***
–... Первая целенаправленная экспедиция за метеоритами в Монголию была предпринята еще в 1993 году немцами, но они не смогли ничего найти. Тем не менее есть десять отдельных находок метеоритов, которые официально зарегистрированы в международной метеоритной бюллетене. – Короче, хер мы что найдем, – подытоживает Чонгук, присасываясь к бутылке с водой. – Ну, вероятность действительно невысокая. Но профессор Чхве разработал хорошую тактику по поиску метеоритов, поэтому у нас есть шанс. Тэхен нисколько не унывает и пытается заразить своим оптимизмом всех вокруг. Дается с трудом, хотя бы потому, что они едут в старом вагоне поезда без кондиционера по южной части Монголии в сорокаградусную жару. Не прокляли предстоящую экспедицию разве что ее руководитель Чхве, по понятным причинам, да сам Тэхен. Об археологии он мечтал с самого детства. Благодаря усердной учебе смог поступить на грант, чему родители, а вместе с ними и семейный бюджет несказанно радовались. Настолько, что даже на втором курсе начали помогать снимать крохотную студию в Сеуле. Первая археологическая практика прошла неплохо – эпоха Чосон, 15 век, оружие, золотые вазы, керамические изделия, украшения. Однако скучновато. Тэхен не впечатлился. Ему хотелось чего-то совершенно необыкновенного – мамонтов, динозавров, гробницы. Или метеориты в пустыне Гоби. Мысль о том, что он будет принимать участие в чем-то настолько фантастическом, будоражила сознание и не оставляла его весь год. Так же, как Тэхен не оставлял в покое своего профессора, моля взять с собой, а заодно и всех друзей, которые за это время узнали все про историю Монголии, местную фауну и обычаи. Конечно, не по своему желанию. – Тэ, серьезно, какая там площадь Гоби? Больше одного миллиона квадратных километров? За все время официально найдено десять метеоритов. Примерный размер каждого 10 на 10 сантиметров. То есть, если посчитать… – Все, стоп, если ты снова начнешь заливать про свои вероятности, я тебя высажу, и пойдешь обратно до Сеула пешком. Чонгук, который учится на информационных технологиях, действительно относится ко всем археологическим историям Тэхена довольно ровно. Да, метеориты. Упали из космоса. Круто. Земля тоже в космосе вертится, и че теперь. Однако в Монголию он согласился поехать сразу же, как только Ким предложил. Уволился с подработки, отложил все дела на июль, потому что оба понимали, что побыть вместе летом у них будет не так много времени. – Ты ведь знаешь, что я поехал не из-за каких-то звезданутых камней, а ради тебя. Поэтому хватит лить пустые угрозы, тем более, настолько заманчивые. Я бы прямо сейчас вышел из этой бани. На улице хотя бы ветерок дует. Я надеюсь, что хотя бы, блять, ветер в этой адской стране есть. К жаре всем наказали морально готовиться за несколько месяцев. И если в Китае было еще терпимо, то уже на пути во внутреннюю Монголию стало ясно, что физически подготовиться к зашкаливающему пеклу невозможно. Так же, как и к дороге. Длинной и изматывающей, которая сама по себе может считаться той еще одиссеей. Из Сеула до Пекина на самолете. Дальше из китайской столицы на поезде до Эрэн-Хото, городке на границе Китая и Монголии. А после до Станции 23 километр, конечной остановке в южной Монголии – дальше многоликая пустыня Гоби. До «23 километра» так же пришлось добираться на поезде, который сам всем своим внешним видом напоминает древнюю палеонтологическую находку. Старый покореженный песками и временем кусок железа, который только каким-то чудом все еще способен двигаться. Большая часть окон не открывается, кондиционеров, конечно же, нет. Так же, как и людей. На весь поезд – максимум человек 30, десять из которых – члены экспедиции. Тэхен от такой аутентичности разве что не пищит от восторга. Чонгук только тяжело вздыхает и с легким умилением смотрит на своего счастливого парня. – Кстати, знаешь, почему станция называется «23 километр»? – не теряет попыток развлечь Чона Тэхен. – 23 километра до цивилизации? – оборачивается через сиденье Саито Акио, однокурсник Кима. Что он здесь делает, Тэхен до сих пор не понимает. Саито всегда выражал интерес только по отношению к истории айнов и эпохи Дземон. Попасть на летнюю практику в Японию ему бы не составило труда благодаря своему происхождению. Так что Тэхен знатно удивился, когда мистер-я-перекопаю-всю-Японию решил наведаться в Монголию. – Плюсую, – кивает Чонгук. – Либо 23 километра дороги ярости. – Я же говорил тебе не смотреть «Безумного Макса» перед поездкой, – хнычет Тэхен. – Ты теперь каждого аборигена будешь сравнивать с Несмертным Джо. – Все зависит от самих аборигенов, – пожимает плечами Чон, как будто действительно не способен ни на что в этой ситуации повлиять. – Хотя наши провожатые выглядят, скорее, как уже давно сгнившие Джо, – взгляд косится на двух молчаливых монголов в начале вагона. – Это очень невежливо, – хмурится Ким. – Зато очень правда, – вставляет из-за кресла Акио. Иметь нескольких местных в экспедиции на самом деле большая удача, тем более, в такой сложной местности как Гоби. Это касается помощи и с природными условиями, и языком, и возможными контактами с местным населением. Все это, конечно, понимают, но Муней и Ганпурэв выглядят уж слишком по-аутентичному пугающе. Пусть и ведут себя довольно мило и располагающе. – Так что там про «23 километр»? – садится напротив парней Саито. – Это только легенда, – понижает голос до загадочного шепота Ким, – однако звучит довольно правдоподобно. Одни из древнейших кочевых племен, которые проживают в Гоби, зовутся хорхой-нехер. Благ цивилизации они не признают и до сих пор исповедуют исключительно анимистическую религию, то есть верят в духов. Связывают духовный и земной мир специальные проводники, шаманы. Люди ими рождаются, но прежде, чем стать настоящим шаманом, человеку нужно сначала переродиться и пройти инициацию. Для первого этапа парня или девушку поили специальной смесью из змеиного яда, верблюжей крови и женского молока. Яда клали ровно столько, чтобы не убить, но вызвать жесткие галлюцинации, которые помогали перейти в духовный мир. Так вот, молодого шамана или шаманку опаивали, а после отправляли в путь, из середины Гоби до точки, где граница между двумя мирами была наиболее тонкой. Дорога длилась около 23 километров, ни еды, ни воды кандидату не давали, останавливаться было нельзя, тогда потеряется связь. Считалось, что, пройдя такой путь, к конечной точке человек приходил абсолютно просвещенным, способным уже самостоятельно переходить из мирского состояния в духовное. То есть он становился настоящим шаманом. – Или трупом, – складывает руки на груди Чонгук. – Или трупом, – не отрицает Тэхен. – Перерождение было одновременно и испытанием, в котором у тебя только два исхода: смерть или шаманская жизнь. – Жесть, – морщится Чон, – и в честь этого назвали железнодорожную станцию. Или точка этой границы между мирами проходит именно здесь? – Предполагаю, что оба варианта, – усмехается Акио. – Но это еще не самое жуткое. Знаешь, как переводится с монгольского хорхой-нехер? Друг червя. – Что, блять? – Ага, – довольно кивает японец, – эти нехеры изрядно попортили кровь археологам, уж слишком они не любят, когда кто-то заходит на якобы их земли и что-то выкапывает. Так что пришлось нарыть на них информацию, чтобы хоть примерно понимать, что это за люди. Насколько известно, поклоняются они некоему олгой-хорхою, гигантскому монстру в виде червя. Вообще, это существо есть в мифологии всей Монголии, вот только обычно олгой-хорхоя тупо боятся, потому что по легенде он может убить на месте то ли лазером из глаз, то ли своим тяжелым хвостом, непонятно. Короче, тварь херачит всех направо и налево, и его опасаются. А вот нехеры считают, что червяк проникает в сознание и начинает управлять человеком, потому-то его эти ребята и превозносят, считают кем-то вроде прародителя или бога. – Червь-джедай, отлично, – хмыкает Чон. – Детка, когда ты собирался мне рассказать про это прелестное создание? – Это просто легенда! И не называй меня деткой. Последнее Тэхен произносит шепотом, аккуратно оглядывая экспедиционную команду в вагоне. Про их отношения знает только Акио, и то только потому, что спалил парней в привокзальном туалете. Отнесся Саито к увиденному довольно спокойно, но посоветовал перед остальными членами экспеды не раскрываться – от греха подальше. Тэхен с Чонгуком и так это понимали, но были несказанно рады, что хоть перед одним человеком можно будет не прятаться. – Знаешь, то, что ближайшие две недели мне нельзя будет называть тебя так, как я хочу, расстраивает меня даже больше, чем наличие гигантского червяного монстра и племени сектантов, которые ему поклоняются, – так же шепотом отвечает Чон. – Любой народ заслуживает уважения к своей культуре. Пусть и такой необычной, – терпеливо разъясняет Тэхен. Он уже привык, что любую историю приходится приправлять щепоткой оправданий и настоятельных разъяснений а-ля «все мы разные, нет ничего плохого и хорошего, да, даже если это касается каннибализма, боже, пожалуйста, не делай такие круглые глаза, в Монголии тебя никто не сожрет, если только я, и то, только символически, когда спермотоксикоз слишком сильно ударит в голову». Однако Чонгук слишком принципиальный, а еще пугливый, пусть этого и не показывает. Так что большинство историй про необычные культы и верования разных народов для него – неотыгранный сюжет для ужастика. Реакция здесь соответствующая: омерзение и страх. Простого понимания или хотя бы попытки понимания Тэхену удавалось добиться крайне редко. Сейчас же на его очередную защитную фразу отвечают молчанием. Даже простой разговор в душном жарком вагоне сильно выматывает. Да и до Станции 23 километр остается жалких 10 минут.***
6 июля – Привет, Чонгук-а. – Привет. Заусенец кровит. Ты уже давно перестал с ним бороться. Он живет своей жизнью: разрастается, сжирается зубами под корень, оставляя за собой длинный красный след, снова прорастает, занимает все большую территорию вспухшего ноющего пальца. Для тебя твои неухоженные пальцы стали товарищами по несчастью. Они отвлекают, просят себя погрызть, очистить от лишней кожи и ногтей, и ты сам очищаешься – как минимум от лишних мыслей. Как максимум – от своего все еще живого по непонятной причине тела. – Как дела? – Хреново. Может быть по-другому? – Я надеялся на это. – Как всегда слишком оптимистичный, Тэ. Проглатываешь комок в горле вместе с солоноватым от крови кусочком кожи. Ты даже не думал, что родное сокращение собственного имени от этого человека так сильно ударит под дых. Уже думал, что никогда его не услышишь. Расхаживаешь по комнате, оставляя невидимые отпечатки ног на холодном паркете. Они следуют за тобой повсюду, как и мысли вместе с чувством вины. Палец приходится обмотать туалетной бумагой. Теперь ты на сотую долю мумия, запертый самим собой в крохотной студии, как в гробнице. Когда-то ты мечтал их раскапывать. Сейчас понимаешь, что уже никогда не помыслишь об этом. Оставьте мертвых отдыхать. – Почему ты не отвечал на звонки? – Мама приехала. Она уверена, что мне лучше некоторое время не пересекаться ни с чем и ни с кем, кто может напоминать о том, что произошло. Даже за телефоном следила, так что я не мог ответить. Извини. – Нет, все правильно. Это ты прости меня, Чонгук-а. Я не должен был тебя брать с собой. Ты не должен был там быть и все это переживать. Чонгук, я... – Тэхен, ты же понимаешь, что ни в чем не виноват? Он обрывает тебя на полуслове и полувсхлипе, который рвется из сжимающегося в судорогах горла. Шаги ускоряются, тебе некуда выплеснуть эмоции, кроме как в тысячи шагов, которые ты нарезаешь по своим квадратным метрам каждый день. – Я виноват, Чонгук-а. Мне не стоило... – Хватит, пожалуйста. Я не хочу об этом говорить. Я не злюсь на тебя, Тэхен. Потому что ты действительно ни в чем не виноват. – А она? Твоя мама злится? Взгляд впивается в подтекающий кран раковины. Стоило починить его до отъезда. Теперь кран будет течь всегда. Капли срываются через каждые пять с половиной секунд. Ты посчитал, пока слушал всю эту неделю немые гудки в телефоне. Высчитываешь по ним время и сейчас, пока ждешь ответа. Для тебя это критически важно. Вы договорились рассказать родителям о своих отношениях перед началом нового учебного года. Есть ли все еще эти отношения? Ты не знаешь. Но мнение его мамы о себе для тебя до сих пор слишком важно. – Она... Это тяжело объяснить. Нет, она не злится. Она просто в целом ужасно переживает. Не спит даже больше меня. Не думай, что она не дает мне поговорить с тобой из-за злости или ненависти. Просто она считает, что так будешь лучше. Вроде как нет внешних раздражителей. – Я понимаю. Какая хорошая фраза. Внешний раздражитель. Да, тебе это подходит. Сейчас ты раздражитель, ковыряешь его жизнь, болезненные воспоминания, как свои сгрызенные пальцы. Одна капля Две капли Это больше десяти секунд. Он ничего не говорит. Ты не решаешься продолжить. – Чимин сказал, что ты начал ходить к психологу. – Да, но у меня было пока только два сеанса. – Помогает? – Не знаю. Мне легче выговариваться кому-то кроме друзей и семьи. Мне не хочется вываливать на них то, что произошло. Да они и так знают это из новостей. Но на самом деле мне вообще не хочется ни с кем об этом говорить. Доктор Ли вроде понимает, но исподтишка все равно выводит меня на разговор. И мне… Новая капля приходит с первым хриплым вздохом. Он плачет. Тихо, но по прерывающемуся дыханию слышно, что тяжело и горько. Ты ненавидишь себя так сильно, что хочешь вставить подтекающий кран себе в глотку. Но удар снова приходится на пальцы. Прорастающий заусенец вырывается с корнем, кровь стекает по всей ногтевой дуге. – Я правда бы не хотел все это вспоминать, Тэ. Но все они говорят, что это надо сделать, пока воспоминания свежие, чтобы их проработать. А что тут, блять, можно проработать? Как я могу это забыть или по-другому посмотреть? Я не понимаю, зачем это все нужно. Если и помогать, то помочь мне нахер все забыть. Но никто этого не может сделать. Я и сам не могу забыть. Они все приходят ко мне каждую ночь. Я до мельчайших деталей помню то, как они все умерли. Днем думаю, почему. Ночью вспоминаю, как. Во всех этих словах поддержки просто нет смысла. Мне очень хочется, чтобы меня просто оставили в покое. – Прости. Прости, Чонгук, пожалуйста, прости. Что ты там бормочешь, бесполезный раздражитель? Он же сказал, что хочет, чтобы его оставили в покое. Так оставь его в покое, тварь! Ни к чему ему твои извинения. Ты ему ни к чему. Ты вообще никогда не должен был появляться в его жизни. – Нет-нет, Тэхен. Умоляю тебя, не надо себя винить. Я... Знаешь, если бы не тот день, наша поездка была бы самым ярким воспоминанием в моей жизни. Все правда было потрясающе. Ты помнишь, как мы ночью крали печенье у Соджуна? А еще катались на барханах, хотя сначала ты очень этого не хотел. Почему он остается таким хорошим? В нем ничего не изменилось. Вероятно, и пальцы у него все такие же чистые и красивые, не то, что у тебя. И кран не подтекает. И сердце такое же большое и доброе. Хотя и разбитое, изгрызенное мертвецами из поезда и твоими бесконечными звонками. А ты грызешь свою ладонь, как пес голую кость. Конечно, ты помнишь. Ты бы хотел остаться жить в тех воспоминаниях.***
Первое, что глубоко поражает Чонгука – в пустыне Гоби почти нет песков. На фразу «я говорил тебе, что барханные пески занимают лишь 3-4% территории, ты что, не слушал меня?» парень лишь сжимает чужую ладонь и сильнее утыкается носом в окно машины. «Конечно, слушал. Но это звучало слишком неправдоподобно, так что, видимо, я пропустил этот факт мимо ушей. Типа, а что еще может быть в пустыне кроме песка с песком, покрытое песком с небольшой щепоткой песка?» Цветущие равнины, скалистые горы, глинистые и каменистые гамады, обширные котловины, освежающие оазисы. Тэхен про все это читал и знал, потому на удивленное и восторженное лицо своего парня смотрит с некой горделивостью из разряда «а я же говорил». Но на деле Ким и сам не может насмотреться на открывающиеся пейзажи, каждый день думает о том, что обязательно сюда вернется. И обязательно не один. Если Чонгук захочет, Ким скопит денег, чтобы свозить его в Гоби хоть десятки раз. Территория пустыни настолько огромна, что не хватит всей жизни, чтобы везде побывать. Они купят машину, наберут с собой сотню пачек рамена, на случай, когда возиться с горелкой будет лень, возможно, возьмут с собой лохматого слюнявого пса. Пока ни у одного из них собаки нет, но Тэхен уверен, что в их будущей совместной жизни она появится. И так втроем они будут целыми днями ехать по пустой дороге, смотреть на горизонт, где гигантское небо прижимает и душит землю, а та в ответ колет его острыми скалистыми шипами. – Читаешь? Чонгук с кряхтением пролазит в палатку, снимает ботинки и отряхивает носки, в каждом из которого набилось по килограмму песка. Песчаных бархан в Гоби действительно не так много. Да и сама экспедиция для полевых работ останавливается преимущественно в горных, каменистых или равнинных районах. Но за последние пять дней им удалось найти только один образец метеорита. Это уже хоть какой-то результат, однако горящих своим делом ученых не остановить так просто. Так что профессор Чхве решил дислоцироваться и поехать на северо-запад от поселка Шинэ-Джинст. На машинах до него добираться около двух суток, половина пути уже позади, поэтому экспедиция остановилась для ночлега. Идея никому не понравилась – дорога пролегает через пески, а это значит, что на утро каждый будет этим песком разве что не срать. Экспеда уже устроила соревнование, кто больше всего чихнет. Выигрывает практикант Пак Соджун с рекордом 26 песчаных чихов. – Не совсем. Пытаюсь написать отчет. Его все равно в сентябре нужно будет сдать, так что лучше заняться им сейчас, пока воспоминания свежие. Чонгук недовольно куксится и ложится Тэхену на плечо, оборачивая руку вокруг пояса. Снаружи ветер бьет песчинками по палатке, если закрыть глаза, это может напоминать дождь. Совсем вдалеке слышится ругань Кан Сольхи, лаборантки кафедры геммологии и минералогии, с Мунеем, одним из провожатых. Их ссоры стали уже по-семейному родными. – Устал? – мягко прочесывает черные пряди Тэхен. Чон в ответ бурчит в его шею что-то невразумительное, а Ким не может сдержать ползущую от умиления и нежности улыбку. Он знает, что Чонгук устал, ежедневные пешие походы на десятки километров под жгучим Солнцем всех выматывают. Но для членов экспедиции эти поиски – предмет собственного профессионального интереса. Чон же батрачит наравне со всеми, при этом не преследуя никаких целей, кроме как побыть со своим парнем чуть подольше. Тэхен ему за это бесконечно благодарен. – Тебе еще долго? – Да нет, на сегодня могу закончить. – Тогда, может, чем-то займемся? – Чонгук чуть подтягивается и укладывается выше, прижимаясь носом к чужому уху. Тэхен послушно вытаскивает руку из запутанных волос и начинает разминать шею. – Я же говорил, что нам нельзя палиться. – Ай-ай-ай, мистер Ким, – игриво бьет по бедру своего парня Чон, – а еще меня обвиняете в извращенных мыслях. Я, между прочим, о другом. – Интересно, о чем тогда? – Покатаемся на барханах? – приподнимается на локтях Чонгук. Глаза горят знакомыми огоньками азарта и желанием найти приключения на жопу. Ким знает этот взгляд, потому что после него приключения приходят и по его голову, даже если он этого не хочет. Например, как сейчас. – Ну, Тэхен, – тянет Чонгук и меняет взгляд с азартного на кошачье-молящий, когда слышит хныканье. – Не будь дедом. Ты хочешь до вечера просидеть в палатке со своими бумажками, потом пожрать и лечь спать? Тебе всего 20, где твой дух авантюризма? – Мой авантюризм начинается на поиске метеоритов в пустыне Гоби и заканчивается на попытках не сдохнуть от рук аборигенов, которым не нравится, что я эти метеориты ищу, – еще больше ноет Тэхен. Жалобы и мольбы обрываются смехом, когда Чон тянет его за руки, заставляя приподняться, а после берет под поясницу и колени с явным желанием вынести сопротивляющееся тело из палатки. – Дурак, – хохочет Ким. – Пусти, ты же спину надорвешь. – Если ты действительно заботишься о моем здоровье, то тогда пойдем кататься, – Чонгук опускает Тэхена, но рук с поясницы и ног не убирает. – Звучит противоречиво, – тянется к ухмыляющемуся лицу Ким и заправляет упавшую прядь за ухо. Чонгук поворачивает голову и ловит пальцы губами, слегка прикусывая. И как ему такому отказать? – Давай мы сейчас чуть-чуть полежим, а потом я еще раз подумаю. – Еще раз подумаешь и согласишься, – обезоруживающе улыбается Чонгук и падает сверху, снова укладывая голову на плечо. – Еще раз подумаю и соглашусь, – вздыхает Тэхен. По всей равнине разносится мужской крик и рыкающий монгольский мат. Парни в палатке злобно хихикают – Сольхи снова не сдержалась. Дело в том, что Кан – вегетарианка, о чем сразу проинформировала всех членов экспедиции. Все спокойно отреагировали, пусть это и означало, что каждый раз придется заранее согласовывать будущий прием пищи и готовить одну порцию отдельно. Муней же, как истинный монгол, воспринял человека-вегетарианца с таким же удивлением и ужасом, как если бы увидел олгой-хорхоя. Он уверовал, что девушка просто никогда не ела настоящего хорошо приготовленного мяса, поэтому всегда норовил запрятать один-два кусочка в чужую тарелку. Доводы, что большинство корейских блюд так или иначе содержат мясо, его не брали. Так что пока вся экспедиция ищет метеориты по обширной местности, Сольхи параллельно выискивает сокрытые куски мяса в своей миске. В последнее время эта дополнительная работа стала ее изрядно бесить, поэтому все чаще разговоры и просьбы переходят в ругань, совмещающуюся порой тумаками. – Мне вот интересно, – задумчиво произносит Чонгук, играясь с пальцами Тэхена на его животе, – если Муней так остро реагирует на вегетарианство, как бы он тогда отреагировал на нас? Если бы мы честно сказали, что не просто друзья. – Ты действительно говоришь только о Мунее или имеешь в виду всех монголов в его лице? – А есть разница? – хмурится Чонгук. – Конечно, – вновь впутывает пальцы в черные волосы Тэхен. – Как по мне, поведение Мунея не стоит приравнивать к поведению всех этнических монголов, живущих на этой земле. Его узкий кругозор – его личная проблема. – Это проблема всей экспедиции, – хмыкает Чон. – Под конец поездки у нас будет либо седая Сольхи, либо один монголоидный труп. – Не то, чтобы я был против второго, – вздыхает Тэхен и переводит взгляд с лица Чонгука в потолок, – потому что мне кажется, что в лучшем случае, если бы Муней узнал о гомосексуальной паре в экспедиции, он бы просто отказался в ней участвовать. Но опять же, это характеризует только его одного. Возможно, большинство монголов отнеслись бы к нам вполне спокойно. – С чего ты так решил? – Есть довольно много языческих монгольских легенд, в которых гомосексуальность описывается как часть повседневной жизни. – Серьезно? – глаза Чонгука расширяются почти до ровного круга. Ким с улыбкой кивает ему: – Хочешь, расскажу свою любимую? – Ну-у-у, – выражение лица Чона способно стать синонимом к слову неуверенность. – Это крутая история, – поспешно объясняет Тэхен. – Она похожа на историческую дораму. – Ага, ты всегда так говоришь. А потом я неделю боюсь ходить ночью один и обвешиваю себя, как дурак, дебильными оберегами, как будто они действительно могут помочь. Тэхену стыдно, что он смеется в этот момент, но обиженный Чонгук выглядит слишком мило и потешно. А еще он прекрасно помнит период хождения по всем ритуальным магазинам Сеула. В своих защитных украшениях Чон звенел как новогодняя елка, а выглядел, как 13-летняя девочка из 2000-х. Фотография с того времени уже год стоит у Тэхена на заставке телефона. – Обещаю, что ничего страшного, – укладывает на себя обратно парня Ким и успокаивающе целует в макушку. – Это история про любовь. – Окей, но если ты меня обманул, ночью один я в туалет не пойду. Разбужу тебя и заставлю идти впереди, чтобы расчищать мне путь от нечисти. – Договорились, трусишка, – дразнится Тэхен, но прежде, чем Чон успевает возразить, укладывает его голову себе на грудь, обнимает за плечи и начинает рассказывать. – Это легенда халха-монголов. Рассказывает она про великого шамана Тэнджина и его возлюбленного – князе верховий Керулена, духе, который покровительствует самой центровой и культовой монгольской реке. Однажды дух был в паршивом настроении, из-за чего впервые за долгое время река Керулен стала засыхать. Для людей это стало ужасной катастрофой, поэтому они попросили Тэнджина помочь им и уговорить духа вернуть нормальное течение. Уговаривать Тэнджин, конечно, не собирался. Он был карабо, что значит черный шаман, который действует агрессивно, принуждая и подчиняя духов. В свою очередь дух Керулена тоже был существом властным и агрессивным, который склонен подчинять, а не подчиняться. – Встретились как-то два доминанта, – хмыкает Чонгук, – чую пиздец. – Еще какой, – кивает Тэхен. – Они сражались 18 дней. Силы были равны, оба были одинаково могущественны. Но вместе с тем в этой совместной ярости, гневе и силе они оба увидели, насколько прекрасны. Так, битва, мощь которой сотрясала оба мира, перетекла в бурный секс. – Что, ты серьезно? – взрывается хохотом Чонгук. – Простите за банальность, но я видел порно, которое начиналось точно так же. Хотя, возможно, лав-хейт сюжеты были придуманы монголами, а мы все забыли реальных авторов. Тэхен закатывает глаза и закрывает ладонью бессовестно смеющийся рот своего парня. Чонгук никогда не может слушать его истории молча, и это единственный момент, когда Ким проклинает его за болтливость и хорошее чувство юмора. Истории любят, чтобы их слушали, а не комментировали. – Слушай дальше, – продолжает Ким, когда Чонгук слегка успокаивается. – Так князь становится возлюбленным Тэнджина и впоследствии сопутствовал ему всегда и везде. Когда шаман был уже глубоким стариком, он вспомнил, что, вообще-то, у него есть сын. В юности у Тэнджина была попытка гетеросексуальных отношений. Ему, естественно, не понравилось, но от этого короткого брака у него родился ребенок. К тому времени, как Тэнджин решил разыскать мальчика, сыну было уже за 20. Он был умелым практикующим шаманом, который унаследовал дар своего отца. Однако он был акбо, белым шаманом. То есть парень общался с духами посредством уговоров, нежности, добра и тепла. – И спустя 20 лет Тэнджин пришел к сыну и сказал: «Люк, я твой отец»? – Ага, но сын хорошо отреагировал и даже не прыгнул в яму. В общем, познакомились, начали общаться, и Тэнджин очень сильно к нему привязался. Дело в том, что Тэнджин на тот момент был очень старым, страшным и предельно одиноким человеком, которого все боялись, а потому никто не любил. Тэнджин нашел в сыне утешение, начал много времени проводить с ним в зримом мире. Даже в незримый мир предпочитал ходить с ним и всему обучать. Конечно, Керулен не мог этого терпеть. – О, нет. – Мало того, что Керулен стал ревновать Тэнджина, так как тот перестал уделять ему все свое время. Случилось самое ужасное – у Тэнджина смягчился характер, он стал добрым и нежным, что абсолютно непозволительно для черного шамана. Уж таких изменений в своем любимом человеке князь не мог простить. Невероятно разъяренный дух посчитал, что должен уничтожить парня, чтобы вернуть Тэнджина себе. Он разработал план: у сына была жена, слабая шаманка, дух решил напасть на нее, чтобы одержать и таким образом добраться до ее мужа и свести с ума. Он успешно одержал девушку, когда сын занимался с якобы своей женой сексом. В самый пиковый момент князь Керулена явил свою нечеловеческую мощь и обрушился на юношу со всей своей силой. Сражение длилось долго, с переменным успехом. – Подожди, важный вопрос, – приподнимает голову Чонгук и смотрит из-под бровей, – сын что, сражался с голой жопой? – Да какая разница? – возмущается Тэхен, что его прервали на таком напряженном моменте. – Мне нужна красивая картинка, – терпеливо объясняет Чон. – Голая жопа портит весь пафос. – Представь, что он накинул на себя простынь и эффектно обмотал ее вокруг своего подкаченного тела как древнегреческий хитон. Достаточно красиво? – Да, пойдет, – кивают в ответ и укладывают обратно голову. – Как я сказал, сражение продолжалось долго, но, когда сын осознал, что сделал дух, увидел сведенную с ума жену, ее почти полностью поглощенную душу, в нем проснулась сила его отца. Он отринул свои принципы белого шамана и набросился на Керулена с чудовищной мощью, которую даже Тэнджин никогда не видал. И что ты думаешь. Князь Керулена, признающий в других только силу, влюбляется в этого парня. Просто помешался на нем, особенно когда тот победил его и изгнал из тела своей жены. Сын Тэнджина отвез девушку в Тибет, чтобы шаманы исцелили ее душу. И все это время Керулен преследовал юношу и умолял стать его. Вслед за ними гнался старый Тэнджин, который все еще был ужасно зависимым от отношений с духом. – Неужели он любил Керулена больше, чем своего сына? – Именно так. Тэнджин хотел убить своего сына, потому что посчитал, что тот воспользовался его отеческой любовью, чтобы соблазнить и забрать себе его духа. Они встретились все втроем на высотах Тибета и сошлись в тройном поединке. Парень сумел победить их обоих. Он убил тело своего отца и почти целиком разрушил его душу, в незримый мир тот ушел на уровень травы или камней. Когда Тэнджин погиб, князь очнулся, понял, что происходит и что это он во всем виноват. От дальнейшего поединка с мальчиком Керулен отказался и ушел далеко в незримый мир разыскивать потерянную душу Тэнджина. След его так и простыл, на 300 лет река Керулен осталась без хранителя. А юноша вернулся к ее истокам и следующие сотни лет вместе со своими детьми и детьми их детей берег реку вместо отсутствующего духа. – Так он вернулся? – спустя пару минут после окончания рассказа с волнением спрашивает Чонгук. – Если только 300 лет, значит, Керулен все-таки нашел Тэнджина. – На этом история заканчивается, Гуки, – укладывает щеку на ворох запутанных волос Тэхен. – О дальнейшей судьбе Тэнджина ничего не известно. – Эх, я, конечно, понимаю, что они оба стоят друг друга. Но на самом деле князь Керулена – больший мудак в этой истории. Тупой абьюзер, который не умеет держать член в штанах. – Это просто красивая легенда, Чонгук-а, которая должна научить молодых шаманов быть бдительными перед сильными духами. Но вообще, в этой истории много смыслов. Я все время думаю, какого черта по этой легенде еще не сняли аниме? – Потому что эту легенду знаешь только ты, да десяток старых религиоведов? – иронично выгибает бровь Чонгук. Хотя в голосе он не скрывает гордости за начитанность и любознательность своего парня. – Но вообще-то, это даже хорошо. Меньше потенциальных конкурентов. Я нарисую мангу по этому сюжету, разбогатею, создам свою анимационную студию покруче Гибли и начну снимать популярные аниме по монгольским легендам. Все рейтинги мои. – И ты будешь меня содержать, – Тэхен прижимается всем телом, закидывая ногу на бедро, и довольно ухмыляется. – Солнышко, я так или иначе буду тебя содержать, – касается костяшками загорелой щеки Чон, – хотя бы потому, что программисты гораздо более востребованы и богаче, чем археологи. – В этом несправедливость зримого и незримого мира, – сокрушается Ким, подставляясь под родную руку. – С другой стороны, это одна из причин, почему я так люблю тебя. – За мое потенциальное богатство?! – суровость в голосе ничуть не уменьшает игривости в шоколадных глазах. – То есть если на горизонте заприметится парень побогаче, ты сбежишь к нему, как тот Керулен? – Глупенький, конечно, нет. Я про то, что пусть археологи не так востребованы, у меня всегда есть человек, который готов бесконечно слушать мои рассказы, – оборачивает руки вокруг чужой талии Тэхен и целует в солнечное сплетение. – Да и я, скорее, Тэнджин, который слишком погряз в своих отношениях, чтобы их отпустить. Так что, на всякий случай тебя уведомляю, дорогой: попробуешь сбежать, буду следовать за тобой хоть до вершин Тибета. – Нет-нет, Тэ, мы больше не будем проводить аналогию наших отношений с этой легендой. Она, конечно, красивая, но никакого ангста, измен, абьюза и смерти главных персонажей на моем посту. – А не слишком ли скучно тогда получается? – со смехом в голосе спрашивает Тэхен. – Как же приключения, которые еще больше разжигают любовь? – Хочешь приключений, любовь моя? – Чон выпутывается из объятий и садится. – Вспомни, что ты мне пообещал минут 40 назад. Ким мгновенно бледнеет. Брови домиком сходятся на переносице, а голос вновь переходит на хныкающий тон. – Не-е-е-т, Чонгук, а есть вариант приключений без физической активности? – Смерть, – сурово произносит Чон и безапелляционно тянет Тэхена за плечи, заставляя подняться, – но я прослежу, чтобы такой экспириенс произошел с тобой нескоро.***
20 июля – Алло? Чонгук, ты слышишь меня? Алло? За окном знойный июль. Слышатся птицы, крики и смех детей на площадке. Ты лежишь на полу, укутанный в теплый плед. Зной от слова знеять, то есть тлеть. От жара улицы тебя морозит, внешний зной нисколько не берет – ты тлеешь изнутри. На другом конце копошение и хлопок двери. Тебе нравится слушать эти живые звуки, тебе даже их достаточно. Это лучше, чем короткие гудки от сброса или длинные гудки, когда звонок не принимают. – Да, Тэхен, слышу. Мне пришлось выйти на улицу. – Снова мама? – Да. Хотя я с ней говорил о тебе, сказал, что ее запреты относительно наших разговоров для меня ничего не значат. Но в последнее время даже психолог посоветовала мне сократить контакты с тобой, поэтому мне приходится бегать по кустам и углам, чтобы никто не узнал, что мы общаемся. Мне кажется, это даже прозвучало романтично. Он треснуто смеется. Ты не смеешься, но все равно треснуто. – Было бы романтично, если бы не было так грустно. – Да, если бы не было так грустно. У него там тоже дети и птицы, даже шелест ветра слышно. Все такое живое, он окружен этим живым. Ты просто окружен. Стенами, стеклами, воздухом, мыслями, своей кожей. Из-за нее порой становится слишком тесно, иногда это провоцирует приступ клаустрофобии. – Почему доктор Ли внезапно так решила? Разве она не была за наше общение? – Была. Но мне стало хуже. Не то чтобы совсем плохо, но как-то усугубилось. Я бы не назвал это чем-то серьезном, но мне очень не хорошо… – Чонгук, что случилось? – Просто кошмары. Они и раньше, конечно, были. Но сейчас слегка изменились. Я снова вспоминаю поминутно, что и как произошло. Однако в этот раз по-другому. Знаешь, как в играх, когда все замирает, и тебе позволяют разглядеть место с разных ракурсов. У меня то же самое. Кто-то умер, и камеры приближаются, а я вращаюсь в разные стороны и смотрю, как торчит магнитный щуп из горла Мунея, как вывернута шея Сольхи, а глаза все еще открыты. Вижу Соджуна, которого уже не узнать из-за крови. Я вижу три-четыре смерти и просыпаюсь. А они уже все сидят на моей кровати и просто смотрят. Они смотрят, а я даже глаз не могу отвести. Они пропадают, только когда на улице рассветает. У тебя же тоже так, Тэхен? Снова плачет. Не так надрывно, как раньше, просто устало и с горечью. У тебя тоже так, Тэхен? Нет, ты давно не плачешь. За тебя это делает старый кран, который с каждым днем подтекает все сильнее. Когда ты считал в последний раз, он выдавал одну каплю в три с половиной секунды. – У меня нет сонных параличей, как у тебя. Но меня тоже мучают кошмары. Чем-то похожие на твои. Как ты приспособился, однако, лгать. Почему бы тебе ему не сказать, что у тебя совершенно другие кошмары. Порой в них нет никого, кроме вас, порой вы лежите рядом в окружении помертвевшего живого. Как на поле боя, в котором вы всех победили. Но тебе мало этих тел. Во сне ты забираешься на него сверху и душишь, душишь, душишь. Он сопротивляется очень слабо, как будто не верит, что все это происходит. А ты потом смотришь на его посиневшие губы и не веришь, что вы больше никогда не поговорите. Каждую ночь ты убиваешь его. Безвольно. Как и все те восемь человек, которые перебили друг друга в вагоне поезда. – Ты все еще не хочешь обратиться к специалисту? – Нет, все нормально. Это просто нужно пережить, думаю, я справлюсь. – Ты молодец. Ты очень сильный, Тэ. О, нет, совсем нет. Смотри, он разучился тебя понимать. Либо он сейчас настолько обеспокоен своим состоянием, что не способен копать глубже в других людей. Это неважно, так даже лучше. Лучше, чтобы он этого не узнал, вообще никто не узнал. Хватает того, что тот он, из твоих снов, знает, что ты его убиваешь. – Ты тоже, Чонгук-а. Ты самый сильный человек в моей жизни. Я уверен, что ты справишься. – Слишком много пустых слов, Тэхен. На тебя это не похоже. Тебя пробивает ледяным зноем, очень холодно, но хочется раздеться. Проницателен. Все еще крайне внимателен. Он вправду самый сильный человек в твоей жизни. – Видимо, на мне это сказалось сильнее, чем я хочу показать. Но это не пустые слова, Чонгук-а, моя вера в тебя никогда не была пустой. – Я знаю, прости. И спасибо, что поддерживаешь меня. Знаешь, возможно, нам стоит встретиться. Мне плевать, что говорят мама и психолог. Они не понимают. Мне кажется, единственное, что может мне помочь, это еще раз тебя увидеть. Твои руки, покусанные, поломанные, покоцанные этой квартирой и самим тобой, живут сейчас своей жизнью. Кажется, это называется физическая память. Правая рука сжимает телефон. Левая рука собирается в кулак. На самом деле они тянутся к его горлу, чтобы сжать и сдавить. Твои руки помнят, как душить. Ты не помнишь, как жить без страха. Ты боишься того, что может произойти. Будут ли твои руки и дальше делать по-своему? Лучше не проверять. – Я думаю, еще не время, Чонгук. Я тоже безумно хочу увидеться, но наша встреча и правда может спровоцировать осложнения. Давай еще немного подождем, когда все в голове немного уляжется. И у тебя, и у меня. – Говоришь так же, как и они. Но ладно. У тебя тоже ведь не все так просто. И не смей отрицать, ты ни с кем не встречался с нашего приезда. Хосок мне все уши прожужжал, переживает, что тебе еще хуже, чем мне. На самом деле я тоже этого боюсь. Тэхен, пообещай мне, что не будешь скрывать, что все плохо? Нет ничего страшного, чтобы признаться, тебе это поможет. И увидеть страх в его глазах? Ненависть в глазах его матери? Неприязнь друзей? Это должно помочь? Есть вещи, о которых лучше молчать, чтобы ничего не разрушить. – Все в порядке, Чонгук. Обещаю, что обращусь за помощью, если перестану справляться. А сейчас я просто… не знаю, мне не хочется ни с кем общаться как раз, чтобы ничего не спровоцировать. Я чувствую, что так будет лучше. – Хорошо. Если ты уверен в том, что делаешь, то я спокоен. Черт, Тэ, меня потеряли. Нужно бежать. Давай я сам позвоню тебе на днях, как появится возможность? Мне неловко постоянно тебя скидывать. – Да, ладно. Давай сделаем так. Последний вопрос, Чонгук-а. Почему именно сейчас все усугубилось? – Не знаю. Мне кажется, из-за жары. Знаешь, она сейчас такая же невыносимая, как и там. Не в пустыне, а в поезде. Влажно, душно, очень-очень жарко, пахнет потом и металлом. Из-за погоды я даже порой снова как будто слышу этот запах. Вчера попросил маму установить кондиционер. Возможно, тогда станет легче. Тебе хочется сказать, что твое тело сейчас холоднее любого холодильника. Ты бы смог помочь ему охладиться. Как ветер в Гоби каждым вечером после очередного знойного дня. Вот только руки. Как бы оторвать себе их. Безрукость – вакцина от убийства. Так тебе кажется.***
Днем барханы светятся золотом. А в предрассветный или предзакатный час они розовеют и приобретают поражающую рельефность. Это напоминает морщины на старческом лице. Так, к ночи пустыня стареет, а днем скидывает набранные годы и вновь светится гладкими геометрически ровными линиями. Покататься вечером на барханах оказалось потрясающей идеей – Чон Чонгук всегда хорош в выборе развлечений. Хохоча, они кубарем скатываются вниз, наперегонки взбираются на вершину, съезжают с песчаного склона на ногах, пародируя серферов, падают, прочесывая носом несколько метров, смеются и снова карабкаются наверх. Парни не следят за временем, останавливаются, только когда Солнце совсем близко подходит к горизонту. Лежа на прохладном песке плечом к плечу, они смотрят на сереющее небо, на котором появляются первые звезды. Скоро нужно возвращаться, но им чертовски хочется хотя бы немного полюбоваться звездным небом вдвоем. В Гоби оно фантастическое, был бы кто из них астрономом, смог бы назвать с сотню созвездий, а также в подробностях расписать все части Млечного пути. Умиротворенную романтичную атмосферу прерывает ерзанье Тэхена. – Чего ты вертишься? – непонимающе поворачивает голову Чонгук. – Пытаюсь выскребать песок из своих трусов, – бурчит Ким с рукой в штанах. – Помочь? – Ну уж нет, в этот раз я разберусь со своей задницей как-нибудь сам, – приподняв бедра и активнее работая рукой, отвечает Тэхен. – Я почти оскорблен, – наигранно вздыхает Чон, с улыбкой смотря на потуги своего парня. Ким еще минуту растрясывает свои штаны, пока не сдается и устало валится на спину. Приподняв резинку трусов, он с унылым видом смотрит на открывшееся зрелище. – Я еще никогда не видел, чтобы ты с такой грустью смотрел на свой член, – поворачивается на бок Чонгук и подпирает голову рукой. – Конечно, с грустью! Я его даже не вижу. Мой член погребен под сантиметровым слоем песка. – Однажды Хемингуэй поспорил, что напишет самый короткий рассказ, способный растрогать любого. – Ой, заткнись. – Да чего ты дуешься? – открыто смеется Чонгук. – Это просто песок. Придем в лагерь, оботремся полотенцем. – Мне чешется, – бурчит Ким, елозя по земле. – Давай почешу. Ответом ему служит устало-укоризненный взгляд: – Неужели тебе самому нормально? Ты катался больше моего. – Я просто уже привык к таким условиям, – пожимает плечами. – А еще мне сейчас слишком хорошо, чтобы страдать из-за такой ерунды. Протянув руку к чужому плечу, Чонгук тянет парня на себя и обвивает руками талию, тут же целуя обветренные губы. Тэхен сам забывает обо всех неудобствах – Чон целует мягко и почти целомудренно. Осторожно обхватывает то нижнюю, то верхнюю губу, проходится по ним языком, не проникая внутрь. Чонгук всегда более порывист и нетерпелив в ласках, и эта неожиданная аккуратная нежность посылает по всему телу стаю мурашек. – Тебе правда хорошо? – выдыхает во влажные губы Тэхен. – А по мне не видно? – с легкой хрипотцой спрашивает Чон, приподнимая бровь. – В смысле вообще. Ты не жалеешь, что поехал? – Конечно, нет, – кладет ладонь на обеспокоенное лицо Чонгук. – Тяжеловато, но, как я уже сказал, я привык. Мне нравятся эти места, нравится то, чем мы занимаемся. Если бы не ты, я бы никогда в жизни не побывал в Гоби и уж тем более не участвовал в поиске метеоритов. Это потрясающе. А еще мне нравится смотреть на тебя за работой. Ты становишься еще более увлеченным, чем в городе. – То есть еще более фанатичным. – Увлеченным, – закатывает глаза Чон, – не бери так близко к сердцу то, что Чимин иногда называет тебя фанатиком. Ты знаешь, что он шутит. Ты абсолютно прекрасен в своей любви к археологии. Да и вообще, если сам факт, что тебе что-то нравится, называть фанатизмом, то я тоже фанатик. Готов целыми днями дрочить на Python и С++. – Вообще-то, ты и так только этим и занимаешься, – ухмыляется Ким. – Вообще-то, – возмущается Чонгук, – я это делаю для нашего совместного будущего. Вот начну я дрочить меньше, и кто будет оплачивать тебе билеты в очередную пустыню для экспедиции. – Ты ж мой старательный трудолюбивый мальчик, – сюсюкает Тэхен, смачно целуя в щеку. – Ой все, никакого уважения, – отворачивается Чон и, скинув с себя хихикающего парня, поднимается. На его попытки схватить себя за щиколотки и вернуть обратно, Чонгук никак не реагирует – высвобождает ногу и с разбегу поднимается по песчаному склону. – Знаешь, что еще круто? – кричит он сверху. – Если бы я с тобой не поехал, я бы никогда не узнал, что песок может петь. Нагнувшись, Чонгук начинает активно грести под себя песок, вслушиваясь в раздающиеся звуки. – Он просто скрипит. – Нет! – защищается Чон. – Это совершенно другое. Когда гуляешь по пляжу, мокрый песок действительно просто скрипит. А здесь он гудит и звенит, как на космическом корабле. Я родился на море, я знаю, о чем говорю. – Как скажешь, – смеется Ким, – не буду умалять твоих познаний в мокром песке. – Да, пожалуйста. Прояви немного уважения. Раскинув руки в разные стороны, Тэхен с умилением наблюдает за мельтешащей задницей своего парня, который перебегает с одной точки на другую, пытаясь убедить, что в разных местах песок звучит по-разному. С каждой минутой разглядеть его фигуру из-за подступающей ночи все сложнее. Понимая, что пора идти, Ким с неудовольствием поднимается со своего лежбища. – Ты похож на собаку, – подходит Тэхен к брюнету, который в новом месте разрыл уже неглубокую яму. – Тэ, мне кажется, я что-то нашел, – не обращает внимания на сравнение Чонгук. Подкопав еще парочку раз, он просовывает руку в песок и достает небольшой черный предмет. Ким резко опускается на корточки и берет находку из рук. Предмет напоминает статуэтку или тотем животного, толстого закрученного червя. Где голова, а где хвост различить трудно: то ли у существа два хвоста, то ли две головы на обоих концах. По бокам у червя вырезаны глубокие полосы. – Охренеть, – выдыхает Тэхен с благоговением водя пальцами по черному гладкому туловищу. – Думаешь, это… – Олгой-хорхой. Очень похож. – Я не про это. Материал. – Если вы берете камень, и он оказывается тяжелее, чем вы думали, то это метеорит, – цитирует напутствие профессора Чхве Тэхен и поднимает на Чонгука глаза. – Он гораздо тяжелее, чем выглядит, – с восторгом смотрит Чон. Тэхен нервно облизывает губы и несколько секунд мечет отсутствующим взглядом по почерневшим барханам. – Запомни место, где нашел его. Я пока найду, чем можно зафиксировать точку, – бросает Ким и сбегает вниз по склону. Вернувшись, он вставляет сухую палку в разрытое углубление. Надежно спрятав находку в кармане, Тэхен берет Чона за руку и быстрым шагом молча ведет его в лагерь.***
3 августа – Тэ? Хэй, ты здесь? Тэхен? Ты порывисто пытаешься закрыть открытую вкладку. Слишком резкое движение опрокидывает недоеденный рамен на столе. Рыжий бульон с остатками разбухшей лапши растекается по полу, быстро подбираясь к голым ногам. – Да-да, я здесь. Случайно опрокинул свой рамен. Голос наигранно веселый. Вроде бы он верит. Это успокаивает, руки перестают так сильно дрожать, позволяя тебе без дальнейших проблем свернуть вкладку. Зачем ты это делаешь? Никто не видит, что ты читаешь. Он не видит. Тогда почему ты прячешься? – О, боже. Я надеюсь, ты не заварил его только что? – Нет, это старый. Забыл выкинуть. Так же, как еще десятки пустых контейнеров из-под еды. Многие съедены только наполовину, некоторые из них уже начали плесневеть. Комната наполнена затхлым резким запахом, но ты не замечаешь этого. Хотя после того, как он спросил о рамене, ты думаешь о том, что стоило бы открыть окна. – Слава богу. Иначе это была бы катастрофа вселенского масштаба. – Это всего лишь пачка рамена. – Это целая пачка рамена, для которой твой желудок уже выработал желудочный сок. Нет ничего хуже, чем испорченная еда, которую ты только что приготовил. Попробуй поспорь со мной. – Не буду. Улыбаешься. Раньше он часто любил говорить подобные фразы: «и что ты мне сделаешь», «аргументы против не принимаются», «ну давай, какие у тебя доводы», «даже не спорь». Конечно, это все было в шутку, но ты все равно иногда спорил. Обычно конструктивной дискуссии не выходило, все перетекало в шутливую потасовку, которая заканчивалась либо компромиссным решением, либо мировым соглашением: вы оставались при своем мнении, но переубеждать друг друга прекращали. Раньше. За последний месяц он впервые вернулся к прежнему поведению. Он в принципе звучит сегодня непривычно бодрым, что странно. Очень подозрительно. – Кстати, ты же нормально питаешься? Уверен, что нет, ты же так и не поехал домой. Моя мама весь месяц готовит кучу еды, ее это вроде как успокаивает. Давай я пришлю тебе часть? Да, его поведение – очень странно. Еще несколько недель назад он жаловался на сонные параличи и нескончаемые кошмары. С чего такая смена настроения? Не может все наладиться внутри человека за такой короткий срок. Жижа из-под коробки цепляет холодным склизким языком твои пальцы, ты на пару сантиметров отодвигаешь ногу. – Тэхен? – А, нет, не стоит. Но спасибо. Я нормально питаюсь, правда. Ложь уже входит в твою привычку. Она срывается настолько легко, что на время разговора ты сам начинаешь в нее верить. Нога уже стоит в луже, в этот раз двигаться лень. – Хорошо, но, если начнешь голодать, обязательно напиши мне. Мама слегка оттаяла, мне, наконец, удалось убедить ее в том, что ты, вообще-то, в такой же ситуации, как и я. Что тебе, возможно, даже хуже, чем мне. Так что она сейчас часто о тебе расспрашивает. Если попросишь прислать еду, она наверняка отправит тебе весь наш холодильник. Еще и госпожа Чон. Ты не ожидал, что она вообще когда-нибудь тебя простит. Ее сын из-за тебя буквально пережил бойню и был на волоске от смерти. Ты бы сам не простил человека, из-за которого твой ребенок такое пережил. Но что же случилось? Почему все так внезапно потеплели к тебе? Все это выглядит слишком неправдоподобно. Правдоподобнее было бы желание тебе отомстить. – Я очень рад. Меня на самом деле сильно беспокоило ее отношение. – Понимаю. Но сейчас все хорошо, ей стыдно, что она винила тебя в произошедшем. Одна капля Две капли Третья Сейчас между ними всего три секунды. Интересно, сколько тебе придется из-за них доплатить? Тебе хочется рассчитать цену каждой протекшей капли. Надо будет заняться этим после окончания разговора. – Чем ты сейчас занимаешься? – Прямо сейчас? Взгляд бросается к рабочему столу на ноутбуке и ряду свернутых вкладок. Тебе, наконец, удалось добиться того, чтобы получить ссылку на 3D-модели находок с экспедиции. Никто не понимал, зачем тебе это нужно и почему ты так хочешь вновь увидеть то, из-за чего все произошло. Но после всего, что ты прочитал за прошедшее время, тебе нужно было увидеть тотем, чтобы убедиться в своих предположениях. Вот уже второй день ты рассматриваешь черную пугающую фигурку и вместо того, что проанализировать свою теорию, вспоминаешь, как приятно она лежала в руке. Материал был прохладным и гладким, почти как его кожа. Возможно, ты часами смотришь на статуэтку, только чтобы еще раз вспомнить ощущения от прикосновения к нему. – В целом. Чем ты сейчас занимаешься? – Особо ничем, просто убиваю время, смотрю какие-то дорамы. – Например? – Я… не знаю. Не помню названия, мне особо ничего не нравится. Одна капля Две капли – Тэ? Ты в порядке? – Да, конечно. – Ты как-то странно мне отвечаешь. Слишком замедленно и односложно. – Просто я удивлен, что ты такой… живой. Ты давно не был таким эмоционально стабильным в разговоре. – Да. Мне стало легче. Мне в комнате установили кондиционер, поэтому кошмары перестали быть такими сильными. Еще я за последние полторы недели был у доктора Ли трижды, мы многое проработали. А еще я встречался с ребятами. Выпили пива, поговорили. Я очень боялся их реакции, но все прошло отлично. Они идеально себя вели, в плане, конечно, они выражали поддержку, но не акцентировали на ней внимание. Я как будто на полгода назад вернулся, когда все было хорошо. Только тебя не было. Даже не представляешь, как часто мы тебя вспоминали, нам всем очень тебя не хватает. Я ужасно скучаю, Тэ. Нужно что-то сказать. Нужно что-то сказать. Одна капля. Вторая Ты ведь тоже скучаешь. Он ждет, когда ты признаешься в ответ. Но тогда все пойдет по накатанной. Как объяснить, что вы не можете встречаться для его же блага? Ты себя не контролируешь, не веришь себе и своим рукам. Скучать больно. Но скучать по мертвому человеку еще больнее. – Я тоже сильно скучаю, Чонгука. – Может, мы тогда… Ты же знал, что он захочет встретиться! Какой же ты слабак, что не можешь промолчать. Ты знаешь все его следующие фразы наперед, ты не хочешь их слышать. Так в чем смысл было это начинать?! – Нет, Чонгук, не стоит. Мы пока не готовы. – Ты не готов, Тэхен. И меня это сильно беспокоит. Прости, я не хочу давить, я бы понял, если бы ты честно признавался в своем состоянии. Но ты уверяешь всех, что прекрасно себя чувствуешь, но больше месяца сидишь запертым в своей квартире и отказываешься хоть с кем-то увидеться. – Я знаю, что делаю. Мне так комфортно. – Может быть, но это ненормально. Я прекрасно понимаю твое желание запереться ото всех, я был таким же. Но пока мое эмоциональное состояние, как ты сам говоришь, улучшается, ты сам с каждым нашим разговором становишься все закрытее и депрессивнее. – Чонгук, я не хочу об этом говорить. – Блять, Тэхен, про это нужно говорить! Я же за тебя волнуюсь. Давай я приеду, и мы по… Ты впервые за время ваших отношения скидываешь его. Измазанные в холодном бульоне ноги прижимаются к груди, пачкая кресло. Он пишет тебе в какао – не смотришь, вслушиваешься в стук капель о раковину. Одна. Две. Три. Четыре. Новое сообщение. Ты открываешь свернутую вкладку. Вид тотема с каждой каплей все сильнее убеждает тебя в своем предположении. Он не может просто так хотеть к тебе приехать. Ведь правдоподобнее было бы желание тебя убить.***
– И что будем делать? Встревоженное лицо Пак Соджуна выражает состояние всех членов экспедиции. Сегодня утром на капоте машины они нашли записку, придерживаемую сверху камнем. «Вы едите нашу землю. Крадете наши плоть и дух. Так сожрите друг друга, чтобы понять это», – перевел послание Муней. Гадать, кто такое мог отправить, не приходилось. Все последние годы подобные угрозы поступали только от одних людей. Археологи на протяжении всей своей истории сталкиваются с негостеприимными аборигенами, вот только инструкции, что в подобных случаях делать, никто не написал. Действовать по ситуации – единственное наставление, которое получают молодые специалисты. Но, как всегда, легче сказать, чем сделать. – А что делать? Съебывать надо. Профессор Чхве, как истинный интеллигент, морщится от выбранного выражения, хотя мог бы уже привыкнуть. Ким Карин всегда говорит то, что думает. Кореянка австралийского происхождения, слегка полноватая, громкая, порой грубая, с грудным низким смехом, которая может как подшутить, так и успокоить, прижав к груди. Она сразу же запала Тэхену в душу – не только из-за простодушного характера, но и за почти 30-летний опыт в археологии в десятках странах мира. Все ее истории напоминали Индиану Джонс, в них то хохочешь до слез, то в ужасе прикрываешь рот. За недолгие полторы недели Тэхен многому у нее научился и, конечно, до визга обрадовался, когда археолог пригласила его к себе в экспедицию в следующем году. Портило картину только одно – Карин выпивала, сильно, даже в Монголию взяла с собой несколько бутылок соджу. Но опыт, вроде как, не пропьешь, чем парень себя постоянно успокаивает. Так что и сейчас он молча кивает, соглашаясь с мнением женщины. Если ей кажется, что происходящее небезопасно, то надо валить. Пока не свалили их. – Но это ведь не первый раз, когда олгой-нехеры делают что-то подобное, – неуверенно говорит Соджун, – и все было нормально. – Раньше они писали только «уходите». К тому же археологи быстро сворачивали экспедицию, – качает головой профессор Чхве. – В этот раз записка больше похожа на угрозу. – Ой, Хонсок-щи, ты снова наводишь панику, – растягивается на стуле Ли Инсон, профессор Пусанского университета, который поехал в качестве заместителя руководителя экспедиции. – Поверь, бывают случаи намного жестче. Я как-то копал неолит в глубинке России, так там какие-то местные сделали на меня куклу-вуду и прибили ножом к дереву. И ничего, жив, как ты можешь видеть. – То, что вы беспечно относитесь к своей жизни, не значит, что мы должны следовать вашему примеру, – хмурится Акио. – Попридержи язык, щенок, – рычит Инсон, – ты должен молча слушать, что говорят старшие, и делать так, как мы решим. – Не тогда, когда это касается моей безопасности! – Если ты такое ссыкло, тебе нечего делать в археологии. Где твоя хваленая японская отвага? Хотя вас всегда беспокоит только собственная шкура. – Заткнись, Инсон! – прикривает Карин. – Ты перегибаешь. – Я пытаюсь научить детей настоящей археологии. Думаете, это первый раз, когда вы сталкиваетесь с подобным дерьмом? – мужчина обводит взглядом младших участников. – Как бы не так. Чтобы раскопать мертвое, порой приходится столкнуться с живым. Мотайте себе это на ус. А если душонки не хватает, то не тратьте время, валите нахер хоть сейчас. А заодно заберите документы из университета и идите работать в кофейни мести полы. Не позорьте профессию. – Вот сами и оставайтесь! – Какой же ты душнила, Инсон. – Мы не будет разделяться, – прерывает начавшийся балаган профессор Чхве. Фраза сказана тихо, у пожилого археолога не хватает сил говорить громко, возраст все-таки берет свое. Несмотря на это, все мигом замолкают. – Проголосуем, каждый должен высказать свое мнение. Тогда и решим. Ли закатывает глаза, но даже он не говорит ничего против. Над столом виснет тяжелая пауза. Все раздумывают несколько минут, прежде чем Карин подает голос: – Я уже сказала. Надо уезжать. Это не похоже на предыдущие послания, так что лучше не испытывать судьбу. – Я за то, чтобы остаться, – хмуро продолжает Инсон. – Свое мнение тоже уже высказал. – Я тоже думаю, что надо остаться, – бормочет Соджун. – Это ведь не звучит, как угроза. «Так сожрите друг друга» – больше похоже на проклятье. Так что я не думаю, что нам стоит чего-то опасаться. У нас есть оружие на крайний случай, да и нехеры слишком нелюдимы, чтобы к нам приблизиться. К тому же мы планировали сегодня уехать дальше на север, поэтому вряд ли они смогут нас достать. Тэхен хмыкает. Слова звучат логично, но Ким уверен, что паренек просто поддерживает позицию Инсона. Соджун переходит на четвертый курс, а Ли – его научный руководитель. Будущая дипломная работа беспокоит его сейчас гораздо больше собственной жизни. – Чего ты улыбаешься? – вскидывается Соджун. – Своего мнения у тебя наверняка нет. – Есть, – смотрит в упор Тэхен, – но я бы для начала хотел послушать наших провожатых. Все-таки они лучше знают местные обычаи. Муней выглядит нерешительным. Сначала он долго смотрит на свои загорелые пальцы, потом кидает быстрый взгляд на Ганпурэва и Сольхи и с тяжелым вздохом выдает: – Олгой-нехеры могут казаться пугающими для приезжих. Но по своей сути они безобидны, я не помню случаев, чтобы они нападали, только запугивают, чтобы защитить свое. А записка и правда, скорее, проклятье. Вопрос в том, верите вы в него или нет. – Так что нам делать? – нервно трясет ногой Сольхи. – Я бы предложил остаться. Тэхен кивает и поворачивает голову в сторону второго монгола. – А что вы думаете? – Я сын этой земли, – на ломаном английском басит Ганпурэв. – Хотя я не кочевник, но уважаю народ олгой-хорхоя. В первую очередь за то, что они продолжают вести жизнь наших отцов. Их кровь сильнее нашей, а значит злость и ненависть тоже. Поэтому чтобы бы мы ни сделали, проклятья нам не избежать. Но лично я посоветовал бы вам уехать, чтобы больше никого не тревожить. Ганпурэв впервые сказал так много слова с начала экспедиции, и от них по спине Тэхена стекает холодный пот, несмотря на просыпающуюся жару. Чонгук и вовсе как будто не дышит, испуганно вжавшись в кресло. Ким незаметно протягивает под столом руку и подбадривающе сжимает холодную ладонь: – Я за то, чтобы мы уехали. – Тоже, – только и кивает Чонгук. – Я тоже не хочу оставаться, – твердо произносит Сольхи. Профессор Чхве раздумывает всего несколько секунд: – Тогда решено. Собирайте вещи, через час мы отправляемся на станцию.***
21 августа Ты выходишь из туалета и тут же спотыкаешься о стоящее у входной двери кресло. Поврежденный палец начинает пульсировать тупой болью, от нее к горлу подступает новый приступ тошноты. Кресло стоило бы давно убрать, слишком часто ты о него в последнее время ударяешься. Но с ним спокойнее. Несколько дней назад соседи за стеной сильно ругались. Тебя охватила настолько неконтролируемая паника, что ты забаррикадировал дверь всеми найденными предметами. Сейчас осталось только кресло, оно на колесиках, так что вряд ли остановит взломщиков. Но чем больше стена между тобой и внешним миром, тем лучше. Удивительно, насколько спасительными порой могут казаться совершенно простые вещи. Телефон снова начинает звонить, это уже третий раз за последний час. Если это он, то опять придется либо врать, либо сбрасывать. Что первое, что второе с каждым разом дается все сложнее. Садишься на кровать и проверяешь входящий – всего лишь Хосок. С ним почему-то разговаривать легче, чем с остальными. Возможно потому, что он делает вид, что верит тебе. – Да? – Тэхен-а, привет! Не помешал? – Нет, я не занят. – Просто ты не брал трубку, так что я подумал… – Я был в туалете, не переживай. – Так долго? – Ага, скрутило живот. Неделю назад ты нашел в своем ящике снотворное. Оно лежит еще с первой сессии на первом курсе, срок годности, естественно, вышел, но тебе слишком сильно нужно было хоть немного поспать. Эффекта особо не было, зато пришли диарея и рвота. Желудок до сих пор спазмирует, хотя ходить в туалет объективно уже нечем. С другой стороны, отравление хотя бы ненадолго отвлекло от нескончаемого панического страха. – Оу, ничего серьезного? – Конечно, нет. Обычный понос, забей. – Окей. Я что звоню, наш поток собирается отпраздновать начало учебного года, возможно, ты видел в беседе. Как и в прошлом году, планируем сгонять в бар, потом в клуб… – Я не приду. – Да-да, я так и подумал, поэтому хотел позвать тебя пойти со мной и несколькими сонбэ просто выпить пива и поесть чикен. Это все неофициально, будет не больше пяти человек. Нескольких ты даже знаешь, так что, думаю, тебе будет комфортно. Наконец-то, проветришься, повеселишься. Если не понравится, можешь в любой момент уйти. Щебетание Хосока через динамик – единственный звук в комнате. Подтекающий кран стал слишком сильно раздражать, поэтому ты перекрываешь воду на время, пока не пользуешься раковиной. То есть почти всегда. Желудок снова стало резать, спина, шея и голова уже мокрые от пота. Сворачиваешься на кровати в клубок и вытираешь о грязные простыни взмокший лоб. Даже для тебя постельное белье уже воняет, но, чтобы их постирать, нужно включить воду. Вряд ли ты выдержишь раздражающее капанье так долго. – Я… не знаю. Будут только с археологического? – Да. Больше никого. Чонгука не будет, если ты про это. Я даже ему не рассказывал. Можешь ли ты так свободно верить Хосоку? Он не Чимин, так что, скорее всего, не будет подстраивать вашу встречу. Чон, конечно, очень добрый и сердобольный, но честности в нем больше – врать не станет. – Я подумаю. – Хорошо. Встречаемся в пятницу. Если надумаешь приходить, напиши мне, я скажу время и место. – Окей. И Хосок-а, не говори ему про встречу, пока я не решил. Пожалуйста. Ты бы не решился попросить о чем-то подобном кого-то другого. Многие бы стали задавать лишние вопросы, Чимин и вовсе бы начал капать на мозг и не слез бы, пока не узнал все до мельчайших деталей. Конечно, Пак делал бы это из лучших побуждений, но сейчас тебе это ни к чему. Хосок молчит, с каждой секундой волнение и подозрения затапливают все сильнее, подбираясь к горлу вместе с тошнотой. А так ли хорошо ты знаешь своего друга? Люди почти не меняются, но они способны на непредсказуемые поступки, побуждаемые желаниями и целями, которые все это время скрывали от других. Благодаря экспедиции ты хорошо это уяснил. От Чон Хосока ждать ножа в спину хочется меньше всего. Он та редкая константа, которая все еще осталась в твоей жизни. – Конечно, не переживай. Чимину тоже не скажу. Облегченно выдыхаешь. Твоя константа все-таки пока осталась неизменной. – Спасибо. – Не за что. Правда, не за что. Я на твоей стороне, Тэхен-а. Ты всегда можешь мне позвонить или написать, если захочешь поговорить. – Конечно. Я знаю, Хосок. Еще раз спасибо. – Выздоравливай, Тэ. Надеюсь увидеть тебя в пятницу. Теперь в комнате глухая тишина. Обычно ты все равно слышишь то слишком громкий звук с улицы, то гудение лифта, то звук открывающейся двери в коридоре. Редко, когда удается захватить такую вакуумную тишину. Сейчас ты глухой. Зарывшись глубоко в покрывало, удается стать слепым. От боли и усталости даже мысли поутихли – максимально туп и бессознателен. Это состояние расслабляет до того момента, пока не напоминает о себе другой орган чувств – обоняние. Нос резко пробивает затхлый гнилостный запах простыни, который ты вдохнул слишком сильно. Подрываешься и, до самого пола опустив голову между коленей, даешь желудку с хрипом вытолкнуть из горла пустое ничего. Еще несколько спазмов, и тебя отпускает. Что ж, ты можешь поспать и без постельного белья.***
Снова раскаленная жара. В машине термометр показывал 48 градусов, но на улице едва ли лучше. В пустыне было еще сносно за счет ветра и гористой местности, в аймаке же жара кажется невыносимой для простого человека из-за асфальта и домов, которые перекрывают ветряные потоки. Погода только усугубила и так нелегкое настроение внутри экспедиции. Сначала старшие посрались из-за того, кто должен идти на станцию и покупать билеты, затем все стали ругаться, кто несет самые тяжелые сумки. Возможно, утихомирить разбушевавшуюся компанию смог бы профессор Чхве, но тот с начала пути все силы тратит на то, чтобы не упасть в обморок. Тэхен думает, что для археолога это может стать последней полевой работой. Жара, ежедневные пешие походы и внеплановый отъезд сильно сказались на его здоровье. Пока все дожидались поезда, он не мог даже выдавить из себя предложение, длиннее трех слов. Это с учетом, что свой тяжеленный рюкзак он на время поставил наземь. Чонгук ему еще на выходе из машины предложил понести сумку за него, но тот был категорически против. То ли профессор Чхве не хотел показаться слишком слабым, то ли он сильно беспокоился за сохранность тотема, который с самого начала хранил только у себя. Все зашли, препираясь и огрызаясь. Открыли одно единственное окно, уселись по разным частям вагона, да так и замолкли, рассматривая однотипный пейзаж за окном. Тэхен в сотый раз за этот день бросает взгляд на Чонгука. Он держится, не показывает своего волнения, но Ким прекрасно помнит, насколько напуганным был парень в тот день, когда они нашли записку. Сам Тэхен о ней практически не думал, все его мысли были только о том, что вывести своего парня из Монголии, укрыть одеялком и долго укачивать, нашептывая, что все будет хорошо. Первый пункт он уже почти выполнил, но состояние Чонгука все еще его сильно беспокоит. – Эй, – легкий толчок в бедро, – ты как? – В порядке, – поворачивает голову Чон. – По крайней мере лучше, чем было. – Ты выглядишь не очень в порядке. Чонгук пристально смотрит несколько секунд в чужие глаза, поджимает губы и достает телефон, открывая заметки. Быстро что-то настрочив, он передает телефон Тэхену: «Сейчас правда лучше. Я сильно обосрался, когда мы нашли записку, но мы уезжаем, так что я в норме. Меня сильно гнетет атмосфера в экспеде, из-за этого мне очень некомфортно. Но я уверен, что дома я оправлюсь. Поэтому хватит печься обо мне, как мамочка» «Это все-таки я привез тебя сюда. Поэтому я чувствую ответственность за твое самочувствие и состояние. Мне очень жаль, что все так произошло» Прочитав заметку, Чонгук закатывает глаза и смотрит на парня с выражение «серьезно?». Он быстро пишет в ответ: «Тэ, боже, почему ты такой чувствительный? Я в порядке, даже лучше, чем ты и другие члены экспедиции. Мне то нет дела до того, что мы уехали раньше, чем планировали, и, скорее всего, упустили много находок. Так что, пожалуйста, перестань так сильно беспокоиться, иначе я на глазах у всех тебя поцелую, чтобы ты начал париться по-другому поводу» Тэхен улыбается, но все-таки уточняет: «Ты не жалеешь, что поехал?» «Я уже тысячу раз говорил, что нет. Это было очень круто. Самое удивительно, что я, кажется, даже отдохнул, хотя мы пахали каждый день. Но тут удивительные места, я сделал кучу потрясающих фотографий, узнал много нового, побыл с тобой в конце концов. Так что все супер. Даже то, что нам подкинули эту записку, если подумать, очень крутая история. Представляю, как будет визжать Хосок, когда мы ему расскажем» «боже, нет, даже не думай. Он ведь реально может так перепугаться, что заберет документы и пойдет к Чимину на менеджмент» «будет для него проверка ;)» «ты невыносим» «а знаешь, о чем еще я думаю? Что, наконец, смогу тебя свободно поцеловать, раздеть и весь следующий месяц не вытаскивать из кровати» «только после того, как ты помоешься и побреешься» «сейм фор ю, чувак. Хотя мы могли бы сыграть в ролевую «пещерные люди»» Тэхен смеется и показывает большой палец вверх в знак одобрения. Соджун на другой стороне вагона недовольно на них косится. Ким возвращает ему жалостливый взгляд: в отличие от Пака, у него не висит на носу диплом и при этом есть крутой горячий бойфренд, который пообещал не выпускать его из кровати месяц. Настроение поднимается, и Тэхен берет за руку Чонгука, не опасаясь, что их кто-то увидит. Теперь плевать, пусть думают, что хотят. Так проходит первый час. Все пассажиры пытаются сократить оставшееся время сном, но заснуть в такой жаре и духоте невозможно. Поэтому кто-то читает, кто-то смотрит фильм, но большинство продолжает устало сидеть, привалившись головой к окну, за которым гамады и котловины сменились скучной сухой равниной. – Хонсок-щи, вы как себя чувствуете? – спрашивает Карин, трепля пожилого мужчину по плечу. Тот не сказал ни слова с момента отправки поезда. Запрокинул голову на спинку скамьи, закрыл глаза и не подавал больше признаков жизни. Тэхен бы не стал его будить, во сне профессору пережить дорогу будет проще. С другой стороны, Карин знает Чхве гораздо дольше и может понимать, если что-то не так. – Хонсок-щи? Голос звучит все тревожней, все члены экспедиции заинтересованно поворачивают голову в сторону женщины. Та уже, не жалея сил, трясет профессора за плечи, но он так и не просыпается. Трясущимися руками Ким берет худое старческое запястье, 30 секунд она не дышит. Пальцы выпускают чужую руку, которая повисает вдоль туловища. Карин поднимает шокированный взгляд: – Пульса нет. Первым бросается к телу Инсон. Проверив запястье и шею, он молча кивает, подтверждая слова Карин. У Тэхена шумит в ушах, он не верит: как такое могло произойти? Да, профессор Чхве не выглядел очень здоровым, особенно под конец экспедиции, но никто не мог подумать, что он может взять – и умереть. Профессор не жаловался на боли, только на усталость, он бы предупредил, если бы чувствовал себя настолько плохо. – Это невозможно, – Тэхен шепчет, но в застывшей тишине его слышат все. – Скорее всего, инфаркт, – тихо объясняет Карин. – У него уже были сердечные приступы, но его жена всегда быстро реагировала, поэтому удавалось спасти. Блять, я же говорила ему не ехать! – По крайней мере он умер во сне, – пытается поддержать Соджун, который даже через свой загар выглядит бледным. – Он умер, – рыкает Карин. – Это все, что нужно понимать. – The curse has begun. Замечание Ганпурэв, сказанное совершенно без эмоций, просто как констатация, становится для Ким последней каплей. Женщина взрывается: – Только попробуйте хоть еще раз что-то сказать про проклятье, и я выкину вас из поезда, – орет она. – Я не знаю, какие у вас понятия в Монголии, но у нас в Корее, когда умирает человек, мы скорбим. Поэтому заткнитесь и перестаньте плести про свои тупые легенды. Проявите хоть немного уважения к нашей потере. Тэхен впервые не согласен с Карин. Неожиданную смерть можно списать на совпадение, но не слишком ли оно нереалистичное? Да, профессор был стар, но умер только после того, как они получили послание от олгой-нехеров. Не когда они уже неделю работали под палящим Солнцем без выходных, не в самый жаркий день, когда даже в тени термометр показывал 45. Именно сейчас, когда они расслабленно едут в поезде без какой-либо физической активности. И то, что умер именно профессор, неужели не странно? Именно он был человеком, который собрал и привез экспедицию на землю нехеров, именно у него в сумке всегда лежал проклятый тотем. Слишком много для одного совпадения. Тэхен от охватившего ужаса не может пошевелиться. Чонгук рядом берет его за руки, что-то говорит, обнимает, но Ким никак не отвечает, лишь трясет головой. Пока он пытается оправиться, Инсон с Соджуном и Карин перетаскивают тело в угол комнаты, где есть хоть какая-то тень. Все перебираются на другую сторону вагона, смотреть на труп профессора никто не хочет, и так тошно. Следующий час они едут молча. Карин первое время пытается позвонить в скорую и написать госпоже Чхве, но связь пропадает и больше ни разу не появляется. Никто не обращает внимания, когда Инсон встает и идет к началу вагона. Но когда мужчина начинает рыться в рюкзаке профессора, Карин разъяренно спрашивает: – Какого черта ты творишь? – Ищу тотем, – бросает Ли, продолжая копаться внутри сумки. – Полиция наверняка заберет его как улику и вполне может не вернуть университету. Лучше не рисковать. – И правильно сделают, что заберут. Может, он отравлен или еще какая-то хрень. – Карин, не лезь не в свое дело, – морщится Инсон. Он проверяет один из потайных карманов и с победной ухмылкой вытаскивает черного червя, бережно завернутого в крафтовую бумагу. Ким не выдерживает и, подбежав к мужчине, пытается выхватить у него из рук предмет. Очевидно, что силы не равны, Карин ниже Ли на целую голову, но она упорно бросается на него, попутно матеря. – Да угомонись уже! – рявкает Ли, одной рукой держа женское запястье, а другой пытаясь отбиться от прилетающих ударов. – Хонсок умер, а значит я теперь руководитель, и мне решать, что делать. – Ты не руководитель, а просто эгоистичный мудак! Карин подпрыгивает и почти выхватывает пакет из сжатого кулака. Инсон приходит в бешенство: – Достала, блядь, – рычит он и жестко отталкивает от себя женщину. Мигом потеряв равновесие, Карин спотыкается о сиденье, бьется затылком об угол скамьи и падает на пол, больше не шевелясь. Сольхи пронзительно визжит, остальные в немом ужасе смотрят на неестественно лежащее тело. Тэхен задыхается, в уголках глаз собираются слезы. Он бы хотел поддержать сейчас Чонгука, который всхлипывает и зажимает рот рукой, чтобы не звучать слишком громко, но не может сделать больше, кроме как прижаться к дрожащему парню и до боли сжать его ладонь в своей. Глаза Инсона шокировано глядят на женщину, он сам не ожидал, что так получится. Хрипло дыша, он на негнущихся ногах подходит к ней и опускается на колени. Всем и так ясно, что Карин мертва, но мужчина целую минуту держит пальцы на запястье, до последнего надеясь, что никого не убил. Ли поднимается и потерянно оглядывает замершую команду. Никто не скрывает своего страха и презрения. От этих взглядов в Инсоне что-то переключается: он перешагивает женщину, аккуратно переступает лужу крови и подходит к своему месту. Недолго порывшись в своем рюкзаке, достает из него носовой платок и небольшой пистолет в пакете. Вынув оружие, Ли обхватывает через ткань ствол и поочередно направляет дуло на каждого из члена экспедиции: – Она споткнулась, – холодно произносит мужчина. – Рядом с ней никого не было, спасти не удалось, скончалась на месте. Всем понятно? Инсон явно не в себе, отсутствующий взгляд и трясущиеся руки прекрасно об этом говорят. Его действия можно было бы списать на состояние аффекта, но после всех его поступков, слов и тем более смерти Ким Карин сочувствия ни у кого не просыпается. – И думаете, мы так просто встанем на вашу защиту? – злобно спрашивает Акио. – Да тут каждому есть, что вам предъявить. Лично я буду только счастлив, если вас посадят. – Акио-щи, пожалуйста, помолчи, – жалобно просит Сольхи. Красивое лицо перемазано в слезах и пыли, все, что ей хочется – добраться до Китая без новых трупов. – Вот как? – направляет оружие на парня Инсон. – Что ж, от тебя поддержки я и не ожидал. Я повторю, что произошло: Ким Карин была настолько шокирована смертью профессора Чхве, что впала в истерику, не отходила от него целый час. Затем поднялась и, не удержавшись на ногах, споткнулась, ударилась головой и умерла, – пальцы снимают предохранитель. – Все понятно? – Мне понятно только то, что вы убили человека и сейчас угрожаете мне, – поднимается с места Акио. – Вы не сможете меня убить – слишком много свидетелей. Отсутствие отпечатков пальцев вам не поможет. Или вы решили всех перебить? – Конечно, нет, – улыбается Инсон. – Остальные ведь не хотят умереть так же сильно, как ты. Смотри, в тебе наконец-то проснулась знаменитая японская отвага. Только ты выбрал для нее очень неудачное время, парень. – Какого черта вы все сидите? – кричит Саито, смотря на оставшихся членов экспедиции. – Вы не видите, что он свихнулся?! Его нужно связать, пока он кому-то не навредил. – Sayonara, Akio-kun. Выстрел оглушает парня за доли секунд до того, как пуля попадает ему в грудь. Он даже не вскрикивает, хватается за кровоточащее место, пару секунд пытается удержать равновесие и падает. Кричат на этот раз все, кроме двух монголов. Сольхи, воя и всхлипывая, бросается к Акио, приподнимает голову, пытается растормошить. Соджун, который сидит в метре от Инсона, в ступоре снизу вверх смотрит на мужчину, не узнавая в нем своего научного руководителя. Тэхен и Чонгук, как спаянные, лишь сильнее прижимаются друг к другу и до побеления стискивают руки, глотая слезы. – Зачем? – поднимает на Ли поплывшие глаза Сольхи. – Ненавижу японцев. Взгляд Инсона совсем безумный. Не похоже, что он вообще отдает отчет, что делает. На его месте какое-то бессознательное животное, действующее на голых инстинктах. Несмотря на его вид, Кан не удерживает себя от искренних слов: – Вы и вправду эгоистичный мудак. А теперь еще убийца! – Так у нас же проклятье, – разводит руки мужчина. – Мы все скоро такими станем. Прошло всего полтора часа, а у нас уже три трупа. Возможно, до конца поездки в живых вообще никого не останется. Так какая разница? По крайней мере я успел избавиться от всех, кто меня больше всего раздражал. Хотя нет, знаете, эти голубки мне тоже мозолят глаза. На последней фразе Инсон переводит пистолет на двух сжавшихся парней. – За что? – бормочет Тэхен, сильнее обнимая трясущегося Чонгука. – Говорю же, глаза мозолите, – скалится Ли. – Думаешь, никто не видел, как вы бегаете по кустам и каждый вечер отлучаетесь? Мне даже мерзко думать, чем вы там занимались. Подписал своего дружка на волонтерство, чтобы между делом было кого трахать. Очень удобно. – Чонгук прекрасно работал все это время, и именно он нашел тотем, – закрывает своим телом Чона Тэхен. – Профессор Чхве хвалил его всю экспедицию, и вы прекрасно это знаете. И вообще это мое дело, с кем встречаться и кого с собой приглашать. – О нет, Тэхен-щи, – дуло направляется прямо в лоб Кима, – когда все видят, дело перестает быть только твоим. Честно говоря, к Чонгуку у меня и правда особо нет претензий, но ты меня ужасно бесишь. Знать, что такой, как ты, будет одним из нас, – Инсон передергивает плечами. – Я не хочу, чтобы в археологии были такие мутанты, ты уж извини. Краем глаза Тэхен замечает, как кто-то из монголов берет лопату из общего инвентаря позади Инсона. Ему всеми силами нужно выиграть время. Адреналин бьет в голову так сильно, что высушивает все слезы, а нацеленный на него пистолет кажется чем-то нереальным. – Вы же понимаете, что понесете ответственность за все, что сделали? – Если у нас будет 10 трупов, никто уже не будет ни за что ответственен, – холодно произносит Ли и опускает палец на курок. – Возможно, мы сможем сделать так, чтобы трупа было только четыре. Археолог поворачивается на звук, и тут же валится на одну из скамеек из-за удара лопатой. Он стонет от боли, пытается вытянуть руку с пистолетом, но не успевает – падает на пол от нового сильного удара. Муней равнодушно смотрит на потерявшего сознание мужчину. Он пинает его ногой, опрокидывая тело на спину, и замахивается. – Стойте! Крик Соджуна не останавливает Мунея: лезвие лопаты с глухим звуком опускается на шею, не до конца отрубая туловище от головы. Следующие полчаса никто не произносит и слова, тела тоже никто не трогает, не пытается спрятать от палящего Солнца. Весь пол уже залит красным, большинство сидит с поднятыми к груди ногами, чтобы не запачкаться. Врут, когда говорят, что в комнате холодеет, когда в ней труп. В вагоне четыре мертвых тела, и единственное, что от них исходит – тошнотворный металлический запах, смешанный с говном, мочой и потом. Из-за духоты дышать и так сложно, но Тэхен все равно прячет нос в колени, чтобы хоть немного избавиться от кружащей смерди. Чонгук рядом продолжает беззвучно плакать. Ким обнимает дрожащие плечи и тычется носом в грязную шею. – Прости, Тэ, – шепчет Чонгук. – Что? – Он почти пристрелил тебя, – сжимает кулаки Чон. – А я позволил себе спрятаться за тебя, потому что слишком сильно испугался. Я даже пошевелиться не мог. Только и думал, как бы не умереть, пока ты закрывал меня и пытался нас спасти. – Маленький, ты не должен извиняться за это, – через силу улыбается Тэхен, заглядывая в распухшее от слез лицо. – Конечно же, ты был напуган. Ты не должен винить себя за такие вещи. Я бы не простил себя, если бы ты схватил за меня пулю. – Так же, как я не могу сейчас простить себе, что ты почти схватил пулю за меня. Я должен был защитить тебя, а в итоге оказался таким ссыклом. – Тш, малыш, – шепчет Тэхен, поглаживая засаленные волосы, – никто ведь из нас в итоге не умер. Остался час, мы доедем до Китая, и все закончится. Больше никто не умрет. Так Тэхену кажется. Но он не знает, что, когда кажется, стоит креститься.***
4 сентября – О, ты… взял трубку. Ты и сам удивлен. Последний раз вы разговаривали недели две назад, может, больше. Он почти не звонил, ты на каждый раз сбрасывал. Не хватало сил, чтобы придумывать новую отговорку. Но началась учеба, и вам пришлось пару раз пересечься. Издалека он выглядел таким родным, как будто ничего не произошло: с искренним интересом слушал своих сонбэ, вставлял комментарии, из-за которых иногда вся компания смеялась, показывал что-то на телефоне. Полгода назад ты бы подошел к нему и закинул на плечо руку, показывая, что «да, этот крутой восхитительный парень принадлежит мне, умойтесь, сучки». Ты вспомнил, как вы сбегали с пар, целовались в туалете, как ты сдерживал хохот от его сообщений на занятиях, но все равно попадался, потому что было слишком смешно. А потом он подошел. И ты увидел, как он похудел, насколько большие у него синяки под глазами, насколько тихим и молчаливым на самом деле он стал. Не настолько, как ты, но все равно слишком заметно. Он не лез с расспросами, не пытался уменьшить дистанцию – отлично прочитал твое состояние. Это привело тебя к мысли: а, может, весь твой страх действительно надуман? И он не собирается тебя убить, даже несмотря на то, что проклятье приказало ему это сделать? Эта мысль так тебя поразила, что всю дорогу до дома ты шел пешком, даже не замечая, как через час стали гудеть ноги. Но ты пришел в свою затхлую неубранную студию, и все страхи вернулись вновь. Кроме снов. В последнее время тебе снится только его улыбка во время совместной готовки, смех за просмотром фильма, объятья после долгого дня. Ты так чертовски соскучился по нему и устал от себя, что стал чаще выбираться на улицу. Подальше от своей квартиры, которая каждым углом навязывает свои идеи и подозрения. – Тэ? – Да, я здесь. – Ты на улице? – Ага, около подъезда. – О. Я рад. – Глупая причина радоваться. – Почему? Ты наконец-то выбрался из своей квартиры. Не пойми неправильно: я понимаю, что тебе может быть так комфортно. Когда я сам первое время выбирался на улицу, вернее, меня вытаскивали, я чувствовал себя ужасно. Но потом я свыкся и понял, что мне очень не хватало смены обстановки. Так что, да, я рад, что ты тоже стал гулять. Смотришь на свое окно, с твоей лавочки его прекрасно видно. Открытая форточка развивает светлый тюль. Вы вместе его выбрали полтора года назад. Ты был до посинения горд своей первой взрослой покупкой, но потом приехала мама и стала причитать из-за того, что тюль грязный и непостиранный. А ты стоял и не понимал: кто вообще стирает шторы? В смысле, ты выдраил студию перед приездом матери, спрятал презервативы и смазку, даже починил всю барахлящую технику. И тут тюль! Так на втором курсе ты узнал, что взрослые покупки требуют впоследствии взрослого и ответственного к ним отношения. – Может быть. Мне правда нравится гулять в последнее время. – Это замечательно, Тэхен. Надеюсь, мы скоро погуляем вместе. Как он понял, что ты на улице? Ветра почти нет, детей и прохожих тоже. Оглядываешься. Не находишь никого, близко похожего на него. Снова впиваешься в окно. Всего лишь второй этаж, он ведь вполне мог забраться через него. Это всего лишь форточка, он бы даже не пролез. Хорошо, тогда дверь. За эти полтора года он мог сделать ключ-дубликат. Либо он просто взломал твою хлипкую дверь и сейчас наблюдает за тобой из-за окна. Тюль слабо изгибается под потоками ветра, надувается, снова скукоживается, на долю секунд приоткрывая вид на темную комнату. На эти доли секунды ты видишь силуэт. – Тэхен, ты плачешь? Он же не может так с тобой поступать, он бы никогда не стал. Все это в твоей голове. Но силуэт. И как он все-таки так быстро понял, что ты на улице? Надо зайти в магазин и купить нож. В твоем районе нет круглосуточных магазинов. Успокойся, тебе показалось. Он бы не стал так глупо врать, да и не смог бы пройти в дом незамеченным. Пойдешь в соседний район. Там продаются бытовые товары: возьмешь нож и баллончик с краской, на всякий случай. – Тэхен, что случилось? – Я так соскучился по тебе. Ты хочешь его увидеть Ты не хочешь его увидеть Ты боишься его увидеть – Я тоже очень скучаю, Тэ. Если хочешь, могу приехать. А если дать ему шанс? Просто посмотреть, как он поведет себя. Если убьет, то и пусть, по крайней мере ты перестанешь жить в этом нескончаемом страхе. А если не убьет, то все будет, как раньше. Вы будете сбегать с пар, целоваться в туалете, ты будешь сдерживать хохот от его сообщений на занятиях, но все равно попадаться, потому что будет слишком смешно. А еще ты будешь подозревать и присматриваться, ждать подвоха и удара каждую секунду. Ты так устанешь от этого, что прикончишь себя сам. Или его. Ты ведь тоже можешь стать убийцей. В ситуации, когда двое должны умереть, это очень вероятный исход. – Нет, не хочу. – Хорошо. Тогда не буду. Приеду, как только ты захочешь. Я уже месяц не выключаю на ночь уведомления на телефоне на случай, если ты напишешь или позвонишь. Ночь – прекрасное время для убийства. Так тебе говорили всю жизнь дорамы и западные фильмы. В реальности оказалось не так, восемь смертей ты увидел в полдень. Но это только исключение, поэтому прощаешься и идешь в соседний район. Возможно, кроме ножа и баллончика краски, еще купишь дешевого пива. Может быть, он не захочет тебя убивать сразу, если ты предложишь ему немного выпить.***
За 40 минут до приезда шестеро выживших не могут найти себе места. Дышать становится невозможно, откуда-то появляются мухи, которые покрывают лежащие тела и иногда пытаются сесть на оставшихся членов экспедиции. Плакать хочется даже не от осознания, что произошло, а от бессилия и невозможности выбраться из поезда. Пассажиры могли бы попытаться докричаться до другого вагона, но поезд раздельный. Даже если бы кто-то услышал крики, то не смог бы на полном ходу забраться в другой вагон. Никто не разговаривает, но все периодически окидывают друг другу подозрительным взглядом, ожидая подвоха. Тэхен всеми силами гонит от себя мысль о проклятье. Теперь он убеждает себя, что все это и вправду было совпадением, да, нереалистичным, но жизнь часто неправдоподобна. Одна естественная смерть и три убийства, два из которых сделаны одним человеком – можно как-то разумно объяснить. Прочесывая пальцами волосы Чонгука, который лежит на его коленях, Тэхен просчитывает, остались ли у оставшихся членов экспедиции мотивы и тайная неприязнь к кому-либо. Сколько бы он ни прокручивал воспоминания с поездки, Ким не может вспомнить ничего подобного. Значит ли это, что самое страшное позади? Муней поднимается со своего места и, шлепая по лужам крови, подсаживается к Сольхи, чем тут же привлекает внимание всех присутствующих. Чонгук улавливает телодвижения Тэхена и принимает сидячее положение. – Что вам надо? – отодвигается от протянутой руки Кан. – Не пугайся. Я всего лишь хотел признаться в своих чувствах, – мягко говорит Муней. – Что? – Я понимаю, что наши отношения были странными. Но я на самом деле не хотел ничего плохого, твое отношение к животным удивительно, мало кто из своей любви и сострадания способен на это. Я сразу в тебя влюбился и просто пытался привлечь твое внимание. – Вы выбрали для этого странный способ, – хмурится девушка. – Разве? Я слышал, что корейцы кладут человеку кусочек своей еды в тарелку, чтобы показать заботу. – Это не касается случаев, когда вы подкладываете мясо вегетарианке. – Да, но я просто пытался убедиться, что ты серьезно настроена. И ведь потом я перестал так делать и стал подкладывать только овощи. На самом деле я голосовал за то, чтобы мы остались только для того, чтобы побыть с тобой подольше. – Послушайте, – Сольхи вздыхает, – это все замечательно, но сейчас не лучшее время для признания в любви. – Нет, сейчас как раз лучшее время, – Муней пододвигается ближе. – Посмотри вокруг, проклятье в самом разгаре. Если на тебя нападут, ты не сможешь себя защитить. Но если сейчас ты примешь мои чувства, я не дам никому тебя убить. – Сейчас для меня опасность представляете только вы. Сольхи встает, чтобы увеличить расстояние между собой и мужчиной, и пятится к углу с инвентарем. – Это не так, – поднимается следом Муней и делает первый шаг. – Я люблю тебя, как я могу желать тебе чего-то плохого? – Не приближайтесь! – кричит Кан и хватает из сумки магнитный щуп, которым проверяла в пустыне камни на метеоритные свойства. В последний день экспедиции магнит отлетел, оставляя на своем месте заостренный конец. Как удачно все складывается. Конец направляется на чужое горло. – Хочешь меня убить? – хмурится мужчина. – За то, что я признался тебе в любви? – Я не убью вас, если вы от меня отстанете. Чонгук хочет встать, чтобы вмешаться, но Тэхен железной хваткой берет его за руку и зажимает ладонью рот. Спасать утопающих сейчас – гиблое дело. Причем буквально. – Ты не сделаешь этого, милая Сольхи, – улыбается Муней и делает еще несколько шагов, прижимаясь горлом к наконечнику. – Ты слишком любишь все живое, чтобы кого-то убить. – Я не люблю вас, неужели вы не понимаете? – в истерике рыдает девушка. – Прошу вас, отойдите, мне очень страшно. У меня на глазах умерли четыре человека, просто оставьте меня в покое. – Я успокою тебя, – лишь больше разгораются в ответ. – Ты больше никогда подобного не переживешь, если останешься со мной. Он делает еще один маленький шаг, протягивает руки, дотрагиваясь до узких плеч. – Отойдите! Возможно, Сольхи правда забывает, какой предмет держит в руках, когда отталкивает от себя мужчину. Но наконечник щупа погружается глубоко в горло, из которого мгновенно начинает хлестать кровь. Она брызгает на Сольхи, девушка истошно кричит, закрывает ладонями лицо, поэтому только слышит, как рядом с ней грузно падает очередное тело. Муней дергается на полу несколько минут, пока не замирает. Кровь перестает бить фонтаном, начиная размеренно вытекать из горловой раны. Кан сидит на корточках, все еще пряча лицо и громко рыдая. Она не замечает, как к мертвому Мунею подходит Ганпурэв. – You killed my friend, – наконец, выдает он. Девушка вскидывает голову, с ужасом смотря на возвышающегося монгола. – Я… Он приставал ко мне. I defended myself! – You killed my friend, – качает головой Ганпурэв. – My fellow, literally my brother. – I’m sorry, I’m sorry, I’m sorry, I’m sorry, please. Сольхи продолжает плакать и просить прощения все время, пока мужчина подходит к ней, смотрит в последний раз, обхватывает голову и резко поворачивает ее. Хруст сломанной шеи потом еще долго будет сниться Тэхену. Для него эта смерть стала самой болезненной: не только из жалости к Кан Сольхи, но и из-за чувства вины, потому что именно он держал Чонгука все время, когда настала ее очередь умереть. На глазах снова собираются слезы, но ни Чонгук, ни Тэхен их не замечают. Все мысли охватил панический страх. Их осталось четверо, кто будет следующим? Напротив внезапно подсаживается Соджун. Тяжело дыша, он незаметно показывает спрятанный пистолет Инсона. – Нам нужно его убить, – в полном бреду шепчет парень. – О чем ты? – сглатывает Чонгук. – В смысле о чем? – кричит шепотом Пак. – Он верит в проклятие больше всех. Он не позволит нам остаться в живых. Мы сможем выжить хотя бы втроем, если убьем его. – Он же мстил, – пытается объяснить новое убийство Чон. – Он не будет… – You want to kill me? Соджун оборачивается и в ужасе смотрит, как монгол с пустым выражением лица идет на него. – Не смей подходить! Пак поднимается и становится в проходе, направляя оружие на мужчину: – Клянусь, я выстрелю! – You can’t kill me. Ганпурэв ускоряется. Парень в ужасе хватается второй рукой за ствол и стреляет несколько раз, пока в магазине не заканчиваются патроны. Даже с ранениями мужчине удается дойти до него и завалиться, валя на пол. Все остатки сил он тратит на то, чтобы задушить извивающегося под собой Пака. Парень уже не дергается, но Ганпурэв продолжает давить на горло, пока сам не падает сверху от потери крови.***
14 сентября Вас осталось двое. Вариантов несколько. Он убьет тебя, и останется жив. Ты убьешь его, и останешься жив. Вы убьете друг друга, в пылу драки нанесете друг другу слишком много травм, как было с Ганпурэв и Соджуном. Либо кто-то из вас просто убьет себя сам. Ты уже думал об этом, неплохой способ все закончить: за ним никакой уголовки, за тобой – больше никаких ночных кошмаров, паранойи и опасений. Только ты так и не смог наложить на себя руки, стало жалко маму, Хосока и Чимина, даже его стало жалко. Возможно, он и не хочет с тобой покончить, в реальности все может произойти случайно, как произошло с Ким Карин. Ты возвращаешься к прежней точке, в болото с ужасающими снами, угнетающими воспоминаниями, подтекающим краном и старой вонючей простыней. Тебе невыносимо хочется с кем-то поделиться, но кто поверит в реальность проклятья? Даже мнительный Хосок, который боится привидений, наверняка посоветует обратиться к психотерапевту. Но он не поможет, здесь нужен только шаман – и ты даже списался с одним в Фейсбуке, тот пообещал помочь, однако сказал, что обязательно нужен второй выживший. На этом все и закончилось, Чонгук никогда на такое не пойдет и не осмелится вновь ступить на земли Монголии. Ты стал пытаться справиться с навязчивыми мыслями другими способами. Сначала перестал ходить в университет, чтобы больше его не видеть. Но это только спровоцировало постоянные звонки: как от него, так и от друзей. Спрашивали о твоем самочувствии, предлагали приехать, привезти лекарств и еды. Тогда к тебе пришел первый сонный паралич. Тебе снилось, что ты забыл замкнуть дверь. Кто-то стоял за ней, играл на твоей выдержке, чтобы вломиться под самое утро, когда ты, уставший от страха, терял бдительность. В холодном поту ты просыпался, снова понимал, что забыл закрыть дверь и что за ней кто-то стоит. И так по кругу. В какой-то момент его удалось разорвать, и ты правда проснулся. Открыл глаза и увидел черную фигуру у своей кровати. Он долго стоял, не шевелясь, вы смотрели друг на друга. Затем он медленно опустился на корточки и протянул к твоему горлу руки. Ты резко поднялся, включил телефон, чтобы выжечь из сетчатки появившийся образ. И хоть фигура исчезла, до самого утра ты не смог сомкнуть глаз. Тогда ты придумал другой план: вернулся в университет, списал свое отсутствие на простуду, а ночью – просто не спал. Первые два дня дались почти легко: никаких кошмаров, легкая дезориентация и сниженная реакция, но так даже лучше. На третьи сутки ты засыпал даже стоя. Чтобы не вырубиться, литрами вливал в себя кофе, энергетики и крепкий чай. Ночью ты включил во всей квартире свет, делал дополнительные задания, которые тебе задали за прогулы, и чередовал их со смешными дорамами, с которых не смеялся, но так по крайней мере удавалось не заснуть. Ты не запоминаешь ничего с лекций на четвертый день, кажется, тебя несколько раз спрашивают о чем-то преподаватели, но по их лицам понимаешь, что говоришь что-то совсем не то. В коридор ты выходишь, только чтобы перейти в другой кабинет, поэтому, к счастью, не пересекаешься с Хосоком и с Чимином, и уж тем более с ним. На сообщение спуститься в столовую поесть, просто не отвечаешь. Уже вечер, и ты почти час стоишь в холодном душе, чтобы взбодриться. Тебе сложно представить, как пережить предстоящую ночь: даже под ледяной водой ты периодически дремлешь. Тебе кто-то звонит, думаешь, как всегда, не отвечать, но потом понимаешь, что разговор может хоть ненадолго помочь избавиться от сонливости. – Да? – Тэхен, привет! – Привет, Чимин-а. С мокрого тела на кафель стекает лужа воды, большим пальцем ноги рисуешь абстрактные узоры. Выходит некрасиво, с водой сложно работать, она сильно растекается. Но ты стараешься, чтобы не концентрироваться на разговоре. – Ты дома? – Да. – Отлично! Не хочешь выйти? Выйти? Кидаешь взгляд на дверь. Замок защелкнут, но его легко взломать с другой стороны. Стараясь не издать ни звука, подходишь к двери и зажимаешь пальцами защелку. Поможет ли это, если ее постараются выкрутить? – Зачем? – Просто прогуляться. Я поблизости от твоего района, могу за тобой зайти. Сходим куда-нибудь. Недавно же вышел мультфильм от Пиксар, ты мне все уши прожужжал про него несколько месяцев назад, так что можем сгонять на фильм, а потом что-нибудь поесть. Я угощаю. Взгляд не спускается с замочной скважины, с каждой секундой держать защелку все сложнее, чувствуешь давление с другой стороны. Прислушиваешься – и слышишь шум. Кто-то в комнате. Ходит, ждет, когда ты выйдешь. Тебе ведь даже нечем обороняться! Оглядев ванную, замечаешь на стиральной машине маникюрные ножницы. Не отпуская руки от двери, тянешься второй до своего временного оружия. Удивительно, насколько спасительными порой могут казаться совершенно простые вещи. – Ты ведь не просто так звонишь? – О чем ты? Я же сказал, что оказался неподалеку от твоего района и решил позвать… – Хватит врать, Чимин! Ты не мог случайно оказаться недалеко от меня, мы живем в разных частях города. – Хорошо. Да, я специально приехал, чтобы куда-нибудь сходить с тобой. Но я просто волнуюсь о тебе, решил предложить развеяться. В чем проблема? – Я никуда не выйду из ванны! – Что? Причем здесь ванна? Слышишь шаги. Левая рука уже онемела от силы, с которой ты держишь защелку. Ножницы в правом кулаке подняты над головой. Ударишь по груди, оттолкнешь, быстро откроешь входную дверь, выбежишь и позовешь на помощь. Нет, ты не успеешь. Лучше сразу целиться в лицо, так травмы будут болезненнее. Но сможешь ли ты попасть, пока держишь плечом телефон? Слишком неудобная поза, надо заканчивать. – Думаешь, я такой идиот?! – Блять, о чем ты Тэхен? – Я никуда не выйду, и скажи ему, чтобы уходил, иначе я вызову полицию. На несколько секунд опускаешь кулак с ножницами и скидываешь. Телефон летит куда-то на стиральную машину, ты возвращаешься в свою прежнюю оборонительную позицию. Краем глаза читаешь приходящие оповещения. «У тебя кто-то в квартире??» «Тэхен?» «Вызови полицию прямо сейчас, я не помню твой точный адрес» Звонок. Даже если бы у тебя были свободны руки, ты бы не взял. «Тэхен, возьми трубку!!» «я пиздец переживаю» «подожди, или ты думаешь, что я позвонил тебе, чтобы отвлечь» «а сейчас в твоей квартире кто-то из наших??» «ты понимаешь, что это ненормально?» «если что, никого нет» «я собирался приехать к тебе один» «даже Чонгук не знает» Звонок Пропущенный Звонок «Тэ, я клянусь, что к тебе никто из наших не приезжал» «отпишись мне утром» «если не будет хоть одного сообщения, я спрошу у Чонгука твой адрес и приеду вместе с ним» Шаги пропадают, так же, как и давление на защелке, но ты все равно ее не отпускаешь, хотя позволяешь себе опустить затекшую правую руку с ножницами. Ведь никого нет. Достаточно выйти и проверить. Тебе не хватает смелости. Проведешь сегодняшнюю ночь в ванной. Страх – отличный способ не заснуть.***
21 сентября Ты говоришь Хосоку и Чимину, что уезжаешь на Чусок домой, перед мамой извиняешься, что остаешься в Сеуле и не можешь приехать из-за долгов по учебе. Все настолько рады тому, что ты, наконец, позвонил первым, что не замечают лжи и искренне желают хорошо отпраздновать выходные дни. Твои выходные дни – попытка выйти из своего больного мозга, вытрясти наружу черного паразитического червя, который дожирает все светлое, что в тебе осталось, и растоптать его, убить с концами. Но ты топчешься только по своим грязным полам. В твоих 19 квадратных метрах воняют теперь даже стены, тебе хочется выдраить всю квартиру, определенно станет легче, но сил не хватает. Ты не помнишь, когда последний раз ел, нормально спал, выходил на улицу или хотя бы проветривал. Параноидальный круг из твоих мыслей замыкается в квадрате твоей комнаты. Такая вот больная геометрия. Ты даже рисуешь на стене баллончиком эту странную фигуру. Ядовито-фиолетовый цвет делает ее еще более странной и фантасмагоричной. Разбивают однотипность твоих жизненных часов его сообщения. Он кидает ссылки на различные статьи в Интернете. Ты открыл первую про танцевальную лихорадку в Страсбурге, подумал, что его страницу взломали и решил заблокировать. Потом ты понял, что он мог иметь в виду под всеми этими статьями и захотел заблокировать его еще сильнее. Но не стал, ты все-таки не хочешь вычеркивать его из своей жизни. «Тэхен, ты прочитал, что я скинул?» «уверен, что нет» «окей» «тогда напишу так» «массовая истерия – крайняя форма проявления массового психоза. В науке также известен как массовый истерический психоз» «В самых тяжелых случаях коллективная экзальтация охватывает сотни и даже тысячи человек, и массовые психозы приобретают характер эпидемии» «Есть очень интересная история про французскую монахиню, которая однажды начала мяукать, как кошка. Ее поведением заразились другие монахини, иногда ежедневные приступы мяуканья продолжались по несколько часов. Они прекратили только после угрозы казни и массовых порок» «еще есть салемские ведьмы, думаю, про них не стоит рассказывать» «есть другая история. В 1953 году несколько детей предсказали появление девы Марии. Около источника в Ринкорне собрались 150000 человек. И смотри: более шести часов группа социологов, возглавляемая Мельвином Тьюминым и Арнольдом Фельдманом, смешавшись с толпой, брала интервью. В течение этого времени, некоторые люди сообщали о наблюдении окрашенных колец вокруг Солнца, и силуэта Девы в облаках, тогда как другие чувствовали исцеление от различных заболеваний и общее ощущение радости бытия. Другие не испытывали ничего экстраординарного. Событию предшествовал шум в средствах массовой информации, и местный мэр с энтузиазмом организовал массовые процессии с молитвами. Тьюмин и Фельдман нашли, что большинство пилигримов верили предсказанию детей, и искали исцеления от неизлечимых заболеваний» «таких история дохрена, Тэ. И это не просто истории, это, еще раз, примеры в мировой истории массового психоза, когда люди без рациональных причин, побуждаемые своей мнительностью, стадным инстинктом и внешними обстоятельствами, начинают вести себя неадекватно» Ты хочешь ему верить, но еще больше хочешь перестать верить, что все эти сказки – смена его тактики. Где он, как в твоих снах, снижает бдительность, чтобы в самый неожиданный момент подкрасться сзади. Это нерационально, это неадекватно, но в жизни, как оказалось, такое случается, потому что восемь человек… – Тэхен? – Да? – Привет. Это нерационально, это неадекватно принимать его звонки, но ты, как оказалось, очень слабый человек, который не может идти против своих желаний. – Привет. – Ты в Тэгу? – Да. – Как дома? – Хорошо. Его смена тактики работает: голос пропитан заботой, на тебя это всегда работало, особенно от него. – Ты прочитал то, что я тебе скидывал? – Читал то, что ты писал. – И что ты думаешь? Что в безумии есть своя логика, это просто своя система координат. У тебя тоже все подчиняется логике: есть два полушария мозга, и сейчас они работают только для того, чтобы разрывать тебя между двумя противоречивыми идеями. В одной ты живешь в прежнем мире, где человека можно объяснить физиологией, биологией и психологией, в другой – ты не живешь, потому что он просто тебя убивает. – Ничего. – Ясно. Я сейчас стою на твоей лестничной клетке. – Что? – Я сейчас стою на твоей лестничной клетке, пришел к тебе. – Я в Тэгу. – Ты врешь. Я слишком хорошо тебя знаю, Тэ. – Значит, плохо знаешь. – Хорошо, значит, я могу сейчас подойти к твоей двери и ждать, когда ты приедешь. – Не смей, Чонгук! Даже не думай подходить! – Я уже иду. Кидаешься в прихожую и прижимаешься к дверному глазку. Злость, паника и беспомощность не дают дышать. Он появляется через пару минут, такой же знакомый и родной, как из твоих редких светлых снов. Большая белая футболка, темные джинсы, черные растрепанные волосы. Только уставшее спокойное лицо для тебя видеть непривычно. Хотя во взгляде читаешь хорошо знакомую тебе черту: упертость. – Тэхен, открой, пожалуйста. Я ведь действительно буду стоять до тех пор, пока не откроешь. – Зачем ты пришел? Сам слышишь, как срывается твой голос. Ты очень давно не плакал, и почему-то это ощущается с облегчением. Но отчего твои слезы: от страха или радости? – Чтобы увидеть тебя. Чтобы ты увидел меня, потому что я знаю, что ты хочешь этого не меньше. – Не хочу. Чонгук, прошу тебя, пожалуйста, уходи. Ты пугаешь меня. – Ты ведь боишься, что я причиню тебе вред, так? Смотри. Он опускает телефон на пол, показывает голые руки, медленно поворачивается вокруг своей оси, позволяя разглядеть себя. Затем приподнимает футболку, выворачивает пустые карманы, поднимает по очереди ноги, оттягивает носки, показывая, что в них ничего нет. Наконец, поднимает телефон. – Я чист, никакого оружия, можешь связать и проверить еще раз. – К чему все это? – А теперь возьми нож. Тэ? Ты слушаешь? Возьми нож и открой дверь. – Я не буду тебе открывать. – Тебе будет легче, если я просижу под твоей дверью несколько дней, пока не умру от обезвоживания? Я не уйду. Если ты сейчас возьмешь нож, ты будешь чувствовать себя в большей безопасности. Обещаю, что буду держать дистанцию. Почему-то подчиняешься. Ведь он правда не уйдет, ты тоже знаешь его слишком хорошо. Смерть от обезвоживания под дверью студии в дешевом районе Сеула – слишком глупый для вас исход. Нож плохо ложится в руку, тебе не хочется его держать, но лишь сильнее стискиваешь рукоять, открываешь замок и отбегаешь к дальней стене. Так ты и встречаешь его: зашуганный, слабый, но воинственно настроенный, с нацеленным на него ножом. Он заходит осторожно, контролируя каждое свое движение. Медленно снимает обувь, закрывает дверь, аккуратно проходит внутрь и останавливается. Он долго разглядывает тебя, буквально с головы до ног, оглядывает комнату, замечает захламленный старой едой стол, кучу грязного белья на полу, нарисованный на стене символ. Он старается не морщиться, но ему тяжело не реагировать на сильную вонь. Ты еще никогда не видел такие эмоции на его лице: это все грани боли, вместе с жалостью, виной и как будто легкой злостью. Он забывает про осторожность и обещанную дистанцию. Когда он стремительно начинает приближаться к тебе, пятишься и вжимаешься в угол, сильнее стискивая нож, но он проходит мимо. Окна раскрываются нараспашку, он пару минут вдыхает свежий вечерний воздух, не говоря ни слова. Ты покрываешься мурашками от внезапной прохлады, но тоже молчишь и даже не сдвигаешься с места. Смотришь, как он в последний раз глубоко вздыхает и отходит от окна, садится на незастеленную кровать. – Полагаю, вопрос «как ты» больше не уместен. – Все посмотрел? Теперь уходи. – Теперь точно не уйду. Ты не выдерживаешь его взгляд, бросаешь свой от одного конца комнаты к другому. Тебе впервые так за себя стыдно, ты можешь представить, как выглядишь со стороны. Тощий, обросший, смердящий, бледный до серости, не живой. Несмотря на свой страх, этот стыд сейчас перекрывает все. Вряд ли он когда-нибудь еще раз захочет тебя после такого. Встав с кровати, он подходит к раковине, берет один из грязных стаканов, видимо, уже ничему не брезгуя, и открывает кран с фильтром. – Почему нет воды? – Потому что я ее перекрыл. – Зачем? – Потому что кран подтекал. – Почему не вызвал мастера? Слишком много «почему» и «потому что». На последний вопрос не отвечаешь – на него нет ответа. Вернее, нет того ответа, который бы ему понравился. Хотя молчание ему тоже не нравится, он понимает его по-своему. Дверь холодильника открывается, там только старые соусы и запасная бутылка воды – его это тоже не устраивает. – Когда ты последний раз ел? Играете в гляделки. Очередное молчание он снова понимает по-своему. Взяв бутылку и сделав несколько больших глотков, он закрывает дверцу и достает из одного из ящиков мусорный пакет. Куча постельного белья на полу отправляется прямо в него. – Что ты делаешь? – Собираюсь это выбросить. Завтра купим новое. Одевайся, Тэхен, пройдемся до мусорки. – Нет. Он тяжело вздыхает. Он понимает все по-своему и в итоге ни черта не понимает. – Тэ, я могу сходить выбросить один, но потом вернусь. Разве тебе не будет легче, если ты будешь следить за мной и знать, что я не купил по пути ничего опасного для тебя? Разумно, но ты все еще ничего не хочешь. Тебя до тряски тревожит все то, что происходит. – Пожалуйста, просто уходи, пожалуйста, я ничего больше не прошу. Оставь меня в покое. – Каком покое, Тэхен?! Твоя квартира стала хуже, чем клетка для животного. Посмотри на себя! Ты боишься выйти на улицу, ни с кем не хочешь говорить, нормально не спишь и не ешь, при этом стоишь сейчас, забившись в угол, с ножом в руках и все еще лжешь всем близким людям о своем состоянии. Ты сам себя убиваешь! Он никогда до этого не кричал на тебя. Это так неожиданно больно, что плечи сами собой начинают трястись, а из горла вырываются рыдания. Стыд заглатывает целиком, хочется спрятаться от его глаз. Такого тебя действительно было бы не жалко убить – об этом ты думаешь, пока скатываешься по стене и сворачиваешься в один рыдающий жалкий кокон. – Тэ. Он приближается – нож наготове, но вряд ли ты сможешь им нормально воспользоваться. Через слезы видишь, как он садится в метре от тебя. Кажется, тоже плачет. – Пожалуйста, дай мне помочь тебе. Ты хочешь, чтобы тебе помогли избавиться от своих инстинктов, которые от такой близости сейчас кричат об опасности. Потому что ты также хочешь его обнять, чтобы было все, как раньше, чтобы он обнял тебя в ответ, погладил по голове и сказал, что все будет хорошо. И чтобы хорошо действительно было. – Почему с нами это произошло, Чонгук? Сквозь твои всхлипы слабо можно что-то понять, но он понимает. Кажется, для него по-своему это одновременно и понимать по-твоему. – Я не знаю, Тэ. Но мы не одни оказались в чем-то подобном. Я ведь не просто так скидывал тебе все эти статьи. Когда начинаешь видеть рациональную причину того, что произошло, ситуацию легче принять. – В том-то и дело, что это не рациональная причина, Чонгук! Ты можешь сколько угодно читать про мяукающих монахинь и танцевальную лихорадку, но это несоразмерно убийству. Массовому убийству. – У тебя паранойя, Тэхен. Да, то, что произошло абсолютно ужасно. Но все можно логически объяснить. – Да, кроме того, что восемь человек безвольно убили друг друга в вагоне поезда. – Но почему тогда мы остались живы? Если проклятье реально. – Я не верю, что проклятье реально. – Тогда что? – Я боюсь, что проклятье реально. Кажется, ты его убедил, по крайней мере он замолкает. Сейчас он уйдет, потому что очевидно, что вы в опасности. Вы не хотите друг другу навредить, так что лучше не испытывать время и разойтись, пока вы не стали безумны. От мысли, что он действительно может сейчас уйти, начинаешь сотрясаться еще сильнее. Какой же ты все-таки эгоист! Твои желания не должны быть выше его безопасности. Но почему же он не уходит? Забываешь, что его упертость порой выше инстинкта самосохранения. – Знаешь, о чем я думал? Если проклятье реально, значит, мы были кем-то одержимы? Потому что не было никаких внешних обстоятельств, это все пришло изнутри. Значит, либо рассудок кем-то или чем-то помутнился, либо мы стали одержимы. Разве нет? При этом мы с тобой остались живы и, возможно, дело в том, что нами овладел кто-то хороший. Например, Тэнджин и князь Керулена. – Они не были хорошими. – Да, но они любили друг друга. Естественно, они не могли допустить, чтобы мы погибли. – Это бред, Чонгук. – Почему же? Если мы верим в проклятье, то почему не можем поверить в любящих друг друга духов, которые нас спасли? Удивительно, что это я пытаюсь тебя в этом убедить. Ты ведь так любишь эту историю. – Я не люблю нашу историю. – Мы можем сделать ее лучше, Тэ. Я могу обнять тебя? Неправильно выходит, что из вас двоих именно ему удается тебя переубедить. Возможно, ты слишком хотел быть переубежденным и поверить в что-то хорошее. Или ты слишком хотел, наконец, почувствовать его объятья. Он очень горячий, почти залазишь на него своим продрогшим телом, его мягкая сила постепенно успокаивает твои всхлипы. Тычешься носом в шею, наконец, вместо затхлой комнаты чувствуешь его родной запах. Нож в руке плывет, но он все еще реальный. Ты так боишься своих рук и что они сделают что-то неправильное. Ты ведь сейчас его убьешь. Ты сейчас его убьешь. Ты убьешь его. Ты убьешь его! Разжимаешь пальцы, они все-таки слушаются. Действительно, это ведь твои руки. Без лишнего предмета ими так удобно обнимать его. Как хорошо. – Ты все еще похож на пещерного человека. Не надо было мне мыться эти месяцы, такую ролевую упустили. – Идиот. – Для тебя кто угодно, хоть идиот, хоть князь верховий Керулена. В безумии есть своя логика, это просто своя система координат. Если так, то ты просто выстроишь свою систему, в которой вы все-таки отправитесь вдвоем в путешествие по пустыне, пусть и не монгольскую, заведете большую добрую собаку, и в которой он исполнит свое обещания и не будет выпускать тебя месяц из кровати. Даже чтобы просто полежать и обниматься, прямо как сейчас. Ради этого ты готов подстроить свое безумие под вас.