Соль наших морей

***

И может быть, мы всё такие же сумасшедшие, как два года назад, нырнувшие в омут, из которого нелегко всплывать на поверхность, а то и рискнёшь навсегда утонуть, остаться? Как ни пытайся в прошлом тебя оставить, но ты в каждом рассветном луче на подушке, каждом бокале вина, высоких каблуках и признаниях с сицилийским акцентом. У прошлого вкус оливок и цвет алой губной помады; у него запах пионов и шорох сухоцветов. У каждого из нас своё море внутри, своё солнце, и так вышло, что они не смогли сосуществовать вместе. Здесь нет ничьей вины, мы нахлынули друг на друга, как волны на скалы Мессины, и разошлись так же ярко, так же спешно. Только осталась внутри горечь апельсиновой корки, наспех содранной с сердца, и в доме стало подозрительно тихо — были бы стены по-японски бумажные, так совсем бы не шевелились. И нет, мы уже не юны, чтобы страдать долго и громко, но из души на бумагу сама собой льётся строка «Quello che mi manca di te…», а внутри расцветают пионы. Это — бунт против логики, отголоски былого чувства. Осознание того, что мы ещё не раз столкнёмся, будем говорить друг о друге с теплом, но без прежней страсти. Я кладу лепесток к лепестку в плетёную коробочку, тактично оставляя некрасивую сторону болезни за кадром. Tossa floreale, вещь столь же прекрасная, сколь и убийственная: обоюдоострый клинок, скованный из цветов. Мы справляемся лучше, чем кажется. Пишем песни, встречаем людей, непохожих на нас обоих. Гаэтано говорит, что в новых клипах красной нитью сквозит моё одиночество. Мне почти сорок, и я учусь создавать свой собственный шум. Кашель глушится десятками препаратов: я выхожу на сцену Аристона. Ты здесь вместе со мной, пусть и далека в то же время. Дистанция сдерживает нас обоих, всё, что мы себе позволяем при встрече — вежливый кивок и прибой в зрачках: я сожалею, прости меня. Ты поёшь о том, как важно оставаться самим собой, и мятежная душа распахивается с полуслова, не флаг, но ветер. Я пою о том, как важно разрушать барьер — и не в силах преодолеть тот, что мы возвели сообща. Только те, кто работает со мной, знают о tossa floreale. Только я, знающий все оттенки твоего голоса, слышу неестественную хрипотцу, будто бутоны и стебли скребут изнутри грудную клетку, молят: выпусти!.. Ты в эхе под сводами знаменитого театра, в трелях оркестра, в улыбке Франчески Микьелин и хриплом голосе Марии Антуанетты. Ты всё ещё внутри меня, и ты тоже скучаешь, Quello che оказалась пророческой нам на беду… Но мы взрослые люди, больше не сумасшедшие, и соль наших морей исцелит любые раны. Страшный год принесёт с собой новую болезнь, но подлатает душу: в мае доктор с удивлением скажет, что нет больше внутри пионов, исчезли, как рукой сняло. Пропадут анемоны в твоих лёгких, перецветут остатки любви. Ты выйдешь на балкон, раскинешь руки, выбросив лепестки — они закружатся пурпурными бликами в воздухе, украсят собой мостовую, знаменуя конец страданий и начало новой главы, бескровный белый лист. И спустя много-много месяцев мы встретимся снова в Милане, как старые добрые друзья. Ты принесёшь зачем-то гитару, а я — бутылку хорошего красного, и мы засмеёмся, обсуждая Японию, твою новую книгу и эфемерный шёпот залива Катания на закате… Но и сейчас, и тогда я буду знать точно: твоё сердце не лжёт.