Мадонна Литта и кладбищенские цветы

– А квитанции за свет ещё не приносили? Небольшая площадка у магазина, три бабули с квасом-картошкой и он с четырьмя картонными коробками, полными искусственных цветов. – Я видела её… Обещала завтра разнести. Он вспоминает, как во время прошлого визита в Чернолес разносил почту в том же районе. Кроме писем и квитанций были ещё деньги, которые он раскладывал на столе в почтовом отделении, как карточную колоду, а потом шёл с этими пособиями к таким же старушкам, как те, что сидят с ним сейчас у магазина. Сердце всегда замирает, когда одна дверь, уже захлопнулась, за спиной, а он никак не может найти ручку следующей и стоит в темноте между ними. Пособия для десяти старух в сумке на поясе. Темнота. И этот закуток между дверьми что-то напоминает… А потом он будто сжигает деревянную крышку, прорастает сквозь землю и оказывается в подъезде с битыми стёклами, облупившейся штукатуркой и проржавевшими почтовыми ящиками. В этом доме очень высокие ступени, пока заберёшься на четвёртый этаж, ноги болят так, будто ты уже на восьмом. Там его всегда встречает женщина, которая не похожа на других старух. Она почти не седая, и у неё тёмные кудрявые волосы до плеч, прямая спина и манеры аристократки. Таких в Чернолесе он не видел больше. И в её квартире ему почему-то нравилось. Он любил разглядывать репродукции на стенах, переводить дух в промятом кресле перед столом в центре комнаты, пересчитывая в очередной раз её пособие, чувствовать запах старых книг. Мелочь она никогда у него не брала. Оставляла как бы "на чай". На столовский чай ему и хватало. – А слышала, у Марии нашей сын погиб? – бабушка, торгующая квасом, делится новостями с соседкой. – Слышала. Несчастье какое! Молодой совсем. Слегка за тридцать. Но неужели вот так насмерть? Яма в гараже метра два – не больше. Не может быть, чтобы так упал и умер. – Может, ещё как может. Думаешь долго позвоночник сломать, падая с такой высоты? Глаза у него блестят, и, кажется, что сейчас они цвета его искусственных ирисов, которые он сжимает в руке. Странная здесь традиция, ставить по весне на могилы родственников искусственные цветы. Их, кстати, сейчас хорошо берут. И бабушки с квасом не знают, кому позавидовать: ему и его успешной торговле или покупателям, которые могут позволить купить для своих покойников букетики подороже. Старушки стали осторожно заговаривать с ним только спустя несколько дней с тех пор, как он впервые появился с коробками и букетами возле магазина. Что было скрывать? И он рассказал о приютившей его женщине, которая пообещала ему еду и ночлег за помощь в продаже цветов. – А мы думали это мать твоя. Удивлялись ещё, что ты совсем на неё не похож… Она вон какая красивая. Он улыбается одними губами, стараясь быть обходительным как с покупателями, так и с соседкам. Хозяйка цветов иногда приходит постоять за него, давая возможность погреться на перерыве. – Нет, не умеет она торговать, – объявляли бабушки, когда он возвращался. – Скажет цену, а ни показать, ни предложить не может. Ты лучше справляешься. Да не так уж это было и сложно. Встать утром, отвезти на скрипучей тележке сумку и несколько картонных коробок к магазину. Просидеть там целый день, кутаясь в старую куртку, которая была велика ему на десять размеров. Жмуриться от солнца, заставляющего лицо постепенно краснеть. Следить за лёгкими коробками, которые постоянно поднимал и переворачивал ветер. А вечером разбирать то, что осталось. Подклеивать бутоны едким клеем, смывавшимся с пальцев только вместе с кожей. Отрезать проволочные ножки, которым не хватало цветка. – Почём лилии? – За сто отдам… – он кусает покрасневшие обветренные губы и про себя думает: хоть за сколько-нибудь взяли бы. До того они страшные! Белые ещё ничего, только помятые сильно. Но зелёные… Зачем только сделали такое уродство? Вечером они разбирали цветы вместе с хозяйкой: – Как ты их вообще продал? Ужасные же… Он смотрит на репродукцию Мадонны Литты на стене и пожимает плечами.