***
«Подходите к северному выходу. Я буду ждать вас»... Киёмицу раз за разом воспроизводил эти слова, пока шёл к месту встречи. Концерт, выступления артистов местного театра, праздничный салют – всё это не особо его интересовало. Не знаю, верите ли вы в любовь с первого взгляда, но Киёмицу верил, что как минимум интерес и влечение может возникнуть сразу. Он не знал, как закончится вечер, но понимал, что хотел провести его именно в компании... – Подождите, а как вас зовут? – Киёмицу понял, что не знал даже его имя, и как только подошёл к месту встречи, задал этот вопрос. – Яматоноками Ясусада. Приятно познакомиться, – Ясусада улыбнулся и кивнул в знак приветствия, – а вас? – Кашю Киёмицу. – Я живу недалеко отсюда. Из окон будет видно салют. Каждый год его запускают, он очень красивый, – пытаясь скрыть свою неловкость, Ясусада говорил на нейтральные темы, но волнение нарастало. – А не будем ли мы слишком заняты? – Думаю, на 5 минут можно будет отвлечься, – Ясусада или делал вид, что не понимает намёков, или просто не знал, как на это лучше ответить, чтобы не выглядеть глупо. Довольно часто к художнику напрашивались люди с просьбой нарисовать их, но обычно они слышали отказ. У Ясусады было принципов – писать только портреты, не изображать одного и того же человека дважды и творить только тогда, когда у него самого есть на это желание. Ярмарка стала для него возможностью увидеть и запечатлеть новые лица. В тот момент, когда он увидел прекрасного молодого человека, прогуливающегося по площади, а после заглянул ему в глаза, Ясусада понял, что кажется, хочет нарушить собственные принципы. – Я всегда рисую только лица. Могу ещё добавить линию плеч, если цветовая гамма кимоно подходит композиции, – Ясусада решил прервать неловкое молчание, повисшее, пока он с Киёмицу шёл к своему дому. Будто оправдываясь, он продолжил: – Меня просили рисовать обнажённую натуру, но я всегда отказывал. Не подумайте, я и не посмею попросить вас раздеться. Я... – художник замялся, – купил эту краску давно, но она никому не подходила. И когда я увидел вас... – Вы поняли, что я тот самый единственный и неповторимый? – Киёмицу отшутился, чтобы как-то успокоить разволновавшегося Ясусаду. – Да, – резко выпалил Ясусада и оставшееся время до дома они шли молча. Творческого человека обидеть легко, а Яматоноками Ясусада всегда отличался ранимостью и чутким характером. Его всегда расстраивало, когда люди принимали свои портреты без удовольствия. Однажды, услышав «Это что, зелёный? Не люблю этот цвет» от одной женщины, он не притрагивался к краскам и кистям целых два месяца. Нужна ли ему любовь? Безусловно. Каждый её заслуживает. Но Ясусада старался не проявлять чувства, чтобы не становиться уязвимым. «Уж лучше быть одному, чем быть с тем, кто делает тебя несчастным», так думал он, и с ним бы согласился Кашю Киёмицу. Со стороны могло показаться, что он живёт в своё удовольствие, но на самом деле его неприкаянная душа просто искала покой. Везде он чувствовал себя чужим, туристом, гостём, везде он был лишним, словно сломанная шестерёнка в часах. А может, он просто деталь другого механизма? – Мы пришли. Здесь можно оставить обувь. В небольшой комнате, где жил Ясусада было всё необходимое – шкафы с принадлежностями, на открытой полке лежало аккуратно сложенное праздничное кимоно, стоял мольберт и небольшой столик, куда можно было складывать краски, стул, чтобы модель могла сесть, а всю стену напротив двери занимало огромное окно. Со второго этажа, конечно, открывается не самый живописный вид, но открывающееся взору ночное небо выглядело таинственно и притягательно. – Я принесу чай и что-нибудь к нему, а вы пока можете подготовиться, – сказав это, Ясусада вышел из комнаты. Киёмицу остался в комнате один, стоял и смотрел в окно, как заворожённый. Его притягивали звёзды и тёмное лазурное небо. В голове эхом отзывалось «Я бы хотел изобразить не только ваше лицо. Не откажете?», сказанное Ясусадой днём. Ход его мыслей прервал сам художник, появившийся в дверях. – Не знаю, какой чай вы любите, поэтому заварил обычный чёрный. – Я буду любой, – он улыбнулся и продолжил: – Мне никогда не делали чай просто так. Спасибо. Вы первый... – Единственный и неповторимый? – Ясусада пошутил, чтобы избавиться от лишней напряжённости. В комнате было темно, единственным источником света были луна и свеча, горящая на столе. – Вы рисуете в темноте? – Мне нужен огонь в глазах. Не каждая модель может им похвастать. Свеча это компенсирует, – он приподнял подсвечник и потушил свечу. – Но вам это не нужно, – Ясусада заглянул Киёмицу в глаза и улыбнулся. – Начнём? Бессонная ночь. Тишина, нарушаемая еле слышным шорохом. Лёгкие движения кисти. Взгляд, бегающий от холста к обнажённым ключицам и линии скул. – Вы сказали, что ваш цвет – берлинская лазурь. Как цвет звёздного неба? – Да, – не отрываясь от работы ответил Ясусада, – вы днём говорили, что хотели бы сравнить меня с ним. Успели? – Нет, – Киёмицу был явно расстроен, – но может, мне представится такая возможность. – М? – Я оказал вам услугу, – его тон сменился на заискивающий, – давайте встретимся ещё раз? – Одного раза будет мало, – Ясусада выглянул, улыбнулся и продолжил: – но если вы не возражаете... – Тогда услуга за услугу?Красная киноварь и берлинская лазурь
22 августа 2021 г. в 13:15
Жаркий полдень – не совсем то время, когда нужно гулять под палящим солнцем, но Киёмицу такая погода не смущала. Приехав в этот город всего на неделю, он решил «выжать» из этого времени всё и уже в первый день отправился на городскую площадь, где проходила ярмарка. Ради того, чтобы её провести и привлечь туристов, которые могли бы принести доход, горожане усердно трудились – около месяца ушло у них на одно лишь строительство магазинчиков, товары для которых начали заготавливать ещё в прошлом году. Решено было организовать несколько секций: в первой, располагавшейся у северного входа на площадь, поставили лавки с сувенирами; на западе и востоке можно было полакомиться уличной едой (расположение было гениально простым, потому как у западного входа можно было купить традиционную западную еду, а у восточного – японскую); на южной стороне установили сцену, где вечером должен был пройти концерт; а в центре была абсолютная свобода – жители сами решали, кто там будет и что будет делать: развлекаться и отдыхать или стать частью представления и радовать гостей. Можно было встретить и шутов, и клоунов, и фокусников; отовсюду звучали песни уличных музыкантов; а в тени деревьев уже разминал руки и раскладывал кисти и краски местный художник, к которому выстроилась очередь из горожан и горожанок, мечтавших получить свой портрет, искусно выполненный мастером.
То, как к написанию портрета подходил Яматоноками Ясусада, тот самый художник, достойно отдельного описания. Он верил в то, что каждому человеку и его душе присущ свой цвет, и, используя его, можно было максимально близко передать дух, настроение или характер модели. «Красные» отличались страстью или эмоциональностью, в изображениях таких людей было много огненных оттенков; жизнерадостные «оранжевые» и «жёлтые» (Ясусада называл их солнечными) заряжали всех своим оптимизмом; спокойные «зелёные» напоминали ему лес – в нём комфортно, тень деревьев дарит прохладу, но там так легко потеряться, такой лес может тебя либо спасти, либо дать тебе сгинуть и оказаться в небытие; «синие» умиротворяли, но как и с «зелёными», с ними нужно всегда быть начеку, они обладали необычной энергией и притягивали к себе; «фиолетовые», казалось, не нуждались ни в чём, самодостаточные и самобытные, они всегда были словно не от мира сего; «серые» и «чёрные» не были мрачными, как можно было подумать, но они видели мир по-особенному и создавали прекрасный баланс с остальными; дети обладали «белой» душой – они могли приобрести любой цвет и стать кем угодно. Сам художник относил себя к «синим» и на вопрос о том, какой цвет он использовал бы, если рисовал автопортрет, без сомнения ответил «берлинская лазурь».
Кашю Киёмицу, первым делом оказавшись на ярмарке, купил себе новый зонт, чтобы прятаться под ним от солнца – солнце могло навредить его светлой, почти фарфоровой, коже, а потом пошёл к лавкам с сувенирами и небольшому кафе, где делали отменную лапшу с рыбой и овощами. «Это фирменный рецепт моей семьи!» – нахваливал блюдо торговец, – «к тому же во всей Японии вы не сыщете дайкона вкуснее, чем этот». Поблагодарив продавца, Киёмицу вышел на улицу и присел на лавочке. На удивление ещё никто не успел занять это место. А впрочем горожане и туристы так развлекались, что и времени на передышку не было.
Всё свободное время за Киёмицу наблюдал Ясусада – приток людей становился меньше, а возможностей отдохнуть – больше. Художник был заворожён тем, как нежно и грациозно двигался Киёмицу, как он выглядывал из-под зонта, а его изящная походка напоминала то, как ходят лучшие гейши. Разумеется, сложно не заметить, когда за тобой пристально наблюдают. Киёмицу почувствовал это и решил подойти к Ясусаде. Мысль о том, что кто-то нарисует его портрет, давно прельщала ему, да и завязать приятное знакомство не будет лишним.
– И сколько же будет стоить ваше время, потраченное на то, чтобы изобразить меня на холсте? – вместо того, чтобы поздороваться, он лишь улыбнулся и чуть склонил голову.
– Цена вас либо безгранично обрадует, либо невероятно огорчит. Я не хочу брать с вас денег, но хочу попросить об услуге – стать моделью ещё один раз, – заискивающе ответил Ясусада.
– В таком случае я присяду. Вы не возражаете?
Ясусада подвинул стул так, чтобы и ему, и модели было удобно, всё-таки рисунок требует времени на проработку. Большую часть времени оба молчали, лишь периодически тишину нарушали короткие фразы типа «Чуть поверните голову» или «Положите руку вот так». Уже в самом конце, когда Ясусада добавлял финальные детали, он произнёс: «Красная киноварь».
– Что?
– Красная киноварь. Это цвет вашей души.
– Я полагаю, это неплохо или?..
– Или?.. Да, это прекрасно. Я обычно использую один пигмент, разбавляя его, чтобы создать дополнительные оттенки. Довелось использовать все цвета, кроме двух. Не видел ещё никого, кому так подошла бы киноварь, – Ясусада улыбнулся и встал, чтобы было легче поднять и развернуть холст.
– А второй какой цвет?
– Берлинская лазурь. Быть может, я льщу себе, но считаю, что этот цвет – мой.
– Цвет ночного неба... Вам, думаю, он подошёл бы. Но хотелось бы увидеть воочию и сравнить.
– Что сравнить?
– Вас и ночное небо. – Киёмицу чуть ухмыльнулся, встал и подошёл к художнику, чтобы посмотреть на свой портрет. – Прекрасно получилось. Я могу его забрать?
– Да, конечно, – Ясусада замешкался, взял портрет и в этот момент руки Киёмицу накрыли его. Художник смутился и опустил голову, – вы сможете прийти ко мне ещё раз?
– Я подожду вас до вечера, – Киёмицу улыбнулся, кивнул в знак прощания и ушёл, затерявшись где-то между сувенирными лавками.
Больше они не пересекались: художник нарисовал ещё пару портретов и стал собираться домой, а Киёмицу поужинал в том же кафе, что и днём. Близился вечер, после заката горожане и гости собрались в центре площади, где уже начинался праздничный концерт.