***
— я тут вдруг понял, что ты так и не представился, — без предисловий начинает петя, занимая свободный стул напротив. мотоциклист наконец сменил свою раритетную кожанку на форму, по уставу полагающуюся всем курсантам. петя удовлетворенно хмыкает, оглядывая широкие плечи, обтянутые синей тканью. — игорь, — бросает… игорь, не прекращая без энтузиазма возить вилкой по содержимому своей тарелки. — это пюре, его вообще-то едят, — с ехидной снисходительностью вворачивает петя. — да какое это пюре? химоза какая-то, — выплевывает игорь, оставляя вилку на краю тарелки и складывая руки на груди. — насыпали в кастрюлю порошка, залили кипятком — и нате вам. московская академия мвд, тоже мне. — ну, котлеты-то ты вроде съел и не жалуешься. игорь цыкает и закатывает глаза. затем замирает на мгновение и устремляет подозрительный взгляд на петю: — а ты что здесь забыл? — в столовой? м-м, понятия не имею, — петя кладет щеку на ладонь, не отрывая глаз от нового знакомого. тот знакомо хмурится и все продолжает свои попытки взглядом проделать в пете дыру. — тебя пришел подоставать, уж больно ты мне понравился. — ты тоже не представился, — твердо утверждает игорь. явно превратно понял петину стратегию сказать правду в лоб. петя улыбается только шире. — хазин петр юрьевич, будем знакомы, — он протягивает руку для рукопожатия, но игорь медлит. — хазин как?.. — нет, не «как», — отрезает петя. игривая улыбка разом пропадает с губ. игорь запоздало жмет ему руку. — а при тебе вообще нельзя такое упоминать? — не-а, — тянет петя, подделывая беззаботность. ну не надо об этом, игорь, отпусти, тебе же проще потом будет. — а как же ты тогда на парах спокойно сидишь, если он в каждой аудитории рядом с путиным висит? — я… — старательно не смотрю в ту сторону и показательно не выхожу к доске. — вполне спокойно, — огрызается в конце концов петя. — висит себе и висит, кто его трогает. что за дебильные вопросы? — мщу, — просто отвечает игорь с улыбкой и встает, подхватив тарелку и кивнув пете на прощание. и пете опять остается только смотреть на его удаляющуюся спину. и куда пониже.***
в шаурме 24 к шести часам очередь стоит чуть ли не до самых дверей общежития, это петя уже усвоил как «отче наш». не то чтобы он был большой любитель шаурмы (уж точно не из шаурмы 24 — страшными байками о кошачьих когтях, которые иногда попадаются в мясе, первокурсников кормили с самого заселения, примерно тогда же у пети и пропали последние крохи желания приобщаться к культу дешевой студенческой еды). однако жребий есть жребий: вытянул короткую зубочистку — идешь закупаться на всю комнату, а их там без малого четверо человек, помимо пети. очередь и правда оказалась большой, хотя и не настолько страшенной, как петя ожидал. за неимением лучшей альтернативы он вытаскивает из кармана телефон с намерением забуриться поочередно листать ленты во всех своих соцсетях, когда над ухом произносят: — хазин. петя оборачивается и видит игоря, который давит лыбу уголком рта. неужели в самом деле… — слушай, как тебя в общагу в этом пускают? на проходку что, льготников из слепых посадили? — ась? — недоуменно дергает бровью игорь. — во-первых, ты, бля, кто — курсант или гражданский? а во-вторых… кажется, эта штука уже в восьмидесятых представляла биологическую угрозу, — петя показательно воротит нос. игорь, убедившись в том, что никто на него не смотрит, проводит руками по полам своей кожанки, инспектируя ее, а затем принюхивается к рукаву. слегка морщится. — ну взял я ее у федора иваныча на даче, ну и что? че сразу «биологическая угроза», — обиженно бубнит он себе под нос. у пети вырывается смешок. очередь медленным потоком несет их в самую голову к прилавку, за которым стоит хмурый туркмен в перчатках из полиэтилена и заляпанном фартуке. — что заказывать будем? — две в лаваше с красным соусом, одну — в пите без лука… — петя на секунду задумывается, вспоминая, какое очередное хитровыебанное пидорство заказывал гриша. — и еще одну в сырном лаваше без помидоров. — соус острый? — да-да. плачу картой. — дальше заказываем. на экране телефона вспыхивает уведомление от банка: на счет некого vagilovich’а ушли пятьсот рублей первой петиной курсантской «зарплаты». — шаверма. в нормальном лаваше. с нормальным соусом. помидорами и огурцами. и без картошки! — шаурма. — шаверма. — ну и гуляй тогда до своей шавермы. на нашей вывеске написано «шаурма». ша-ур-ма. — простите моего невежественного друга, — вмешивается петя, подойдя к игорю, и пытается снисходительным жестом положить тому на плечо руку, однако он отбрыкивается, поэтому петя прижимает свою ладонь к его груди — даже сквозь куртку он ощущает, как напрягаются мышцы под его пальцами. совсем неплохие, к тому же. — он, видимо, привык ходить в чужие монастыри со своим уставом. игорь, ты же собирался взять простую шаурму с картошкой, так? игорь выглядит так, словно бы он на грани того, чтобы совершенно по-детски топнуть ногой. вот же ж капризуля. — без. картошки, — рычит он чуть ли не по слогам. затем переводит почти ненавидящий взгляд на туркмена за прилавком: — вы просто хотите сдирать побольше денег, потому и кладете картошку, которую никто даже не просит. — слушай, парень, не будешь ничего покупать — уходи, ты очередь задерживаешь, — выдает хмурый туркмен с эмоцией, подозрительно похожей на презрение. игорь цыкает, вырывается из петиной хватки и, сунув руки в карманы, уходит восвояси. петя совершает обратный путь до общаги, теперь, однако, вооруженный черным пластиковым пакетом, от которого идет ощутимый запах свежей шаурмы. у забора, буквально в нескольких шагах от проходки, обнаруживается курящий игорь. — ну че, скандалист, остался сегодня без шавермы? — подзуживает петя, становясь рядом, и вытаскивает пачку золотых мальборо, продев ручки пакета до локтя. — какая разница, я все равно собирался половину отдать бродячей собаке. — о, так ты уже себе друзей по интересам завел? никогда не подумал бы, что за этой нелюдимой наружностью скрывается настоящая душа компании, — от театрального жеста петиной руки сигаретный дым описывает в воздухе полукруг. и попадает пете в глаз. блядство. — ну а что поделать, если даже свора собак ведет себя приличнее, чем мои сокурсники? — как-то смурно отзывается игорь. петя смаргивает невольную слезу от дыма. — че, тебя уже на эмоции развезло? — ага, рыдаю от боли за твою грустную участь. плечо не подставишь? всегда мечтал поплакаться в плечо большого сильного мужчины. — не о чем там рыдать, — хмыкает игорь и тушит сигарету о подошву. — ну, ты идешь? — он кивает головой в сторону проходки, и петя бросает бычок в траву.***
— че слушаем? — петя подсаживается к игорю на подоконник — уставом это, конечно, запрещено, но пока на этаже нет дежурных или преподавателей, в принципе, можно, — и пальцами хватается за провод наушника, чтобы вставить его себе в ухо. я видел генералов они пьют и едят нашу смерть их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть а земля лежит в ржавчине церкви смешали с золой и если мы хотим, чтобы было, куда вернуться время вернуться домой — хера се, ты че, главный фанат гребенщикова? понятно, почему у тебя нет друзей, у нас тут все больше по ддт прутся, — усмехается петя. — ддт у меня тоже есть. — игорь вынимает из кармана форменных штанов старый потрепанный плеер от сони, нажимая на стоп. — вау, нифига у тебя плеер раритетный, я таких лет семь уже ни у кого не видел, — присвистывает петя. — поразительно, что он вообще сенсорный, я-то думал, тачскрин начали использовать только в конце нулевых. — ну так я его и купил где-то в… — игорь замолкает в раздумьях. — ну же, когда, в девяносто восьмом? — в тринадцатом, наверное. мне тогда подарили денег на день рождения. вроде бы на велосипед, но я купил плеер. а на оставшиеся — киндеров, чтоб обожраться ими и умереть от отцовского ремня счастливым, — игорь слегка улыбается воспоминаниям. — и как, помер? — нет, меня даже бить не стали. просто сказали, что в школу я теперь буду ходить пешком. а раньше отец подвозил. — и долго тебе было пелехать? — спрашивает петя. — ну пару районов точно наматывал, пока шел до метро, — равнодушно пожимает плечами игорь, устремив взгляд в экран плеера. затем в наушник вновь возвращается звук: я чествую вас, сыновья дипломатов юристов, министров и профессоров ожиревших актрис, журналистов-магнатов многотомных поэтов и суперпевцов короче, тех, кого всегда у нас вызывают на «бис» тех, кто всегда легко пролезет без виз раскройте рты, сорвите уборы — по улице чешут мальчики-мажоры раскройте рты, сорвите уборы — на папиных «волгах» — мальчики-мажоры — игорь, блять! — петя толкает ухмыляющегося игоря в плечо и, драматично выдернув наушник, спрыгивает с подоконника. — а че, не правда, что ли? хорошая песня, — блаженно улыбается игорь, и петя с фырком уходит, не сказав ничего на прощание. у него пара вообще-то скоро.***
петя сует руку в рукав спортивной куртки: сентябрь сменился октябрем, бабье лето — настоящей московской осенью (вечерний арбат грустно встречает осень — и все такое прочее), на улице холодно и мокро, а себя поберечь тоже надо. гриша рядом скоренько натягивает шорты и без какой-либо заботы выпархивает из раздевалки. хорошо ему, к холоду не чувствительному. петя зябко ежится — похоже, отопление включать не собираются числа так до пятнадцатого, поэтому спасаться от ночного общажного холода приходится лишним пледом и спортивками в качестве пижамы. дверь вновь открывается, и в раздевалку заходит игорь. петя вопросительно смотрит на него, на что тот просто пожимает плечами: — физрук поставил мне отработки на вашу пару. — а у тебя сейчас что? — рассеянно спрашивает петя, с глупой надеждой трогая холодную батарею. вот если б только отец разрешил ему жить дома и договорился бы обо всем с ректором! нет же, петенька, ты должен быть как все: жить в казармах, питаться чуть ли не мусором по сравнению с тем, что ел в течение всей своей жизни, терпеть утренние построения, дежурства и ебаную холодину, которая, оказывается, стоит по всей академии в период с середины сентября по конец октября. — у меня сейчас окно. — игорь уже снял пиджак и рубашку и теперь демонстрирует пете свою рельефную спину, обтянутую тканью белой футболки. петя упоенно внимает. — у нас заболел препод по прецедентному праву, поэтому нас на две недели освободили от этих пар. — стоп, — вскидывается петя, — с каких это пор у тебя отработки по физре? игорь на мгновение оборачивается к нему, а затем резко отводит взгляд. кончики его ушей предательски алеют. петя прищуривается: — неужели, на свиданку бегал? во кобель. — чего сразу на свиданку-то? — бормочет игорь, приседая на корточки, чтобы порыться в сумке и вытащить оттуда спортивки. — я домой ездил, в питер. — а, так ты, что ли, на электричку опаздывал? — спрашивает петя, приваливаясь к стене рядом с игорем. тот с очевидным недовольством меняет форменные штаны на спортивные и выпрямляется. — нет, мне отсюда до дома восемь часов на байке переть, — поясняет игорь таким тоном, будто это должно быть понятно каждому. — а я хотел приехать на выходные, маму порадовать. — так ты, выходит, свалил с физры, чтобы своим ходом — на мотоцикле — доехать до питера? — удивленно переспрашивает петя. — ну а как я сюда приехал, думаешь? — усмехается игорь. — там пара вообще-то началась, я слышу команду строиться. — блять! — сквозь зубы шипит петя. помимо того, чтобы запретить сыну пользоваться почти всеми привилегиями своей прежней жизни, отец обещал устроить ему настоящую дольче виту, если услышит хоть о малейшем проебе с петиной стороны («петя, мы с матерью накушались по самое не хочу жалобами учителей на твое поведение. поэтому давай так: поступишь в академию, будешь тише воды ниже травы. а иначе можешь попрощаться со своим наследством»). поэтому теперь петя старается жить честной жизнью — хотя бы в глазах преподавателей.***
— меня всегда интересовало, куда ты деваешь свой байк? на территорию пускают только с разрешением, а я что-то не видел у тебя таблички. здороваться — не петина стезя. во всяком случае, точно не в разговорах с игорем. тот к этому, кажется, уже привык и смирился с тем, что ему не достается ни петиных «приветов», ни «чаосиков». — я оставляю его во дворе соседнего дома, — спокойно отвечает он, откладывая книгу, которой был до этого занят. в пятницу в общей комнате и днем с огнем никого не найдешь, поэтому петя очень удивился, когда, проходя мимо, заметил там игоря, одиноко сидящего в одиноком кресле — единственном приличном месте для сидения: все стулья уже давно замусолены донельзя, но менять их никто почему-то не собирается (еще один повод в копилку петиных поводов солиться на коменданта). — и никто еще не попытался его спиздить? — с неподдельным интересом интересуется петя, присаживаясь на ручку кресла по левую руку от игоря. он бы сел игорю на колени, да только того вряд ли бы проняло. не сейчас. — нет, я же ставлю на раму цепь. и там сигнализация. — совсем не боишься, что найдутся какие-нибудь умники с кусачками? — в ответ игорь качает головой. петя откидывается на спинку, балансируя, как может, на подлокотнике. от такой позы задница начинает отказывать в два раза быстрее, поэтому он тут же возвращается в сидячее положение и ерзает от неудобства. — я могу встать, — предлагает игорь, с позабавленным видом наблюдающий за петиными манипуляциями. — да нет, не надо, — кривит губы петя. ну почему же до тебя до сих пор не дошло?! — а чего ты тут сидишь вообще? сейчас же пятница, да еще и свободное время! все нормальные люди уже давно разбежались мешать пиво с водкой на чужих квартирах, а ты, вон, сидишь тут и читаешь… — петя приглядывается к тисненым буквам на обложке книги, — «унесенные ветром»? ты, че, восторженная девка в пик полового созревания? — нет, — тушуется игорь и прячет книгу под бедро. — мне просто подруга посоветовала… я и взял в библиотеке. между прочим, мировая классика. — классика-то классикой, только вот тебе она сейчас нахрена? — ну как же? учусь обращению со вздорными самовольными богатенькими девицами себе на уме. — дебильных отсылок не понимаю, значит, проехали. — петя, сделав самое серьезное лицо, смотрит игорю прямо в глаза. — ты не ответил на вопрос. что ты тут делаешь? — отдыхаю, — просто отвечает тот. — на двери, если ты не заметил, написано «комната отдыха». — если ты не заметил, — передразнивает петя, — тут обычно никого не бывает, если, конечно, кому-то не нужно что-то распечатать, — он указывает взмахом руки на огромный офисный копир у дальней стены, поставленный сюда совсем недавно, как ректорский вклад в успех имиджа академии на грядущей проверке из минобразования. — только не вздумай трогать его до воскресной уборки. кто-то недавно сканировал на нем свою жопу, — заговорщицким шепотом предостерегает петя, будто боится, что в проходе может возникнуть комендант и, не разбираясь, кто действительно виновен, предъявить им двоим обвинение за это вопиющее несоблюдение устава. впрочем, петя отлично помнит, что в уставе нет ни единого пункта, регулирующего отношения между копиром и курсантскими филейными частями. — да, я видел распечатки, они развесили их по всему этажу. — и остались не пойманными! вот это я понимаю — реальный успех! — а ты тоже, что ли, хочешь прицепить ко всем дверям ксерокс своей задницы? — петя прыскает, но тут же замолкает. — нет, я хочу после отбоя убегать из общаги через окно и возвращаться только под утро, — говорит он, подумав. — ой, и чем бы ты тогда занимался целыми ночами? — как и все нормальные люди моего возраста, я бы пил, как не в себя, ходил по клубам, нюхал кокс и кадрил девочек. — и так ты себе представляешь жизнь? — мою — да, а почему бы и нет. — oh, life… it’s bigger, it’s bigger than you, and you are not me, — тихо поет игорь, откидываясь на спинку кресла и случайно утыкаясь плечом пете в бок. отодвигаться петя не спешит.***
— петя! петя оборачивает голову на окрик и видит игоря, бегущего к нему на всех парах. — о, ты теперь водишь дружбу с громом? — ехидно спрашивает гриша, тыкая пете в бок локтем. «с каким-таким громом?» — не успевает спросить он, как игорь добегает до них и останавливается, ссутулив плечи и положив ладони на согнутые колени в попытке отдышаться. — привет, гром. куда бежим, куда спешим? — начинает гриша. петя бросает ему косой взгляд, мол, не к тебе обращались. — привет, — безэмоционально отвечает игорь. — петя, мне нужна твоя помощь, — он тянется, чтобы увести петю за руку, но пете совершенно не нравится взгляд, которым гриша одаривает это движение, и он отшатывается от игоря. тот непонимающе хмурит брови. — что случилось? что-то горит? кто-то умер? — надменно спрашивает петя, стараясь вложить в голос как можно больше спеси. игорю это никогда не нравилось, так может, он и сейчас поймет намек и уберется? сейчас — не время и не место. но игорь твердо стоит на своем: — пойдем. я расскажу по дороге. и петя сдается. он коротко смотрит на сдерживающего смех гришу, стараясь придать взгляду ту суровость, которой сверкали глаза отца каждый раз, когда ему не нравилось петино поведение; а затем переводит взгляд на игоря: — ну, что застыл? пойдем уж. они идут через проходную, затем вдоль забора, пока наконец не останавливаются возле каких-то неприметных кустиков, откуда доносится слабый плач. игорь указывает куда-то на землю, и, следуя направлению его пальца, петя обнаруживает на траве под кустом собаку. она поразительно мала для бродячей, но, судя по мелким проплешинам на светлом мехе, именно таковой и является. собака тоненько стонет от боли и все порывается поднять голову, чтобы зализать рваную рану на своем буром боку, но каждый раз, не дотягиваясь, опускается, видимо, не в состоянии терпеть боль, которую это движение приносит. — как ты… — начинает петя, но прерывается, нервно сглатывая от нового приступа болезненного собачьего воя, — как ты вообще нашел ее? — услышал, — коротко бросает игорь, будто бы все настолько понятно и очевидно, насколько вообще возможно. — мне нужно знать, где здесь ближайшая ветеринарка. — игорь, а я, по-твоему, ебу?! — восклицает петя, переводя взгляд то на него, то на собаку. — посмотри в телефоне. — игорь, в отличие от него, пытается сохранять хотя бы подобие спокойствия. петя вытаскивает мобильник и вбивает «ветеринарная клиника» в картах. ближайшая оказывается в паре кварталов отсюда. — пешком далеко, не дойдем, — констатирует он, — особенно с ней на руках. игорь с готовностью кивает, словно бы не ожидал ничего, кроме подобного вердикта: — останься с ней, я подгоню мотоцикл, — и бегом пускается в обратный путь до главного входа. петя опускается на корточки. собака прекратила любые попытки двигаться и теперь просто скулит, тихо и жалобно. — ну, бурочка, потерпи пару минут, — неловко успокаивает ее петя. — сейчас игорь приедет на мотоцикле — он громкий, но ты не пугайся, — и мы поедем тебя лечить. пару секунд он раздумывает над тем, чтобы погладить ее по голове — кажется, там грязи меньше всего, но стоит ему протянуть руку, как собака оскаливается и рычит из последних сил. — понял-понял, не трогаю. но ты даже сама не знаешь, что теряешь! я читал, что глажка… нет, глажение… в общем, когда гладишь собаку, твой мозг вырабатывает серотонин, как ненормальный! и мозг собаки тоже. а это, между прочим, гормон счастья. тебе, думаю, не помешало бы сейчас немного счастья… и мне тоже, — прибавляет он, глядя на приближающуюся фигуру в мотоциклетном шлеме. — ну, как она? — спрашивает игорь. — перестала двигаться, — отвечает петя. — и еще она рычит, когда пытаешься… — игорь наклоняется и одним слитным движением подхватывает собачье тельце. бурая засранка только слабо помахивает хвостом, с невиданным для умирающих интересом обнюхивая кусочек игоревой шеи, который тычется ей в нос. петя сужает глаза. так, значит? — когда пытаешься — что? — да так, ничего. игорь одной рукой снимает с себя шлем и протягивает пете: — на, надень, поедешь с нами. мотоцикл у игоря красивый: гладкая черная ямаха. остановившись прямо перед ней, игорь сбывает собаку на руки пете с напутствием: — одной рукой придерживай ее, а другой держись за меня. у дверей маленькой, зато круглосуточной ветеринарки они оказываются минут за десять езды сломя голову. петя передает собаку, которая всю дорогу подозрительно молчала, игорю и тупо вперивается взглядом в свои ладони, покрытые бурыми разводами. — ебаный рот, — матерится он себе под нос и заходит в клинику вслед за игорем. внутри их встречает перепуганная ресепшионистка: — боже мой, что с ней такое?! — ее подрали уличные собаки, — емко сообщает ей игорь. — можно мы зайдем ко врачу? — подождите, вам нужно… господи, милая, держись, — срывается девушка, заслышав болезненный собачий плач. — мне нужно ваше имя и номер телефона. и паспорт вашей собаки! — паспорта нет, извините. забыл, — игорь глупейшим образом усмехается, чем заслуживает себе неодобрительный взгляд ресепшионистки. внеся все нужные данные в бланк, девушка протягивает его игорю: — распишитесь в графах со звездочками, ручка там, на столе, — она указывает на небольшой диванчик у стены при входе, возле которого, действительно, стоит стеклянный кофейный столик. — у меня нет на это времени, — категорично заявляет игорь. — ко врачу попасть можно? — но подождите, нужно же заключить контракт… — оторопело произносит девушка, и игорь, не выдержав, сам идет к большой белой двери и рывком распахивает ее, заходя внутрь. петя виновато улыбается девушке за стойкой и идет следом за игорем. из-за двери в кабинет все еще не доносится криков, поэтому петя даже начинает рассчитывать на лучшее. — …еще раз прийти на консультацию, — скороговоркой тараторит еще одна девушка — кажется, даже младше предыдущей, — в белом халате, закрепляя ремни на тельце бедной бурки, бессильно распластавшейся по медицинскому столу. — хорошо. сколько времени займет операция? — час-полтора, в зависимости от тяжести повреждений. мы вам позвоним. вы же оставили свой номер? — деловито спрашивает ветеринар. игорь молча кивает. — настя даст вам расписку о разрешении на анестезию, — добавляет она, принимая от ассистентки шприц с, очевидно, анестезией. они выходят на улицу и пару минут молча курят. игорь, словно в глубоком раздумье, глядит куда-то перед собой, почти не моргая. петя, как приклеенный, стоит рядом, иногда задевая игоря плечом, и завороженно изучает его лицо. интересно, какое у игоря лицо, когда он кончает? наверное, его брови, как и сейчас, сходятся на переносице, а сам он зажмуривается, пока его губы складываются в маленькое «о». а еще он покрепче берется за бедра, прижимая петю ближе к себе, на последнем дыхании вбиваясь так глубоко, как только можно… петя трясет головой. сейчас — не место и не время. — че делать будем? — спрашивает он, докурив и смахнув с форменного рукава пепел. — если сдохнет, то ладно, пронесло, а вот если выживет… — доктор сказала, что выживет, — категорично отрезает игорь, не удостаивая пети и взглядом. — мы найдем ей место. если будет надо, я отвезу ее домой в питер. — ты дебил или прикидываешься? — петя разворачивается к нему, подбоченившись. — за ней нужно ухаживать после операции, следить там, лекарства давать, понимаешь? — ну? — ты хочешь забрать ее в общагу и две недели прятать ее от коменданта, пока она не придет в нормальное состояние для дороги? — если не найдем альтернатив, да, — задавленно отзывается игорь. петя кивает. час уходит на непонятную, короткую и загнанную прогулку по улицам: они идут куда глаза глядят, кажется, просто от того, что им некуда девать ноги. финальным ее аккордом становится забрезжившая слева желтая «м». в маке они берут кофе и почти синхронно качают головами, когда бодренький работник спрашивает, нужно ли к нему что-то еще. стоит им выйти, как из внутреннего кармана игорева пиджака начинает литься трель звонящего телефона. а если точнее — звонящей нокии. петя не верит своим ушам. — да, — коротко отвечает игорь, приложив к уху натуральный кирпич синего цвета. — да, хорошо, скоро буду. — игорь, — петя придерживает его за рукав, проникновенно заглядывая в глаза. — звонил две тыщ четвертый, просил вернуть мобилу. — не смешно, — цыкает игорь. — нет, правда, тебя забанили от нормальных телефонов? у тебя ж стипендия ебейшая, куда ты ее деваешь вообще? — куда надо, туда и деваю, деньги мои не считай. — может, это семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение? этот кирпич, случайно, не обладает магией? с него нельзя позвонить в другое измерение или там на тот свет? — нет, но если я его сейчас брошу в тебя, он, во-первых, тебя вырубит, а во-вторых, не разобьется. полезная во всех отношениях вещь. петя замолкает, давя смешок. собаку им выдают в стабильном состоянии, но в глубоком отрубе. ее двухцветная башка свисает с петиных рук, пока игоря распекают за то, что он безответственно относится к здоровью и благополучию своего четвероногого друга. а затем звучит роковое «как платить будете: наличкой или картой?» игорь тушуется, и петя — с почти голливудской улыбкой — подходит к стойке: — картой, пожалуйста. — с вас три тысячи триста за операцию и триста пятьдесят — за бинты, в сумме три тысячи шестьсот семьдесят рублей. одной рукой прижимая к себе безвольную бурку, он быстро прикладывает карту и, дождавшись подтверждающего писка терминала, выходит через стеклянную дверь. через пару мгновений к нему присоединяется игорь: — я тебе верну. через неделю, когда стипуха придет, точно верну. — забей, — осторожно, чтобы не вертеть собакой, отмахивается петя. — это теперь наша общая собака. игорь не выглядит особо согласным, но молчит, в спор не бросается. — поехали в общагу? — спрашивает петя, одной рукой застегивая на голове шлем.***
— я че-то не понял, — вновь начинает жаров, — куда ты собираешься ее деть? игорь, перебирающий свой шкаф в поисках пледа, вполне очевидно закатывает глаза. — пока что она поживет здесь. ты уже на это согласился, — игорь выглядывает из-за створки, чтобы бросить ему выразительный взгляд. — или возьмешь свои слова обратно? петя, застывший посреди комнаты с собакой на руках, едва сдерживает нервные смешки. — да нет, просто как мы ее спрячем от коменданта? в понедельник же опять обход. да и гулять с ней как? ты ж хер через проходку пройдешь с собакой на поводочке. петя фыркает и отодвигает полу пиджака, на пробу скрывая бурку за пазухой. огромный ком подозрительно топорщится под синей форменной тканью. — игорь, а правда ведь, как ее выводить гулять? тот резко захлопывает створку. — не знаю, — говорит он, опять вперив взгляд в никуда и сжимая в руках наконец найденный плед. — разберусь. — правильно, проблемы надо решать по мере поступления. только вот… — петя отнимает собачье тельце от груди и смотрит на бурые пятна, которыми успела покрыться его рубашка за столь недолгий контакт с грязной шерстью, — ее, кажется, уже надо помыть. — может, стоит подождать, пока она очнется? — предлагает жаров. — и угваздает нам всю форму? игорь, подойдя к пете, забирает бурку из его рук. петя отряхивается, но коричневые пятна не желают сдаваться без боя. стирать форму придется раза два, но это еще в лучшем случае. — она мне весь рукав залила слюнями, — кисло жалуется петя, потирая липкие подушечки пальцев. — о, жива. после этой короткой ремарки вся комната приходит в движение: петя и жаров разом подскакивают к игорю, чтобы лицезреть, как еще не трезвая бурка пытается лизнуть игоря в лицо. — любят же тебя твари четвероногие, — присвистывает жаров. — да уж, — кривит губы петя. и вот бы эта полуживая псина удостоила его хоть одной пародией на поцелуй, так нет же, свисала с него, как голубой песец с дамской шеи. а он, между прочим, всю обратную поездку как можно осторожнее держал ее на руках, чтобы не повредить швы на ее выбритом буром боку. — ну что, пойдем мыться? — говорит игорь собаке. та сдавленно пискает. в душевых, на счастье, никого. игорь кладет полотенце на невысокую кафельную перегородку и закатывает треники, надетые специально для этой эскапады. петя, чьи руки наконец освободились от постоянной ноши, роется в телефоне. — слушай, тут говорят, швы мочить нельзя. да и бурка сама стоять не может, как мы ее… — ее зовут стрелка. — стрелка, — повторяет петя. — ты назвал собаку стрелкой, потому что хочешь завести еще и белку? игорь молча пожимает плечами. — так че, будем ее мыть или лучше не стоит? петин вопрос остается без ответа, потому что в эту самую минуту в душевые врывается комендант. — какого хера вы тут творите, дебилы малолетние? — собаку мыть хотим, — без колебаний отвечает игорь с… со стрелкой на руках. петя просто неловко стоит рядом и кивает, когда разъяренный взгляд падает на него. — что в уставе написано? никаких животных в казармах. зачем вы приволокли сюда эту шавку? игорь делает шаг вперед, закрывая петю плечом. — это я ее притащил, я и понесу наказание. курсант хазин тут ни при чем. — во-первых, избавься от нее. быстро. — в ответ на это игорь хмурится, но молчит — знает, что возражать бесполезно, он здесь априори не прав. — во-вторых, зайди потом ко мне. и чтоб через десять минут здесь и духу ее не было, — бросает комендант, указывая на собаку. — вау, вот это героизм, — говорит петя в тишину, повисшую после разъяренного хлопка двери. у игоря нервно дергается уголок губ. стрелка сидит спокойно, только по возможности озирается, взглядом изучая неизвестную ей территорию. еще бы, она ванных не видела, наверное, с рождения. — че, блять, делать?.. — вот, что получаешь за бездумное спасение ближнего, — философски произносит петя. и получает обжигающий, но молчаливый взгляд. — а что? так же и выходит. — лучше бы я оставил ее там помирать? — щурит глаза игорь. — каждый сам за себя, это закон джунглей. — ты киплинга, видимо, не читал? — чего? — осекается петя. — да так. — может, закончим начатое? — ты сам слышал. я должен в течение десяти минут пройти через проходку с собакой, иначе дежурные донесут ему, что я ослушался приказа, — говорит игорь куда-то между стрелкиных ушей. петя брезгливо морщится. затем вздыхает. — слушай, ну есть, конечно, один выход… не гарантирую, что сработает, но могу попытаться. игорь кивает и долго-долго смотрит с признательностью во взгляде. петя сглатывает и выходит из душевых, набирая мамин номер. — але, мам? да нет, со мной все в порядке. я только спросить хотел…***
они только вышли из лифта, как мама сразу же выбегает за дверь. вот всегда она была такая, выборочно сердобольная: если петя из школы принес синяк, то это ничего, дело житейское, притираться к новому коллективу всегда тяжело; но стоит только маленькой пушистой крысе по имени мейсон содрать коготочек на прогулке, пиши пропало, наступил конец света, любимый мальчик пострадал, надо окружить его мамочкиным вниманием. — она уже в сознании? — мама, как обычно, с места в карьер. — боже, какая грязная девочка. игорь — ты же игорь, да? — давай мне ее сюда. игорь послушно отдает ей на руки вновь заснувшую стрелку. в таком составе они преодолевают порог квартиры. петя оглядывает знакомую прихожую. — я достала старую подстилку масечки и его миски, — деловито объясняет мама, легким кивком головы указывая на красный, чуть ли не бархатный собачий домик, который почившему масечке был велик на три размера. — а вы проходите на кухню, чаю попьете, пока я тут вожусь с… — ее зовут стрелка, — подсказывает игорь. — спасибо, что согласились приютить ее у себя. — да не за что, — отмахивается она, уложив стрелку в домик. — вот помню, пока масик был еще жив, он сломал себе лапку на прогулке — помнишь, петь, когда на него случайно наступил ротвейлер тети лены? мы тоже его тогда лечили, обезболивающее давали… кстати, стрелочке же прописали перевязки и таблеточки? вы заходили в аптеку? — нет, мам, у нас как-то времени не было по аптекам шастать. но мы можем сходить сейчас. — а вас в общежитии не хватятся? время-то уже… — она смотрит на электронные часы над духовкой, — девятый час. когда у вас там отбой? — до десяти у нас свободное время, тебе ли не знать, — закатывает глаза петя. эта женщина всю свою молодость провела, мотаясь с отцом по казармам, а теперь делает вид, что не знает, когда у них комендантский час. — ну мало ли, я же не знаю, как у вас там теперь. — она вытаскивает из-за стекла две чашки — петя, к своему большому неудовольствию, не находит среди них своей (с надписью «папочке нужен кофе»). — игорь, тебе сахару сколько сыпать? — мне и без сахара можно, спасибо, — отвечает игорь, неловко усевшийся на самом краешке стула. — а тебе, петь, кофе сварить? — да не, я сегодня чаем обойдусь. — а воплей-то сколько было, когда расставался с домашней кофемашиной, — улыбается мама, наливая в чашки заварку из маленького чайничка. — ты там акклиматизировался хоть или каждое утро скандалишь перед построением? — мам, отстань, я тихий спокойный мальчик, — отмахивается петя, вынимая из держателя салфетку и принимаясь бездумно складывать ее. — все, как папа и наказал. кстати, где он? я тут уже пятнадцать минут, а меня все никто не принимается распекать. — где-где, работает он опять. вон вторые сутки домой приходит к часу ночи, — вздыхает мама. — вот, мальчики, держите. — прямо под их носами оказываются две дымящие кружки. — петя, ты не волнуйся, я ему не скажу, что ты приходил с другом. — а стрелку ты как объяснять собираешься? — ну, придумаю что-нибудь. скажу, подружка оставила мне свою собачку на недельку, — она пожимает плечами и прислоняется к раковине. — она ж грязная пиз… — мама одаривает его взглядом, которым можно убивать. — очень грязная, в общем. — как встанет на ноги, я ее вымою, а пока просто отстригу колтуны. — спасибо вам еще раз, — вклинивается игорь. — я точно заберу ее с собой в питер через неделю. — о, ты из питера? и какими же судьбами ты оказался у нас, в москве? игорь на пару секунд отворачивается, словно бы совсем не желает отвечать на вопрос. петя, которого это волновало чуть ли не с самой первой их встречи с игорем, прихлебывает чай и с интересом смотрит на него. чай слишком горячий и с чабрецом. мама в своем репертуаре. — после смерти отца… — начинает игорь, но осекается, заново обдумывая свою фразу. — в общем, были обстоятельства. мама молча кивает. то ли от того, что не хочет лезть в душу, то ли от того, что ей и в самом деле не слишком интересно, — петя не знает. зато решает сам для себя позже выпытать из игоря ответ. — завтра я куплю лекарства и свожу ее к масечкиному ветеринару, — решительным тоном начинает мама. — о деньгах не переживай: пока стрелочка в моем доме, она моя собака, и я покрою все расходы. игорь кивает, несколько заторможенно, будто еще не оправился от предыдущей темы. петя пытается поймать его взгляд, но тот увиливает, глядя куда-то в кухонный гарнитур. я же единственный оплот твоего спокойствия здесь, почему ты даже не смотришь на меня? — ну тогда… — нерешительно начинает петя. читать атмосферу у него всегда выходило погано. — ну тогда мы, наверное, пойдем? — но игорь не допил свой чай! — протестует мама, отрываясь, наконец, от раковины. игорь встает и одним глотком осушает кружку. выпендрежник. — ладно… — она тушуется — совершенно нехарактерно, петя хмыкает в последний глоток отвратительного чая с чабрецом. — через неделю в том же составе? — говорит она им в спину, когда они уже обуваются в коридоре. в большие панорамные окна за ее фигурой, высвеченной кухонной лампой, ударяют фары машин. над москвой ночь. — да, конечно, мы приедем вместе, — отвечает за игоря петя и оглядывает коридор, ведущий к его комнате. малодушное желание бросить все и вернуться домой со скандалом все еще не желает уходить; потому вид белой двери расшевеливает нервы, побуждает к необдуманным поступкам. петя морщится и напоминает себе об обязательствах, о наследстве, о статусе, об игоре, о стрелке… — мы приедем, — твердо повторяет он. к черту душевные терзания — возвращение домой никак не приблизит его к игорю. а игоря хочется и даже очень… — хорошо, — говорит мама, привалившись к косяку входной двери. она наблюдает за тем, как они идут к лифту, и петя слышит скорый хлопок двери. хотя бы стрелка в надежных руках.***
— тут не то чтобы самый лучший вид москвы, но мне в свое время заходило. — не оправдывайся, — отрезает игорь. — тут прекрасно. он встает к парапету, наблюдая за течением жизни внизу. там, как и каждый вечер, ходят люди, ездят машины, периодически сигналя друг другу и пробегающим по дороге в неположенных местах пешеходам. — я обычно слушаю музыку, когда выхожу сюда. слушал, — быстро поправляется петя. он не был тут уже два месяца — с тех самых пор, когда его переезд в общежитие раз и навсегда стал делом решенным. отец ни в какую не принимал петину точку зрения, и все, что оставалось, — смириться с его окончательным решением и пойти отпраздновать это сигаретой на крыше. — ну давай послушаем что-нибудь, — предлагает игорь приглушенным голосом — словно не хочет нарушать магию момента. петя кивает с улыбкой и принимает наушник от споро вытащенного из кармана плеера. неужели игорь постоянно с ним таскается?.. они опускаются на пол, привалившись к стене. а может быть и не было меня — молчи и сердце без меня само стучит и рвутся струны сами собой как будто разрывается свет а может быть и нет… а может быть и нет… ругались о поступлении в академию долго. с тех пор, когда петя был в классе так десятом и у родителей впервые возник вопрос, какие экзамены он будет сдавать. отец непреклонно заявил, что его сын должен идти по его стопам — в полицию. что академия мвд наконец сделает из него человека. сын хотел быть адвокатом. мама, как самый мягкий и податливый человек в радиусе километра, петю в этом тихо поддерживала, но открыто отцу перечить не хотела да и ни за что не стала бы. петя тогда встал у самой ограды крыши и впервые не заметил, как окурок в руке прогорел до пальцев. размял по подушечкам обжигающий пепел — и не почувствовал ничего. будто ничего и не было. будто он не жизнь живет, а выполняет какой-то план — чужой, с ним, с петей, совершенно не стыкующийся. и ни одно из принятых решений не имеет ни веса, ни смысла. будто мелкий песок, которому никогда не стать стеклом. а может быть и не было меня — скажи и кровь, как речка между камней, сама бежит и рвутся струны сами собой как будто разрывается свет а может быть и нет… а может быть и нет… без водки тогда враз стало тяжело. без нее никак не получалось достигнуть желанного эффекта полной отключки сознания — когда в голове нет ни единой мысли, а время то ускоряется, не оставляя и секунды на лишние размышления, то вытягивается в длинную неровную линию, будто девичьи руки, опирающиеся на белую простыню с идиотскими цветочками. потом появился мда, под которым все почему-то представлялось в розовых цветах: вот сейчас ты придешь домой, вот сейчас ты разбудишь отца, вот сейчас ты встанешь в позу и скажешь, что не хочешь себе его судьбы. он же поймет. он же должен понять? с похмельем после водки было просто и понятно: мама заметит, что ты так и не ушел в школу, и обиженно захлопнет за собой дверь комнаты. с отходами после экстази справляться приходилось водкой. и лед тебя коснется и жар — замри, очнись спокойною и легкой рукой листая дни и рвутся струны сами собой как будто разрывается свет а может быть и нет… а может быть и нет… по правую руку игорь ерзает на своем месте, придвигаясь чуть ближе. петя поворачивает голову и ловит его взгляд. тот смотрит долго и протяжно, словно не может на что-то решиться и теперь, глядя на петю, взвешивает свои шансы. губы у него поджаты, брови в считанных секундах от того, чтобы так знакомо сойтись. прости, пап, но человека из меня делает вовсе не академия. петя подается к нему. из старой голубятни выпархивает голубь. как он там оказался — вопрос резонный, ведь петя ни разу за все свои перекуры на этом самом месте не видел тут голубей. да и не кормит их тут никто с тех самых пор, когда умер тот старик с седьмого этажа, который до последнего носился с этой голубятней. петя помнит, как однажды наткнулся на него, когда был в восьмом классе и впервые стрельнул пачку с последними тремя сигаретами у старшеклассников. курить их на балконе в квартире было ужасно палевно, поэтому он, вспомнив об открытой двери на крышу, нажал на кнопку последнего этажа в тогда еще расхлябанном лифте. и, выйдя на крышу, нарвался: старик насыпал новую порцию крупы в кормушку, пока над его головой вились, казалось, бесконечные голуби. они цеплялись за его плечи, за металлическую сетку и крышу голубятни, только бы урвать себе кусок побольше… петя тогда пристроился на другом конце крыши, чтобы не видеть сошедшее с ума серое племя и его прометея. игорь отворачивается на шорох крыльев, глазами следя за неровным из-за ветра полетом. — я думал, у вас новый дом, и голубятен тут нет. — это центр москвы, какие тут новые дома? петя утыкает взгляд в колени. вот ты идиот. — ну, подъезд выглядит… — прикинь, какие деньги ушли на капремонт? — петя достает из кармана пачку мальборо и закуривает, яростно крутанув колесико зажигалки. дым, как и всегда, уходит вверх, в грязное московское небо.***
— че стоим, че грустим? — петя встает прямо за спиной застывшего посреди коридора со шваброй игоря. тот не оборачивается, инспектируя только что вымытый пол. — опять, значит, наутилус свой слушаем, понятно. петя мягко задевает его локтем, проходя мимо, — игорь вскидывается чуть ли не по стойке смирно и вытаскивает наушники. — да че ты, это всего лишь я, — петя поднимает обе ладони вверх. — че у тебя там? «крылья» или «прогулки по воде»? — «музыка на песке», — хмуро отзывается игорь и опускается на корточки, чтобы снять со швабры тряпку, положив черенок на плечо. — говорю же, наутилус, — победно усмехается петя. — сколько тебе еще драить тут? — отсюда — и до пожарной лестницы, — устало бубнит игорь. — ты тоже зубоскалить приперся? — что ты, и в мыслях не было. я вообще-то пришел тебя спасать. на это игорь поднимает голову, отложив наконец тряпку. — да-да, золушка моя, ты не ослышалась: я спасу тебя от этой пытки ручным трудом!.. и от ужасного дракона, который заставляет тебя этим заниматься. — а говорил, ржать не будешь, — фыркает игорь. он разгибается, вытирая руки о треники, и уже собирается уйти, подхватив ведро с болтающейся в нем шваброй, как петя останавливает его ладонями в грудь. — погодь-погодь, у меня реально есть план. что этот хмырь тебе приказал? надраить полы? вылизать толчок? убраться в каждой комнате? — от последнего предположения петю передергивает. дверей на этом этаже, как и на всех других, достаточно для того, чтобы доскональная уборка каждой комнаты растянулась на половину недели. не могли же они так накосячить, притащив стрелку в общагу, чтобы игоря в качестве отработки заставили убрать тут каждый сантиметр? — выговор и мытье полов в общих помещениях на всем этаже, — коротко отвечает он. — выговор я уже получил, а с полами мне мешаешь закончить только ты. — давай я доделаю? — предлагает петя, потянувшись к ручке ведра. игорь отходит на шаг назад. — ну игорь, я ведь тоже виноват, проебался точно так же, как ты. я просто хочу помочь. игорь вполне очевидно колеблется. — это, конечно, очень галантно, что ты заступился за меня, — не ослабляет напор петя. — но ты не думал о том, что взваливать всю ответственность на себя, нечестно? — по отношению к кому? — ко мне! я тебе что, барышня какая-то кисейная? не выдержу наказания, которое, по-хорошему, заслужил? — он упирает руки в бока. — горбатиться тут мы должны оба — и поровну. — слушай, да ты тут каким боком вообще? — пытается возразить игорь, но петя наконец выдергивает из его рук ведро и совершает рывок в сторону душевых. — это наша собака! наша ответственность! и наказание тогда тоже должно быть нашим! твоим и моим! — орет он на ходу, слыша за собой погоню. добежав до нужной двери, он захлопывает ее прямо у игоря перед носом. затем выливает ведро в ближайший слив и заново наполняет его из маленького краника возле раковин, чтобы прополоскать тряпку. — ладно, делай, что хочешь, — бурчит игорь, оперевшись спиной на дверь и скрестив руки. — если комендант узнает, что половину работы сделал ты, я умываю руки. сам ему будешь рассказывать, откуда такой совестливый взялся и почему лезешь, куда не просят. — он видел нас обоих с неположенной уставом собакой, значит, наверное, представляет, какого хера я здесь собираюсь делать. из-за двери доносится приглушенный обмен вопросами: никто явно не понял причину оров из коридора. — прикинь, если они подумали, что у нас внеплановые учения? — ухмыляется петя. — выбежали все такие в форме и стоят строем, команд ждут. — они скорей подумали, что ты идиот малахольный, раз так орешь, — цыкает игорь и подбирает белую канистру из-под скамьи. — вот хлорка, залей туда и размешай. — вот, почему у нас в доме везде ковры! — возмущается петя, помешивая рукой воду в ведре. — с ними проще: их вытряхиваешь раз, а потом весь год просто пылесосишь. — и пыль под них заметаешь. — ну вот, удобно же. — знал бы ты, сколько с этими коврами ебаться надо, чтоб их помыть нормально. ползаешь кверху жопой и каждый сантиметр замыливаешь. а потом убираешь пену. и по новой, — говорит игорь с какой-то затаенной злобой. ковры явно оставили ему до сих пор не заживший рубец на сердце. петя усмехается и с ведром и шваброй в руках выходит в коридор. — ну че, как ебать тебя будем? — угрожающе говорит он полу. тот закономерно молчит, зато отвечает игорь, последовавший за ним: — как-как, тряпочку отжал, на швабру прицепил — и фигачь. — а ты теперь за мной ходить контролировать будешь? думаешь, я в жизни и швабры не держал? — спорит петя. — видел бы ты, как я лет в пятнадцать всю квартиру драил, потому что родители с дачи пораньше откинулись. а потусили мы тогда знатно. аж до прожженных дыр в ковре. — хорошо хоть драил или как сейчас? — ехидно спрашивает игорь. — ты тут целый угол пропустил. — нахуй так строить, чтобы комнаты были разного размера? — обиженно бормочет петя. — и вообще, у меня тут своя система, че ты под руку лезешь? пошел бы уже занялся своими делами. — да я так-то свободен… — неуверенно тянет игорь. — значит, так, — деловито начинает петя. — отойди, мне тут помыть надо. блять, куда ты по чистому прешь? я не хочу за тобой с тряпкой потом ходить. — ну все-все, госпожа горничная, я ушел. что ты там сказать хотел? петя мельком бросает взгляд через плечо: игорь стоит, привалившись к стене и сунув руки в карманы, и смотрит на него — открыто и беззаботно, с робкой надеждой в серых глазах. будто бы не ершился только что, не огрызался на петю собакой бешеной. — сначала я заканчиваю с полом, а потом мы едем в клуб. — исполнять мечту всей твоей жизни? — ну, со всей жизнью ты, конечно, замахнулся. но, в целом, да, последние три месяца мне слишком тесно взаперти, и я мечтаю об одном… — скорей свободу обрести, прогрызть свой ветхий старый дом, — с готовностью подхватывает игорь, и они заканчивают припев в унисон: — проклятый старый дом! — потише, блять! — недовольно стучатся в стену, но никто из них не обращает внимания, заходясь в новом приступе смеха. — но вообще я на полном серьезе. — петя ставит швабру в ведро и становится прямо перед игорем. — поехали в клуб? — да черт с тобой, поехали.***
на минском пробка, и петя прижимается виском к спине игоря, вновь напялившего кожанку и кепку, несмотря на все петины протесты. — тебе не холодно? — игорь слегка ерзает на месте, крепче сжимая ладонями руль. — а че, ты прям тут сбросишь свой советский раритет и отдашь его мне? — усмехается петя. — ну я мог бы… если ты замерз. — там на светофоре зеленый. чем быстрее доедем, тем меньше шанс того, что я тут заледенею к хренам. близкий ноябрь чувствуется в каждом вдохе промерзшего воздуха. на утреннем построении петя заметил индевелую окантовку на лужах и сейчас, перед самым выходом, перерыл чемодан в поисках своего любимого бежевого пальто. на ноги, конечно, пришлось напялить кроссовки — ничего получше обуви от парадной формы он в шкафу и не держит, — однако лук все равно вышел вполне подходящим для пятничного похода в клуб. игорь цепляет раму к дорожному ограждению, и петя, чуть ли не пританцовывая от холода, берет его под руку и уверенно ведет к дверям. вышибала одаривает их неприязненным взглядом, но пропускает внутрь. — они, кажись, пронюхали про твою ретро эстетику и врубили музон прямиком из прошлого десятилетия, — петя повышает голос, чтобы перекричать льющийся из колонок ремикс на «bring me to life». заводит он не особо: ускоренный припев повторяется вновь и вновь, не принося мелодии никакой разрядки. игорь кивает, но как-то бездумно, петя даже не уверен, что тот вообще услышал его слова. поэтому он жестом зовет игоря за собой и сквозь толпу направляется к бару. стробоскопы, помаргивающие в бит, слепят глаза, и кровь в теле словно ускоряет свой ток, отдаваясь в ушах ударами в такт. вот тут он и провел свою юность: среди полупьяных танцоров, невнятно двигающихся на танцполе, среди девушек с огромными кольцами в ушах и длинными цветными ногтями на пальцах, обнимающих подернутый конденсатом стакан, среди дерущихся в курилке мужчин, не поделивших то ли этих самых девушек, то ли еще что; среди второсортной музыки, которая нет-нет да кочует в твой собственный плейлист, потому что школьные друзья ничего другого и не слушают; среди алкоголя, быстрого туалетного секса без обязательств, марок, которые приятель с ухмылкой передает тебе из кулака в кулак, чтобы потом вы оба, пошатываясь, шли до такси и старательно выправляли взгляд перед родителями. петя, подняв руку, заказывает два джин-тоника. игорь встает рядом, все еще с неудовольствием оглядываясь по сторонам. — ну да, это тебе не с бездомными собаками зависать. — не в этом дело, — хмуро начинает игорь. — как мы обратно-то поедем, если напьемся? ты учти, за пьяного пассажира тоже штрафуют. — не грузись. — петя успокаивающе похлопывает его по плечу. — закажем убер, проедемся с комфортом… я плачу, — добавляет он, расплываясь в лукавой улыбке. — спасибо, не надо, счет поделим. — вот че ты сам себе настроение портишь, а? повеселись, развейся, выпей чего покрепче кефира столовского. сразу твои идиотские мысли отшибет, — петя слегка толкает его локтем в бок. — а если не понравится, то в следующий раз пойдем… я даже не знаю, в филармонию, слушать органные сюиты. они же пиздец возбуждают. игорь смотрит долго — наверное, задается про себя вопросом, а не принял ли петя на грудь еще в общаге, — но в конце концов со вздохом сдается. петя протягивает ему стакан и отпивает из своего. пива, которое они периодически глушат всей комнатой по вечерам, бывает иногда критически недостаточно, а от водки петя раз за разом отказывается — напился он этой водкой уже по самое не хочу, спасибо, больше не надо. игорь с уморительным подозрением на лице нюхает содержимое стакана, а затем делает совсем маленький глоток на пробу. — ты че, выжившая жертва отравления? тебе, милорд, слугу-дегустатора позвать? — дразнит петя. игорь недовольно смотрит на него: — сначала ты говоришь: «расслабься и получай удовольствие», а потом начинаешь упрекать за какую-то херню. определись уже, чего ты от меня хочешь. — сначала — надраться с тобой. а дальше даже и не знаю, — петя щурит глаза и врет как дышит. конечно же, хочется холодного грязного кафеля, в который его щекой вжимают мощные толчки игоревых бедер. хочется руки на своих запястьях, удерживающей, направляющей, оставляющей синяки от хватки пальцев. хочется горячих губ и зубов, впившихся в выступающий позвонок, в шею, в плечо… в ребра бесцеремонно вперивается чужой локоть. петя хапает ртом воздух и давится. — какого хрена?! — орет он, разворачиваясь. миловидная девчонка ростом метр пятьдесят с кепкой смотрит на него глупыми большими глазами и молчит. — слушай, я ж не посмотрю на то, что ты баба, уебу. — петя, блять! простите его, он по жизни придурок. — да ничего, — заторможенно отвечает она. — я… ик… я вроде как сама проебалась. — пойдем отсюда. — петя отлипает от барной стойки и тянет игоря к столикам подальше от танцпола. туда световые эффекты почти не доходят, поэтому первое, что петя разбирает в полутьме, подойдя ближе, — это сосущаяся на диванчике у стены парочка. парень уже запустил руку под юбку своей подружки, довольно стонущей прямо ему в рот. петя бросает на них последний грустный взгляд — почему они, а не я? — и обходит их стороной, направляясь к более-менее спокойному столу в уголке. — так-то лучше. — как можно грациознее усевшись на стул, петя ставит перед собой свой джин-тоник. — мы практически одни, и теперь я могу с чистой душой позволить тебе пускаться в длинные тирады. — а до этого ты намеревался затыкать меня? — усмехается игорь, тыкая пальцем в конденсат на холодном стекле. — нет, но тогда завтра мне бы пришлось терпеть твой смущенный — и, кстати, похмельный — вид. — а перед тобой, думаешь, мне открываться не стыдно? — посмотрим, что ты скажешь после третьего круга, — с ухмылкой бросает петя. игорь, запрокинув голову, расправляется со своим джин-тоником. — ну давай посмотрим, — азартно отвечает он, отставляя стакан. — ты вообще в курсе, что коктейли залпом не пьют? — какая уже разница? в следующий раз тащи что-нибудь в рюмках. — а че сразу я? — вскидывается петя. — я подумал и решил, что принимаю твое предложение. а раз платить тебе, к бару тоже сам пойдешь. — это ты так свое недовольство по поводу той девки выражаешь? м-да, не думал, что у тебя такая меркантильная натура, — наигранно вздыхает петя. — ну почему сразу меркантильная? я же в столице гость, а ты тут с рождения живешь, значит, сойдешь за хозяина. вот и прояви гостеприимство. — аргумент не засчитан по причине пидорас. — язык мне еще покажи, а то, кажется, здесь еще не все поняли, что в клуб пустили тринадцатилетку, — закатывает глаза игорь. — к твоему сведению, по закону российской федерации, я абсолютно точно совершеннолетний, — спесиво отвечает петя. — о, посмотрите, кто-то недавно начал изучать конституцию на уроках обществознания. желаю закончить восьмой класс на все пятерки. — на выразительный петин взгляд игорь только разводит руками, мол, ты сам начал. — ладно, хрен с ним, — сдается петя и идет обратно к барной стойке. в отместку он решает взять самый сладкий набор из меню. когда он возвращается, игорь смотрит на него непроницаемым взглядом и менее чем за тридцать секунд выпивает два шота. — неплохо, но можно и покрепче, — резюмирует он. — но… чай без сахара… — потому что сахар портит весь вкус, — просто отвечает игорь. — а ты, что ли, подумал, что я сладкое не ем? петя молча пододвигает к себе оставшиеся две рюмки и тоже осушает их почти за раз. — ну как, на откровения еще не тянет? — небрежно интересуется он, откинувшись на стул и водя пальцами по кромке пустой рюмки. — не особо. — сколько в тебя нужно вообще влить, чтобы ты дошел до нужной кондиции? — а ты попробуй и узнаешь, — усмехается игорь. — после второго раунда курить идут. — петя поднимает на него глаза и кивает головой в сторону задней двери, за которую все выходят покурить. — зачем? — непонимающе спрашивает игорь, но поднимается с места и берется за протянутую петей руку. протянутую только для того, чтобы не потеряться в толпе народа, нахлынувшего после девяти часов, — поясняет петя сам для себя. сегодня ничего произойти не должно — он же знает, что игорю некомфортно от этих поползновений, знает, что игорь закрывается каждый раз, когда петя делает какой-либо недвусмысленный жест… сегодня он твердо решил дать игорю выговориться, не отвлекаясь ни на что. — чтобы не захмелеть раньше времени. — а у тебя все друзья такие слабаки, что не могут выдержать и двух стаканов? — а у тебя все друзья такие алкоголики, что могут вылакать бутылку водки и ничего не почувствовать? — язвит петя в тон. — юля может! — смеется игорь, и петя напрягается. — кто такая юля? — ну, помнишь, я говорил тебе о своей подруге, которая советует мне книги? — они встают возле мусорки, подальше от других курильщиков, и игорь начинает рыться по карманам. — слушай, я, кажись, оставил сигареты в общаге. стрельнешь? — да не вопрос, — отвечает петя с собственной сигаретой в зубах. игорь прикуривает и затягивается. — ну вот, мы с ней часто пили, пока учились в школе. ее мама покупала нам алкоголь и, — игорь показательно ведет рукой с сигаретой, — курево. — и твои родители были не против? — им… было не до меня. — почему? игорь, как и во все чувствительные для себя моменты, отводит взгляд. — отец умер, а мама едва перебивалась на двух работах, дома бывала раз в двое суток. где ж тут время еще за мной следить? — она так упахивалась, потому что вам не платили пенсию? — платили. жалкие огрызки. папа, наверное, не слишком хорошо зарекомендовал себя на службе, если денег нам доставалось и достается втрое меньше положенного, — выплевывает игорь сквозь сжатые челюсти. — он тоже был полицейским? — петя прислоняется к стене, наплевав на пальто. в худшем случае всегда можно купить новое. — да. самым лучшим. — игорь улыбается, глядя далеко вперед себя. — самым честным, самым справедливым и неподкупным. — но если твоя мать вышла замуж за такого человека по любви… как она может молчать о том, что вам урезают пособие? — не знаю, — бесхитростно отвечает игорь, пожимая плечами. — она ничего об этом не говорила, но мне показалось, что на нее надавили. федор иваныч обещал разобраться, вот только у него ничего не вышло. — федор иваныч — это?.. — бывший папин сослуживец, а сейчас генерал-лейтенант питерской полиции. он помогает нам с мамой после папиной смерти. это, кстати, он помог мне перевестись, когда в питере все пошло по пизде. игорь тушит окурок о стену и бросает в мусорку по правую руку от себя. петя быстро следует его примеру. — а юля что? — продолжает он, когда они вновь садятся за чудом не занятый столик в углу. — а что юля? — с идиотской улыбкой переспрашивает игорь. — мы с ней дружим с класса девятого. — подруга дней твоих суровых? — что-то вроде того. она однажды покрасилась в красный, и все стали шутить, что она похожа на маму дяди федора. потом она поступила на журналистику и завела канал на ютубе. рассказывает про преступников. — тру-крайм типа? игорь пожимает плечами, мол, понятия не имею, о чем ты. — она вроде хороший человек. — петя кладет щеку на ладонь. — вы встречались? — пытались, но как-то не пошло. мы, кажется, не подходим друг другу, как партнеры. зато друзья мы отличные, — широко улыбается игорь — явно под действием легкой ностальгии, вызванной петиным допросом и подогретой выпитым алкоголем. — познакомь нас как-нибудь, я тоже хочу узнать, каково это — иметь настоящего друга, — игриво вставляет петя. игорь открывает рот, чтобы что-то возразить, но петя обрывает его: — еще по одной? — ты время видел? — рядом с тобой я даже не смотрю на часы, — пафосно заявляет петя, — ведь время утекает быстрее, чем песок сквозь пальцы. игорь закатывает глаза.***
…и — в конце концов — соглашается сесть за руль. мимо проносятся разноцветные огни ночной москвы. они едут мимо баров и ресторанов, магазинов, отделений сбербанка и мтс, офисных зданий, затухших на ночь; мимо жилых кварталов, все еще оживленно перемигивающихся то загорающимися, то угасающими окнами; мимо переходов метро, выплевывающих в улицы тучи людей, возвращающихся домой после работы. петя слегка ослабляет хватку поперек живота игоря, чтобы приподняться и прокричать ему на ухо, заглушая ветер: — давай музыку врубим? игорь едва кивает и достает из кармана куртки плеер, глядя попеременно то на дорогу впереди себя, то на аукс кабель. наконец он, кажется, справляется с тем, чтобы вогнать штекер в гнездо одной рукой, и из колонки — на всю улицу — начинает литься знакомая мелодия: i know there's something in the wake of your smile i get a notion from the look in your eyes, yeah you've built a love but that love falls apart your little piece of heaven turns too dark — это че, ретро фм? — смеется петя. — нет, всего лишь мой плеер, — кричит через плечо игорь. а петя принимается подпевать, потому что песня дошла до припева: listen to your heart when he's calling for you listen to your heart there's nothing else you can do i don't know where you're going and I don't know why but listen to your heart before you tell him goodbye в жилах бурлит горячая, молодая кровь. она требует битв и пиров, авантюр и откровенных безумств. она требует заставить игоря выкрутить газ до предела и картинно засосать его на ближайшем светофоре. петя жмурится — от колючего ветра в лицо, от которого не спастись даже за спиной у игоря. отдает себя на поруки бурного потока импульсов, прошибающих тело и сознание: привстает на подставке, держась за плечи игоря, и словно попадает в центр светового вихря — желтые фонари мешаются со слепяще-белым светом фар встречных машин, неоновых вывесок, жилых окон… sometimes you wonder if this fight is worthwhile the precious moments are all lost in the tide, yeah they're swept away and nothing is what is seems the feeling of belonging to your dreams петя устало приваливается виском к лопатке игоря. тот смеется: — ну как там погодка? — лучше и не пожелаешь, — шепчет петя. — чего? — игорь даже слегка оборачивается. — я не слышу, ветер, — он указывает пальцем на свое ухо. — отвратительно, говорю. чтоб я еще раз к тебе назад сел! — повышает голос петя. игорь и правда паркуется в соседнем дворе. они выкуривают по сигарете, и на пути к проходке петя старательно делает вид, что жмется к игорю только потому, что на улице сраная холодина. — в следующий раз поведу я, — говорит он невзначай. — у тебя ж прав нет. — да зачем мне права, я на велике и без гаишников кататься учился. тут, наверное, еще проще — педали ж крутить не надо. игорь задумчиво хмыкает. — раз тебе так неймется, я дам тебе прокатиться самому, — весело начинает он. петя резко поворачивается к нему и видит на его губах плутоватую улыбку. — только под моим надзором. и чтоб ничего не поломал! — тебе или байку? — хмыкает петя. — никому из нас.***
мама звонила чуть ли не каждый день. — да че ты, мам, все у меня хорошо. — петя отошел в самый конец коридора, к пожарной лестнице, и встал к стене. — нет, кормят здесь отвратительно, я, кажется, похудел на два кило. в поле зрения появился игорь. как странно — игорь в своей кожанке, кепи, джинсах… петя его при всем параде с самого первого дня не видел. игорь, оценив обстановку, прижал палец к губам — ш-ш-ш — и подошел ближе. петя вопросительно заломил бровь. — ну да, встаю раньше, чем в школу, но это фигня, мам, че ты… ладно, чего ты вечно переживаешь из-за такой фигни? игорь встал вплотную, грудью касаясь груди пети, вжимая его своим телом в стену. а затем игорь наклонился и принялся покрывать петину шею тихими поцелуями. от удивленного вскрика петю останавливал только взволнованный мамин голос в трубке. — нет… меня не обижают, — очень даже наоборот, судя по тому, что сейчас здесь происходит. петя сглотнул, чувствуя, как руки игоря забираются под футболку и с силой оглаживают живот и бока. — мам, ты же отлично знаешь, что… — игорь пустил в ход зубы, — что на нем это не сработает. если он принял решение, то оно будет окончательным. оставив на петиной шее последний — наверняка красный — след, игорь сдвинул ворот футболки и переключился с поцелуями на ключицы. — он обещал лишить меня наследства, не отступится же он теперь от своих собственных слов, — петя едва задерживал дыхание, чтобы не испускать томные выдохи прямо в динамик. нещадно терзающие его кожу губы прошлись вдоль плеча, пока пальцы принялись играться со швом на кромке штанов. — я просил!.. я сказал, я могу перед ним на колени встать, — не иначе как восприняв это побуждением к действию, игорь рухнул на колени, языком повторяя линию дорожки волос от пупка до паха. — мам. мама! не надо за меня просить, я сам, если совсем припрет… — игорь расстегнул пуговицу, пальцем оттянув кромку, чтобы открыть еще несколько сантиметров кожи. — я сам ему позвоню, — выдохнул петя в трубку. быстрый вжик оповестил всех присутствующих о том, что последняя линия защиты была прорвана. расправившись с ширинкой, игорь повел носом по черному белью, а затем поймал петин взгляд, глядя снизу вверх и почти плотоядно облизываясь, словно бы наконец дорвался. — все, мам, меня зовут, это важно, пока, — пробормотал петя в трубку дрожащим то ли от неловкости, то ли от возбуждения — неизвестно, от чего больше, — голосом. игорь беззвучно усмехнулся — «хороший мальчик, понятливый». телефон выпал из безвольно разжавшейся руки и погас уже где-то на полу. — ты что, блять, творишь? — прошипел петя, смахивая с головы игоря его идиотскую кепи, чтобы вцепиться пальцами в волосы. игорь промолчал, но сильнее сжал пальцы на петиных бедрах, притягивая ближе, и кончиком языка дотронулся до твердого члена под натянувшейся черной тканью боксеров. — ну раз ты не хочешь разговаривать… — петя одной рукой приспустил резинку, а другой притянул игоря за волосы поближе, — то займи свой рот чем-нибудь другим. игорь взял глубоко и сразу. он позволил пете толкнуться в горло, расслабив глотку, и сам подался вперед, когда петины бедра вильнули в обратную сторону. петя застонал в голос, когда игорь напряг корень языка, методично проводя им по стволу, и… он просыпается. гриша смотрит с соседней койки и ехидно улыбается уголком губ, будто до мельчайших деталей представляет, что пете только что снилось. петя отворачивается к стене.***
— игорь, ты заебал! ты намеки вообще понимаешь? петя закрывает за собой дверь и упирает руки в пояс. игорь откладывает ноутбук с коленей. — какие намеки? — я тебе месяца три уже, наверное, свечу зеленым, а ты, бля… — чего? — игорь, — петя проходит ближе и падает на колени (прям как игорь в давешнем сне), — выеби. — не могу, — тушуется тот. его пальцы нервно сжимаются на крае застеленной покрывалом постели. — ты хочешь сказать, ты натурал? — криво усмехается петя, на пробу ведя ладонями вверх по игоревым голеням. игорь вздрагивает. — не в этом проблема. — а в чем же? — пальцами поглаживая бедра, петя вскидывает подбородок и строит самые невинные глаза, на какие только способен. игорь старательно отворачивается. ну куда ж ты, родной, я же знаю — чувствую, что ты тоже этого хочешь. — мы с тобой даже не встречаемся, — выпаливает он на одном дыхании, и петя оторопело останавливается на полпути к ширинке на его джинсах. немая сцена длится секунд пятнадцать, затем игорь продолжает: — и у нас даже ни одного свидания не было. отец всегда говорил, что склонять девушку… — партнера, — помогает петя. — партнера к сексу просто так нельзя, это грубо и невоспитанно. — и в этом все дело? — а в чем еще? — я-то подумал, у тебя какие-то терки с собственной ориентацией или, может, я тебе недостаточно нравлюсь для того, чтобы ну… действовать. — недостаточно нравишься? петь, я никому не разрешаю свой байк трогать. напомнить тебе, сколько раз ты уже с него грохнулся, потому что я давал тебе прокатиться самому? — мне еще раз сказать спасибо или сразу приступить к хвалебным гимнам твоему великодушию? игорь берет его лицо в ладони. это, решает для себя петя, сразу же замлев от тепла, самый действенный метод затыкания. — знаешь, сколько раз я хотел тебя поцеловать? — фколько? — не перебивай, — фыркает игорь со смешком. — хотел, но каждый раз говорил себе, что это неправильно, что сначала я должен сказать тебе, спросить разрешения… — игорь, я намеками бросался направо и налево, думал, когда же до тебя дойдет. и не дошло ведь, самому пришлось всю работу делать! — ну да, — игорь отводит взгляд, разжимая руки. — с намеками у меня напряженка. — погодь-погодь, ты сказал, свиданий не было. а тот раз, когда мы были в кино? ты подумал, я просто так взял билеты на последний ряд? — там обзор лучше, а у тебя наследственная дальнозоркость, сам говорил! — оправдывается игорь, нервно дергая коленом. петя ставит туда свой локоть и кладет щеку на ладонь. — ага, а в клуб я тебя тоже повел выпить чисто по-дружески? — ну откуда я знаю, как ты там развлекаешься в свое свободное время? — отлично знаешь, я последние три месяца каждый день за тобой таскаюсь. как игуана ядовитая, блин. — какая игуана? — которая травит хозяина любимого, а потом с преданным видом ждет, пока он ласты склеит. — опять паста с пикабу? — с улыбкой спрашивает игорь. петя фыркает. — бля, завали, не об этом щас. я тут вообще-то мечту исполняю — на коленях стою перед твоей ширинкой. а ты мне зубы заговариваешь. — а что, давно хотел побывать в этом положении? — ухмыляется игорь. — да с первой недели нашего знакомства на тебя дрочил и думал, как же к тебе, дураку непробиваемому, подбираться, да еще так, чтобы твоя хрупкая гетеросексуальность не заставила тебя прятаться от меня по всей академии. или, еще лучше, съебаться на своем мотике обратно в питер. — основательно ты тактику строишь, такое надо поощрять. — и как же ты собираешься меня поощрять? — есть одна идейка. — расскажешь? — петя призывно проводит языком по губам. игорь неотрывно следит. — покажу наглядно, — наконец произносит он и наклоняется к пете, ловя его губы. петя довольно стонет в поцелуй. ну наконец-то.***
петя перегибается через край кровати и достает из кармана штанов телефон. — это еще зачем? — недоумевает игорь. — замучу щас селфи для привата в инстаграме, — отвечает петя, открывая камеру, и быстро щелкает. на снимке — совершенно заебанный, уставший в хорошем смысле петя с широченной улыбкой на губах — он так не улыбался с самого детства; и игорь, глядящий на него с такой щемящей теплотой в глазах, что петя тут же выключает телефон, не в силах справиться с удушающим напором чувств в груди. их слишком много, их, кажется, никогда не было так много. — жаров скоро придет, — говорит игорь в повисшую расслабленную тишину. — а где он? — да с собакой своей возится. — ну, ты тоже сейчас возишься со своего рода псиной, — фыркает петя, переворачиваясь и утыкаясь игорю в плечо. тот беззвучно смеется — петя ладонью чувствует сокращения его грудной клетки. — че делать будем? — а поехали кататься? — петя вскидывает голову, чтобы посмотреть игорю в лицо. — куда? — да просто так, по москве. — тебе так мотоцикл нравится? — нет, ты. игорь ощутимо захлебывается воздухом. петя, довольно ухмыляясь, встает и начинает одеваться, и он следует его примеру. — сигаретку после секса? — предлагает петя, как только они выходят через проходку на улицу. игорь застывает и с глупейшей улыбкой смотрит на него. — хочу тебя поцеловать. — ну что уж тут, целуй, пока никто не видит. игорь повинуется. черную ямаху красть никто и не думает, а петя последние недели все ловит себя на том, что волнуется — вдруг что случится. слышал он об угонах дорогущих тачек с самыми навороченными сигнализациями. но игорев байк никого, похоже, не интересует. оно и к лучшему. игорь отстегивает шлем и отдает его пете, сам забираясь на сиденье и заводя мотор. — поехали… да куда глаза глядят. игорь с готовностью кивает, и петя, подойдя ближе, включает музыку на колонке, а затем садится назад, обнимая игоря руками. — гони давай. зажгу на кухне свет из века сундука где крылья много лет искали седока достану разомну пристрою на спине и запущу весну и облака во мне и облака во мне.