Жизнь прошлая, жизнь настоящая

Есть умершие, что вспомнив о своей жизни, не испытают сожалений. Три их небесных души и семь земных [1] по большей части рассеются, а сами они наивно последуют за Собирателем душ [2] по дороге к Жёлтому источнику [3]. Чем дальше они будут идти по этому пути, тем больше забудут, вскоре с трудом различая день и ночь, — и так до самого моста Беспомощности [4]. После они возьмут чашу с отваром забвения и окончательно простятся со своей прошлой жизнью. Того, кто творил добро, вознаградят по заслугам, того, кто погряз в злодеяниях, низвергнут в преисподнюю. Те, кому надлежит переродиться, возвратятся в круг перевоплощений[5], одним шагом отринут всё былое и с сознанием, чистым как первый снег, начнут всё сначала. Потому люди, прежде чем навек закрыть глаза, стремятся в полной мере исполнить все свои страстные желания, чтобы избежать страданий на дороге в загробный мир. Есть умершие, коим это не удалось. Их и небесные, и земные души вынужденно следуют за ними лишь из стремления к благам чувственного земного мира. Таких сперва окунают в воды Жёлтого источника, дожидаются очищающего прозрения и подзывают Перевозчика, чтобы препроводить их в следующее перерождение. Дела живых не должны беспокоить мёртвых. Дорога на тот свет очень длинна — покуда не отпустишь всё минувшее, не достигнешь её конца. Лишь одно нельзя забыть — любовь. Если минув четыре тысячи четыреста сорок четыре чжана [6], умерший всё равно оборачивается, он присоединяется к длинной очереди в стороне от моста Беспомощности. Кто-то в ней ждёт два дня, кто-то — двадцать лет, а кто-то может прождать и всю жизнь смертного человека. Есть те, кто дождался, но тот человек уже позабыл даже самого себя, пройдя путь к Жёлтому источнику. Есть те, кто сохранил воспоминания, но один ещё молод, а другой стар, и им теперь не узнать друг друга. Однако они сами не зная как, уже держатся за руки и со слезами всматриваются в лицо любимого до тех пор, пока их не позовёт Посланник: «Пора, господа. В путь». Любви суетного мира всегда сопутствуют клятвы в вечной верности, но разве не срок им всего лишь несколько десятилетий или пусть даже один круг перерождения?.. Так или иначе, ты — это ты, а я — это я, разве не забавно? О том говорил Посланник с тётушкой Мэн [7], и именно эти слова долетели до Цао Вэйнина, присевшего у обочины моста Беспомощности. Посланник утверждал, что при жизни его звали Ху Цзя [8], и он был человеком сильных страстей. Цао Вэйнин всё слушал, как тот досаждает тётушке Мэн своей безостановочной болтовнёй, пока та неспешно разливала по чашам свой отвар, не обращая на Посланника ни малейшего внимания. Мост Беспомощности непрерывно преображался. Говорят, он расширялся с каждой выпитой чашей. Одна чаша — и вовек забудь о мире. Прах к праху, земля к земле. Ху Цзя разглагольствовал довольно долго, но не добившись от тётушки Мэн никакого отклика, подошёл поговорить с Цао Вэйнином. — Отчего не пьёшь отвар, паренёк? Ждёшь кого? Потерпевшие в любви неудачу смертные по большей части крайне заурядны. Редко встретишь кого-то столь искреннего и чистого, с кем даже призрак преисподней не гнушается перекинуться парой словечек. — А… — Цао Вэйнин впервые говорил с призрачным Посланником и был немного смущён неожиданной милостью, — Ха-ха, да… А вы?.. Ху Цзя вовсе не ждал от него ответа, ему, возможно, было попросту скучно и от нечего делать он подошёл посмеяться над незадачливым смертным, так что он тотчас же его перебил: — Был тут такой, всё ждал своего ненаглядного. Триста лет прождал. Цао Вэйнин остолбенел и дрожащим голосом уточнил: — Т-триста лет? Кто же столько прожил? Он ждал, случаем, не человека по фамилии Е? — Ай! Какое тебе дело до фамилии? Как тебя называют, то и есть твоя фамилия. Коль в одной жизни фамилия Хуан или Ди, так значится императором величают, а прыгнул в извечное колесо, и кто знает, не свиньёй ли да псом тебя кличут в следующей? Ху Цзя махнул рукой в сторону Камня трёх существований. — Он… Просидел он там триста лет, а после вернулся к самому началу и знаешь, что с ним стало? — Что? — заинтересованно переспросил Цао Вэйнин. — Нашёл себе мужа получше, — вздохнул Посланник. В этот момент тётушка Мэн наконец подняла к Ху Цзя голову и без всякого выражения вымолвила: — Осторожней со словами, Посланник Ху. Ху Цзя вздохнул и согласился: — Ладно уж, тот человек был из этих, из знатных, а по старым законам о них нельзя говорить. Так кого ты ждёшь, паренёк? — Мою жену. Ху Цзя ничуть не удивился и лишь полюбопытствовал: — Сколько ж ей было, когда ты умер? — Семнадцать, — честно ответил юноша. — Семнадцать… Когда я умер, у меня в доме тоже была семнадцатилетняя младшая жена, — Ху Цзя покачал головой, с тех пор утекло столько вод, что он уже и не помнил, как она выглядела. — Послушай добрый совет, парень. Не жди. Ей ещё предстоит долгая жизнь, и когда твоя жёнушка здесь окажется, ты увидишь дряхлую старуху, что и не вспомнит юношу, которого когда-то любила. Я повидал немало тех, кто всё ждал и ждал, а в итоге уходил с болью в сердце. Так что… Выкинь ты это из головы. Плесни себе отвара и забудешь про всяких жён да наложниц. Тётушка Мэн вновь подняла голову и с тем же каменным лицом проговорила: — Осторожней со словами, Посланник Ху. Пристыженный Ху Цзя замолчал, но Цао Вэйнин лишь светло улыбнулся. — Вот и славно, очень на то надеюсь. Будет лучше, если она даже не вспомнит мой облик. Когда я увижу, как она пройдёт мимо меня — ясноглазая, беззаботная и счастливая, у меня самого не останется никаких сожалений. Ху Цзя лукаво спросил: — И ты будешь всем доволен? Цао Вэйнин странно на него посмотрел и задал встречный вопрос: — С чего бы мне быть недовольным? Это ведь моя жена, а не враг. Если она счастлива, почему я должен печалиться? Посланник запнулся на мгновение, а после рассмеялся: — А ты, паренёк, не принимаешь близко к сердцу мелочи жизни. Цао Вэйнин почесал голову и неловко вымолвил: — Да, пожалуй. При жизни у меня не было иных достоинств, кроме умения относиться к жизни проще. У меня только одна забота — меня убил наставник, боюсь, моя жена не забудет того и будет преследовать его до самого конца. — Ты, верно, совершил величайшее преступление. Почему твой наставник вознамерился тебя убить? — пробормотал Ху Цзя. — Ну, возможно, потому, что добро и зло не могут жить в мире. Он утверждал, что моя жена — порочный демон из Долины призраков, а я настаивал на том, что буду с ней несмотря ни на что. В порыве гнева наставник предпочёл убить меня, чем уничтожить собственную репутацию. Юноша говорил об этом так легко и спокойно, что незнающий всей подоплёки решил бы, что он вспоминает о чужой смерти, а не о своей собственной. Увлечённый историей Посланник присел рядом. — И ты не злишься на него? Цао Вэйнин указал на Собирателя душ, скользящего рядом с умершими. — По пути я слышал, как тот почтеннейший говорил: прах к праху, земля к земле. Тогда я и подумал: неважно, насколько велика моя обида, мне незачем ненавидеть. Моё тело давно предали земле, что толку от ненависти? Не лишняя ли то тяжесть на сердце? Ху Цзя поднял глаза и посмотрел на пустое безучастное лицо Чёрного Учана [9], проплывающего мимо. — Эх ты, не слушай их. Наши Собиратели душ всегда повторяют одну и ту же фразу, не изменив её за, казалось бы, целую вечность, — прошептал Посланник. Тётушка Мэн вновь вперила в него застывший взгляд и ровно произнесла: — Осторожней со словами, Посланник Ху. Ху Цзя тягостно вздохнул, кивнул в сторону тётушки Мэн и едва слышно пробормотал: — Видишь? Наша тётушка Мэн точно такая же. Я хожу по Мосту туда-сюда вот уже несколько столетий, но за всё это время услышал от неё только одну фразу: «Осторожней со словами, Посланник Ху». Местные обитатели воистину немногословны! Цао Вэйнин улыбнулся. Краем уха слушая болтовню скучающего призрачного сановника, он неотрывно смотрел на дорогу, всё думая: как бы выглядела постаревшая А Сян? Наверняка она была бы бесстрашной, проворной и очень сварливой старушкой. Она… Внезапно он выпрямился и широко распахнул глаза. Невдалеке он заметил до боли знакомую девушку, что вприпрыжку следовала за Собирателем душ и неутомимо засыпала того бесконечными вопросами. Призрачный чиновник, похоже, в совершенстве овладел способностью преодолевать тревожащие мысли, и теперь отрешённо плыл рядом, будто бы и не замечая её. Когда же девушка начала наседать слишком уж яростно, он выдал лишь одну фразу: «Прах к праху, земля к земле». — А Сян! — громко закричал Цао Вэйнин. Гу Сян остановилась и повернулась в его сторону. На миг она замерла с таким видом, будто вот-вот разрыдается, но сдержавшись, улыбнулась во весь рот и точно птичка накинулась на него: — Братец Цао! Я так и знала, что ты меня подождёшь! Юноша изо всех сил стиснул её в объятьях, будто они не виделись целую вечность. Он суматошно размышлял. А Сян вовсе не выглядела старой, а значит, умерла очень рано. Беспокойство, горечь, тоска — всё нахлынуло разом. Слёзы полились по щекам и упали в воды Жёлтого источника, создавая круги. Даже Перевозчик не сдержал удивлённого вздоха. Ху Цзя промолчал и улыбнулся, издали глядя на обнимающуюся парочку. Лишь такая встреча у обочины моста и могла тянуться до тех пор, пока не опустеет небо и не состарится земля. Другой Посланник на вершине моста крикнул: — Пора, господа. В путь. Из года в год, точно маятник, который никогда не замрёт, он повторял одну и ту же фразу. Гу Сян в объятьях Цао Вэйнина подняла голову, злобно уставилась на того Посланника и заругалась: — Мать твою призрачную, чего подгоняешь? Душу, что ли, зовёшь? Призрак замер на середине моста и остранённо подумал: «Ну, собственно, разве это не так?» Ху Цзя расхохотался и заметил: — А вы смелы, милая! Тебе досталась бесстрашная жёнушка, паренёк. Цао Вэйнин вытер слёзы и вежливо улыбнулся: — Ну что вы, что вы. Ху Цзя поднялся и указал на мост Беспомощности. — Вам пора, ступайте. Не упустите час своего перерождения. Опоздаете хоть на миг — и никто вам не скажет, станете ли вы там богатеем или распоследней попрошайкой. Если вам двоим повезёт и ваша связь не прервётся, в следующей жизни вы вновь будете вместе. С этими словами он повёл их по мосту. Перед тётушкой Мэн и её отваром Гу Сян нерешительно замерла. — Если мы это выпьем, то всё позабудем. Тётушка, а можно… не пить? Богиня подняла к ней красивое, но неживое, точно вырезанное из дерева лицо и молча покачала головой. — Девочка, если не изопьёшь отвар забвения, в следующей жизни переродишься коровой, а то и лошадью, — предупредил Ху Цзя, — так что лучше пей. Глаза Гу Сян покраснели. Она молча опустила голову и замерла, не откликаясь ни на какие уговоры. Наконец Ху Цзя не выдержал и принялся уговаривать тётушку Мэн: — Может, не будем усложнять? Тут выбор отнюдь не прост. Пройдут тысячелетия, но едва ли мы когда-нибудь увидим, как возлюбленные вновь обретают друг друга несмотря ни на что. — Посланник Ху… — Да-да, я предельно осторожен в высказываниях. Тётушка Мэн мгновение поколебалась и внезапно вытащила из-за пазухи две красные нити. Развернув их в руках, она протянула нити Гу Сян. Та встала истуканом. Тут уж Посланник Ху засуетился: — Ну же, девочка, бери скорей! Почтенная тётушка Мэн проявляет к вам милосердие, такой шанс выпадает раз в несколько жизней. Если завяжете их у себя на запястьях, то несомненно встретитесь в следующем перерождении. Гу Сян торопливо приняла красные нити и неловко завязала сперва одну на запястье Вэйнина, а после уже на своём. Юноша и девушка взялись за руки, вместе выпили отвар забвения и шагнули в круг перевоплощений. Где-то далеко ещё слышался голос Посланника: прах к праху, земля к земле. — Что есть любовь, спрошу я этот мир [10] … Сегодня тётушка Мэн открыла мне глаза, — прочувствованно вздохнул Ху Цзя. А та лишь повторила: — Осторожней со словами, Посланник Ху. Пятнадцать лет спустя в Лояне, в семье землевладельца Ли молодая госпожа прошла обряд совершеннолетия. В тот день прибыл единственный сын господина Суна, старинного друга её отца: сперва чтобы поздравить юную деву, после — чтобы сделать ей предложение. Ещё когда они были маленькими, взрослые, играя с детьми, заметили, что у одного малыша красное родимое пятно на левой руке, а у другого — на правой. Что это если не предопределение, отметившее их ещё в чреве матери? В тот же день родители договорились о браке детей. Наступила пора непорочной и чистой любви, обещанные друг другу наконец воссоединились [11]. ___________________________________________ [1] Три небесные души и семь земных духов. Китайцы считали, что души человека многочисленны и делятся на небесные или горние хунь и земные или дольние по. Душу «хунь», связанную с дыханием, человек получает на Небесах. Душу «по», связанную с телом, — на Земле. После смерти «по» вместе с телом уходит в землю и становится злым и опасным духом «гуй», а «хунь» возносится на небо, превращаясь в доброго духа «шэнь». Более подробно у А.Г. Сторожука в «Представлении о человеческих душах в китайской новелле VII–X веков» или у Лян Цзина в «Русском концепте души на фоне китайского» [2] Собиратель душ (勾魂使 гоухунь-ши) дословно можно перевести как «посланник, поймавший душу на крючок» — это особые духи не шибко высокого ранга, задачей которых является исторжение души из тела и препровождение душ новопреставленных к загробному суду, о них есть упоминание у Т.И. Корнильевой в её диссертации «Шаньшу как жанр китайской литературы» [3] Желтый источник (黄泉 Хуанцюань) — одно из названий подземного мира мертвых. [4] Мост Беспомощности (奈何橋 Найхэ-цяо) — мост меж миром живых и мёртвых. [5] Сансара (轮回 луньхуэй) — бесконечный переход нашей души из одного тела в другое [6] 4444 чжана. В Китае с суеверным ужасом относятся к цифре 4 (она звучит созвучно слову «смерть/умереть»), потому можно представить, насколько жутковато и символично для них 4444 чжана. Чжан — китайская мера длины, равная примерно 3-м метрам [7] Тётушка Мэн (孟婆 мэн-по) — богиня, готовящая отвар забвения [8] Ху Цзя (胡笳) — дословно «тростниковая флейта» [9] Чёрный Учан (黑无常 хэй у-чан) — служитель китайской преисподнии. Первоначально Учан (無常) — это китайский перевод санскритского термина «anitya» (букв. а — отрицание; nitya — «вечный, постоянный, неизменный»; этот смысл отражен и в китайском переводе). В основные обязанности Учана входило приходить за душами умерших и провожать их в загробный мир. Более подробно у Т. И. Корнильевой в «Традиционные китайские представления о загробном мире, отраженные в своде „Юйли баочао“» [10] «Что есть любовь, спрошу я этот мир...» Из стихотворения Юань Хаовэня «Могила диких гусей» [11] «Наступила пора непорочной и чистой любви, обещанные друг другу наконец воссоединились». Дословно: Наступила пора зелёных слив, прискакал мальчик на бамбуковой лошадке. Это отсылка к чэнъюю «зелёные сливы и бамбуковые лошадки», что означает «чистая детская любовь». Чэнъюй пошёл из стихотворения Ли Бо «Чанганьские мотивы», где тот описал переживания девушки из-за разлуки с мужем. В стихотворении девушка вспоминает, как в детстве она рвала сливы, а будущий муж «прискакал» на бамбуковой лошадке.