***
Не смотри в зеркало по утрам. Тиг вывел для себя это правило, написал у кровати, на холодильнике и даже назвал так будильник в телефоне. Придумывал наказания за несоблюдение, одно другого изощрённее: сорок отжиманий, сутки не пить кофе, идти с работы пешком все восемь километров. Если бы помогало! Не смотри в зеркало по утрам, если желаешь, чтобы день был спокойным. Тиг вырезал бы на лбу — так не увидит; а на предплечье — мужества не хватит. Маркер стирается, каким бы перманентным ни был, про ручки и смысла нет говорить. Лишь постельное бельё приходится в два раза чаще пихать в машинку: не терпеть же чёрно-синие разводы? Не смотри в зеркало по утрам — но мимо нельзя пройти, отвернуться — тоже, и глаза не жмурятся, распахиваясь во всю ширь, будто чары наложили — несомненно, злые. Кто проклял, когда успел, ведь всегда был хорошим мальчиком, ни с кем не ругался, голос не повышал?.. Нет, никто не умрёт, если в зеркало посмотреть. Просто в зеркале по утрам отражается чудовище — и не потому, что не выспался, никаких преувеличений. Самое обычное чудовище: на макушке рога в полруки, синие звёзды в глазах, клыки из-под губ выпирают; и кожа — не кожа, чистейшее пламя, переливается из жёлтого в красный, но не обжигает: ещё бы себя обжигать. Если увидит — весь день будет сам не свой ходить, в зеркала подглядывать, ломать голову: почему же я, кто же я, зачем же я?.. Какая тут работа: письма не туда перешлёт, документы не те подготовит, а в конце концов непременно зальёт клавиатуру чаем. Спасибо, что кивают сочувственно и отправляют домой, а не суют под нос заявление об уходе по собственному; как бы ни проклинал коллег и начальство, а за это — спасибо. Потому нельзя смотреть в зеркало по утрам. Но как не смотреть, когда не выходит удержаться?..***
Мама говорила, на монстров нигде не учат. Но разве это значит, что монстром нельзя стать? Неужели всё определяет исключительно образование?.. Все дети были как дети: мечтали вырасти в учителей, лётчиц, врачей и писательниц. А Денечка твердил, что обязательно станет монстром, даже после того как узнал, что из человеческого ребёнка может получиться только человек, и прорыдал из-за этого всю ночь. Вдруг если много раз повторить — оно возьмёт и окажется правдой?.. Гипотеза, увы, оказалась нерабочей: Денечка (противное имя, будто лимон раскусил!) вырос в Дэна. А Дэн, всем стараниям вопреки, не походил на монстра. То есть мог бы вести себя как чудовище: кидать камнями в дворовых щенков, таскать за хвост котят, без спросу открывать банки с вареньем, — но хотелось-то шерсть по всему телу и твёрдые когти, а не репутацию задиры и хулигана. Шерсть, надо сказать, всё-таки отросла. Вернее, это он сначала решил, что покрывается шерстью, обрадовался и побежал показывать маме: вот, а вы говорили, что мне никогда не стать монстром! Но мама рассмеялась: глупенький, это называется половое созревание. И как бы ни утешал себя мыслями, что у монстров тоже наверняка бывает это самое созревание, покрывшие тело волосы не превратились в шерсть — что, впрочем, не мешало называть их шерстью в своих мыслях. Дэн, конечно, никому не рассказывал — ни про шерсть, ни про наивные мечты, ни про то, как усиленно искал всевозможные способы перестать быть человеком. Даже дурацкие рецепты по превращению в фею или русалку перепробовал, что уж говорить про советы по принятию ведьминого дара, найденные в ветхой бабушкиной книге. Увы, всё было бесполезно — может, потому, что феей, русалкой или ведьмой способна стать только девчонка?.. Как несправедливо! Ближе к концу школы, когда положено распрощаться с фантазиями, пришли сны — где Дэн, само собой, был монстром. Стучало в огромной груди сердце, гоняя кровь по мохнатому телу, когтистые лапы с лёгкостью взрывали землю, а с острых клыков капала слюна. Кого он преследовал, за кем гнался — так ли уж важно? Главное, что мечта маленького Денечки наконец-то сбылась. И когда Дэн просыпался, ещё долгие несколько секунд кровать протяжно скрипела под его монструозным весом. Сны повторялись из ночи в ночь и пускай сюжетом не увлекали — Дэн не скучал. Разве есть время скучать, когда ударом одной лапы можешь запросто переломить дерево?.. Впрочем, деревья он не ломал, по первости только, пробуя силу, — и не рычал понапрасну. Находил озеро с прозрачной водой, усаживался на берег и любовался своей грозной внешностью. Эх, такой бы вид — да в каждое зеркало, куда заглядывает в течение дня!.. Как бы ни хотелось поделиться с родителями снами, как бы ни желал уязвить: ага-а, а вы говорили!.. — приходилось молчать. Всё равно ж посмеются только: большой уже, почти взрослый, а веришь в сны и сказки?.. А как в них не верить, если всё чаще, ощупывая зубы языком, понимаешь, что они заострились? И волосы на руках с каждым днём темнее и темнее; и списал бы на то, что выдаёт желаемое за действительное, так ведь и родители разводят руками: надо же, неужели ты будешь совсем чёрным, и это при рыжей голове! Дэн согласен быть любым — но при этом непременно монстром. «Я монстр, я никакой не человек, я монстр и всегда им был», — привычно, словно утреннюю молитву, повторяет Дэн. Рассматривает потемневшие на тон волосы на руках и ещё на чуть-чуть заострившиеся клыки, ловит в глазах незнакомый алый отблеск и, подхватив рюкзак, выходит в школу. Он всё-таки становится монстром — как и хотел. Сбываются мечты, а!***
Сегодня зеркала как сговорились. Даже всегда послушное окно в автобусе отражало полупрозрачную рогатую фигуру с пламенем вместо кожи. Тиг смотрел на свои руки, обычные, человеческие, и лишь тихо вздыхал, предвкушая, до чего кошмарный день предстоит. Но, увидев в тёмном мониторе всё то же чудовище, неожиданно успокоился. Подумаешь, клыки изо рта выглядывают! С каких пор это повод не разбирать почту и не оформлять все полученные заявки?.. Так, полный ледяного равнодушия, Тиг прожил рабочий день — честно говоря, как никогда собранным, внимательным и аккуратным. И даже капельки чая на стол не ронял — а клавиатура тем более уцелела. Выходит, можно забыть о запрете смотреть в зеркало по утрам? Или рано пока: единичный случай — ещё не правило? Но если ж правилом станет, насколько легче заживётся: никаких бумажек на холодильнике, никакого желания вместо маркера взяться за лезвие, никаких наказаний... Тиг до того увлёкся мыслями о прекрасном будущем на расстоянии вытянутой руки, что не просто сел не в тот автобус — ещё и проехал прилично, прежде чем сообразил и выскочил на ближайшей остановке. Оказался, впрочем, не так далеко от дома, с час пути, не больше. Можно проветриться — и заодно через витрины за собой понаблюдать. Отражение шагало по пятам рогатым огненным чудовищем — и в кои-то веки это растягивало губы в улыбке, а не заставляло дрожать. ...Под конец пути, решив срезать дворами, Тиг натыкается на стену — странно, неужели не там свернул? Вроде знает район назубок, ещё до школы исходил все улицы вдоль и поперёк. Впрочем, тому, кто перепутал автобус, немудрено и двором ошибиться; и куда внимательность испарилась?.. Но уйти не дают: развернувшись, Тиг едва не сталкивается с вышедшей из-за угла девушкой. Стоящие торчком лиловые волосы, сведённые к переносице брови, закушенная губа — она словно отработала самую тяжёлую в жизни смену. А он, застывший дурак, — последнее препятствие, отделяющее от горячей ванны и мягкой постели. Проклиная аккуратность, испарившуюся заодно с внимательностью, Тиг отступает — а девушка шагает к нему и кладёт ладонь на грудь. И шепчет с совершенным непониманием в глазах: — Проснись. Тиг чуть-чуть не смеётся: хочешь сказать, я... Тиг не смеётся. Тиг хватается за голову — за рога, проросшие на мгновение в эту реальность; Тиг падает на колени, когда по венам прокатывается огонь; Тиг впивается клыками в губы и глотает свою собственную кровь... Тиг всё-таки смеётся — потому что наконец-то помнит. Как тут не рассмеяться?..***
Лина потирает висок — отмечая, что должна бы не стоять посреди двора тупой куклой, а как минимум кричать от ужаса, а то и вовсе нестись куда-нибудь подальше. Но сил не осталось — даже на то, чтобы придать лицу человеческое выражение; и ничто не спасёт. Разве что, может, кофе из термоса? Совершенно про него забыла. Город несколько часов учил без остановки — куда смотреть, как ходить, что говорить. Ничегошеньки не понимала, и если бы не огромный, в полжизни размером опыт общения — ни за что бы не доверилась, не стала повторять. Но повторяла — и не меньше двадцати раз успела подумать, что стоило найти и сохранить номер психиатра, ох как стоило! Чёрные тени на окнах, разноцветные силуэты в толпе, мифические существа среди людей — неужели не крыша едет, а реальность поворачивается иными сторонами, скрытыми от глаз большинства?.. Лина то и дело останавливалась зажмуриться и глубоко подышать, а город смеялся — но, кажется, одобрительно. Даже самые тяжёлые дни на работе давались легче сегодняшнего, когда на работу вовсе не пошла. И ради чего всё было? Ради этого? А что, собственно, произошло?.. «Разве не видишь? — фыркает город. — Он проснулся». «И то правда, как я не догадалась!» — язвит Лина. Подходит к стоящему на коленях парню, опускается на корточки, неуверенно окликает: — Эй, с тобой всё нормально? А он вскидывает голову и смеётся: — Насчёт нормальности не знаю, но мне никогда ещё не было так хорошо! — И, усевшись на асфальт, протягивает руку: — Спасибо, что разбудила. Я Тиг. «В этот момент, — знает Лина, — мне уж точно следовало бы развернуться и убежать: от чего разбудила, что ты несёшь, с каких пор по улицам нашего города ходят сумасшедшие?.. Я бы так и сделала — если бы не умела смотреть и не видела настоящего тебя». Поэтому она лишь пожимает руку и представляется: — Лина, — и любуется беззастенчиво, как полыхает под кожей Тигова кровь. И это — в человеческом облике, что уж про истинный говорить! «Работа ещё не закончилась», — порывом ветра коснувшись волос, напоминает город. И Тиг, сверкая глазами-звёздами, невольно подтверждает: — Я чувствую: здесь немало спящих. Но пока достаточно разбудить двоих. Ах, если бы процесс пробуждения был так прост, каким он, должно быть, кажется со стороны: подошла, коснулась груди, велела проснуться — и готово! Но куда там! Надо всю волю скрутить в жгут, направить через ладонь, выпустить, чтобы оглушительно хлестнула по чужой сути... И хорошо если с первого раза получится — а то Лина опасалась, что придётся повторять; и хватило бы сил на повтор? А хватит ли сейчас на то, чтобы ещё двоих пробудить?.. — Только вначале выпьем кофе, — предлагает Лина. И похлопывает сумку: — У меня термос с собой. — Кофе — это важно, — соглашается Тиг, поднимаясь на ноги. Признаётся со смехом: — Я себе раньше кофе пить запрещал — типа как в наказание за то, что посмотрел утром в зеркало и весь день буду чудовищное отражение вспоминать и дёргаться. — И улыбается, поглаживая рога: — Хорошо, что теперь можно об этом забыть.***
В школе Таю прозвали Отмычкой — за то, что могла открыть любую дверь. А дразнили лгуньей — потому что упрямо молчала о своём секрете, придумывая, будто попросту с замком говорит. Секрета правда не было — но в умение договариваться одноклассники верили ещё меньше. А Тая не смогла бы объяснить, как это — чувствовать внутренности замка, упрашивать повернуться ту или иную деталь, развлекаться так с детства и в конце концов дойти до того, чтобы хватало одного-единственного прикосновения. Но для убедительности, конечно, возиться подольше — и вдобавок шпилькой внутри ковырять. Откуда взялся талант находить общий язык с замком, Тая не помнила. Шутила, что из далёкого детства, когда каждый предмет казался живым — и она, на тот момент жутко общительная кроха, говорила со всем подряд — а замок единственный отозвался. На самом деле такому вряд ли выйдет научиться с нуля, а значит, Тая просто-напросто родилась идеальной отмычкой — или ко всему подходящим ключом. С замком, впрочем, и правда говорила: на старой квартире он вредничал, открываясь через раз, а попасть домой или, напротив, выйти на улицу хотелось — вот и пришлось освоить фантастический навык. К счастью, хватало ума не отпирать, например, дверь трансформаторной будки, не спускаться глубоко в подвал и не закрывать себя в шкафу; неужели со способностью пришла и соответствующая разумность?.. Да, конечно, закрывать двери Тая тоже умела: как не уметь, когда принцип тот же? Но ведь открывать в тысячу раз интереснее, не правда ли?.. Родители знали про её невероятное умение — и относились удивительно спокойно. Какое-то время Тая даже ждала: вдруг расскажут, что это наследственное и мама или бабушка могли так же?.. Но нет, видимо, потрясающей способностью родителей было лишь отменное хладнокровие и принятие всего на свете — чего, по правде говоря, многим не хватало. А научиться этому небось так же сложно, как освоить разговоры с замками, — то есть надо попросту родиться уже умеющим. В общем, запертые двери никогда не были для Таи помехой — и не являются до сих пор. Но двери дверями, а толку от этой способности? На жизнь не заработаешь — если, конечно, не решишь стать вором. Поэтому Тая, студентка уже второго курса, про замки вспоминает редко, в основном — когда возвращается после пяти пар и мысль, что за ключами надо лезть в рюкзак, лишает остатков сил. А тут коснёшься ладонью — и готово. И когда мусор выходишь вынести, про ключи тоже думать не надо: они, можно сказать, всегда с собой. И никаких минусов у такой способности — но ведь в жизни без минусов не бывает, да?.. Однажды, прислонившись к автобусной остановке и машинально вспомнив просьбу об открытии, Тая провалилась рукой в... Да кто бы сказал, как это назвать! Память услужливо подсказала, что все подобные вещи можно считать порталами, — а Тая чуть не завизжала, когда из портала показалось чьё-то щупальце. К счастью, хладнокровие передалось от родителей, поэтому, ни единым движением брови не выдав секундной истерики, Тая заперла портал — и дала себе слово, что с тех пор ни за что не потеряет самоконтроль. Особенно — в общественных местах. Однако умельцы открывать порталы нашлись и без неё — и где прятались всё это время? Или, может, их открывали с другой стороны, из другого... мира?.. Как бы то ни было, Тая вскоре наловчилась запирать их силой мысли: прикасаться не хотелось, вдруг ещё утащат или руки лишат? И здесь родительское хладнокровие дало о себе знать: лишь после портала четвёртого Тая задумалась, что жизнь нормальных людей, наверное, выглядит не так. Они не закрывают порталы — и даже, скорее всего, их не видят. В какой же момент она перестала быть нормальной? Или, может, сразу такой родилась?.. Но если она не будет разбираться с порталами — кто с ними разберётся? Ах, было бы время всё на этом свете успевать!***
Дэн вприпрыжку слетает со школьного крыльца. Несчастный месяц уроков — и долгожданная свобода! И пускай впереди ждут экзамены, они предстоят далеко не по всем предметам; и кое с чем он распрощается навсегда. Какое же сладкое слово — навсегда. Эх, стать бы навсегда монстром! Сегодня заострившиеся зубы разглядели одноклассники. Дэн лишь дёрнул плечами: не понимаю, о чём вы, — а внутри вспыхнул от гордости. Если посторонние замечают, значит, он и правда превращается в монстра. И осталось совсем-совсем немного; быть может, в университет уже некому будет поступать. Ободрённый этой мыслью, Дэн выскакивает за ворота — и спотыкается о чужой взгляд. Под раскидистым тополем стоят двое: женщина с лиловыми волосами и улыбающийся мужчина. Вот его-то взгляд и придавливает к земле, не давая скакать дальше, буквально наизнанку выворачивает. Как будто он всё видит. Как будто он знает, кем становится Дэн. — Мы не похитители, — негромко окликает мужчина. — Но отойти в сторонку тебя всё-таки попросим. Дэн отчаянно мотает головой; оглядывается беспомощно: ноги прилипли к асфальту и горло точно свело, не крикнуть, не убежать, хоть бы кто заметил!.. А мужчина успокаивающе поднимает раскрытые ладони — и вдруг подмигивает: — У тебя на руках шерсть, верно? Нет, он... правда видит? Или... или они оба: и женщина тоже? Неужели поэтому поджидают? А если это хитрый план, если они долго следили, собирали всю возможную информацию... Но откуда им знать про монстра, если никому не говорил?! — Подойди к нам. Я клянусь: мы не причиним вреда. И ноги наконец повинуются — но о побеге, конечно, Дэн уже не думает. Напоминает себе: «Я монстр, у меня острые зубы и длинные когти, я ничего не боюсь», — и делает несколько неуверенных шагов к тополю. А женщина твёрдо шагает навстречу, касается ладонью груди и просит: — Проснись. И, точно вопреки её просьбе, наваливается сон, роняя на землю, — вернее, ощущение из сна. Ощущение, что Дэн — огромный чёрный монстр и клыки его как никогда остры, а пары ударов лапой хватит, чтобы отогнать любую тварь, вздумавшую покуситься на город. Но есть и отличие от сна: Дэн не становится монстром. Дэн вспоминает, что всегда им был, — и возвращается к истинному себе. Наконец-то. — Я же обещал, что мы не причиним вреда, — улыбается мужчина; и Дэн, сидящий на асфальте, наблюдает заворожённо, как сквозь ткань реальности на его голове проступают длинные рога. Интересно, а этот мужчина видит проступающий сквозь мальчишеское тело облик монстра?.. — Я Лина, — представляется женщина, опустившись на корточки, — а это Тиг. Хочешь кофе с какао? Дэн пробовал кофе всего однажды — гадкий растворимый, неприятный и на запах, и на вкус, — но кивает. С какао, наверное, будет лучше? Да и если покажется всё той же гадостью — хоть как следует перетряхнёт. Докажет: он не спит. Всё случилось взаправду. Он — настоящий монстр; и губы растягиваются в широкой улыбке, как ни пытайся удержать. А Тиг понимающе кивает — неужели с ним было то же самое?.. Кофе с какао оказывается тёплым и удивительно сладким, невозможно оторваться, пока всё не допьёшь. Поэтому хорошие манеры, выученные ещё в детском саду, затыкаются — и, лишь возвращая крышку термоса, Дэн называет имя. И прибавляет: — Безумно вкусно, никогда такого не пробовал. Спасибо, что угостили. — Пойдём, — Тиг протягивает руку, помогая подняться, — есть дело. Мы нужны этому городу.***
— Эй, девочка-отмычка! — окликают за воротами университета. Тая вздрагивает: что здесь делают бывшие одноклассники? — и оборачивается, но почему-то совершенно не узнаёт стоящих неподалёку людей. Девушка с лиловыми волосами, взрослый парень с дерзкой ухмылкой и хмурый юноша возраста старшей школы — никогда их не встречала. И чего привязались? А главное — откуда прозвище знают? Поймав взгляд, взрослый парень усмехается: — Или лучше сказать: девочка-ключ? Не бойся. Мы знаем, что ты умеешь; но вот тебе не помешало бы вспомнить, зачем это нужно. Что он несёт? В смысле — вспомнить: разве она забывала? И как это — зачем? В том числе порталы закрывать, само собой! — Я вас не знаю! — мотает головой Тая; и крайне глупо пятится, не смея повернуться спиной: вдруг ещё выстрелят, нож метнут или попросту кинутся? Они же, наверное, ненормальные, от них можно всякого ждать! А сама как будто нормальная — со своими замками и порталами. И если они сказали, что знают о способностях... Нет-нет, слишком маловероятно, не может быть в одном городе столько людей, умеющих отпирать двери — в том числе между мирами! Но... что если просто спросить? Крикнуть с безопасного расстояния?.. Незнакомцы точно читают мысли — потому что представляются: — Я Тиг, чувствующий других. — Я Лина, слышащая голос города. — Я Дэн, защитник. Тая закрывает лицо руками: это же полный бред! Какой защитник, какой голос города? Эти трое наверняка сбежали из психиатрической больницы, надо задержать их и вызвать санитаров... Но... выходит, ни одного ключа среди них нет? Не поэтому ли позвали? Да только зачем таким — если представить на мгновение, что всё это правда! — ключ?.. — Покажите руки! — требует Тая, и где же хвалёное родительское хладнокровие: голос дрожит, как у истерички?.. Но все трое послушно поднимают открытые ладони, а значит, мгновенно не ударят, потребуется время вытащить, и этих секунд наверняка хватит отпрыгнуть... Да о чём ты думаешь, ты с ума сошла?! «Сошла, — кивает себе Тая. — Причём давным-давно. Родилась сумасшедшей — иные ведь не умеют отпирать замки и закрывать порталы». И приближается — медленно, по шажочку, представляя, какой невероятной дурой выглядит со стороны, но чего только не сделаешь ради безопасности! И лучше не думать, что ради безопасности стоило вовсе не подходить. Навстречу выходит Лина; с молчаливого одобрения кладёт руку на грудь, приказывает: — Проснись! — и Тая вспоминает, что правда родилась сумасшедшей. Вернее, была такой ещё до рождения — в человеческом, конечно, облике.***
«Повернёте налево — и там будет самое подходящее место», — шепчет город. А Лина едва держится на ногах; спасибо Тигу, позволившему ухватиться за плечо, иначе бы давно упала. Тая смеялась: мы тут все сумасшедшие! — а Лина кивала: и денёк нам под стать. Кто б мог подумать, что начнётся он разговором с городом, а закончится... Впрочем, рано судить: сейчас нет и шести вечера, столько времени до конца! Что они собираются делать? «Открывать город» — слишком общая формулировка: для кого открывать-то надо? И самое главное — что случится, когда город станет открытым?.. «Сейчас узнаете», — невероятно довольным урчанием обещают на ухо. Лина, украдкой вздохнув, наконец поворачивает налево и останавливается посреди... двора? Это же просто двор — с деревьями, лавочками и детской площадкой. То есть да, они шли между домами, поэтому увидеть двор ни капельки не удивительно, но... хотелось чего-то большего, честно говоря. Впрочем, ладно, двор так двор. Работаем с тем, что есть. — Мы на месте, — объявляет Лина, пошатываясь от усталости. — Кажется, открывать город надо где-то здесь. Тиг приобнимает её, не позволяя рухнуть, и оборачивается к Тае: — Ты ведь помнишь, как это делается? — Конечно, — фыркает Тая, заправляя за ухо прядь, — теперь уж точно помню! — И, вскинув руки, шевелит пальцами. — А может, присядем на дорожку?.. — жалобно предлагает Дэн, цепляясь за Тига; и Лина тихонько хмыкает: а ещё монстр-защитник, эх ты! Но когда монстр-защитник — это мальчик семнадцати лет, глупо требовать от него бесконечной смелости. Тем более и Лине не по себе: воздух точно дрожит. Неужели и город испуган — или то дрожь предвкушения?.. — Да чего уж тут... — поводит плечом Тая. И, резко опустив руки, разрывает полотно города на тысячу лоскутов, словно вместо пальцев у неё острейшие ножи. Вернее, так это выглядит в первый миг, и Лина даже охает: вот открыли так открыли, а жить-то теперь где! Но, едва воздух перестаёт дрожать, становится ясно: город цел, просто теперь немножко напоминает решето. Или скорее заготовку бумажного китайского фонарика, которую научили делать в детском саду: единое полотно, а в нём — куча прорезей. И из прорезей во все стороны льётся свет. Вот так, значит, надо города открывать? И куда же ведут двери-порталы — а это, несомненно, они?.. — Чувствуете? — подпрыгивает осмелевший Дэн. — Как будто дышится легче! Глаза у него как никогда ярко горят алым — а у Тига пламя струится под кожей и рога чуть-чуть не цепляют ветки ближайшей берёзы. Это, интересно, тоже влияние открытых дверей? — Конечно, это оно, — усмехается город; и по удивлённым взглядам Лина понимает, что его впервые слышат и остальные. — Я, ваш город, стал немножко ближе к другим городам — и другим мирам. Знаете, как нам полезно общаться с себе подобными? Знаете, конечно: вы весь день этим занимались и разве хоть капельку утомились? — Ещё как! — возмущается Лина. — Кое-кто меня свёл с ума и заставил весь день по улицам таскаться! Я не просто капельку утомилась — еле на ногах стою! — И, оглядев виноватые лица, улыбается: — Но оно того стоило. Я ни о чём не жалею. Ветер шуршит в кронах деревьев — а город вкрадчиво шепчет: — Крайне советую прогуляться по улицам: сейчас там происходит мно-ого всего интересного! — А тебя я могу понести на руках, — предлагает Тиг, и видно, что ему это будет ничуть не в тягость — а то и вовсе в удовольствие. Но Лина качает головой. Пожалуй, она в состоянии пройти ещё пару тысяч шагов по любимому городу. В такой-то компании как не пройти!