***
«Я совсем не знаю, кто ты.»
Тонкие руки тянутся вверх, прокручиваясь в хрупких на вид запястьях, будто изображая шёлковые ленты. Бархатной кожи совершенно мягко касаются чужие пальцы, так ярко контрастирующие с идеальным фарфором. Скользят по татуированному предплечью, огибают выступающую косточку на запястье, а затем подхватывают ладонь. Пальцы переплетаются, а руки падают на крепкую грудь, медленно вздымающуюся от успокоившегося дыхания. Харли поворачивает голову вправо с лёгкой улыбкой. - Я и не знала, что во мне столько нерастраченной нежности.. Она лежит на спине поперёк огромной кровати, устроив удобно голову на животе Рика. Замотанная по пояс в измятые, ещё отдающие хлоркой, простыни, в незримую паутину его непонятных ей до сих пор чувств. В своё такое эфемерное и до жути пугающее счастье. Как в коконе рядом с ним. Как было уже когда-то. Только теперь она понимает, что в безопасности. Это пугает. - И я так хочу разделить её с тобой. Но она рискует опять. Шепчет это в синеву ночного прохладного воздуха, выворачивает ладонь из некрепкой хватки, и тянется ей к лицу Флэга. - Однажды, я привыкну к частой смене твоих...личностей, - тихо усмехается он, ловя губами длинные пальцы. Целует ласково, слыша приглушённое хихиканье, и прикрывает глаза, позволяя Харли изучать в тысячный раз его лицо. Она почему-то безмерно любит это делать. Будто пытается запомнить навсегда. - Не привыкай, - шепчет она, ведя ногтями по собственным следам на жилистой шее. - Так не интересно. - Ты не заставишь скучать. - Никогда. Все прикосновения мгновенно исчезают, как и улыбка на багровых губах. Харли садится на кровати, отчего простыни скользят вниз, оголяя грудь и спину, и подбирает к себе левую ногу, устраивая на остром колене подбородок. В серо-голубой радужке неясно отблёскивают огни чёртовой Эйфелевой Башни, виднеющейся из окна их крохотной квартирки, что они сняли для успешно выполненного задания. Прошло четыре часа, как они вернулись. Три, как кубарем вывалились вдвоём из душа. Два, как в голове Куинн впервые засела мысль о том, что она не хочет укусить. А хочет поцеловать. Это...не ново. Это давно позабыто. Как если бы кобра, вместо того, чтобы вонзиться клыками в запястье внезапно захотела ласково вокруг него обернуться. Рик уже тянется к ней рукой и почти спрашивает, что случилось, когда она заговаривает негромко: - Я никогда не изменюсь. В этих словах вся боль. В этих словах вся горечь. В этих словах истинная Харлин Куиннзель. Та, что давно, казалось бы, умерла. - Тебе не нужно, - голого плеча касаются горячие губы. - Мне не нужно, чтобы ты менялась, Куинн. - Ну, только давай без этих сладостей про то, что я нравлюсь тебе такой, какая я есть, - хмыкает она, но всё-таки отклоняет слегка голову, позволяя продолжиться невесомым поцелуям уже по её шее. - Хорошо, просто промолчу. Рик зарывается носом в растрёпанные светлые волосы на затылке Харли, и обхватывает узкую талию одной рукой, прижимая её к себе. Не то, чтобы снова напитать собственным теплом, не то просто, чтобы почувствовать, что вот она - живая и настоящая рядом с ним. Не сон. Не очередные проделки каких-нибудь сверхублюдков. Реальность. - Так не бывает, - мотает она головой, в попытке увернуться от слишком уж трепетных прикосновений. - Это не так. - Флэг, так не бывает. Она вздыхает, сдаваясь, и откидывается спиной в ставшие уже привычными, но всё ещё слишком горячие, объятия. - Невозможно. Понимаешь? Ты...всегда должен меняться. Под того, кто рядом. Тебя никогда не будут любить такого...такого. Кому-то всегда будет что-то не нравиться. Твой цвет волос, акцент, слишком чистая кожа, покорность, жалость... Её уносит и она начинается захлёбываться в словах, а Рик чувствует, как тело в его руках начинает дрожать. Он обнимает крепче, прижимаясь губами к виску, и жмурится крепко, понимая о чём она. Джокер и все его попытки сломать её под себя. Все его удачные попытки, в которых он ломал. Он кричал, что любит её, одновременно с тем, как едва не выпускал кишки только лишь потому, что считал её своей самой главной слабостью. Она вырвалась каким-то чудом, спустя столько лет. Но она никогда больше не станет прежней. Она никогда не сможет функционировать так, как прежде. Она никогда не забудет, потому что шрамы и сросшиеся заново кости будут всю жизнь напоминать о том, что было. О Джокере. Флэг вспоминает, что за всё их время, что они провели вместе, подобное у них уже было. Только тогда Харли так плохо не было. Так внезапно и так... Она начинает бесконтрольно плакать, не сводя глаз с переливающихся огней за окном. Будто это единственная точка её адекватности. Будто посмотри она чуть в сторону от гипнотического мерцания - и её сорвёт с катушек безвозвратно. - Я никогда не была идеальной. Каждый раз что-то не так. Меняться...меняться необходимо. Иначе нельзя, понимаешь? Иначе ты не будешь нужен... - Но ты нужна мне, Харли. Рик не выдерживает. Хватается отчаянно ладонью за впалую щёку и поворачивает заплаканное личико к себе, сразу за этим целуя так, чтобы отобрать последний воздух, которого и так не хватало. Харли не перестаёт плакать, но изворачивается в его руках, чтобы быть ближе, чтобы вцепиться намертво ногтями в широкие плечи, чтобы прижаться грудью так, что сердцебиение перемешается и станет одним на двоих. Это не любовь ни разу. Но это то, чего она давно внутри не чувствовала. То, что она считала, умерло вместе с ней прежней. То, что так изощрённо уничтожал в ней Джокер. То, что было под запретом, как разъедающая кислотой внутренности, слабость. Она привыкла, что слабости есть лишь у неё. Совершенно не подозревая, что она тоже являлась чьей-то. И, если Джокер в большем блефовал и лгал самому себе, Рик отчётливо понимал, что Харли с каждым днём, с каждым вдохом и каждым их поцелуем становится той, за кого обязательно однажды зацепится Уоллер. Той, за кого он, кажется, убьёт любого теперь, не задумываясь. Той, что, сама того не зная, меняет его для себя. Он усмехается в поцелуй, когда валит Харли на разбросанные по кровати подушки. Потому, что она снова была права, как бы не хотелось ему это отрицать. Но права лишь частично. Мы всё ещё нужны тем, кому действительно нужны, такими, какие мы есть. Нам не стоит меняться кому-то в угоду, но...мы всё равно меняемся, так или иначе, находясь в отношениях с другим человеком. И это проявляется в мелочах. И должно проявляться здраво и так естественно, что и не заметишь. Перенимаем привычки, шутки, интонацию и уступаем там, где может быть никому бы и никогда. Начинаем смотреть на некоторые вещи под другим углом, соглашаясь, что да, действительно, иногда это серое может быть чуть светлее, чем нам казалось. Это в мелочах. Но из мелочей всё и складывается. Харли для него - вспоминает порой о запрятанной глубоко в себе нежности. Он для неё - становится более хладнокровным и опасным для окружающих, защищая своё. Она теперь - его. Как и он, кажется. Вгрызаясь зубами в длинную шею, Рик вздрагивает вдруг, отстраняясь и заглядывая в горящие безумным, таким привычным, огнём голубые глаза. На алых губах усмешка всё шире расползается, пока пальчики болезненно впиваются в позвоночник, а ноги сцепляются в мёртвую хватку на пояснице. Ей даже не нужно произносить: «я же говорила». Рик слышит это её голосом в собственной голове, когда, облизываясь, под неожиданно задорный и звонкий смех, снова набрасывается с укусами на местами нетронутый фарфор кожи. В ней ещё столько нерастраченной нежности. Как и в нём голодного, жадного зверя. Как им он стал. Или, может быть, был всегда?