Олег, фу, нельзя

Олег напряженно косится на таксиста и сжимает в руке смартфон. Взгляд незамутненный даже после выпивки. Ясный такой, говорящий за своего хозяина. «Только скажи или сделай, ублюдок, что-нибудь не то, и ты вылетишь из машины». Олегу адски некомфортно от того, что за рулём не он, но рисковать безопасностью себя и Грома, развалившегося кое-как на заднем сидении, ещё больше, чем сейчас, он не хочет, да и не может. Не может себе позволить, если быть точным. Таксист понятливый, по всей видимости, потому что молчит, вперившись взглядом в дорогу и сжимая до побеления костяшек в руках баранку. Волков заглядывает в зеркало заднего вида. Игорь сидит, криво пристегнувшись, откинув голову на подголовник. В оранжевом свете фонарей, проникающем через стекла автомобиля, шея, не скрытая воротом кипенно-белой рубашки, слегка поблескивает от выступившей испарины. Резаными, резкими линиями обозначается кадык, который мерно двигается от каждого глотательного движения. У Волкова от этой картины в ушах звенит, да так сильно, что на несколько секунд, к своему удивлению, он перестает слышать шум ветра, резкие звуки от редких машин проезжающих по встречной. Игорь красивый. Конечно, Олег это знал и видел и до сего момента, но почему-то именно сейчас, когда в машине есть кто-то посторонний, когда есть риск не успеть до развода мостов, когда в висках кровь стучит набатом, осознание этого факта ударяет с новой силой. Олег скользит взглядом по шее, по четко очерченному углу челюсти, ровному носу и приоткрытым тонким губам. На нижней слегка кровоточит новая ссадина и мозг прошивает идея зализать. Зацеловать, чтобы зажило быстрее, даже несмотря на то, что на Игоре всё и так заживает, как на собаке. Пальцы сами тянутся к телефону. Олег снимает его с блокировки и открывает переписку с Игорем. Смотрит в экран, перечитывая последние сообщения. «Домой надо че-нить?» «Никак нет.» «Заберешь? Не хочу в бобике болтаться.» «Так точно.» «Спасибо, Волче, люблю.» — Ой, это ва-ащ дэ-эвущка? — Олег только после этой реплики понял, что машина встала на светофоре недалеко от Кунсткамеры. Благо, что реакция у Олега чисто наемническая — экран блокируется и темнеет моментально. Водитель понимает, что сказал что-то не то и залез не туда, только в тот момент, когда Волков на него смотрит. Ощерившись, хмурясь и презрительно щуря красивые глаза. — Во-первых, зеленый, дядь, во-вторых, язык держи за зубами, а иначе и работы, и его лишишься. Ясно выражаюсь? — повторять дважды он не будет. На второй раз просто остановит машину и выкинет водителя за шкирку прямо на проезжую часть Университетской набережной. — Олег, фу, нельзя, — Игорь сзади хрипло смеется и сверкает глазами, переглядывается с Волковым через зеркало заднего вида. Одними губами шепчет «Хороший мальчик», когда Олег сжимает в тонкую линию губы, предупредительно хмурясь. Плечом поводит, словно сбрасывая с него тяжелую широкую ладонь полицейского, которая ощущается фантомно, и складывает руки в замок на коленях, едва не скрипя зубами. Игорю хочется одновременно и врезать хорошенько за такое поведение, и отсосать прямо здесь и сейчас. Последовательность действий произвольная. У Волкова свербит под ребрами и горло сковывает, когда он снова отводит взгляд от панорамы города на Грома. Экран телефона в очередной раз загорается. Длинные смуглые пальцы бегают по дисплею. «Гром, что за ребячество?» Палец несколько секунд задерживается над кнопкой «Отправить», но все же жмет на неё. Во внутреннем кармане пиджака Игоря вибрирует телефон. Олег смотрит, наблюдает исподлобья зверем, склонив голову слегка набок. Движения у полицейского обычно резкие, грубоватые, быстрые, но сейчас он пьян. При чем пьян порядочно. Двигается он плавно, медленно, почти вальяжно и как будто бы вдумчивее, видимо, понимая, что прямо перед ним сидит Волков, которому в случае чего и стояк-то прикрыть нечем — пиджак на плечах Игоря. Рисуется, хотя ему это несвойственно от слова «совсем». Паскуда. Знает, что делает. Умело пользуется и играет на нужных струнах. Следак он всегда следак — читает людей практически как открытые книги, хотя сам поначалу казался Олегу, дай бог, тетрадью двенадцати листов в клетку, но нет. Гром экземпляр тот еще. Редкий. Таких поискать надо. От мыслей Волкова отвлекает уведомление. «Не нравится?» Хриплая усмешка прозвучала громче нужного. Водитель испуганно покосился и вжался в кресло. «Я тебе в лоб задал вопрос без какого-либо подтекста. Отвечай. Приказ.» — А… — с заднего сидения слышится хриплый низкий голос. Твою мать-твою мать-твою мать, — Олег Давидович, в каком звании состоите, напомните. Запамятовал, знаете, — Волков чувствует, как Игорь подается вперед и опирается руками на спинку его сиденья, кое-как цепляется цепкими пальцами в бесчисленных царапинах за расправленные плечи и тянет назад, впечатывает в кресло. Дернуться хочется, а не получается. Олег шумно сглатывает и облизывает пересохшие губы, переводя взгляд на пейзаж за окном — проезжают по Невскому. Еще минут пять. — Капитан службы специальных операций вооруженных сил Российской Федерации, товарищ майор. Игорь победно хмыкает, взглядом упираясь в темный затылок и с трудом сдерживая желание укусить за загривок, чтобы больше так нос не задирал и не важничал, чтобы уже наконец, черт возьми, прекратил держать лицо. Экран старенькой нокии светится тусклым зеленым светом, кнопки с глухим звуком Игорь вжимает в корпус телефона, набирая сообщение. «Со старшими по званию так не разговаривают.» «Прощения вымаливать не буду.» «Ты так в этом уверен, что аж радостно.» Волков скрипит зубами. Это практически слышно и видно — если присмотреться в зеркало заднего вида, можно заметить, как ходят ходуном желваки. Олег просто так это не оставит. Не в его правилах. Не умеет иначе, потому что любое неподчинение и любая попытка верховодить им воспринимаются в штыки. Напряжение неясного характера, повисшее в машине, можно уже резать ножом, как масло. Ситуацию спасает только то, что автомобиль останавливается перед воротами на Галерной. Приехали. Ветер холодный, противный, а на улице такая премерзкая слякоть и хмарь, что хочется завернуться в пальто или поскорее зайти уже в хоть какое-то помещение. Ворота громко, звучно скрипят, тяжело открываясь. Дальше — через небольшой дворик нырнуть в арку. Фонари, которые должны, вообще-то, реагировать на движения или звуки, не работают и темно настолько, что не видно практически ничего. Даже Игоря, который, слегка шатаясь, идет впереди. Его скорее слышно. Шаги у Грома и без того тяжелые, а сейчас они еще и шаркающие. Бренчат ключи, когда они вдвоем оказываются под сводами второй арки. Олег замедляет шаг. Игорь остановился посреди арки, копаясь в телефоне. Волков становится молча рядом, убрав руки в карманы брюк и ждет, потому что работа у Игоря такая, что могут сорвать в участок даже сейчас, когда Гром ну совсем не в кондиции. Олег ждёт, отрываясь на телефон. Теряет бдительность. А зря. Лопатки саднит от несоразмерно сильного толчка к стене. Через рубашку чувствуется холод изразцовой плитки, а запястьями двинуть оказывается внезапно тяжело, даже невозможно. Игорь своей стальной хваткой удерживает крепко, получше наручников. — Гром, твою же мать, — от полицейского жаром пышет, как от печки, из-за чего на шее моментально выступает липкая испарина. Волков дергает руками, всем телом подается куда-то в сторону, стараясь до последнего цепляться за тот мнимый контроль, который он так нелепо, уткнувшись в телефон, потерял. У Игоря пьяный туман в голове, но одно он понимает точно — Волкова, такого железного, закованного в черное, построившего вокруг себя не одну крепостную стену и засевшего в глухую оборону, хочется. До судорог, до звездочек на обратной стороне век, до гадкого, низменного, животного чувства в груди. — Не пизди мне, что ты не хочешь, я блять тебя как открытую книгу читаю, Волков, и ты это прекрасно знаешь, — Гром жарко шепчет на ухо и языком широко проходится по шее, собирая выступившие капельки пота на смуглой, бархатистой коже. Олег шипит кошкой и выгибается в руках, пытаясь двинуть коленом по чужому, чтобы сбить с толку. Так просто позиции он не сдаст. Умрет, сгорит со стыда, вмажет, но не сдаст. — А ты так и скажи, что не трахался уже… сколько? Две недели? Нахера из себя воина-завоевателя строишь, Гром? — А ты не устал? — Игорь хмыкает прямо на ухо, одной ладонью слегка сжимает чужое горло, придушивая, и шепчет, почти касаясь кромки уха губами и языком. Олег пусть и привычно сдержанный, но все еще пьяный, и то, сколько эта сдержанность продлится, в какой момент сорвет тормоза, знает один только бог, и пока что имя этому богу Игорь Константинович Гром. Игорь знает настоящий предел Олега. Игорь прекрасно осведомлен о том, как надавить, за какую струну дернуть и с какой силой, чтобы Волков поддался, надломился, но не сломался окончательно. Игорь знает и пользуется. Волков знает, что знает Игорь, и потому не поддается. — Не устал, а? Не заколебался ломать комедию? — Игорь заглядывает в глаза напротив и щурится. Он видит его насквозь. Он видит всё то черное, липкое и дрянное, что плещется у Олега внутри. Иной раз, стоя рядом с Волковым, он буквально ощущал своей шкурой то, чего глазами увидеть невозможно. Внешне невозмутимый Волков в такие моменты походил на зверя, замершего в тотальном напряжении перед прыжком, когда каждая мышца напряжена до предела. Он такой даже сейчас, вот в эту самую секунду, когда прижат к стенке без шанса на отступление. — В молчанку со мной играть ты не будешь, Олег. А даже если и будешь, я ж из тебя всё равно вытяну ответ клещами. Или выбью твоей же, родной мой, портупеей, — у Олега предательски подкашиваются коленки и он даже радуется тому, что есть опора в виде стены и тело Игоря, к ней прижимающее. Изо рта вырываются хрипы, потому что на слова нет ни сил, ни воздуха в легких. Его давным давно выбил Гром. — Давай… — Игорь ослабляет давление на горло, позволяя сказать, — Хотя бы, блять, не здесь. Тут грязно и ссут бомжи, — Волков морщится и глотает воздух, как выброшенная на берег рыба, цепляясь пальцами за чужую ладонь. — Давай не здесь. Сам пойдешь, или тебя за шкирку взять, как плохого мальчика, а, Волков? Ты сегодня себя отвратительно вел с таксистом, в курсе? Разве так ведут себя люди из высшего общества? Это мне еще позволительно, я мент, а ты-то… Ай-ай-ай, Олежа, — Гром, несмотря на собственное опьянение, под аккомпанемент собственного монолога о проступках Олега, сжимает в кулак ткань рубашки на спине и, подталкивая, ведет вперед, понукает открыть дверь и поскорее взобраться по лестнице на нужный этаж. Хотя спешка им сейчас однозначно ни к чему, впереди в их распоряжении всё равно почти что целая ночь, квартира, прекрасный вид из огромного панорамного окна почти во всю стену и старый скрипучий диван.