некомпетентность и безразличие

— николай всеволодович, а что хуже некомпетентность или безразличие? — верховенский без особого интереса перебирал письма на столе ставрогина и лишь иногда откладывал их в общую стопку бумаг. — не вам ли об этом знать. — ставрогин продолжил смотреть на уже давно мертвую бабочку через лупу сидя за столом. — вот видите это насекомое? такое маленькое, красивое на вид, а если присмотреться, оно уже и не кажется таким привлекательным как раньше. это внешняя оболочка лишь пустышка, понимаете? — ба, николай всеволодович, а вы теперь решили бабочками увлекаться? люди надоели? верховенский остановился перемешивать бумажки на чужом столе и без особого энтузиазма взял протянутую ему лупу. он не собирался останавливаться цепляться за чужие слова, ведь разговорить ставрогина было очень большой редкостью, особенно когда он сам начинает диалог. надо ценить такие моменты, никогда нельзя предугадать когда он схватит трость и изобьёт тебя ею насмерть во время очередного приступа. нужно в принципе ценить его моменты хорошего настроения и доброго здравия, он много значит для его плана, ему уготовлена особая роль, особенное место, всё особенное для такого особенного человека. — ставрогин, вы не ответили на мой вопрос должным образом. — верховенский отложил лупу, после увиденного у него было лишь омерзение, он растирал руки которые и без того были в перчатках. — так что хуже: некомпетентность или безразличие? или вам всё-таки интереснее какие-то букашки, чем беседа с живым человеком? ставрогин молчал. видимо, он даже не собирался отвечать на вопрос. только ему и решать на что он будет отвечать, а на что нет, только вот петра степановича такой расклад совершенно не устраивал, он ненавидел такую манеру поведения. ставрогин может вести себя так, будто верховенского никогда и не было в этой комнате, честно говоря, у него это очень хорошо получается. легко игнорировать то, на что ты и изначально не обращал внимание и не воспринимал серьезно. бровь у верховенского вздернулась то ли от подступающей агрессии, то ли от удивления от самой ситуации и тем как им умело манипулируют молчанием. — вы никак больны, николай всеволодович? — задал не вопрос, а скорее утверждение. — может вам не следовало так рано приезжать из швейцарии? верховенский дернулся от собственных слов и понял что ответа никакого не последует, собрался уходить без объяснения, как собственно и приходить. понял, что наговорил лишнего, что ставрогин сегодня и изначально не планировал с ним строить диалог, как и всегда, дня через три он к нему снова заявится, как не бывало, и начнет петь одну и ту же песню, самоунижаясь, лишь бы затянуть его в свой план, а дальше ничего и не надо было. — а на что вы готовы, чтобы я дал вам ответ? — ставрогин медленно поднимает взгляд и смотрит на верховенского из-под ресниц. он ничего не предлагает и не спрашивает и тем более не даёт разрешения. верховенский дёргает ручку двери и понимает, что либо он выйдет сейчас раз и навсегда и больше никогда его не увидит, либо останется здесь с ним навсегда наедине и будет дальше терпеть унижения. ставрогин здесь все решил изначально за двоих, воспользовавшись случаем, когда закрыл дверь кабинета на замок. верховенский может заговаривать зубы бесконечно, но в такой ситуации он бессилен, сколько бы он не бился в дверь — это ему ничего не даст и не может дать, верховенскому надо было унижаться. всё ради плана в который он верил. ему нужно было. ему хотелось этого. это жизненно необходимо, казалось если нет, он погибнет, он пообещал. — верховенский, вы не ответили на мой вопрос должным образом, с вами все хорошо, может вам в швейцарию? подлечитесь… петр степанович молча стоит и хлопает глазами и сжимает ручку двери без мыслей как вывести ситуацию в совершенно другое русло. пока ставрогин не приблизился вплотную и почти невесомо наклонился к уху. — вам не здоровится, а, петр степанович? — николай всеволодович улыбался, переходя с обычного голоса почти на шепот. — вы никак больны? вы побледнели и у вас губы дрожат. больше всего казалось, что он любит издеваться над людьми. петр попытался рефлекторно вдохнуть, только он аккуратно перехватывает его руку сжимающую дверную ручку и лишь приоткрытыми губами снимает с руки кожаную перчатку. приобнимает его со спины и держит чужую руку в своих, растирает, ощущается как скольжение змеи по руке, лишь бы не начал плеваться ядом. — у вас ещё и руки холодны, петр степанович, может вам правда нездоровится? я могу вам чем-то помочь? — ставрогин сглотнул, на выдохе говоря прямо ему в шею. — хотите? ставрогин все шепчет, он не спрашивает нравится его оппоненту это или нет, ему это не нужно, делает что ему нравится и что он хочет. верховенский стоит как вкопаный не может даже зажмуриться, горло пересыхает с каждой секундой, будто сейчас закашляется, хочется шумно вдохнуть, но не получается, боится, но держится. — почему вы молчите? вы же так хотели меня разговорить. поговорите со мной, петр степанович. ставрогин отпускает чужую руку, чтобы его подползали от живота к бедрам и обратно, поглаживая, вдоль пояса и к пуговице на штанах. верховенский в трансе от гипнотизирующего шепота и даже не пытается пошевелиться, не смеет, это хуже отравы. решился вдохнуть, поджать живот, прежде чем чужая холодная рука скользит у него под поясом. — николай всеволодович, вы совсем из ума выжили? ‐ сглатывает и поджимает губы, вслед за реакцией на поглаживания чужой руки. — николай всеволодович… а он упивается чужой беззащитностью, пуговицы с лёгкостью выскальзывают из петли, пальцы цепляют пояс, стаскивая штаны вниз по бедрам вместе с бельём. обхватывает и специально на зло медленными движениями начинает двигать рукой, улыбаясь, всё так же смотря из-под полуприкрытых ресниц с некоторой поволокой, выдыхает ему на ухо, выцеловывая каждую вздутую вену на шее. издевается. верховенский ёрзает и хрипит, не в силах даже остановить его, облизывает губы, которые пересыхают и так через каждые три секунды, прикусывает их чуть ли не до крови, шумно втягивает воздух через нос с большим усилием, жмурится до пятен перед глазами. ощущает, как на него смотрят и издеваются, приводят все мечты об унижении в явь, медленно и долго, чтобы поиграть на чужих ощущениях до слез и потери самообладания. верховенский пытается сделать вдох и срывается чуть ли не до проклятья на последних секундах, упираясь рукой в стену. всё что он мог сейчас — это бессильно стоять, пытаясь не упасть и осозновать что только что сейчас произошло. он ничего не соображал и не понимал, что делал и как подавался навстречу движениям руки бедрами он тоже не понимал. ‐ петр степанович, что по-вашему хуже: некомпетентность или безразличие?