Страдания и стремления Сальваторе Моро

Моро страдал; от равнодушия Донны, от того, что Матерь Миранда не звала его к себе, от того, что его последний эксперимент провалился: подопытный умер, едва Каду оказался в его теле — организм отторг паразита, который и сам погиб в неблагоприятной для него среде. Подопытных больше не осталось, а трупы и пришедших в негодность Каду необходимо было убрать, но Сальваторе был так расстроен, что ушел из лаборатории, бросив там тела; его тошнило на ходу, Моро изрыгал склизкую желчь, которая шипела и пузырилась на полу, исходя смрадным паром; разбуженный Каду ворочался где-то на подкорке головного мозга, но не рвался наружу, однако Сальваторе знал, что паразит мог пробудиться в любой момент, поэтому спешил. Цепляясь искаженными пальцами с распухшими, как при подагре, суставами за перила, он неуклюже ковылял по расшатанным ступеням, и слабые легкие выдыхались, качая кислород, Моро начал задыхаться уже на середине лестницы. Перед глазами потемнело, словно под веки ему забился ил, внутренности свело болезненной судорогой, и Сальваторе согнулся пополам, когда в горло ему толкнулся скользкий ком. Тонкий усик выпростался из-под ворота его балахона, пахнущего спиртом, формалином, гнилыми водорослями и прокисшей едой, Моро забился на ступенях, чувствуя, как все его тело распирает и растягивает. — Не-ет, — провыл он, булькая стоящей в глотке слизью, — нет, не-ет, ты не можешь, не смеешь… Я т-твой хозяин, я приказываю т-тебе… Голова взорвалась болью, кости затрещали, кожа натянулась, вздуваясь пузырями, полными зеленоватого гноя, однако Сальваторе приподнялся на руках, сопротивляясь, бросая вызов паразиту. Он же главный, Матерь Миранда пожаловала Моро Каду, а не наоборот, значит, его должны слушаться! Ему обязаны подчиняться, потому что Сальваторе лорд, хозяин озера и владелец мельницы! Ему принадлежала четверть деревни, эксперименты Моро помогли лучше понять природу паразитов и метаморфозу организмов при инъекциях волчьей крови, он так старался, собирая водяные лилии для Донны, но она все равно, все равно не смогла его полюбить. Почему?! В сериалах женщинам всегда нравилось, когда им дарили цветы, а Донна ни разу не приняла его букет, оставляла цветы лежать там, где Моро их оставил, и они медленно гибли, увядая, засыхая, сгнивая, прямо как нежные чувства в сердце Сальваторе. Донна оказалась такой черствой и неблагодарной, хотя Моро думал, что он немножко, самую малость ей приятен. Энджи ведь нравилось иногда с ним играть, было даже весело, особенно когда кукла не обзывала Моро и не пыталась драться; если бы сама Донна хоть немного времени провела с Сальваторе, она бы поняла, как рядом с ним хорошо; Донне стало бы стыдно за то, что она не принимала подарки Моро, что отталкивала его и не выходила из дома, когда Сальваторе приходил к ее дому. Да, он мог бы донести до леди Беневиенто, как она ошибалась на счет Моро, однако Донна, злая, противная, жестокая Донна не дала ему такой возможности, чем немилосердно разбила сердце Сальваторе. Не могло быть, чтобы все женщины оказались такими; или все из-за того, как Моро выглядел? Нет, это исключено; таким Сальваторе сделал Каду, подарок Матери Миранды, а значит, это было правильным, а Донна — глупая, если этого не понимала. — Она д-должна понять, должна понять… — бормотал Моро, корчась на ступенях; паразит вырывался щупальцами из его тела, но больше не пытался менять Сальваторе, и он застонал от облегчения. Пошатываясь, Моро поднялся, цепляясь трясущимися пальцами за перила; ноги слушались плохо, но он все же заставил себя подниматься по ступеням, скрипящим и проседавшим под его весом. — Д-дон-на… почему?.. — прохныкал Моро, шмыгая носом. — П-почему?!.. Н-неб-благодарная… это из-за Энд-джи? Я т-тебе не н-нужен п-потому, что у тебя есть Энд-джи?.. У них у всех кто-то был: у Альсины были ее дочери, у Карла были его солдаты, почти игрушечные, только которые умели по-настоящему стрелять и маршировать, а у леди Беневиенто была Энджи, которая, кажется, была ей дороже самой Миранды. Сальваторе затрясло от негодования; он сплюнул желчь на пол, зло передергивая сутулыми плечами. Какая-то кукла — и ценнее всей его заботы?! Разве Энджи могла собирать букеты для Донны? Или искать для нее красивые камешки и жемчуг на дне реки? Нет, такое умел делать только Моро и… и какой-нибудь другой мужчина, которому тоже хотелось порадовать Донну. Значит, так все обстояло на самом деле? Леди Беневиенто, даме сердца Сальваторе, в которой было поровну солнца и луны, нравился кто-то, кто не Моро? И поэтому она отталкивала речного лорда? Оскалив редкие пеньки гнилых зубов, Сальваторе заревел, потрясая в воздухе кулаками; он рухнул на колени, колотя руками по полу, и окружающие его ферментные стены ходили ходуном от ярости своего создателя. — П-плохая Д-донна… Я думал, ч-что ты… а т-ты такая же, как и другие! — икнул Моро, капая слюной себе на грудь; стены истекали мутной зеленоватой жижей, потолок прорастал склизкими сталактитами, и отростки Каду извивались под плащом Сальваторе, переплетаясь стаей угрей. Раз все так, то он не будет больше любить Донну. Она не заслуживала его! Однако Моро не будет страдать по этой коварной соблазнительнице, которая сначала заставила себя полюбить, а потом оттолкнула! Нет, Сальваторе умный, он пойдет на хитрость — полюбит другую, чтобы леди Беневиенто, увидев, как Моро счастлив с девушкой, поняла, что потеряла. Но Сальваторе к ней больше не вернется, ни за что. Слишком больно, слишком сильна обида, чтобы вот так просто позабыть, как жестоко Донна с ним поступила. Как только удалось выровнять дыхание и унять рвущую грудь икоту, Моро встал; пол под его ногами качался палубой корабля в шторм; Сальваторе поплелся в свою сокровищницу, где хранил красивые и редкие безделушки, которые удавалось найти в реке или в окрестностях мельницы: следовало найти подарок для барышни, что-нибудь яркое и блестящее; девушки же любят блестящее? Еще следовало определить, кого же речной лорд одарит своим вниманием? Простолюдинок, жительниц деревни, Сальваторе отмел сразу: большинство из них годились только для того, чтобы отдать их тела Каду, да и мог ли Моро, избранный сын Миранды, назвать своей невестой крестьянку? И Донна не станет его ревновать к деревенской девушке; нет, к выбору избранницы следовало подойти тщательнее. Ухаживать за Альсиной Сальваторе боялся: леди Димитреску мало с кем была ласкова, а на Моро смотрела как на грязь, а вот ее дочери… Милые девочки, красивые славные девочки; одна из них, пожалуй, могла бы составить достойную пару Сальваторе Моро. Плохо только, что они мухи; мухи в воде не живут, но Моро обязательно что-нибудь придумает. Он прикрыл глаза, вспоминая девушек, любимых дочерей леди Димитреску: светловолосую Бэлу, рыжую, веселую Даниэлу, Кассандру… кандидатуру Кассандры Сальваторе отмел сразу: у Кассандры были черные волосы, а другая женщина с черными волосами очень обидела Моро, поэтому он счел Кассандру не подходящей. Даниэла… Она самая младшая из сестер; Сальваторе не был уверен, что ему нужна такая юная, а вот Бэла… блондинка с волосами цвета спелой пшеницы не прятала лица, говорила и смеялась сама, не прячась за куклой, и носила платье, тоже черное, но с глубоким вырезом, в котором виднелась ее грудь. Высокая, сладкая, полная девичья грудь, которую Моро сможет трогать и даже… даже целовать, потому что если мужчина и женщина любят друг друга, они позволяют к себе прикасаться и ласкать. От внезапно пробудившегося возбуждения Сальваторе задышал чаще, чавкая от скопившейся во рту слюны; за Донной Беневиенто он ухаживал долго, упорно, безмолвно снося ее холодность, однако с Бэлой такого не потерпит. Девушка молода, при Альсине жила вольно и праздно, но Моро научит ведьму вести себя прилично, чтобы она смогла стать леди Моро. Даже не родная дочь леди Димитреску, а станет суженой речного лорда. Это ли не честь? В подарок светловолосой ведьме Сальваторе выбрал часы на цепочке с треснувшим циферблатом; они давно не шли, механизм погубили сырость и ржавчина, однако часы были красивыми, похожими на луну на веревочке, и Моро был уверен, что они понравятся Бэле. Конечно, для начала следовало поговорить с ее матушкой, но… Сальваторе боялся. Вдруг Альсина за них не порадуется? Нет, лучше сначала объясниться с Бэлой, дать ей понять, что Моро настроен серьезно, а уж потом… как-нибудь… когда-нибудь… поговорить и с леди Димитреску, желательно в присутствии Матери Миранды. При маме Альсина ничего ему не сделает, разве что немного покричит. Дороги до замка Сальваторе даже не заметил, мечтая о молодом свежем теле Бэлы; его мысли о Донне были далеко не такими низменными, думать о леди Беневиенто в плотском смысле было как-то грубо и стыдно, а вот звонкая, смешливая Бэла вызывала совсем иные чувства и эмоции. Это же… это же не Донна! И Моро не мог относиться к ведьме с тем же трепетом, какой питал к кукольных дел мастерице. Бэла же была совсем другой, а Сальваторе был сильнее, стоял ближе к Матери Миранды, а, значит, был главным. Бэле придется быть с ним послушной, совсем не такой несносной, какими были негодницы Донна и Энджи. Моро облизнул в предвкушении губы, глупо улыбаясь своим фантазиям; он воображал, как будет плакать леди Беневиенто, осознавшая свою ошибку, как будет умолять Сальваторе о прощении и признаваться в любви, однако Моро будет суровым и непоколебимым, он не сдастся, потому что Донне должно быть так же больно, как было и ему. Назло Беневиенто, Сальваторе полюбит Бэлу, потому что заслуживал быть любимым, заслуживал семьи, ласки, заботы и тепла, и если мама была все время слишком занята, то для Моро все сделает Бэла Димитреску. А если откажется… он ее убедит, уговорит. Или заставит. Потому что Сальваторе лорд деревни, а Бэла — только результат удачного эксперимента. Все матери хотели, чтобы их дети были счастливы; если Матерь Миранда действительно желала счастья Моро, то она заступится за него перед Альсиной и не позволит отобрать Бэлу. Возможно, Сальваторе слишком забегал вперед, но он уже считал белокурую ведьму своей. Что ему какая-то леди Димитреску? Крайне воодушевленный, распаленный собственными убеждениями, чувствуя себя совершенно отважным и неустрашимым, Моро ковылял к дверям замка, не допуская сомнений, что ему мог встретиться кто-то, помимо Бэлы. Ведьма должна была его ждать, как принцесса в башне, и обязательно поцеловать, ведь Сальваторе пришел именно к ней, выбрал Бэлу, хотя мог предпочесть и не менее прелестную Даниэлу. Но только не Кассандру, нет; и не Альсину, слишком… слишком норовистую для дамы. Женщина должна слушаться своего мужа, а леди Димитреску не слушала Моро даже будучи его сестрой. Но с Бэлой все будет совсем по-другому. Должно быть! Сальваторе хотел, чтобы хотя бы сейчас все сложилось хорошо! Не может быть, чтобы речному лорду и на этот раз отказали в счастье. Он хотел постучать, однако почти в то же мгновение передумал; Моро же не просто гость, значит, мог свободно войти в дом леди Димитреску. Они семья, значит, Альсину обрадует его визит; Сальваторе захихикал, восторгаясь собственной смелости, но стоило ему переступить порог, как он съежился, втягивая голову в плечи, затрясся, чувствуя, как в желудке закипала желчь. Под немигающим, как у хищника, горящим взглядом леди Димитреску, облаченной в шелковый, почти прозрачный халат с перьями на рукавах, вдоль ворота и на подоле, Моро растерял всю решительность и храбрость, как всегда с ним и бывало в присутствии остальных лордов. В одиночестве Сальваторе легко было быть мужественным, резким, не терпящим возражений, а рядом с Альсиной или Карлом, которые смотрели на речного лорда с насмешкой и презрением, он терялся, мямлил и нервничал, вместе с ним беспокоился и Каду, и вдвоем они делали только хуже. Моро попятился, не отрывая взгляда от леди Димитреску, которая, запахнув халат, шагнула к незваному гостю; стук каблука по паркетному полу прозвучал громче пушечного залпа. — Что тебе нужно? — спросила Альсина, не потрудившись поздороваться; ее губы изогнулись в нехорошей усмешке. — Не зря же ты проделал столь длинный путь от своего болота до моего дома. — Я-я… м-не… — выдавил Моро, чувствуя стеснение в горле, — я хот-тел… хоч-чу… — Ты хочешь? — картинно изумилась леди Димитреску. — Что за вздор? Что ты можешь от меня хотеть? И с чего решил, что я могу тебе что-то дать? — Потому что я лорд! Так сказала мама, а маму все должны с-слушаться! — Я с огромным почтением и уважением отношусь к распоряжением Матери Миранды, — отчеканила Альсина, шаг за шагом приближаясь к Сальваторе, которому ужасно хотелось сбежать. Они встретились слишком рано, Моро должен был увидеть Бэлу, а не ее мать. Почему леди Димитреску все испортила?! — Однако, — стальным тоном продолжала женщина, — слушать тебя я не обязана. Но лишь из легкого интереса и в счет потраченных тобой усилий я готова уделить тебе несколько минут. — Н-но… — Моро говорил с трудом, слова застревали в глотке, распухший от волнения язык еле помещался во рту. — Мне н-нужна не ты… я пришел к Бэле. — Прости, что? — Альсина наклонилась, повернувшись ухом, блестящим бриллиантовой сережкой, к Сальваторе. — Я не расслышала, изволь повторить. — Я хочу увидеть Бэлу, — речной лорд старался говорить громче, однако из груди вырвалось какое-то сиплое уханье; встречаться глазами с Альсиной он и вовсе не смел. Моро не сомневался, что леди Димитреску не одобрит их отношения со своей старшей дочерью, но не мог отступить, потому что уже пришел и принес подарок, который, возможно, Бэла так и не получит, судя по недобро приподнявшейся верхней губе леди Димитреску. — Зачем тебе понадобилась моя дочь? — голос Альсины рокотал, словно гром в разгар весенней грозы. — У вас с ней не может быть никаких общих дел. — Я… п-просто хотел повидаться, — сдался Сальваторе, униженно отворачиваясь, однако леди Димитреску продолжала сердито наступать. — С чего вдруг тебе с ней видеться? Что ты задумал, Моро? Что тебе нужно от моей Бэлы? — Я… я… н-ничего… — обреченно выдохнул Моро, попятившись; снова его отвергли, презрели, оттолкнули, пусть Бэла и не отказала ему лично, но поведение леди Димитреску убивало всякую надежду. Альсина не позволит им быть вместе; она не любила Сальваторе, поэтому не пускала его к Бэле, а Моро не мог… не мог потребовать встречи с ведьмой, ведь его все равно никто не послушает. Нечестно! Несправедливо! Они не смели так с ним обращаться! — Раз так, то тебе, я думаю, пора, — обронила леди Димитреску, отходя от по-жабьи раздувшегося речного лорда, — наверняка пиявки в твоей мусорной заводи уже очень по тебе скучают. — Н-не говори так. Не надо. Я не потерплю… — угрожающе начал Сальваторе, однако сгорбился, втягивая голову, словно черепаха, когда Альсина вновь повернулась к нему. — Ты что-то сказал? Или мне послышалось? — Ты не должна так со мной обращаться, — произнес Моро чуть громче, насупившись. — Я н-ничем н-не хуже тебя, я тоже лорд, и мама меня любит… — Ох, прошу, — женщина досадливо всплеснула руками, — избавь меня от своих излияний. Просто покинь мой дом, я не хочу тратить на тебя весь вечер. — Ты-ы… ненавижу, — прохрипел Сальваторе; Каду, заразившись его злостью, рванулся прочь из его тела, и Моро упал на живот; его тело деформировалось, менялось, конечности перекручивало и вытягивало, а сам он будто тонул в зеве чудовищной рыбы, которая ревела и колотила хвостом. Моро спрятался между исполинских челюстей под надежной защитой зазубренных зубов, плотной бородавчатой кожи и кислотной жижи, которой сочилось его тулово, и взглянул на Альсину десятками глаз Каду, ожидая увидеть ее страх, панику и ужас, но, заметив написанное на лице леди Димитреску отвращение, речной лорд дрогнул, стушевался, шлепая ластами, а когда женщина взмахнула рукой, задирая рукав своего откровенного халата, и выпустила когти, Моро ломанулся к дверям. — Нет! Не смей! Не надо! Я!.. Я все маме расскажу! — вопил он, плюясь желчью и кислотой; Сальваторе знал, на что способна Альсина, и не хотел, чтобы ему сделали больно, однако все вокруг только и делали, что обижали его, а Моро продолжал к ним тянуться, ища признания, хотя они его не заслуживали! Никто не заслуживал любви, кроме мамы, но, несмотря на свою надуманную симпатию к Бэле Димитреску, Сальваторе продолжал хранить привязанность к Донне, пусть она так гнусно с ним поступила. Но Альсина повела себя гораздо хуже. И ей следовало отомстить. Резко остановившись, Моро развернулся мордой к замку и, напрягшись всем телом, исторг фонтан кислотных выделений прямо в распахнутые двери, где виднелась рослая фигура леди Димитреску. Он хотел, чтобы Альсина закричала от боли, чтобы кислота разъела ей кожу и плоть, изуродовала лицо, испортила халат, но вместо этого кислотный дождь забарабанил по захлопнувшимся дверям, растворяя лакированное дерево, медные кольца, которые держали в пастях головы нетопырей, светильники и каменные вазоны вместе с цветами. Сальваторе разочарованно взвыл и кинулся в лес, ломая деревья и кустарники; от обиды и огорчения он даже не заметил, как раздавил случайно попавшего ему под конечности ликана, который только взвизгнул под речным лордом и остался лежать на примятой траве сломанной куклой.