целуй меня

      на стекле окна ползает муха. останавливается, трёт лапками о лапки и ползёт дальше. минхёк, упёршись локтями в дерево подоконника, смотрит на неё, а на душе тяжело-тяжело. хлопает дверь где-то в глубине квартиры и на пороге кухни спустя пару минут показывается сонный хёну.       — минхёк? всё в порядке?       парень оборачивается, слегка улыбается и выдыхает одно простое:       — да.       в день человек способен соврать тысячи раз, ли врёт в первый. за сегодня. в стотысячный за всё время, как они с соном съехались. как друзья.       — ладно.       наливает в стакан воды, подходит к другу, хлопает по плечу и уходит из комнаты. мин глубоко вздыхает и утыкается влажными глазами в сгиб руки. опять ушёл. хёну никогда не остаётся рядом с ним надолго, потому что у него нет в голове вороха ненужных мыслей, нет этой глупой влюблённости. сердце по-странному бухает в груди, усталость окутывает своим теплом и заставляет закрыть глаза тяжёлыми веками. он немного боится оставаться в одиночестве. боится увидеть в отражении стекла мягкий манекен с пелериной. которую ему на нём связал его хён. цветная пелерина, которая спасает зимой от холода.       тёплые широкие ладони хёну мягко гладят взъерошенные добела высветленные волосы, пока их хозяин пытается укутаться в одеяло поглубже. сон улыбается, лицо покрывается паутинкой морщин и складок. каждое касание мягким выстрелом погружается в чужое сердце, и глаза хёка снова слезятся. иногда он чувствует себя низкой веткой над озером, которую ветер макает в прозрачную воду. слёзы — капли, возвращающиеся по нежным лепесткам цветков и листьям обратно в ртутную гладь. минхёк хочет так же как хёну доводить чужое сердце до исступления только своими узкими длинными, совсем несуразными, кистями рук. но он так не может, поэтому откидывает одеяло, пыхтя, садится и расставляет руки в стороны. объятия сона нежные-нежные, почти что горячие. медвежьи объятия. когда твоё тело заключает в плотное кольцо совсем не аккуратно, но так по-родному с любовью. ли любит эти минуты, проведённые лицом в ткани чужой футболки на плече. сердце бухтит, качает кровь как будто на троих, а хёну всё слышит и лишь крепче сжимает чужое тонкое тело. за окном темно, рассвет только-только грязной оранжево-синей полоской проявляется внизу небосклона. хёну осторожно целует белую макушку и мотает головой, гладя носом пробор. на тонких губах расцветает совсем слабая улыбка.       — поцелуй меня, — отрывается от широкого плеча и заглядывает в старчески-добрые глаза. бегает взглядом от глаза к глазу, будто ответ есть только в одном из них, а в каком — неизвестно.       — что?..       — целуй. меня.       тонкие пальцы за шиворот футболки подтаскивают ближе к себе. в глазах — страх. хёну лишь улыбается и осторожно прикасается губами к губам. сердце разрывается, отрывается от всех сосудов и падает куда-то в живот. минхёк рвано вдыхает воздух и крепче прижимается к тёплым, почти горячим, мягким губам, открывает рот, всхлипывает и снова целует.       — целуйменяцелуйменяцелуйменя…       и его целуют. мягко-мягко, нежно-нежно. так, что слёзы просачиваются сквозь сжатые веки, каплями оседая на ресницах, а пальцы зарываются в каштановые волосы на чужой голове.       — целуй меня, пока лучи не целятся в нас, пока мы ещё что-то чувствуем, пока мы ещё здесь…       — мы здесь навсегда, милый. а чувства — до гроба.