***
Когда Сакура побеждает Ино и проходит в финал экзамена на чунина, в противники она получает Гаару. Какаши-сенсей даже секунды не думает, прежде чем сказать ей просто сдаться (для её же блага), и уходит тренировать Саске. Ни один из них не оборачивается. Наруто молчит. Он призывал Хинату сражаться, когда та захлёбывалась кровью в секунде от собственной смерти, но Сакура не Хината, а Гаара не Неджи, и сейчас он молчит. Это молчание громче слов Какаши-сенсея. Она чувствует, как страх Наруто клубится вокруг них мутным облаком, щёкотно дразнит нос и оседает горечью на языке. Сакура кривится. Внутренняя рычит и возбуждённо скребёт о стенки черепа. Что бы она ни сделала с Ино, ей этого явно недостаточно. Она хочет больше. Просто. Сдайся. Сакура. Её жадный шёпот — эхо слов Какаши-сенсея и страха Наруто. Эхо её собственных мыслей. Просто. Сдайся. Сакура не станет. Не может, не должна. Даже если хочет.***
Бой Сакуры с Гаарой первый. Она не спешит нападать, вместо этого просто медленно идёт к своему противнику. Гаара тоже не торопится использовать песок, чтобы раздавить её в кашу, но он никогда не торопится — ему это просто не нужно. И Шукаку любит поиграть. Гаара ничуть не боится того, что она может подойти слишком близко и что-то с ним сделать — ему почти любопытно посмотреть, как она попытается, — поэтому он подпускает её на расстояние ладони и с удивлением понимает, что они одного роста, хотя со стороны она казалась совсем крошечной. — У меня есть личная просьба, — говорит Сакура так тихо, что слышит только он. Она не выглядит испуганной — или дурой — и он не думает, что это просьба о пощаде. К тому же никто из людей никогда прежде не просил его о чём-то личном. Он приподнимает бровь, предлагая ей озвучить её просьбу, и Сакура делает ещё один шаг, придвигаясь вплотную. Её губы шепчут ему прямо в ухо. — Убей меня медленно и красиво. Гаара удивлён, а Шукаку заинтересован. Ни один из них не собирается отказываться, но есть более простые и менее болезненные способы, и это любопытно. — Серьёзно? Они могли бы получить каждый своё и на этом навсегда расстаться, довольные друг другом, но он спрашивает и этим всё портит. Сакура разочарованно вздыхает. Ничто в её жизни никогда не было простым, так почему сейчас вдруг станет? Наверное, она молчит слишком долго, раз Гаара теряет терпение и накрывает их своим песочным куполом. Это не помогает: Внутренняя всегда слишком громкая, когда не хочет умирать, и мешает Сакуре сосредоточиться. Было бы до смешного легко рассказать ему, например, правду о том, что Ино до сих пор в коме — из-за неё. Чувство вины — простой и понятный мотив для саморазрушения, но Гаара не похож на того, кто будет (или может) судить, а она так устала, что ей уже действительно всё равно. Поэтому Сакура говорит настоящую причину: — Я хочу, чтобы меня заметили. Хотя бы напоследок, — но, видимо, готовность к смерти что-то меняет в человеке, раз вместо того, чтобы остановиться, она продолжает: — Доказать, что я существую… не только ради неё. Что я больше, чем клетка. Хотя бы раз. Гаара едва заметно вздрагивает всем телом и тяжело кладёт на её плечи свои ладони, немного отстраняя Сакуру, чтобы заглянуть ей в глаза. Они не друзья и не приятели, даже отдалённо нет, они незнакомцы и соперники, самые настоящие враги, пусть ей это и неведомо, они совершенно разные, но прямо сейчас, когда она вместо собственного отражения видит в его зрачках что-то нечеловеческое и чудовищное (и оно смотрит на Сакуру в ответ), а он видит практически то же самое — но всё же немного другое — в её, они ближе, чем кровные родственники или любовники, ближе, чем когда-либо могли быть с любым другим человеком из собственной деревни. — Мне слишком сильно хочется сдаться, чтобы продолжать. Я так устала бороться, не получая за это ничего, кроме новых страданий, — слова выливаются из Сакуры, точно из треснувшего кувшина, и она даже рада этому: они так долго гнили и чесались внутри неё, что выплеснуть их наружу — блаженство. Гаара уверен, что если он убьёт её сейчас, то проиграет в чём-то более важном, чем дурацкий турнир-прикрытие. А если не убьёт, проиграет она. Но это ей только кажется: Гаара знает лучше; и он знает, что это освободит её. — Ты неправильно выбираешь свои сражения, — он шепчет не громче ветра. — Если бы я ждал милости от мира и полагался на чужую добрую волю, то получил бы только свой надгробный камень. Это не то, чего кто-то может хотеть на самом деле, особенно кто-то вроде нас. — Кто-то вроде нас… — повторяет Сакура, очарованная тем, что он признал её равной себе. И ей даже не пришлось умирать, чтобы он её заметил. — Ты можешь получить что угодно, если только позволишь себе. Его слова слишком походят на искушающий шёпот Внутренней, и она рефлекторно возражает: — Я не должна… и другие люди пострадают… Гаара сжимает её плечи едва ли не до хруста и рычит: — Ты ничего никому не должна, Са-ку-ра, и только ты можешь решить иначе. Что другие люди сделали для тебя, чтобы заслужить твою преданность? — он повторяет слова Шукаку и, возможно, делает это с чрезмерным энтузиазмом, но ей нечего возразить, и выражение её лица слишком красноречиво говорит ему об этом. Гаара ясно видит, как каждое его слово попадает в цель. — Если никто другой тебя не любит и не ценит, то остаёшься только ты сама. Ты… и чудовище внутри тебя. Враг или союзник — решать только тебе. Сакура наивнее и упрямее, но она такая же, как он, и в глубине души она тоже хочет жить и быть счастливой, даже если это неправильно. Она решает. Он не удивляется, когда она тянется к его лбу, кончиками пальцев невесомо прослеживая линии кандзи, и ей не нужно просить, чтобы его песчинки безжалостно грызлись в кожу её предплечья, повторяя каждое движение и оставляя вечный след, свидетельство их обещания самим себе и своим чудовищам. Сакура не чувствует боли. — Прости меня, — бормочет она, глядя куда-то очень глубоко внутрь себя, и Гаара знает, что победил. Он слушает хохот Шукаку и не может вспомнить, когда тот в последний раз был настолько доволен. Может, вообще никогда. Гаара убирает руки с плеч Сакуры, и заставляет песочный купол резко упасть. — Я сдаюсь, — уверенно говорит он и перемещает себя и её в ложу для участников, не дожидаясь официального подтверждения. Трибуны удивлённо молчат. Наруто прыгает вокруг, словно восторженный щенок. — Гендзюцу? — Шикамару выглядит почти заинтересованным. Сакура не обращает внимания: впервые в жизни она не пытается заткнуть или проигнорировать Внутреннюю — она действительно говорит с ней.***
Когда объявляют второй поединок Сакуры, её противником оказывается Саске. Она не может сказать ни когда он появился, ни как победил в своём первом, и раньше пропустить такое было бы для неё настоящей трагедией, но теперь ей всё равно. И это восхитительное чувство. Никто, кроме Гаары (она затылком чувствует тёплую и успокаивающую тяжесть его взгляда), от неё ничего не ожидает, и меньше всех — сам Саске. — Может, ты и освоила какое-то гендзюцу, но со мной подобный трюк не пройдёт, — он достаточно самонадеян, чтобы полагаться на случайные догадки и тратить время на пустые разговоры; он даже не активирует шаринган. Когда звучит сигнал к началу, Сакура закрывает глаза. Открывает их уже Внутренняя. — Тебе лучше… Она не даёт ему закончить, точнее, не даёт её рука в его груди, насквозь пробившая холодное сердце прекрасного Саске-куна. Сердце, которое Саске так усердно отказывался использовать, что Сакуру даже немного удивляет, как он вообще может заметить его отсутствие. Внутренняя же, как наиболее поэтичная натура из них двоих, наслаждается красотой его последних секунд — смакует прелесть застывшей в вечности неопределённости: Саске уже не сможет договорить, и никто не узнает, что он собирался сказать. И это не изменится. Ни-ко-гда. Потому что Сакура так захотела. Это первое и единственное её желание, которое у него не вышло проигнорировать. Но только потому, что она ему не позволила. Ей действительно начинает нравиться не ждать милости от других, когда нужно лишь протянуть руку, чтобы получить желаемое. Ожидание — вечный смысл её жизни, но оно всегда было бесплодным, и она устала ждать. Внутренняя закрывает глаза. Открывает их уже Сакура. И она же вытаскивает руку из груди Саске, позволяя его безжизненному телу упасть на землю. Её голова, словно магнитная стрелка к северу, поворачивается к ложе участников, игнорируя присуждающего ей победу судью. Гаара по-прежнему смотрит на неё. Он не скрывает гордость, которую Сакура так часто искала в глазах Какаши-сенсея, но никогда не находила, а потом улыбается ей, как Саске никогда не улыбался. Она чувствует жжение в кандзи «любовь» на своём предплечье от танцующих на поверхности песчинок, и ей всё равно, если это адский огонь. Она собирается выиграть чёртов турнир, просто потому что может. Сакура улыбается в ответ.