Ведьм у нас сжигают

Юля захлопывает дверь и устало плетётся к дивану. Никто из погибших не ненавидел Чумного Доктора больше неё. Никто и не любил. Только Юля знает, что под маской прячется вечная ухмылка Разумовской. Она не верила, искала материалы, бегала по знакомым, скрещивая пальцы, почти молясь найти след, ведущий к другому человеку. Но все дороги вели к ней. Снова. Юля не берёт ноутбук, не начинает мозговой штурм, не делает ничего, лишь закрывает глаза и откидывается на спинку дивана. Скоро Гром догадается, попытается посадить её, может, скажет пару высоких слов. Только её не поймать. Не так просто. Даже Юля, такая известная охотница на ведьм, не может поймать Разумовскую. Разумовская пленяет всех. Серафима, девочка со светящимися глазами, расположила к себе всех воспитательниц и учительниц в детском доме. Серафима, девочка с ярко-рыжими волосами, влюбила в себя Ольгу с первого взгляда. В ней всего было слишком для забитой девочки из детского дома. Когда пришла Ольга, Серафима словно раскрылась. Она перестала терпеть насмешки, теперь можно было спрятаться за чужую спину и довольно сверкать глазами. Она стала Серой, странно, но не так вычурно, как настоящее имя. — Чтобы наши имена красиво сочетались, Оль. Она улыбалась. Ольга Волкова не смогла отойти от неё ни на шаг. Ни тогда, ни после. Но Разумовская уже тогда понимала больше, уже тогда чувствовала свою ведьмовскую силу. Ольга ей нравилась, нравилась достаточно, чтобы не отпускать её от себя. Но Серая любила недостаточно, чтобы не отпускать Ольгу служить. Это Юля увидела ясно с первого же знакомства. Увидела сразу после осознания, что рыжая бестия, с вырывающейся с лица улыбкой, повисшая на большой грустной девушке — ведьма. Разумовская пленяет всех. И тогда Юля тоже не смогла избежать этих чар. — Серая, — улыбка ничуть не бледнеет, а глаза так и кричат — сила, сила, ведьма! — Юля Пчёлкина, — она жмёт тонкую руку и с этого момента попадает в ловушку. — Как же, знаем. Юля не спрашивает про странное имя. Ольга не представляется вовсе. Через двадцать минут университетский двор пустеет. Юля больше не видела Ольгу и сейчас, с силой сжимая зубы, молит о её возвращении. Может, та могла бы справиться с ведьмой. Потому что Юля больше не может. *** Лишь после третьего убийства, Юля смогла принять свои страшные догадки. Серая ждала её ещё с первого. Марго с радостной интонацией поздоровалась и пропустила в комнату. — Как ты могла променять меня на это? — Разве я отталкивала тебя? — по лицу Серой можно было понять, как она расстроилась из-за отсутствия долгого разговора по душам. Но Юля любила переходить сразу к делу. — Ты знаешь, кто я, знаешь, что я не могу отказаться от обязанностей. — Даже ради меня? — она играет, улыбается удивлённо, словно действительно не знает. — Как мне понимать тебя? Что мне делать, серая? Юля садится в кресло и закрывает лицо руками, где-то в глубине души желая, чтобы Серая убила сейчас и её. Но та лишь наливает шампанское по бокалам и гладит её по голове. Тишина длится недолго. Юля поднимает голову и врезает взглядом в глаза напротив. Сейчас не светятся, сейчас почти синие — чудеса, хотелось бы сказать, — магия, упрямо шепчет мозг. — Я думаю о тебе и умираю уже третий день, — даже шёпот кажется слишком громким рядом с ней. — Так нельзя, — Серая смеётся. Опять. — Кто сказал? — Юля хочет взорваться. Как могли они, настолько разные, настолько противоположные сойтись? — Я сказала. — А кто ты такая, чтобы говорить это? — Ты знаешь, кто я, — глаза светлеют, почти наливаются огненными искрами, Юле жутко. — Ты болезнь. Яд, — лицо Серой серьезнеет, но один уголок губ всё равно дергается в усмешке. Она залпом выпивает шампанское. Юля тут же вспоминает, как она точно также пила шампанское на первой и единственной вписке, куда согласилась пойти ещё на первом курсе университета. Юля тогда была на втором. Юля тогда ничего не делала, ведь не все же опасны? Наверное, думала Юля, и продолжала следить за рыжей макушкой. Не потому, что боялась, потому что хотела быть ближе. В тот вечер Разумовская — тогда Юля называла её лишь так — целовала её, неистово кусая губы. На ухмыляющееся «понравилось?», Юля как в трансе ответила: «словно ты есть, а меня нет». Если бы сейчас всё вдруг стало таким же, Юля бы больше никогда ни о чём не просила. Да, тогда Разумовская запиралась в комнате, лазила по утрам на крышу через окно, язвила и яростно растирала свои царапины на парах с бесячими преподами. Но тогда это была её Разумовская. Сейчас дикость не спрячешь за упавшими на лицо прядями волос. Сейчас Юля боится остаться и ничего не делать. В её голове крик, будто чужой — пощади меня, но она не произносит это вслух. Серая читает этот крик по глазам. — Ты ведь знаешь, кто я на самом деле, — терпеливо повторяет Серая и протягивает шампанское. Юля закрывает глаза. Девочка-рассвет, словно сошедшая с питерского пейзажа. Девочка-нектар, такая сладкая, что сводит зубы. — Ведьм у нас сжигают, — цедит. Юля открывает глаза. Ведьма. Нектара только капелька. Капелька, упавшая в яд. Ведьма, горящая ещё до того, как оказаться в костре. — Меня не сожгли, — Серая смеётся и расслабленно ложиться на диван. Юля верит — не боится, Юля хочет кусать локти, потому что та права. Юля не сможет ей навредить. — Площади горят. Про тебя, видимо, пока забыли. — Площади горят. Я их подожгла. И ты ничего не сделаешь, меня не сожгут, — в секунду она поднимается и оказывается близко-близко, выдыхая Юле в губы, — Я сгорела. Разумовская целует её. Разумовская пленяет всех и Юля не особенная, чтобы не поддаться колдовству. Юля целует, целует и целует, чувствуя укусы, царапая ногтями чужую спину, и жмурит глаза, чтобы не обжечься об её волосы, её глаза. Юля выбегает из здания, подставляя горящее лицо под моросящий дождик. Она знает, что Серая всё также сидит на диване и смеётся. Обязательно смеётся. *** Юля сидит на диване и надеется, что она права и Гром скоро придёт за Разумовской. Он не поймает, она уверена, но ради перемен. Ради любых перемен. Юля так и не берётся за ноутбук до следующего утра. Но, несмотря на это, не высыпается. Во сне, как и наяву, её преследовала Серая. Ей безумно подходила эта кличка, так плотно прижившаяся за года. С длинными (длиннее, чем в реальности) и развивающимися рыжими волосами она почти сливалась с костром, в котором стояла. Костёр больше походил на газовую конфорку, кусая её пятки синими языками пламени. Серая ведьма — такой она и была. Слишком тёмная для белых одежд, слишком яркая для поглощающей черноты. Серая стояла в огне и смеялась, закидывая голову. — Красивая смерть, — спокойно говорит Юля несвоим голосом. Серая только смеялась. Серая не сгорала. «Она уже», шептал кто-то в юлиной голове. Юля никогда не верила снам, но этот пугает до чёртиков даже под ярким солнцем. *** Идти за Громом было непросто. Ум кричал о неправильности, но сердце отчаянно звало. Юля ненавидела своё сердце, никогда не соглашающееся с охотничьими правилами. Глядя, как Гром заходит в детский дом, Юля грустно улыбается. Она права, он всё понял, а побывав здесь, разберёт весь этот клубок. Или почти разберёт, всё-таки в полиции не учат гоняться за нечистью. Юля остаётся ждать его неподалёку, чтобы не навлекать подозрений. А ведь она могла бы влюбиться в Грома и помогать ему, когда он снова скачет куда-то один. Они накрыли бы Разумовскую, продолжили работать, и Юля больше не мучилась бы из-за предательства других охотников. Она ведь их предаёт своим бездействием. Да или нет? Ведьм ведь сжигают. И это и Юлина работа. Юля не ждёт Грома. Она едет к своей Разумовской. Серая ждала её после Игоря, но, кажется, не расстроилась, только взгляд стал хитрее. Юля не хочет разговоров, Юля хочет конца. — Гореть должны не только твои волосы, я должна была тебя сдать. Ты перевернула всё. Ты болезнь. Я захвачена тобою и теперь, ты есть, а меня нет. Разумовская протягивает свою руку и Юля с судорожным вздохом цепляется за неё. Та прижимает Юлю к себе и нежно целует волосы, лоб, губы. Она немного выжидает, думая о том, что их волосы переплетаются в костёр. — Всё будет хорошо. Ты уйдёшь со мной? Юле страшно верить. Но Юля сильная. *** Игорь не может подняться, лифт и лестница заложены вещами. Игорь хочет и злиться, и посмеяться, словно пара кресел и коробки его надолго остановят. Но за ними он видит Разумовскую, держащую Юлю за талию. — Эй, девчуля, ты чего там? — Прости, Гром, — Юля смотрит с каплей сожаления и поджигает облитые горючим вещи, — Ведьм у нас сжигают. Она крепко сжимает руку Серой. *** Игорь не знал, что Разумовская и Пчёлкина поднялись на крышу и улетели на подготовленном самолёте, пока он ошарашено пытался понять, что происходит. Через сутки ему сообщили, что ни одного тела не найдено. Ещё через сутки он нашёл людей, подготовивших самолёт. Игорь так и не нашёл ни одного родственника или друга Юли, только странный мужчина, похожий то ли на священника, то ли на хипстера, спрашивал, не может ли Игорь рассказать, куда она делась. И почему-то был очень зол, узнав, что в пожаре никто не погиб.