Наши замёрзшие лица белели в тумане Месили глазами свет и грязь последнего дня. Мы долго на это смотрели, не помня, не узнавая, Детали такого немыслимого, неведомого огня. ДДТ, "Родившимся этой ночью"
Ангелы бессмертны. Ангелы милосердны. Их так сотворила Господь. Но он не ангел, он умер. И вместе с ним умерли все чувства, кроме боли. Боли и пустоты. И ощущения нереальности происходящего. Шесть тысяч лет рухнули на плечи и душу, и он замер, судорожно глотая слёзы пополам с пылью обломков, и слепо смотрел на монументальные руины своего существования. Смертный. Ненужный. Бывший. Раздвоившееся сознание звенело пустотой, машинально регистрируя происходящее, а тело автоматически реагировало на раздражители. Недодушенный подонок кое-как встал на ноги и, шатаясь, пошёл к выходу? Встать, сделать подсечку, впечатать мордой в пол, навалиться сверху, прижимая к грязной теперь мозаике каменных плит, связать заломленные руки вырванным из его же брюк ремнём. Потому что у двери лежит Уильям. Бесчувственный Уильям, через которого переступил Кроули. Кроули... Уильям. Проверить что с ним, ослабить тугой воротничок пасторской сутаны —умерщвлять плоть в такой ситуации опасно и невыносимо глупо. Глупо. Всё происходящее донельзя глупо. Дверь распахнулась, ярким факелом вспыхнула надежда — и погасла. "Колин", безучастно выбросила имя совершенная, ещё недавно ангельская, память. — Колин, вызови 911. На Уильяма напали. — Он ранен? — Нет. — Ты цел? — Я смертный. — Офигеть информативно! — выругался Колин, пальцами одной руки нащупывая пульс на шее приёмного отца, а другой доставая телефон. — Он жив, — успокоил его Азирафель всё тем же ровным безжизненным голосом и поднялся. — Я должен идти. Быть может, если догнать Кроули, удастся объясниться и всё уладить? — А ну, стоять! — с неожиданной яростью рявкнул Колин, рывком возвращая бывшего ангела, уже почти переступившего порог, обратно в церковь. — А объяснения полиции кто давать будет, если тебя пристрелят? — Там Кроули, — непонятно объяснил Азирафель. — Ему нужна помощь. — Там полиция, придурок, которая пристрелит тебя, как загнанного зайца. — Колин... — Вернувшийся в сознание Уильям неловко привстал на локте и был тут же подхвачен сильными руками своего пасынка и удобно усажен на скамью. — Колин, он ни в чём не виноват. Это бандиты. — Что они забыли в твоей церкви?! — Удивился детектив и тут же сноровисто прошёлся руками по телу священника в поисках ран, переломов и вывихов. Азирафель, как завороженный, следил за этим, а внутри разрасталось что-то душное, тяжёлое и жгучее. Вот ещё сегодня вечером он мог почувствовать чужую боль и болезнь, мог всё исправить, а теперь... — Тебе я всё потом объясню, — как во сне услышал он голос пастора. — Для полиции — пытались ограбить церковь и напали на меня и прихожанина. Азирафель, ты слышал? — Да, Уильям, разумеется, — всё тем же тусклым, не своим, голосом ответил он. — Азирафель? Почуяв неладное Уильям встал, игнорируя недовольное ворчание Колина, и торопливо подошёл к стоящему столбом ангелу. — Азирафель? Что с Кроули? — Ушёл. — Как — ушёл?! Куда ушёл?! — Я... Договорить им не дала распахнувшаяся дверь и грозное весомое: "Полиция! Всем стоять и не двигаться! Поднять руки!"* * *
И во время осмотра медиками "скорой", и давая показания полиции, и расписываясь в многочисленных полицейских документах, Отец Уильям старался не выпускать Азирафеля из поля зрения. С ангелом было что-то очень сильно не так, но что именно — ускользало от внимания, как песок сквозь пальцы. — Сын мой, — попросил он старшего из полицейских. — Вы не могли бы дать комментарий прессе сами? Я устал и, боюсь, не в силах общаться с журналистами, как и мистер Фелл. — Конечно, святой отец, прокомментирую, — кивнул крепкий белокурый мужчина. — Да и оцепление до утра оставлю, чтобы эти дятлы микрофона и клавиатуры вас не доставали! — Спасибо, офицер, благослови вас Бог! Уильям кивнул понятливому Колину и, подойдя к Азирафелю, они вдвоём подхватили его под руки и решительно повлекли за собой в переход, ведущей из церкви в дом. — Я должен найти Кроули! — Впервые за весь вечер проявил какое-то подобие эмоций попытавшийся вырваться ангел. — Ему плохо и больно! Он просто вспылил... Я должен с ним поговорить, я извинюсь... — Конечно, Азирафель, мы все хотим ему помочь, но через главный вход идти нельзя, там толпа. Сейчас мы зайдём в дом и оттуда выйдем через чёрный ход. — Но Кроули... — Конечно. Просто дай полиции расчистить для нас дорогу, хорошо? Иначе нам отсюда не выйти. Они усадили Азирафеля на стул и тут Уильям увидел его глаза. В них были только пустота, отрешённость и бесконечная усталость. Пастор содрогнулся, потому что узнал взгляд: он встречал такой во Вьетнаме, у солдат, вышедших из тяжёлого долгого боя. Было странно и жутко — видеть этот взгляд у жизнелюбивого, светлого и такого "домашнего" Ангела Господня. Ангела? — О Боже... — священник обнял Азирафеля и коротко дёрнул подбородком. — Колин, там в прихожей, в ведре вода! Дважды повторять не пришлось. Половины минуты не прошло, а к побелевшим, в нитку стянутым губам ангела прижался мокрый бок полной святой воды чашки. — Пей, Азирафель, пожалуйста! Вода тонкими струйками стекала по округлому упрямому подбородку, капала на светлую одежду, растекаясь темными пятнами — и только. Глаза, ещё недавно голубые, как чистое весеннее небо, — глаза ангела оставались серыми и какими-то тусклыми. — Прошу тебя, Дитя Божье, выпей! Кроули не простит мне... — Я смертный. — Два слова прозвучали как выстрел. — А Кроули всё равно. Он ушёл. Сухая старческая рука задрожала, расплёскивая воду, и Колин поспешил вынуть чашку из пальцев ошарашенного пастора. — Простите, я должен идти. Азирафель попытался встать, но не преуспел, придавленный к стулу сильной рукой Колина. — Я должен убедиться, что он в порядке. — Азирафель... — Больше нет. — Лишившийся крыльев ангел едва заметно качнул головой. И неожиданно сильно рванулся, отбрасывая стул и поднимаясь на ноги. — Простите. Кроули... Попытка вырваться закончилась также внезапно и неожиданно, как и началась: Азирафель согнулся, хватая воздух посиневшими губами, и рухнул на колени. — Что ты с ним сделал?! — ахнул пастор, спеша подхватить потерявшего сознание ангела. — Клянусь, ничего! — едва не перекрестился Колин, помогая уложить странного подопечного Уильяма на пол. — Вызови врача! — Попросил Уильям, расстёгивая воротник ангельской рубашки и зачем-то убирая со взмокшего лба светлую прядь. Колин тихо выругался и второй раз за вечер набрал 911. — Церковь Сент-Олаф, дом пастора, открыто, мужчина без сознания... Сколько ему лет? — Шесть тысяч, — автоматически ответил священник. — Сколько?! Простите, мэм, это я не вам! — Шесть... десят! Колин, у него не бьётся сердце! — Шестьсят лет, мэм, у него, похоже, остановка сердца, губы посинели. Да, был вызов, недавно, полиция дежурит ещё, дверь в дом открыта! Экипаж сразу увидит, от ворот — прямо! Сунув телефон отцу, Колин, чертыхаясь, оттер его от вздумавшего умереть мужика и взялся делать непрямой массаж сердца. — Двери открой, и полицию как-то предупредить нужно, чтобы сразу пропустили! — Конечно! И священник, тяжело поднявшись на ноги, поспешил на улицу, к дежурящим у церкви патрульным. — Давай, сука, давай, — едва слышно донеслось вслед. — Заводись! Не вздумай мне тут боты закусывать! — Господи, на всё воля твоя, но не оставляй Азирафеля милостью своей! Прошу тебя...* * *
Боль ушла, смытая волной любви и божественной благодати, захватившей его целиком, как в первые дни Творения... Она баюкала, утешала, исцеляла и дарила стойкое ощущение того, что всё будет хорошо, что всё идёт как надо. И он позволил себе раствориться в этом давно забытом ощущении, приникнуть к нему всей своей измученной сущностью — он так устал... От сложности земного мира, от жестокой неумолимости Небес и не менее неумолимой жестокости Ада, от вольного и вынужденного предательства. В первый раз за несколько тысяч лет ему было безоглядно хорошо и спокойно. Настолько хорошо, что это было... Неправильно? Это.. это не были Небеса! Уж Контору-то он бы узнал! Как, впрочем, и многие из кругов Ада... — Я... Умер? — Пока нет. Трепетное нежное касание стало родительским поцелуем, от которого хотелось и взлететь выше звёзд, и заплакать, как плачут уставшие отчаявшиеся дети. — Где я? — А на что это похоже, дорогой мой? — На Рай. Но это не он, Господи, это... — Ты решил умереть, глупенький, так что это твоё временное посмертие. — Я? — И твой друг тоже. Но не настолько сильно, как ты. — Тепло и нежность обняли его, позволяя обессиленно в себя уткнуться, погладили по спине, за которой больше не было крыльев. — Ты устал, Азирафель, я знаю, но прошу тебя потерпеть ещё немного. Обещаю, что эта история закончится хорошо. Ты мне веришь? Он кивнул, подтверждая слова: — Верю, Господи. Но прошу: не оставляй Кроули. Он, как никто, — ангел по сути своей. Он... Он... — Хороший? — Да, Господи. Он хороший. — Я знаю, Азирафель, знаю, мой ангел. — Я не... — Тебе пора, дорогой, потерпите ещё немного! И чем бы ни было то, где он находился, оно исчезло, позволяя соскользнуть в наполненную тяжестью, стирающую память темноту...* * *
— Есть ритм! Синусовый, регулярный! — Стоп все! Смотрим! — Давление 60/10, пульс 130, сатурация 90, дыхание самостоятельное! — Хорошо, грузим и едем. — Позвольте с вами? Пожалуйста. — Святой отец, это лишнее. — Прошу вас! — Вас всё равно не пустят в отделение. — Когда он придёт в себя, поверьте, будет лучше, если я окажусь рядом. — Хотите — поехали. Но я вас предупредил. — Благослови вас Бог дитя моё.* * *
Голова была пустой и лёгкой, как наполненный гелием шарик, а тело — непослушным и ватно-тяжёлым. Знакомый писк где-то сбоку, белый потолок и огромное, во всю стену, окно... Больница. Он опять в больнице. Кроули его убьёт! Кроули. Азирафель дёрнулся, пытаясь встать, но чья-то тёплая рука придержала за плечо, а знакомый голос позвал по имени, прося не двигаться. И он затих, боясь поверить своему счастью, только непослушные губы выдохнули: — Кроули... — Нет, Дитя Божье, это всего лишь я. Чёрное пятно слева шевельнулось, смещаясь, и превратилось в Отца Уильяма. Уставшего и встревоженного Отца Уильяма. — Простите, мой дорогой Уильям, я, кажется, доставил вам массу проблем. Это больше не повторится. — Не говори глупостей, Азирафель, это не к лицу ангелу Божьему. — Я больше не ангел, — очень ровно и очень тихо ответил бывший посланник Небес под участившееся пиканье кардиомонитора. — Меня зовут Эзра Фелл, я смертный. Азирафель зажмурился, отгораживаясь наступившей темнотой как щитом, и продолжил: — Библиотекарь, если ещё не выгнали с работы. — Не выгнали. Я был там и говорил с ними, Азирафель. Они огорчены и желают тебе скорейшего выздоровления. И они очень тепло и с любовью говорили о тебе. О вас обоих. Тихие слёзы маленькими звёздами скатились из под опущенных век. — Что такого наговорил тебе Кроули, что ты стал сам не свой? Хотя нет, подожди... — мягкие руки священника осторожно вытерли лицо и обняли его ладонь, даря спокойсвие и поддержку. — Просто кивни, если я прав: он сказал, что был с тобой всё это время по соображениям выгоды? — Да, — чужим хриплым голосом ответил разжалованный ангел. — Он соврал, Дитя Божье. — Соврал?! Как — соврал?! — Словами: я видел его глаза, когда он шёл по полу Сент-Олаф за святой водой, горел, но шёл... Когда он наливал святую воду в пузырьки и молил меня прекратить экзорцизм. Я видел, как он выжигал себя вместе с ядом, когда ты почти умер, и как поил тебя святой водой голыми руками... Мне продолжать? — Нет. Он... Он укусил меня, чтобы я умер легко и быстро, без мук. — И ты умер, Азирафель, я видел, его горе. И то, как он возвращал тебя к жизни. — Я идиот. Я идиот, дорогой мой Уильям! — Азирафель ухитрился сесть и замер, покачиваясь как дерево на сильном ветру, под истошный писк аппаратуры. — Я должен пойти к нему и извиниться! — Ты будешь идиотом, прости, конечно, если сейчас не ляжешь в постель! — Пастор крепко обнял беспокойного пациента, не давая ни встать, ни завалиться вперёд и упасть на пол. — Иначе меня выгонят и больше не пустят! — Да, да, конечно... Вдвоём с вбежавшей в палату медсестрой они уложили Азирафеля обратно. — Извините, святой отец, пациенту стало хуже и я вынуждена попросить вас уйти! — Да, я понимаю... — Нет! Прошу вас! — снова вскинулся Азирафель, хватая священника за рукав сутаны. —Пусть останется! Мне приснился сон и если бы не мой добрый Уильям — я не знаю, что могло бы случиться! Прошу вас... Медсестра замерла, переводя взгляд с одного мужчины на другого, и пастор, пообещал, сопроводив слова мягкой улыбкой: — Я не причиню вреда мистеру Феллу, напротив, прослежу, чтобы он нечаянно не навредил себе. — Ну, хорошо. Кнопка вызова персонала вот, нажмите, если вдруг что. — Конечно. Медсестра ушла, а Уильям снова сел рядом с кроватью. — Ты не можешь пока пойти к Кроули, но это могу сделать я, если буду знать адрес. — Мэйфэйр, Парк-Лейн 125, шестой этаж, 66 квартира. Пожалуйста, дорогой мой Уильям, только не говори ему ничего обо мне... — Ты уверен? — Да. Бедному Кроули и так досталось. Пусть просто позаботится о себе.