в этой некогда обширной спальне рисовали в потолках мы планы; в будущем, оставив боль на несуществующее завтра., а наша жизнь — как будто сюжет малобюджетного арт-хауса.
Каждый вдох отдаётся шумной болью в голове, а в глазах темнеет. Руки перепачканы в крови, и Дазай уже не уверен в чей –в его, или в чужой. Для него это уже не так уж и важно ; ему плохо, больно, и до жути омерзительно. Кирпичная стена — это единственное, что держит его в здравом уме. Мысли путаются, и самоубийца лишь соскальзывает по стене вниз, пока не чувствует твёрдую почву под ногами. Прижимается всем телом, и мелко дрожит, словно загнанный в ловушку зверь — а ведь так и есть. Он всегда возвращался, и Чуя считал это должным. В конце концов куда денется его напарник? Они связаны душевно – а эту муку Осаму явно не сможет выдержать. Из горла вырывается хриплый всхлип, и юноша прижимает к себе руку, не давая волю слезам и болезненным стонам. Он не будет плакать – только не сейчас. Дазай так часто возвращался. А сейчас ему предстоит рассмеяться страху в лицо, развернуться на каблуках и уйди во тьму переулков – но вот только отпустит ли его то безумие Порчи, которое овладело Накахарой? Взгляд слезившихся глаз падает на руки и светлую одежду : все в засохшей корке крови. И эта кровь действительно принадлежит Осаму. Сейчас он чётко вспоминает, как сидел на кровати, свесив длинные ноги вниз и показывал рыжеволосому на потолок — они оба хотели разрисовать его, словно маленькие дети. Просто потому что это было весело. Просто потому что это было правильно. Так что случилось? Почему их так резко перещелкнуло, и вместо счастливых мыслях о будущем они захотели убить друг друга? Теперь Дазай действительно ощущает себя неполноценным – и осторожно касается посиневших пальцев, которые, кажется, сломанные. Накахаре казалось это правильным — лишить самоубийцы одной руки, просто так, в шутку. Слёзы душат горло, и шатен целой рукой скребет его, пару раз ударяясь затылком о стену — но вместо успокоения он чувствует лишь липкую влагу. Он постарается все забыть, но всегда будет помнить. Как и тот рыжеволосый монстрфортанёт — и сдохнешь рано утром, в передозе под снотворным с гликодином. я передразнивал твои потуги говорить. пылал в агонии, симфонии любви и боли, самолично задушил дельфинов, и топил китов в бензине, помню.
Громкий, полный злости и ненависти голос приводит шатена в себя. Он вскидывает голову, потемневшие глаза сужаются, и юноша на дрожащих ногах поднимается, прижимая к себе руку. Там, в слабом свете фонаря, стоит тот, кому Осаму хотел отдать свою жизнь. А теперь жаждет лишь убить. И это чувство, увы, взаимно. Красные полыхающие узоры покрывают все тело Чуи – руки спрятаны в карманах, а голова откинута высоко вверх. Несмотря на расстояние, Дазай чувствует, что Арахабаки его видит. Шаг вперёд, ещё один, пока походка не становится уверенной. Словно самоубийца идёт не на верную смерть, а на прогулку.Словно ему больше нечего терять. Хотя, он и так потерял самое дорогое. -А я без тебя жить не смогу. –раздаётся тихий голос, и тут же прерывается, словно его владелец был не уверен в том, что сказал. Осаму сдерживает новый порыв рыданий, и лишь ближе двигается к своей личной смерти. -Сможешь. – тихо отвечает самоубийца, останавливаясь прямо напротив Накаханы. Тот смотрит своими голубыми глазами пристально, внимательно. Словно околдовывая. Если Дазаю повезёт – его убьют безболезненно и до рассвета. Если нет – ну что ж, видимо, не судьба. Осаму слышит тихий, взволнованный голос, похожий на женский.И дёргает головой, отгоняя эту иллюзию. Земля перед глазами размывается, и он против своей воли падает на колени, прямо перед рыжеволосым. Тот лишь улыбается, и резко дёргает голову шатена на себя, заставляя смотреть прямо в горящие глаза. Уста Накахары изгибаются в улыбке, а с острых зубов капает кровь. Они оба пылали от любви, которая, во всех смыслах слова, убивала их.нас с тобой закопают рядом, какой ведь смысл жить когда ты в последних словах захлебнулся, потеря реальности, порваны нити событий, я задыхаюсь в пожаре на руинах памяти, по граням расплескав свою всю гордость и честь. я убил тебя, убиваю себя, но знаешь, самое важное, что несмотря на это мы хотя бы в воспоминаниях друг у друга есть.
Шатен облизывает сухие губы, отводя взгляд. За что тут же получает удар по щеке – она начинает гореть,след от чужой ладони расцветает красным пятном. Там явно будет синяк , но уже не важно. Дазаю кажется, что он видит перед собой искаженное лицо Чуи – нормального Чуи, чьи голубые глаза нервно блестят. Ему кажется, что он слышит голос, срывающийся на нервный крик. Но это все исчезает, стоит лишь Арахабаки рассмеятся, из-за чего Осаму начинает дрожать ещё сильнее – и молится всем богам, чтобы это было от холода. Голова болит и уже, кажется, не от боли в руке. Виски словно выламывает, и он тихо воет, зажмурив глаза. Лишь бы не смотреть в лицо своей убийце, лишь бы не заплакать. Холодная рука мягко касается шеи юноши, а затем сжимает, резко поворачивая. Раздаётся противный хруст – так ломается шея, каждый позвонок и каждая косточка. А потом сознание Осаму медленно начинает погружаться во тьму.в апельсиновом сплэше смешал всё самое важное. мою любовь к тебе.
Осаму подскакивает, и чувствует как две пары рук пытаются удержать его – он чувствует холодные ладони, и длинные ногти. Но это точно не Арахабаки – вторые руки тёплые и нежные, женские. Шатен мутным взглядом обводит свою собственную комнату, пока не останавливает взгляд напротив – две тонких фигуры, обе рыжеволосые, и с одинаковым беспокойство во взгляде. —Дорогой, мы не причиним тебе вреда. - Голос ровный, нежный, так бы могла говорить мать. И Дазай долго-долго смотрит на женщину, прежде чем до него доходит. Коё. Самоубийца трепет край одеяла в руках, начиная громко смеяться. Он не может удержаться – по щекам медленно стекает пара слезинок, и дикий смех перекрывает голоса Чуи и Озаки. Это был сон. Плохой сон, он вновь перепил таблеток, неудачный суицид. Вот и все объяснение – Накахара не пытался его убить. Осаму осторожно протягивает руку к паре, и смех замолкает. Рыжеволосая присаживается на край его кровати, и поправляет одеяло. Слегка улыбается, прежде чем вновь встать, едва качнуть головой и покинуть комнату. Дазай и Чуя остаются одни, и шатен смотрит куда угодно, лишь бы не на напарника. Пока его лицо не обхватывают горячие ладони, а голубые глаза начинают пристально смотреть в карие. Обоим кажется, что молчание повисло в воздухе, словно свинец. Рыжеволосый сглатывает вязкую слюну, и осторожно прижимается губами к сухим губам шатена, оставив на них мимолетный поцелуй. –Ты напугал меня. Знал бы ты, как меня напугал. – сбивчиво шепчет Чуя, обхватывая тонкую талию самоубийцы руками, прижимая к себе. А Дазай и сам прижимается к нему – наслаждаясь долгожданным теплом, и чуть ли не урча от радости. Это всё - плохой сон. Он больше никогда не отпустит своего Чую. —Я люблю тебя. – в один голос говорят юноши, и тихо смеются, вновь целуясь. А потом взгляд шатена падает на зеркало,и он видит на своей шее темно-синие пятна,как от неудачного падения. Или перелома.