***
— Мегуми, эй, Мегуми! Темные длинные ресницы беспрерывно опускались и поднимались, пока их обладатель пытался понять, что же перед ним происходит. Кугисаки Нобара, все такая же назойливая, казалось, звала его по имени уже некоторое время, если судить по ее нетерпеливому взгляду. Когда Мегуми моргнул ещё раз и повернул голову, чтобы осмотреться, она воскликнула: — Что ж, ты жив! Хорошо. Тоге-сан уже собирался вызвать скорую для твоей задницы. Он нахмурил брови: — Скорая? Зачем… что случилось? Прямо за его спиной раздался виноватый голос, и Мегуми обернулся со скоростью света, только чтобы оказаться перед Инумаки Тоге. — Это моя вина, Мегуми. Я думал, что ты увидишь летящий в твою голову мяч, но ты буквально застыл на добрых пять секунд. Ты в порядке? В мозгу Мегуми случилось короткое замыкание. Он оглянулся на Кугисаки в надежде, что ее лицо будет выражать тот же шок и удивление, но она выглядела совершенно нормально и спокойно, а не так, словно сейчас находится в шоке от происходящего. Он снова моргнул, а потом перевёл взгляд на беловолосого мальчика рядом с ним. Печати проклятой речи все ещё были на его щеках и языке, но проклятая техника не была активирована. — Инумаки-сэмпай… вы говорите. Две пары глаз обратились к Мегуми так, словно он только что убил премьер-министра. — Конечно говорю, — неуверенно сказал Инумаки, прежде чем начать медленно подходить к Мегуми. — Я слишком сильно ударил тебя мячом по голове? Мне очень жаль. Младший выглядел совершенно ошеломлённо. — Но что насчёт вашей проклятой техники? Как вы можете сейчас так хорошо говорить? — Какое отношение моя техника имеет ко всему этому? Ты разве не помнишь, что именно твои отцы решили проблему с дефектом речи клана Инумаки? — спросил мальчик, выглядя искренне сбитым с толку. — Эй, Юта! Панда! Вы, ребята, думаете, что у Мегуми сотрясение из-за меня? Либо Мегуми услышал все в корне неверно, либо он сошёл с ума, потому что вся ситуация в целом звучала для него совершенно абсурдно. Он никогда не знал своего отца. И почему вообще множественное число? И какое решение могло найтись для проклятой техники, такой же старой, как время? Он обернулся и увидел, что Оккоцу и Панда-сэмпай, которые, видимо, тренировались, пока другие дурачились с бейсбольными битами, начали подходить к ним. Кугисаки тоже подключилась, в ее голосе теперь определённо слышалось беспокойство. — Я позвоню тете Иери, она сможет сказать, что не так с твоей головой. А если не сможет, то Маки-сан наверняка сумеет вбить немного разума обратно. Мегуми оставалось лишь сидеть и наблюдать в молчаливом удивлении за тем, как мир, который он верил, что знал, продолжал удивлять его все больше и больше. Когда немой мальчик говорил, когда Иери Шоко — или «тётушка», как воскликнула Нобара, увидев женщину, — отвела его в лазарет, чтобы осмотреть голову. — Мне позвонить твоему папе, Мегуми-тян? Фушигуро посмотрел на неё, пытаясь разобрать смысл ее слов, понять, кем был его «папа» и почему она обращалась к нему так неформально. Он решил, что лучшим решением будет помотать головой в отрицании и сделать вид, что все нормально. По правде говоря, он не чувствовал себя больным — просто очень сбитым с толку. Когда его отпустили, он дошёл до кабинета, где проводился очень обычный урок английского. Мегуми сразу же заметил отсутствие одного конкретного розоволосого мальчика. Был лишь он и Кугисаки, да профессор, имя которого он проигнорировал, и привычные шестьдесят минут скуки, тянувшиеся дольше, чем должны были. Остаток дня пролетел неожиданно быстро. Однако объём информации, которую он получил, был слишком велик, чтобы понять и осознать за столь короткое время. Кугисаки не переставала говорить о его предполагаемых родителях, одним из которых оказался не кто иной, как Годжо-сэнсэй, который, как она сказала, сейчас был на задании, а другим — некий Гето Сугуру. Тоже учитель. И маг. Фушигуро рылся в воспоминаниях, пытаясь найти там что-то, что помогло бы ему понять, кто этот мужчина, но все было безрезультатно. К сожалению, даже встреча с мужчиной ничего не прояснила. Он совершенно ничего не знал о человеке, поприветствовавшем его дома (в который он добрался не без труда, потому что воспоминания о нем тоже отсутствовали) с доброй улыбкой. Гето Сугуру был высоким, хорошо сложенным, с длинными чёрными волосами, спадающими на плечи, и такими же тёмными серьгами. Фушигуро старался не разговаривать с ним напрямую, не зная, как точно обращаться к мужчине, и решил говорить, только когда обращались к нему. Однако в этом плане быстро нашлись изъяны, поскольку оказалось, что Гето много о чем хочет Мегуми рассказать и ждет от мальчика того же. Их разговор затянулся, а затем Гето объявил: — Мне нужно в магазин — купить пару вещей к ужину. Вернусь через полчаса. Лицо Фушигуро вспыхнуло, когда мужчина поцеловал его в лоб, прежде чем выйти и закрыть за собой дверь прямо перед лицом подростка. Как только он отошёл от шока, принялся осматривать все вокруг. Из различных улик, найденных в доме, он узнал, что Гето был давним другом Годжо-сэнсэя, теперь ставшим его мужем. Тот факт, что он никогда раньше о нем не слышал, сбивал с толку и почти оскорблял. Но это также доказывало, что его первое предположение о текущей ситуации было верным: Мегуми оказался в своего рода параллельной вселенной. Его мысли вернулись к женщине на краю улицы. Тупая боль последовала за воспоминанием и начала распространяться по всему телу. Годжо-сэнсэй был замужем за этим человеком. Оба мужчины были его отцами. Его щеки и лоб снова покраснели, когда он вспомнил прикосновение к своей коже, и Мегуми не мог не задаться вопросом о том, привычно ли ему было такое открытое выражение привязанности в этом мире. Он ждал возвращения Гето Сугуру в тишине. Когда мужчина вернулся, Фушигуро решил ему подыграть. Он не хотел разочаровывать человека, с которым делил сейчас дом, человека, который так тепло приветствовал его несколько часов назад. В добавок, он думал, что время будет течь быстрее, если он просто приспособится к ситуации и будет притворяться. Так что Мегуми помог Гето разгрузить посудомоечную машину, поболтал с ним еще немного, пока они складывали столовые приборы на место, послушал, как мужчина пел себе под нос что-то похожее на колыбельную. Он обнаружил, что впервые за столь долгое время может говорить свободно, даже не зная, как и почему именно. Что-то в этом мужчине заставляло чувствовать себя спокойно, тепло, защищенно. А Фушигуро не тосковал ни по чему другому больше. Но он забыл лишь об одном: вкусив запретный плод, Адам захотел еще. Каждое мимолетное прикосновение, проявление нежной заботы отзывалось в Мегуми болью. Почему ему показывают то, чего он никогда не сможет получить? То, о чем он втайне мечтал бесконечными ночами, пытаясь уснуть в холодной постели. Почему ему показывают человека, который, казалось, любит его, когда на самом деле никого из тех, кто когда-то разделял это чувство, не осталось? У него перехватило дыхание, когда он представил улыбку Итадори Юджи, машущего ему издалека. Рядом с ним Кугисаки Нобара что-то кричит о том, чтобы он поторопился и догнал их. Как только Мегуми моргнул, лицо Итадори уже переменилось, теперь оно было покрыто брызгами Алой крови, а Кугисаки безвольно лежала на земле у его ног. Неподвижно, неестественно, как сломанная тряпичная кукла. Огонь пролился на землю, и в воздухе раздались мучительные крики боли, до странности знакомые — мужской и женский. Куда бы он ни повернулся, Мегуми встречал только разрушение. Мальчик без руки кричал ему уходить, а затем здание позади него рухнуло. В конце дороги его ждал четырехрукий дьявол. И когда спасение вот-вот должно было прийти, зло выползло из бездны ада и задушило его, заточив в маленькую неприкасаемую коробку. Отдаленный голос донёсся до него, проливаясь сквозь туман, затопивший сознание. — …иди сюда, я принесу тебе воды, а потом мы присядем отдохнуть. Не бойся, я с тобой, Мегуми. Гето Сугуру, чьи чёрные волосы неожиданно начали напоминать нимб, самолично вытащил мальчика из бездны. Сердце Фушигуро забилось быстрее. Когда он оказался прижат к боку мужчины, глаза наполнились слезами. Тепло, исходящее от его тела, невозможно было сравнить ни с чем другим, что испытывал Мегуми. Успокаивающее, почти убаюкивающее. От Гето пахло кофе; на его пальцах, которыми он перебирал иссиня-чёрные пряди, ещё чувствовался слабый запах табака, а его волосы, по всей видимости, были вымыты пряным сандаловым шампунем Годжо. Мягкое касание было столь незнакомым, что Мегуми гадал о том, не фантом ли это его воображения, давно забытое воспоминание, закопанное в песок. Но пальцы Гето все так же двигались по кругу, бережно, мягко, и мальчику пришлось поверить, что это не сон. На заднем плане что-то шло по телевизору, наверное, какая-то бессмыслица перед вечерними новостями, но все это казалось далеким. Не важным. Только по тиканью настенных часов можно было заметить, что время, будто остановившееся, застывшее на месте, на самом деле продолжало идти. Мужчина начал напевать мелодию, еле слышную, в такт постукивая босой ногой по ковру. Мегуми задрожал, не в силах сдержать слезы. В больших тёмных глазах мелькнул страх, Гето перевёл взволнованный взгляд на своего мальчика, своего сына, голова которого сейчас бессильно покоилась на его груди, спрятанная под плечом, как если бы Мегуми был цыпленком, жавшимся к наседке. — Мегуми? Голова мальчика опустилась ниже, его дрожащие руки обвили талию мужчины с силой, которая наверняка подпитывалась ужасом. Отчаянием. — Что случилось, Мегуми? Ты начинаешь меня пугать. Но никакого ответа от младшего не последовало, он лишь крепче сжал мужчину. Лицо быстро разгладилось, хмурый взгляд исчез. Гето вздохнул и снова принялся гладить своего ребёнка по волосам — бережно, но настойчиво. — Ничего, все хорошо. Расскажешь, когда будешь готов. Он почувствовал кивок Мегуми, плач которого постепенно переходил в болезненные всхлипывания и, наконец, стих до сбитого дыхания. — Вот так, уже получше? Ещё один кивок. Рука Сугуру не покидала волос мальчика. — Хочешь рассказать мне об этом, малыш? — Я-я не хочу уходить, — когда Мегуми наконец смог посмотреть на мужчину, сбито произнося слова, он увидел у того на лице лишь непонимание. — Уходить куда? Разве тебе нужно идти куда-то, где ты не хочешь быть? Кто-то заставляет тебя что-то делать, Мегуми? Тебя шантажируют? Фушигуро замотал головой, потом попытался, безуспешно, объяснить свои слова. — Нет, нет, меня не шантажируют. Я не хочу, чтобы ты ушёл. — Ушёл куда? — Прочь, — прошептал он. Сугуру наклонил голову набок, совершено запутавшись в попытке понять смысл сказанных его сыном слов. — Ты знаешь, я никуда не ухожу. Это мой дом, я живу здесь с семьей. Почему мне нужно уходить? — он старался звучать уверенно, даже если был совершенно сбит с толку. Семья. Какое странное это было слово. Фушигуро не мог припомнить, чтобы у него когда-либо было подобное. Конечно, была Цумики, всегда добрая и милая, воспитывавшая его, как и положено старшей сестре. И где-то в глубине сознания был расплывчатый силуэт матери, и было необычное имя, которое дал ему отец. Но теперь Цумики была прикована к постели и проклята, женщина, на которую он так походил, пропала без следа, и его имя, гораздо более подходящее для девушки, было единственным напоминанием о человеке, который бросил его на произвол судьбы. Мегуми никогда не испытывал к своему отцу ненависти, ни раньше, ни сейчас. Но он также никогда и не любил его, у него никогда не было возможности полюбить его. Тем не менее, человек перед ним только что назвал его частью своей «семьи». Он вспомнил старую женщину, вспомнил, как она сказала, что может показать «как все могло бы быть», и снова по его щекам потекли горячие слезы, словно внутри треснула плотина. Огрубевшие руки быстро скользнули по щекам мальчика, в то время как Гето шептал успокаивающие и нежные слова, капающие мёдом под стать его голосу. — О, мой большой ребенок. Ты снова решил покапризничать? Иди сюда. Мегуми, наверное, или даже скорее всего, должно было стать стыдно: с ним нянчатся, как с беспомощным младенцем. Но на стыд у мальчика не было сил. Вместо этого он решил лежать неподвижно, пока старший держал его на руках, и наслаждаться теплом, которое он едва ли когда-либо получал в своей «реальности». Сугуру держал мальчика у себя на коленях, как и раньше, когда в детстве тот просыпался посреди ночи из-за частых кошмаров, и прижимал его к груди, как не делал уже долгое, долгое время. В конце концов, Мегуми никогда не был особенно ласковым подростком. — Навевает воспоминания, правда? Когда ты был не выше кухонной тумбы, то любил вот так сидеть у меня на руках. Хитрый маленький мальчишка. А это точно не какая-нибудь уловка, чтобы без стыда пообниматься со своим стариком? Темноволосый мальчик негромко выдохнул, что отдалённо напомнило смех, и Гето знал, что находится на правильном пути. Он продолжил поддразнивать: — Мой независимый, сильный ребёнок в душе большой милашка, да? Мое благословение. Мегуми почувствовал, как горит лицо, словно кто-то разлил бензин и поджег его спичкой. Однако он не мог перестать наслаждаться вниманием и привязанностью. Кто хоть раз обращался к нему с такими добрыми словами? Никто раньше не называл его своим ребёнком. Румянец распространился до кончиков его ушей. Но боль вернулась, монотоннее и сильнее, чем прежде, потому что эти слова предназначались не ему. Эти слова были для другого мира, для лучшего места, где ему не приходилось жить самостоятельно, совсем одному в общежитии школы. Для места, где кто-то готовил ему домашний завтрак и ужин, где его синяки обрабатывали нежными движениями рук и где его волосы рассеянно поглаживали перед скучными телешоу. В месте, где он оказался совершенно случайно, ему не чужды были прикосновения. Привязанность. В этом мире человек, на которого он старался ровняться, привык, чтобы его назвали «отцом», а замечательный человек, сидевший сейчас рядом с ним, явно был «папой». К счастью, когда эти мысли пробрались в его сознание, Мегуми был настолько уставшим, что на слёзы не оставалось сил. Поэтому он просто смотрел на Гето, вглядываясь в каждую деталь его лица, чтобы ничего не забыть. — Тебе получше? — Сугуру дождался подтверждения, прежде чем продолжить. — Не хочешь рассказать, что же довело тебя до слез? Я уже сказал, что очень рад получать внимание со стороны негодника, которого вырастил, но я думаю, что не от безграничной благодарности к своему прекрасному родителю ты так расклеился. Не так ли? Румянец вернулся с прежней силой, и Мегуми запнулся в собственных словах: — Прости, — это было все, что он смог сказать. — Я не хотел тебя беспокоить. Гето вздохнул и быстрым движением руки откинул с глаз непослушные темные пряди. — Не извиняйся за свои чувства, это не то, что я хочу услышать. Кроме того, беспокоиться о тебе — моя прямая обязанность, поэтому за это тоже не извиняйся. Лучше расскажи мне, что ты имел в виду, когда сказал «я не хочу, чтобы ты уходил»? Мегуми опустил голову: — Уходил от меня. Я не хочу больше быть без тебя, — последние слова он прошептал так тихо, как только было возможно. Он не был уверен, услышал ли его мужчина. — Мегуми, посмотри на меня, — голос звучал твёрдо, но по-доброму. Безопасно. Фушигуро повиновался. Голубые глаза встретились с угольными. — Я никогда добровольно не расстанусь с тобой. Ты наш с Сатору сын, даже если не кровный. Я воспитываю тебя с тех пор, как тебе было пять, и в одном ты можешь быть уверен: я не собираюсь тебя бросать. В этот момент экран телефона Гето загорелся, оживая. На нем появилось знакомое имя в паре с иностранным номером. Можно было прочесть: Цумики Фушигуро. Видимо, Сугуру заметил блеск в глазах мальчика и передал ему устройство. Через пару минут, когда девочка положила трубку, телефон вернулся обратно в руки Гето. Подросток был весьма сбит с толку отношениями между мужчиной, сидящим рядом, и его сводной сестрой, но судя по тому, что он слышал, она казалась счастливой, непринужденной и привыкшей к положению дел, потому что совершенно не удивилась тому, что на звонок ответил он, а не законный владелец телефона. Мегуми также различил крики множества людей на фоне — язык напомнил ему английский — и грохот музыки. Цумики, вероятно, была на вечеринке или каком-то празднике. Узнав, как поживает Мегуми, спросив, как дела у Гето, и напомнив ему, чтобы он вёл себя хорошо, она пообещала снова позвонить завтра. Ее голос, хоть и измененный телефоном, никогда еще не звучал так живо и счастливо. Сердце Мегуми болезненно сжалось. Эта жизнь была полна любви и радости не только для него, но и для его сестры. И для Кугисаки, Маки-сэмпай, Инумаки-сэмпай. И для Итадори, которому, видимо, не пришлось иметь ничего общего с магическим миром, и поэтому он был в безопасности. Жизнерадостные улыбки и беззаботный смех заполнили его сознание. (Хотя он не мог заставить себя радоваться за Итадори, как бы эгоистично это ни было). Где-то посреди его мыслительного процесса Гето снова начал говорить. Что-то о колледже за границей, об очень хорошей девочке, а затем вновь вернулся к предыдущей теме. — … Видишь — все в порядке. У нас все хорошо, я никуда не уйду. Фушигуро смог остановить свои непокорные мысли, закрыл глаза и пожелал навечно остаться в этих руках. — Так что больше не плачь, ладно? Бояться нечего, — закончил Гето и крепко обнял его. Мегуми казалось, что он должен сказать тысячу слов, но не смог произнести и одного. Поэтому мальчик тихо свернулся клубком на странно удобном диване, слушая, как оживает новостной канал, сигнализируя о начале вечернего выпуска. Двое разделили приятную тишину, наполнившую комнату, и ни один из них не осмелился нарушить ее. Время шло тихо и безжалостно, о чем свидетельствовало тиканье белых настенных часов. Сердце Фушигуро содрогнулось в груди. Неизвестно, когда закончится сон; он мог прекратиться за несколько мгновений или длиться еще час, или еще один день. Как долго он был вдали от своей реальности? Где его тело? Он вдруг понял, что его не беспокоят ответы на эти вопросы. Все, чего хотел сейчас его разум — это отдыха. Остаться на диване, в тепле и безопасности, и никогда не уходить. — Мегуми, — прошептал Гето десятки минут тишины спустя. Мальчик постарался сдержать дрожь в голосе: — Да? — Я знаю, что это не ты. Кровь застыла в жилах. Мальчик медленно опустил взгляд на пол, замирая в напряжении и боясь пошевелиться. Страх затуманил его сознание. Теперь его прогонят — он выдал себя. Но Гето никуда не отошёл и не прекратил разговаривать с ним своим добрым голосом: — Нет причин бояться, я ничего тебе не сделаю. Я просто хочу понять, что происходит, — он крепче прижал Мегуми к своей груди. — Ты объяснишь мне? Фушигуро не мог сказать нет. — Прости. Я не знаю, как попал сюда. Я не хотел лгать тебе и притворяться тем, кем не являюсь. По правде говоря, я совершенно не знаю, как здесь оказался и что произошло, — темноволосый мужчина не перебивал его, поэтому Мегуми продолжил. — Я просто шёл… шёл по улице, когда ко мне подошла женщина- — Какая женщина? — спросил Сугуру, стараясь не звучать чересчур пытливо. Судя по тому, что выражение лица и положение тела Мегуми не изменились, ему это удалось. — Она была одновременно молодой и старой, я не могу объяснить точнее. На ней была странная одежда, а глаза казались пустыми… Я не знал, кто- что она такое, но потом эта женщина взяла меня за руку, и я оказался здесь. Мегуми не знал, что должно было произойти после его признания, но все предполагаемые реакции оказались очень далеки от правды. Гето положил руки на лицо мальчика так бережно, что Мегуми почувствовал себя Грешником, просящим Святого о прощении. — К тебе отправили Регулятора. Это особенный проклятый маг, которого назначают по необходимости, — объяснил мужчина. — Они нужны, чтобы помочь магам, которые… скажем так, находятся не в самом лучшем месте. Их техники хорошо подходят для такой цели. Фушигуро кивнул, чувствуя ком в горле. — Мегуми, — вновь позвал Гето. — Да? — прошептал он. — Мне так жаль, прости меня, малыш, — голос Сугуру подвёл его, ломаясь посреди предложения. — Если тебя отправили сюда, значит, я не смог защитить тебя в твоём мире. Пожалуйста, пожалуйста прости меня за это. — Нет… нет, ты не… — подросток запинался в словах, не в состоянии формировать мысли. — Не надо оправдывать меня. Я не смог позаботиться о тебе, воспитать и быть рядом, защищая тебя от опасности, мне жаль. Темные волосы Мегуми заметались в воздухе непослушными прядями, когда он упрямо замотал головой.. — Все в порядке, это не твоя вина, — почему он так стремился оправдать мужчину, которого недавно встретил, мальчик не знал. — Мегуми. — …да? Руки на его лице сжались чуть сильнее, из-за чего его щеки, должно быть, выглядели сплющенными. Он начал задумываться о том, как же глупо выглядел в глазах Гето, но, когда пересекся с ним взглядом, увидел лишь боль и сожаление. Любовь. — Слушай меня внимательно, — подросток кивнул так, как будто его внимание до этого не было сосредоточено исключительно на словах мужчины. — Ты мое благословение. Ты был дан мне… нам судьбой. Сама мысль о том, что мне придется жить в мире, где ты не мой сын, вызывает у меня тошноту. Но если для тебя это правда… Сугуру сделал паузу. Он видел грусть на лице своего Мегуми, которую так не привык видеть. Его сердце болело. — Если это так... Я хочу, чтобы ты запомнил эту встречу на всю оставшуюся жизнь. Мы тебя так любим, так любим. Даже если ты не чувствуешь этого, даже если я сам не могу быть с тобой на той, другой стороне, знай, что я буду помнить тебя всегда. Ты никогда не будешь один, хорошо? Ты должен помнить. Если ты не можешь найти в себе силы, чтобы продолжать, если жизнь угрожает разорвать тебя на части, ты должен знать, что я верю в тебя. Мой мальчик сильный, он храбрый и добрый. Он не герой, но спасает людей. Мегуми сглотнул в отчаянной попытке избавиться от кома в горле. У него не вышло. — Поэтому больше не плачь. Пожалуйста. Я никогда тебя не брошу. Потому что ты являешься частью меня так же, как я являюсь частью тебя. Это отражалось в каждом твоём действии сегодня, в каждой детали и в каждом сказанном тобой слове. Я не знаю, что происходило с тобой в твоей жизни, но когда я смотрю на тебя, то вижу ребёнка, которого воспитал. Просто более грустного. С тяжелым грузом на плечах, который я хотел бы помочь тебе нести, — закончил Сугуру, убирая руки с лица мальчика, чтобы неловко прочистить горло. Мегуми сидел в тишине. Гето сновал заговорил: — Подожди меня здесь, я пойду принесу тебе кое-что. Мужчина ушел прежде, чем Фушигуро успел кивнуть. Его передвижения сопровождались звуком легких шагов по застеленному татами полу. Сугуру вернулся с цепочкой и маленьким чёрным предметом в руках. Он сел напротив Мегуми и протянул ему украшение. Потом открыл, как оказалось, коробочку для колец, внутри которой лежало два очень тонких серебряных кольца. — Вот, — он легко вытащил кольца и надел их на расстегнутую цепочку. Фушигуро запнулся: — Я не могу их взять, разве это не… обручальные кольца? Гето был твёрдо намерен не принимать отказ. Вместо этого он жестом попросил Мегуми наклониться, не обращая внимания на его возмущения. — Они самые. Но Сатору редко носит своё, и я тоже, поэтому тебе стоит их взять. Тонкая полоска металла легла на бледную кожу Мегуми, и необычная подвеска казалась практически невесомой на груди. — Спасибо. На это раз головой помотал Сугуру. Но, несмотря на это, он улыбнулся, и Мегуми почувствовал, что должен повторить за ним. Снова наступила тишина, по крайней мере, до тех пор, пока живот Мегуми не решил напомнить о себе, ворча, как медведь в первый день весны. Уши мальчика стали малиново-красными, когда Гето начал громко смеяться. Он уже и забыл, что чтобы по доброй воле выйти замуж за Годжо-сэнсэя, темноволосому мужчине нужно было быть не менее надоедливым. Мегуми уже начал переосмысливать все то, что было связано с родителями, но застенчивая, смущённая улыбка выдала его истинные чувства. Нежность, неловкий стыд, неподдельную радость от того, что есть с кем посмеяться. Тоску. Гето продолжал подтрунивать над ним все последующие полчаса, в то время как Мегуми ходил за ним на кухне, передавая ингредиенты, которые нужны были мужчине для выбранного рецепта. — Ты все ещё не любишь красный перец, Мегуми? Мальчик кивнул, откусывая кусок только что почищенной морковки, которую предложил ему Гето. — Ага, — ответил он, прожёвывая морковь. Мужчина захихикал и сказал: — Даже другие реальности не могут заставить тебя полюбить красный перец. Черт. Мегуми насупился, все ещё держа морковку в руке. — Он гадкий. Сугуру не ответил, но продолжил поддразнивающе улыбаться, возвращаясь к нарезанию остальных овощей. Они с Мегуми неспешно разговаривали, пока подготовка к ужину шла своим чередом. Солнце уже полностью село, когда Гето вздохнул и объявил, укладывая мясо в противень для жарки: — А вот и главная неприятность пришла. Фушигуро и обернуться не успел, как голос Годжо эхом разнесся по прихожей: — Добрый вечер, семья! — Добро пожаловать, Сатору. Как прошло твоё задание? Длинные тонкие ноги прошли прямо на кухню, пока их обладатель снимал на ходу повязку, которая обычно закрывала его удивительные глаза. Точно, подумал Мегуми, незачем закрывать их дома. Его сердце замерло на мгновение. Губы Годжо встретились с губами его мужа в целомудренном поцелуе, который, хотя и был быстрым, все же вызвал у подростка безмерное отвращение. Мегуми полагал, что наличие родителей все же сопряжено с некоторыми недостатками. Тем временем, разговор продолжался. — Как и всегда — скучно. Не мог дождаться, чтобы вернуться домой. Вдруг Мегуми почувствовал, как его потрепали по волосам. Годжо Сатору улыбался ему с такой нежностью, к какой он не привык. Мегуми сглотнул. Но беловолосый мужчина просто обязан был надоедать им и рушить спокойную атмосферу своей громкой болтовней: — А-ах, вы только посмотрите на это, мне даже не верится, что я застал своего сына и женушку на кухне, пока они вместе готовят для меня ужин. Чем же я такое заслужил? Мегуми почувствовал, как у него дёрнулся глаз. Годжо был настоящим наказанием в роли учителя, он и представить не мог, насколько хуже дела обстояли с ним в роли отца. Или мужа. Эта мысль заставила его содрогнуться, он обернулся, чтобы увидеть реакцию Гето, но вместо предполагаемой ярости из-за провокационной насмешки заметил, что мужчина совершенно спокоен. — Очень смешно, Сатору. Иди руки мой. И Годжо послушался, а потом вернулся спустя пару минут и начал спрашивать о том, когда будет готов ужин. Гето поцеловал его в щеку, хлопнул по голове и отправил накрывать на стол. Что, опять же, беловолосый мужчина безоговорочно выполнил. Фушигуро был потрясён. Действительно существовал кто-то, кому под силу было выносить его учителя, теперь ставшего отцом, и его раздражающее поведение. Из столовой донёсся голос Сатору: — Что ты готовишь сегодня, Сугуру? — Свинину Шогояки. Мегуми нахмурился. Он попытался вспомнить вкус блюда, но ничего не пришло ему на ум. Парень пришёл к выводу, что либо никогда не пробовал это блюдо, либо оно ему совершенно не понравилось. Однако аромат, постепенно наполняющий собой кухню, говорил об обратном. А потом Годжо сказал: — Любимая еда негодника? Я чувствую пристрастие, скорее даже, неприкрытую предвзятость. Фушигуро попытался встретиться взглядом с Гето, но тот был занят нарезанием мяса. Если бы мужчина оторвался от свиного филе, то увидел бы на лице мальчика выражение абсолютного благоговения. Потому что впервые за его недолгую жизнь кто-то заботился о нем достаточно, чтобы запомнить его любимые и нелюбимые блюда и приготовить их с нуля. Сугуру рассмеялся, немного язвительно. — Заткнись, тебе не шестнадцать, ты сам себе можешь готовить. К тому же, тут жареные овощи специально для тебя, хрен неблагодарный. Годжо продолжал жаловаться, Гето продолжал его игнорировать. К тому моменту сердце Мегуми давно уже рухнуло вниз. Совсем скоро еда была готова и все трое сели вокруг красивого чабудая, традиционного стола на коротких ножках, готовые вместе поужинать. Приятная беседа заполнила уютную комнату, вместе с восхитительным запахом имбиря, зелёного лука и прекрасно приготовленной свинины. Фушигуро рисковал подавиться своим рисом больше, чем один раз, потому что время от времени его горло болезненно сжималось, а зрение становилось нечетким из-за непрошеных слез. Он не позволял им упасть, не желая плакать на глазах Годжо и превращаться в сопливого малыша под внимательным взглядом Гето. Поэтому он решил отодвинуть все: слёзы, боль, ужас — вместо этого сосредоточившись на еде в своей тарелке. Откусывая слегка подгоревшую капусту, жуя прекрасно маринованные бобовые ростки, слушая праздную беседу и шум настенных часов, замечая лёгкие пинки под столом, Мегуми решил, что Свинина Шигояки — это действительно его любимое блюдо. Мясо, прекрасно сочетавшееся с имбирем, было не слишком мягким и не слишком жёстким, а его вкус дополнялся простотой белого риса. Он думал, что никакое другое блюдо, которое он попробует в будущем, не сравнится с сегодняшним. Парень сказал Гето об этом после того, как все тарелки были вымыты и убраны в шкаф, а Годжо отправился в душ наверху. Сугуру улыбнулся ему мягко, так мягко, и потрепал по волосам. Мегуми ненавидел и любил это одновременно. Мужчина сказал: — Я хочу, чтобы ты, думая об этом дне, вспоминал только хорошее. Вкус и запах дома. Темноволосый мальчик сглотнул, его руки чуть подрагивали. — Как я… как я обычно называю тебя? — спросил он, чтобы получить подтверждение. Просто чтобы вживую услышать это. — Папа. Слово зазвенело в его ушах, как пронзительный звук пожарной тревоги, эхом отзываясь в его черепной коробке от лобных долей до мозжечка. Стыд. Зависть. Нерешительность. Все эти чувства пронеслись сквозь него, поселяясь где-то под рёбрами. Фушигуро запнулся: — Это очень по-детски. В ответ мужчина лишь пожал плечами: — Наверное. Но тебе нужно было как-то различать меня и Сатору, поэтому так и стал называть. А потом это просто к тебе приклеилось. Нам никогда не казалось странным. Мальчик кивнул, не находя слов. Гето рассмеялся в неисчислимый за день раз. Это придавало сил и странно успокаивало. — Знаешь, — начал он, — когда ты только начал жить с нами, Сатору очень завидовал этому имени. Мы были молодыми, одинаково глупыми и безответственными, но почему-то ты доверял мне гораздо больше, чем ему. Всегда звал меня, если тебе что-то надо было, редко когда позволял Сатору трогать себя или подходить близко. — О, — услышанное поразило Фушигуро. — Да. Скажу тебе, он был зол. Он начал невероятно баловать тебя, чтобы заслужить твоё расположение, но ничего не работало. Ты всегда хотел ходить со мной повсюду, никогда не отпускал руку в толпе. Шоко сказала, что это могло быть из-за длинных волос: «Должно быть, перепутал тебя с мамой». Думаю, Сатору от этого стало легче. Мегуми улыбнулся, хотя все ещё слегка неловко. — Правда? Мужчина кивнул: — О да. Но потом у него была эта странная фаза, когда он принялся отращивать волосы. Тебе тогда было семь. Когда понял, что твоё отношение не изменилось совершенно, то благополучно отрезал все обратно. Послышалось хихиканье. Глаза Сугуру загорелись. Он продолжил: — Но потом, когда ты вырос и мы тоже, он стал твоим героем. К десяти годам ты нарисовал его в плаще и в стильном костюме, показал своей учительнице со словами: «мой отец как Бэтмен, только без крутой машины». Естественно, как только он услышал эту историю, то купил чёрный Порше, несмотря на то, что мы тогда жили на съемной квартире. Глаза Мегуми комично округлились: — Как же так? Разве у семьи Годжо не полно денег? — Именно. Но там также полно сволочей, — Гето пожал плечами, хотя его лицо выражало плохо скрываемый гнев. — Они полностью лишили его клановых денег, когда он отказался отдать тебя Зенин. Они сказали, что он был позором для семьи, потому что жил с мужчиной и «краденым сиротой», а потому попытались укротить его голодовкой. К счастью, твой отец… прости, Сатору- Мегуми прервал его легким прикосновением к руке, покачал головой и твердо произнёс: — Все в порядке. — Хорошо, — Гето прочистил горло. — Он никогда не был из тех, кто легко сдаётся. Первые годы независимости были объективно ужасными для него: он всегда был радостью и гордостью клана, становиться изгоем в его планы не входило. У меня таких проблем никогда не было — мои родители простые люди. Думая об этом сейчас, моя жизнь была гораздо проще, наверное, ты поэтому всегда полагался на меня. Должно быть, я был похож на того, у кого все под контролем, — Сугуру вздохнул с нежной улыбкой на губах. — Мои родители и директор Яга поддерживали нас финансово, пока мы не закончили школу. Потом мы начали работать сами, и Сатору превратился в совершенно другого человека. Я всегда был более взрослым, но он первым стал мужчиной. Он поднялся в рядах магов с невероятной скоростью, научился быть отцом, партнером… Они дошли до гостиной, пока говорили. Мегуми вновь сел на диван, придвигаясь поближе к Гето, внимательно слушая столь знакомую и одновременно неизвестную историю. — Вот тогда вы наконец поладили. Даже в детстве ты был чрезвычайно проницательными, в пределах своих возможностей, ты заметил его старания. Он быстро стал тебе образцом для подражания и, наконец, заслужил звание отца. Разве это не здорово, Мегуми? Ты строил из себя недотрогу, — в последних словах мужчины слышался игривый намёк. Фушигуро покраснел, вспомнив, как Кугисаки часто называла его цундэрэ или чем-то в этом роде. Несмотря на стыд, который он испытывал, ему хотелось узнать больше: — Вы официально усыновили меня? — Да, — Гето поднял вверх пальцы, что-то считая. — Мы сделали это ровно три года назад. Достаточно поздно, знаю, но человеческая бюрократия не щадит магов. По правде сказать, я изначально не хотел, но Сатору настоял. Сказал, что государство должно знать, что ты наш сын. Цумики с ним согласилась, на том и сошлись. Подросток навострил уши при упоминании знакомого имени, вспоминая телефонный звонок, случившийся пару часов назад. — Она все ещё моя сестра? Даже в этом мире? Даже если она не ваша дочь? — спросил он, совершенно не боясь ответа. Парень знал, что ярлыки ничего не значат, а если судить по их короткой и непринуждённой беседе, то между ними ничего не поменялось. Даже если Цумики не была частью его официальной семьи, ее роль в его жизни никогда не поменяется. — Да. После смерти твоего отца и ее матери ее воспитали родственники: тетя, дядя и бабушка, если быть точнее. Но вы все равно поддерживали общение, мы отправили вас в одну школу и часто организовывали вам встречи. Для тебя это было важно, поэтому мы с Сатору делали все возможное для того, чтобы вы достаточно виделись. Она сейчас в колледже за границей, в Штатах. Мегуми не верил своим ушам. Он проклял Бога за несправедливость, за то, что тот не позволил Цумики добиться счастья в его реальности. За то, что сделал всех несчастными и одинокими. За то, что забрал Гето Сугуру из его жизни. — Не думай больше о плохом, — упрекнул мужчина, словно бы читая его мысли. — Мой мальчик не должен больше лить слезы. В конце концов, здесь ты должен был исцелиться. Скажи, Мегуми, ты чувствуешь себя исцелённым? Тон Сугуру был шутливым, но мальчик все равно ответил честно: — Да, но это больно. Его открывание вновь было встречено с обезоруживающей нежностью. — Иди сюда. Я постараюсь забрать твою боль. В объятиях мужчины Мегуми нашел покой. Минуты и часы шли медленно, но верно; к ним присоединился Годжо, требуя, чтобы они подвинулись, освобождая место для его огромного тела («ты скорее длинный, нежели большой, долговязый, как фонарный столб», — поддразнил Гето, прежде чем послушаться), начался и закончился научно-фантастический фильм, оставляя место для романтической комедии, которую никто не хотел смотреть. Настенные часы не переставали тикать. — Уже поздно, нам пора спать, Мегуми завтра в школу, — сказал Гето, взглянув на часы. Но Годжо остановил его, осторожно взяв за запястье и притянув к себе. Голубые и ониксовые глаза встретились, понимая друг друга без слов. Просто позволь ему насладиться этим, незачем больше притворяться. Сугуру вернулся в исходное положение справа от сына: рука мужа на бедре, босые ноги переплетены с двумя другими. Оживленная беседа стихла, и вскоре единственными звуками, которые можно было услышать, стали тихое пение Гето и шум настенных часов. Так Мегуми медленно засыпал, удерживаемый двумя парами рук, на мягком диване, в тепле и безопасности посреди глубокой ночи. Он слышал, как кто-то что-то шепнул ему на ухо. Пожелание спокойной ночи, наверное. Он попытался ответить, но не знал, услышали ли они его. — Отец, Папа. Сладких снов. Часы пробили в последний раз, а потом затихли, вместе с напевом неизвестной песни, ароматом домашнего ужина и запахом сандалового шампуня. Сугуру и Сатору не сдвинулись с дивана даже тогда, когда их спины начали болеть, а ноги и руки — покалывать. Даже когда пространство между ними опустело. Они не сдвинулись, чтобы заполнить его. — Ты отдал ему своё кольцо. Ты любил его и редко выходил на улицу без него, а потом вот так просто отдал нашему негоднику, — поддразнил Годжо, отчасти серьезно. Гето улыбнулся. — Я бы голыми руками вырвал своё сердце ради его блага; меня ранят твои мысли о том, что я не отказался бы от маленького украшения ради него. — Я такого не говорил. И я знаю, что ты бы так сделал, — короткая пауза. — И я бы тоже. — Я знаю, — ответил Гето, опуская голову на плечо своего мужа. Точно так же, как Мегуми несколько часов назад опускал на его. Годжо зевнул. Потом спросил: — Как думаешь, он будет в порядке? — Надеюсь. Будет очень неприятно, если мне придётся искать способ преодолеть несколько вселенных, просто чтобы вытащить его из неприятностей. Это будет проблематично. Беловолосый маг хихикнул. Сугуру прикрыл глаза и вдохнул запах его чистой, пахнущей лавандой одежды. — Да, ты прав. Но ты бы совершенно точно нашёл способ, как это сделать. Ты такая матушка-наседка. Гето не переставал улыбаться. — Не могу это отрицать. — Конечно не можешь, — Сатору поцеловал его в лоб настолько сладко, что у мужчины почти заболели зубы. Сугуру засунул свои холодные ступни под скрещенные ноги мужа, наслаждаясь шипением, которое невольно издал Годжо. А затем он сказал: — Но тебе непременно стоит купить мне еще одно кольцо, раз уж ты так беспокоишься о состоянии другого. И Сатору засмеялся.***
Женщина все еще сжимала его руку и предплечье, все так же непонятно и загадочно. Они все ещё были на обочине оживленной дороги. Она улыбнулась. Мегуми моргнул дважды, трижды, прежде чем окончательно понял, что да, он вернулся. И хотя он не был готов к этому, как бы он ни хотел, чтобы ему больше не приходилось возвращаться домой, он обнаружил, что странные эмоции разливаются у него внутри. Беспорядочные и нетерпеливые. Розовые волосы, каштановые пряди, знакомые лица и, наконец, цель появились в его сознании. У него были друзья, которым он был нужен, люди, которым он мог помочь. Он моргнул еще раз и понял, что женщина уже исчезла. Не теряя времени, Мегуми направился в противоположную сторону той, откуда пришёл. Он потерял так много, но у него ещё было столько всего, что он не мог позволить себе потерять. Серебряная цепочка на его шее радостно пела, пока он бежал, кольца звенели друг о друга, отдалялись, сталкиваясь, но все равно снова встречались в центре. У него было так много дел. Так много любимых, которых нужно обнять и защитить. Столько Шогояки, чтобы еще съесть. Обещание, которое нужно помнить. У него был отец, которого он должен был поблагодарить за свое имя — благословение — чью ценность понял только сейчас, и забытая мать, которую он все еще мог видеть в своем отражении. И ещё один отец, с длинными темными волосами и мягкими руками, который всегда будет в его сердце и памяти, чья фантомная любовь никогда не покинет его. И, что важнее всего, отец, которого нужно было достать из куба. И поэтому Мегуми бежал.