желанный

Серёжа точно помнил тот миг, когда он в первый раз увидел мальчишку, чьи взъерошенные волосы были похожи на воронье гнездо. Внутри что-то перевернулось, потом взорвалось так, словно это были не химические реакции в голове, а громкие фейерверки, запускаемые в Новый год. В тот день Разумовский так и не решился подойти к новенькому, который привлек к себе уж слишком много внимания. — Эй, ты чего тут один? Эту фразу Серёжа услышал однажды. До этого мальчик будто находился в вакууме, который сам и образовал, а кто-то взял и нарушил его меланхоличное созидание в углу игровой комнаты. — Ты это мне? — рыжий с опаской посмотрел на новенького. — Тебе-тебе, кому же еще? — мальчик заинтересованно глядел на Разумовского, но всё же решил представиться первым.–Меня Олег зовут. А тебя как? — Серёжа, мне очень приятно, — рыжий протянул руку, чтобы новый знакомый пожал её в ответ. — Ты всегда смотришь на меня. Почему? — не унимался Олег. Но Серёжа не ответил на поставленный вопрос. Его язык онемел. Он ощущал себя так, словно его укусила ядовитая змея и теперь он больше ничего не чувствует, кроме сковывающего его по рукам и ногам страха за свою жизнь. — Ладно, бывай, Рыжий. Эти слова Олег бросил так, будто это знакомство ничего для него не значило. Словно это настолько рядовая ситуация, что он испытывал к этому некое пренебрежение, нежели нескрываемый интерес, который разглядел в его глазах Разумовский. Прошло много лет. Им было по шестнадцать, когда Олег решил напомнить о своём существовании в жизни Серёжи. То был обычный летний день, который не отличался ото всех остальных. Разумовский наблюдал из окна, как младшие воспитанники детдома бегали во дворе и ели сочные яблоки, которые они добывали, лазая на самую верхушку дерева. Внезапно дверь открылась и громко захлопнулась. Серёжа подпрыгнул на месте, но не обернулся. Ему казалось, что если он сейчас хоть одним глазком посмотрит на того, кто так по-хозяйски ворвался в комнату, то его ждет страшная участь. Но дикий интерес взял верх, и Разумовский осмелел, что являлось довольно редким явлением. Перед глазами предстал Олег, походивший на загнанного дикого зверя, а не на главного хулигана этого наскучившего всем места. Серёжа аккуратно встал с подоконника и на цыпочках подкрался к парню. Дуновение ветра принесло не только прохладу в этот жаркий вечер, но и помогло Разумовскому учуять запах Волкова. В тот год лето пахло для него ежевичным мылом, абрикосами и дешёвой газировкой. Серёжа был влюблен в эту романтику, которую сам же создал у себя в голове. Разумовскому нравилось думать, что он писатель и сам в праве решать, какова будет следующая глава его книги (слово жизнь ему не нравилось, таккак уже давно было лишено смысла). А ещё ему нравилось думать об Олеге. С того самого летнего дня. — Ты чего так смотришь? — спросил тогда Волков. — Как? — Серёжа только это и смог из себя выдавить. — Словно я с небес сошёл, — парень улыбнулся, но потом уже серьёзно добавил: — Какие-то претензии? — Н-нет. Прости-прости-прости. Сердце Разумовского забилось сильнее, а руки начали неимоверно трястись. Он мечтал о том, чтобы в эту же секунду он превратился в птицу и улетел на своих больших чёрных крыльях. Большего и не надо. Только бы Олег перестал смотреть на него этим холодным взглядом, от которого мурашки шли по коже. — Ладно, бывай, Рыжий, — Волков уже стоял в дверях, но услышал шёпот парня. — Зачем ты пришёл? Зачем? Серёжа и хотел бы говорить громче, но не получалось. Шею будто сковала колючая проволока, мешавшая кричать о своих чувствах во всё горло. — Какая разница? — загадочно ответил вопросом на вопрос Олег и вышел в коридор. Впервые за долгое время августовские вечера наконец приобрели для Разумовского смысл. Теперь основным местом его посиделок стало волейбольное поле на улице, где каждый день играл Олег со своими друзьями. Серёжа засматривался на то, как капли пота стекали по лицу Волкова. Однажды его посетила мысль, которая сначала испугала его потом, но через минуту рыжий уже сидел и млел от представленного. Прошу, позволь мне прямо сейчас подойди к тебе, встать на носочки и при всех поднести губы к твоему виску, а потом слизнуть языком каплю пота. Пускай это странно, пускай пошло. Но это стоит того. Позволь мне. Серёжа удивился, когда совершенно случайным образом узнал, что им интересуются девушки. Это открытие он совершил для себя одним из тех вечеров, когда он рисовал Олега. Позади него сидели его одноклассницы, обсуждавшие его роскошные огненно-рыжие волосы. — Думаю, я бы хотела поцеловать его, –призналась одна. — А я бы и не только его поцеловала, –игриво сказала другая. — Катя, ну хватит все опошлять! Надоело уже! Но как же был хорош Волков. В альбоме Разумовского сохранился десяток рисунков, где Олег стоял в одной и той же позе. Он стоял, при этом слегка ссутулившись, обтирал лицо майкой, тем самым открывая обзор на свой пресс. Серёже нравилось наблюдать эту картину, поэтому с тех дней у себя в голове он называл Волкова Зевсом. Античен и красив. Страстен и в то же время серьезен. Могуч и терпелив. Желанный. Разумовский ненавидел свою учительницу по математике. Кто-то возмутился бы этому заявлению, ведь парень являлся любимчиком Марии Владимировны. Но нет. Ненавидел. Потому что он не понимал, какого чёрта женщина решила, что пересадить Волкова к нему– хорошая идея. Кровь внутри Серёжи бурлила каждый раз, когда Олег вновь садился в расслабленную позу рядом с ним и пытался делать вид, что он внимательно слушает болтовню учительницы про теоремы синусов и косинусов. Разумовский взял в руки книгу и стал внимательно рассматривать иллюстрации. Парень словно хотел окунуться в них, чтобы сбежать от Волкова, который каждый урок изучал его своим ледяным взглядом. — Да ладно, это же Венера Боттичелли, –усмехнулся Олег. — А вы с ней похожи. Серёжа замер, ведь даже и не знал, что ему ответить на это смелое заявление. Возможно ли, что парень просто смеялся над ним, пытался вывести на какие-то эмоции, показать рыжему то, какой он уязвимый перед Волковым? — А чем мы похожи? — У тебя такое же загадочное и искреннее выражение лица, — задумчиво произнес Олег. — А ещё ты рыжий, но это только во вторую очередь. Дыхание сбилось, сердце предательски и быстро билось, дрожь пробирала до самых костей. Ненависть к такому Волкову возросла. Разумовский терпеть не мог, когда Олег делал вид, будто он и правда ему интересен. Волков пытался говорить с ним в своей привычной для остальных игривой манере, но Серёжа чувствовал фальшь, которая неприятно царапала его хрупкое сердце. — Я должен сказать «спасибо», верно? — Я часто видел тебя этим летом на нашем поле. Думал, что ты хоть раз к нам присоединишься, но ты только что-то рисовал и совсем не хотел следить за игрой. Разумовский шумно выдохнул и подумал о том, что прямо сейчас он хотел бы провалиться сквозь землю. Нет, он не вынесет этого позорного существования рядом с мечтой всей его никчёмной жизни. — А ты хотел, чтобы я играл с вами? — опять перешел на шёпот Серёжа. — Нет. Я хотел, чтобы ты на меня посмотрел. Ах, знал бы ты, что я приходил сидеть под палящим солнцем только для того, чтобы увидеть тебя в лучах заката, рассмотреть ещё раз твоё рельефное тело и увидеть, как лямка майки то и дело сползала с твоего круглого белого плеча. Если бы. Серёжа задыхался, когда его вновь и вновь били по рёбрам. Ему хотелось отхаркивать кровью и вымазывать ею своих обидчиков. Альбом с рисунками был разорван и валялся в другом конце коридора. Парень чувствовал себя выброшенной на сушу рыбой. Боль сковывала тело и не давала вдохнуть полной грудью. Свет бил в глаза. Разумовский нашёл в себе силы, чтобы на четвереньках подползти к рассыпанным листам бумаги и собрать их, но они падали из дрожащих рук парня. — Кто это тебя так? — нарушил хриплый голос тишину. Серёжа не хотел думать о том, кто стоит прямо сейчас за его спиной, потому что он узнал его. — Неважно. Я прямо сейчас уйду и больше не побеспокою тебя. Сердце Разумовского пропустило удар, когда Олег взял его руку в свою и помог подняться с холодного пола. Серёжа даже для себя подметил, что кожа у Волкова слегка шершавая, но все равно мягкая, напоминала по ощущениям персик. — Пойдём, я тебя до комнаты доведу, –сказал Олег, но тут же жестом остановил парня, который всё ещё хотел собрать рисунки. — Да брось ты их, я сам подниму. У Разумовского голова шла кругом от осознания того, что прямо сейчас Волков всё узнает. Вот так просто раскусит его, словно чувства Серёжи не были тайной, а лежали на ладони. — Я могу посмотреть рисунки? — уже у себя в комнате спросил Олег. — Разве ты их не видел, когда собирал? — поперхнулся чаем рыжий. — Нет, для тебя это личное, как я понял. Серёжа замер с кружкой в руках, он был не в состоянии вымолвить и слова. Волков был первым, кто попросил разрешения. До этого альбом бесцеремонно вырывали из рук, потом смеялись над рисунками, оставляя на них невидимые грязные следы своими едкими взглядами. — Можно. Тебе всегда будет можно, –судорожно сглотнул Разумовский. Зачем ты это сказал? Он прямо сейчас нагло ухмыльнётся, глядя тебе в глаза, а потом к чертям разорвет свои портреты. Глупый Серёжа. Глупый. Урод. — Красиво. Даже очень, –искренняя улыбка появилась на лице Олега. –Не зря на алгебре свои книжки про художников рассматриваешь. Разумовский кивнул в знак благодарности и сделал ещё один глоток чая, который был отвратным на вкус, но он был готов испить всё, что ему даст Волков. — Можно я себе один рисунок оставлю? — с надеждой в голосе спросил Олег. — Конечно, выбирай любой. Мне не жалко. Серёжа окончательно запутался в себе и своих мыслях, ведь они противоречили себе же. Люблю-ненавижу, ненавижу-люблю. Разумовский мог не спать ночами, потому что думал о томном взгляде Волкова, которым он испепелял Серёжу на уроках. Он думал о тонких пальцах Олега и его костлявом позвоночнике, который облегала тонкая футболка. Он думал о нём. Думал. Думал. И понял, что он хочет слиться с Волковым. Он хочет стать его частичкой. Разумовскому даже самому себе было стыдно признаться, что однажды он украл из раздевалки толстовку Олега, которая была пропитана его запахом. Обнаружив пропажу Волков, был зол. А рыжий только смотрел на его поиски с широкой улыбкой на лице. Были ночи, когда Сереже было особенно грустно и тоскливо — так, что он чувствовал себя беспомощным, мерзким, скользким, неправильным. Его спасал чердак, где лежал старый потрепанный жизнью матрас и та самая кофта Олега, которую он надевал на голое тело, чтобы создать ощущение, будто парень лежит с ним рядом и прижимает Разумовского к своему разгоряченному телу. Затем наступало утро, пробуждавшее Сережу лучом солнца, который пробивался сквозь грязные окна. Разумовский шёл по пустому коридору, когда увидел, что кто-то стремительно к нему бежит. — Рыжий, тебя директриса ищет, извелась вся! Волков пытался набрать полную грудь воздуха, от чего она то и дело вздымалась. Выглядел он слегка помятым, будто его только-только разбудили и не дали опомниться. — Что она от меня хочет? — монотонным голосом произнёс Разумовский. — Петровна мне ничего не сказала, приказала только тебя найти и сразу же к ней привести. Парень всё так же продолжал стоять, слово пытался одним видом своим сказать, что ни к какой он директрисе не пойдёт. Мол, настроение не то, чтобы ещё выслушивать крики этой бешеной женщины. — Серёж, ты только никогда больше так не пропадай, ладно? Олег подошел ближе и положил руку на плечо Разумовского, слегка сжал его, а потом бережно погладил, стараясь в это прикосновение вложить всю свою нежность. — Не буду, — отрывисто сказал Сережа. — Да что с тобой? Сам не свой! — не унимался Волков. — У меня вещь украли, которая мне очень дорога. Всего-то, — театрально фыркнул рыжий. — Что спёрли? — Да толстовку фиолетовую, на ней еще есть заплатка желтая такая, — уже с горечью в голосе ответил Разумовский. — Знаешь, ты беги пока к Петровне, а кофту я твою найду, — Олег всё ещё смотрел на стоящего неподвижно парня. — Давай-давай, потом лично в руки отдам. Серёжа на всю оставшуюся жизнь сохранил воспоминания о руках Волкова, мягко погладившие его собственные, когда тот отдавал ему толстовку, которую аккуратно сложил по швам. Он будет помнить мягкий голос Олега в тот момент, когда он впервые произнес его имя с таким теплом, словно Серёжа был для него всем. И даже чем-то большим. — Рыжик, у тебя осталась та книга с картинами, которую ты листал вечно? — спросил Волков на очередном уроке алгебры. — Нет, она из библиотеки. Её кто-то другой взял почитать, — грустно выдохнул парень. –Зачем она тебе? — Да так, понравился мне твой Боттичелли, вот и решил к искусству приобщиться. — Я могу дать тебе свой буклет из Эрмитажа, там тоже много чего интересного написано, — глаза Разумовского загорелись. — Точно, я ведь тогда заболел, когда вы ездили на экскурсию., — издал короткий смешок Олег. — Да, я помню. Тебя тогда не хватало рядом, — выпалил парень и тут же обеими руками закрыл себе рот. Неужели сейчас он все поймёт? Так просто. Конец всем моим тайным восхищениям и любованиям. Я не смогу остаться незамеченным. Теперь все мои мысли обнажены и Олег сможет их вот так взять разглядеть, будто они являются пышным и дышащим телом женщины Возрождения. — Разве тебе не жаль мне его давать? Я слышал, что ты вообще никому свои вещи не доверяешь, — удивился Волков. — А ты не все. Поход в кино на какую-то дешевую мелодраму показалось директрисе отличной идеей. И неважно, что старшие воспитанники предпочитали фильмы куда серьёзнее. Женщина считала своим долгом сделать так, чтобы в юных сердцах пробудился «дух романтизма». Кино, как и ожидалось, было скучным и местами даже раздражающим. Если бы у Серёжи в руках был попкорн, то он со злости кинул бы его в экран. Разумовскому не нравились картонные персонажи, чьи действия можно было предугадать, ужасный сюжет и отвратительная игра актёров, вызывающая рвотные позывы. Возможно, так думали и остальные люди, сидящие в зале, но стоило только на экране появиться кадру, где женщина была с обнаженной грудью, так всем резко фильм понравился. Серёжа повернул голову и увидел, что к месту рядом с ним проходил Олег, бьющийся о коленки сидящих на ряду. — Некрасиво, — сказал Волков, когда на экране вновь появилась обнаженная актриса. — Мне тоже не нравится, — закатил глаза Сережа. — Никакой эротики. Сплошная пошлятина, — с заумным видом фыркнул Олег и вальяжно откинулся на спинку кресла. Парни даже сами не поняли, как у них одновременно возникло желание положить руки на общий подлокотник. Их ладони соприкоснулись, Серёжа даже уловил тепло, которое исходило от Волкова. — Как странно, — хмыкнул парень, — а руки у тебя холодные. — Что не так? — Разумовский заёрзал на сидении от нервов, но так и не решился убрать руку. — Ты весь такой… Огненный. Но ты холодный. Олег рассмеялся так громко, что сам Серёжа заулыбался так сильно, что на его щеках появился румянец. Рыжий впервые чувствовал себя так хорошо, словно он вновь вернулся в то тёплое лето, когда он улавливал мимолётные взгляды Волкова, пока тот играл. Внутри прорастали бутоны цветов, и распускались они с каждой новой улыбкой Олега, которая была адресована только ему. Волков поправил Сереже волосы, которые были растрёпанными после шапки. Парень ещё раз посмотрел в глаза рыжему, будто ища в них одобрения, и переплел их руки. Я сгораю дотла, или он правда чувствует эту лёгкую пьянящую симпатию? И если так, то есть ли шанс на взаимность? Полюбит ли он меня так же сильно, как и я его? Зима в этот год была особенно суровой. Разумовский даже расстраивался, что он вынужден был праздновать День рождения в этот холодный и мерзкий день. Да и слово «праздновать» вовсе не то. Кому есть дело до Серёжи, когда на носу Новый год? Вот парень и сидел на чердаке, смотря через окно на падающие снежинки. Дверь противно проскрипела и с грохотом закрылась. Настроение у Разумовского было настолько паршивым, что не было даже желания посмотреть на ночного гостя. — Рыжий? — прошептал Олег. — Что ты хотел? — спросил парень могильным голосом. — Серёж, — Волков подошёл к Разумовскому и сел рядом с ним на пыльный пол. — С днём рождения. — Спасибо. Только ещё две минуты до полночи, так что я ещё не праздную, –грустно посмеялся Серёжа и смахнул рукой слезу с щеки. — Хорошо, тогда посидим молча. Олег положил голову на плечо Разумовского и громко засопел. Метель не прекращалась. Ветер задувал в щели, из-за чего на чердаке было прохладно. Волков еще раз посмотрел на детские часы Сережи и тихо произнес: — С днём рождения, Рыжик. Олег обнял Разумовского так сильно, что Серёже казалось, будто тот сломает ему все рёбра. Внезапно что-то неприятно уперлось Разумовскому в спину. Парень отстранился от Волкова. — Ах да, это тебе, — Олег протянул рыжему квадратную коробочку. Серёжа ошарашено глядел на Волкова, но всё же принял подарок. Крышка слетела с коробки, и Разумовский увидел новые часы с небольшим циферблатом и тоненьким красным ремешком. — Спасибо. Не надо было, я даже и не думал, Олеж, — промямлил Серёжа. Волков любил рыжие волосы Разумовского, которые он заплетал во всевозможные косы. Он души не чаял в его веснушках, поэтому целовал его коленки, усеянные этими маленькими солнечными пятнышками. Олегу нравилось поглаживать худые бёдра Серёжи и возбуждать его одним только касанием. Разумовский таял от объятий Волкова, которые он дарил ему жаркими ночами. Серёже нравилось целовать ключицы Олега и кусать его округлые плечи, с которых обычно летом сваливались лямки майки. Парень громко вздыхал, пока Волков проникал языком в его рот и проводил им по ряду зубов. Они, по его мнению, стали одним организмом. Дышать в этом грязном мире без Олега было невыносимо, а Волков не знал, как теперь жить без личного солнца.