иногда заглушая мысли. Я один. Один. Один. За осознанием вины неожиданно пришло и другое: я сафиянин, а потому, в точности, как и инсанцы, верю в жизнь после смерти. Я еще раз вдохнул разъедающий легкие запах гари, и это наполнило меня странной уверенностью. Бог был бардом. Он пел этому миру, неся истину. Пусть теперь и она несет истину, но уже там. И я тоже буду нести истину, но только здесь. И я изменю мир, и уже никто не посмеет назвать меня легионером. Аминь.