Бабочки в легких

Что вы знаете о барменах? Работа барменом не очень проста. Но ведь в этом мире есть лёгкая профессия? Филипп Черных работает здесь с девятнадцати лет. Бывают ли проблемы? Куча. То уже пьяные в хламину пытаются разнести бар, то начинают выяснять отношения, то недовольные ценой напитка клиенты лезут к персоналу, да элементарно зарплату вовремя не выплатят. Почему Фил не уходит? Сам себя не содержишь–никто не содержит. Ему тут нравится. Дружный коллектив, отличная атмосфера, интересный интерьер, ну бывают ситуации, когда вовремя денюжка не поступила на карту, с кем не бывает, но зато какая. Очередная дневная смена. Блондин протирал салфеткой барную стойку, расставлял приборы и успевал перекидываться парой слов с напарником, пока к их рабочему месту не подошла девушка и заказала "Джин Физ", предварительно положив купюру на поверхность. В их баре нет окон, а стены обиты фиолетовым вилюром, создавая немного тяжёлую, специфическую, даже слегка мистическую атмосферу. Для дневного визита это был слегка специфичный заказ. Черных смешивал джин, сок и сироп в шейкере, а в это время к нему обратился товарищ по смене. – Фил знал, что сегодня приходит новенький тебя подменить? – повернул голову на собеседника. Филипп же в свою очередь не прервался ни на секунду. – Нет. Впервые слышу, – выливая содержимое в хайболл, ответил Черных. – Услышал сегодня от администратора. Странно, что тебе не сказали. – Да. Нужно будет познакомиться с ним, – доливал содовую в ёмкость. Гарнир-лимон и бармен отдал напиток покупателю. –Ладно, – бьёт по плечу товарища. Моя смена окончена, удачи. Парень направляется в сторону раздевалки, попутно развязывая узел от фартука на спине. Черная тяжёлая дверь поддаётся мужчине. Проходит и видит перед собой парня. У него были огненно-рыжие волосы и светлая подтянутая спина. Тот в свою очередь отвернувшись от двери надевал черную, заявленную по дресс-коду, футболку. И вот ему 17. Физкультура. Раздевалка. Он целует губы Муромова, проводит руками по ровному позвоночнику, спускается чуть ниже, сжимая бёдра, а в губы немой стон. Филипп понимает, что это не он. Он не может казаться ему везде. Проходит в помещение и здоровается. – Привет. Ты новенький, да? Должен сегодня меня заменить, – и после этих слов кидает фартук на лавочку, даже не смотря на собеседника. Тёмная униформа уже на парне. Он сделал полуоборот и уже смотрел на Черных. – П-привет, Фил, – очень неуверенно и удивлённо сказал Илья, – не знал, что ты тоже здесь работаешь. Оба будто растеряли все слова. Они просто смотрели друг на друга. Может секунд 5, а может 10, может всю минуту, если не больше. В голове проносился их последний разговор. Илья лежал на коленях у Филиппа, а тот в свою очередь поглаживал рыжую макушку, перебирая локоны пальцами. – Фил, я хочу поступить с тобой в одно заведение. После этих слов поворачивает голову и целует голое колено парня, поднимаясь рядом поцелуев всë выше. Черных берёт его за щеки и переспрашивает. Буд-то не услышал что он сказал или же вовсе не хотел слышать. – Постой, что ты сейчас сказал? – Хочу учиться вместе с тобой! – Рыжий парень уже приподнимается, чтобы быть на одному уровне, – Что-то не так? – Как ты можешь такое говорить? – очень нежно произнёс Фил, поглаживая щеку своего парня. Филипп любил Илью. Настолько сильно, что иногда даже забывал о себе. Забывал, какой он на самом деле. Грубый и глупый. Он старался. Сильно. Но когда дело доходило до учёбы, он восхищался парой. Он хотел лучшего для его любимого мальчика. И абсурдная идея о поступлении в один ВУЗ, а может и колледж его выводила из себя. Его Илюша достоин большего, а не какой-то автодорожный¹. Он должен был подняться, а Черных тащил бы его вниз, как думал сам. – Муромов, из-за меня ты не попадёшь в престижный университет, а ещё хуже, если в колледж. Любовь моя, развивайся. Блондин потянулся к родным губам, которые отклонили его. Илья повернул голову в сторону. – Фил, я очень хочу быть с тобой ещё больше. Мы не могли делать этого в школе. Пожалуйста, давай будем дольше вместе, – уже жалостливым голосом просил юноша, приближаясь ещё ближе. Черных глубоко вздохнул, взял руки возлюбленного и поцеловал, а после сказал, что разберутся с этим позже. И Илья ушёл домой через пару часов. Навсегда. Ни сообщения, ни звонка, никакого разговора позже. Филипп корил себя. Это он виноват. И первый дёрнулся Муромов. Он сделал уверенные шаги вперёд. – Пора на смену. Проходя мимо Филиппа, он слегка докоснулся его. Илья подрос. Их плечи на одном уровне. А в нос ударил мёд с душицой². Будто блондинистого парня стукнули под коленями. Благо лавочка была близко. Он присел. И заплакал. Пришёл Черных в бар на следующее утро. И первое, что он увидел, лучезарная улыбка Муромова. Словно, как родная. Но не его. Светит теперь не ему. Сердце едко закололо. Отдавало горьким послевкусием. Слезы опять навернулись. Они яростно хотели выйти, как из души, как несказанные слова. Будто это не он вчера проревел весь вечер. Не он пришёл на работу с опухшими глазами. Не он думал всю ночь о парне и заснул лишь под утро. Проходя мимо стойки, он поздоровался с двумя юношами на смене разом простым "привет" и ушёл в раздевалку. Через некоторое время, когда Филипп стоял лицом к своему шкафчику, тёплая мужская рука ложится на его плечо. – Фил, мы сможем с тобой поговорить как-нибудь? Это был Илья. – У меня смена заканчивается в 8. Приходи тогда ко мне к 9. Выпалил он разом, словно готовился сказать эту фразу несколько дней, словно первое признание любви, когда стоишь задолго до этого у зеркала в ванной и репетируешь каждое слово, каждое движение, каждый свой вдох на счету. Черных и сам удивился своей решительности и хладнокровию. – Спасибо. Муромов тепло улыбается, но Филипп даже не увидел эту улыбку. Он отвернул голову от него, когда тот только убрал руку. Тело потрясывало. Тремор. Он со спокойным видом и трепещущим сердцем зашёл на рабочее место. Звонок в дверь. Черных схватил трясущимися руками кресло и, опираясь, встал. Очень медленно, шаркая тапочками, дошёл до входной двери. Ему не нужно было смотреть в глазок, чтобы удостовериться, кто за ней стоит. Он перевёл взгляд на наручные часы. Легкая усмешка и кач головой. Ровно в 9. Как всегда. Поворот ключа. Скрип двери. Мужчина в квартире. Филипп, как гостеприимный хозяин, предложил обувь и пригласил на диван. – Давай для начала выпьем. Фил говорил очень медленно и спокойно, буд-то разжевывал каждое слово, слушал, чтобы не сказал ничего лишнего. – Я не против. Илья тоже играл спокойного. Нотки дрожи в голосе сдали его. Это поняли оба. Блондин ставит тумблер собеседника на столик. И вот они уже сидят друг на против друга. Глоток. – Фил, прости, это я виноват, – Глубокий вдох. Выдох через рот. Он говорил отчётливо, хоть слова рвались из него. Так сильно, как демоны из ада, на столько сильно, что терпеть этот порыв нельзя было. С каждым мгновением это было всë больнее. Так же больно, когда прощаешься на вокзале с человеком, с которым, возможно, никогда больше и не увидишься, когда не можешь высказаться, если он уже ушёл. И Илья боролся. Он терпел, рвал, до крови пытался, до обмороков старался. Он держался, чтобы не расплакаться. Ведь мужчины не плачут, да?.. –Отец узнал обо всём, оборвал все связи с тобой. Так ещё ему предложили работу за границей. Я не мог и слова вставить. Я виноват во... Он не смог даже договорить, слезы уже лились по его щекам. Но он не сдавался. Слезы не слабость. Слезы – эмоции. Те, что давно не выпускали наружу, те, которые каждый человек хранит, как тайну, которые берегут лучше, чем своего любимого. Сокровеннее и искреннее слез нет ничего. Его подбородок подрагивал, хватая всë больше этого недостающего воздуха, кислорода, в котором так нуждались его лёгкие. Филипп встает с кресла, огибает стол, который разделяет их, и присаживается у его колен. – Нет, я не думаю, что в этом твоя вина. Он взял руки Муромова в свои, пытаясь согреть теплом, даже слегка подышал на них, но у обоих парней они были как лёд. Переживание сыграло своë. Грудь сидящего на диване уже дрожала. Дрожала от нахлынувшего порыва слез. Он не пытался подавить, а плакал, ревел. Он чувствовал вкус этих горьких слов, чувствовал недосказанность. Но молчал. Ждал поддержки от Фила. А тот в свою очередь лишь поднял голову. Голубые глаза также наполнились солёной водой. Дорожка проехалась по его лицу. Потом вторая и третья. Отпустив руки, Черных схватил веснушчатую щеку партнёра. Он поглаживал скулы большим пальцем, всë больше всматриваясь в миндальные. Их лица были очень близки. А ещё они были мокрые. Они смотрели друг на друга и кричали взглядом. Выискивая поддержку в чужих глазах, они плавно поддались вперёд, чувствуя чужое дыхание на губах. Дрожь. Неуверенные перемещения. Они спрашивали разрешения без слов. Сомневались, стоит ли. Терялись, правильно ли это. И тот самый миг. Шаг, в котором они нуждались. Нежным движением тела, очень медленным, они прикоснулись. Это было не больше, чем детский поцелуй. Касание губ. Таких родных, таких долгожданных. А потом ещё и ещё, всë быстрее и быстрее. Соленные ощущения отдались по всему телу. И вот Фил уже сидит на коленях, сжимает шею Ильи, упирается прессом в чужой. Тот своими тонкими пальцами сжимает талию, подкидывая бёдрами, отвечая на жест. Им не хвататет воздуха, они выдыхают и слова целуются. Углубляют. Жгут. Сгорают, припадая к родным губам. Но осторожно, очень трепетно. В то же время жадно, словно боятся, что вот-вот и заберут. – Я люблю тебя до сих пор. Выдыхает в губы Черных. – Я тоже. Говорит Муромов в шею. Илья целует кожу, кусает, лижет. Фил расстегивает рубашку партнёра снизу. Стонет от ощущений, ерзает. Шесть лет порознь сыграли своё. Он скучал по этому. – Я тоже. Боже, сказал вслух. Илья чувствует, что возбуждается, когда Филипп трётся об него всë чаще и чаще. Оттягивает футболку, чтобы взять в рот сосок. Тянет, кусает и слышит сверху уже неприглушённый, томный стон. Штаны уже кажутся лишними. И вся одежда тоже. Тогда первым делом снимает футболку с хозяина дома и сбрасывает с себя уже готовую рубашку. Снова поцелуй. Глубокий. Фил ведёт. Напористо проникает, сильнее прижимается, хватая за волосы, делая противоречивый жест: оттягивает назад. Илья охнул в поцелуй, что завело обоих ещё больше. Казалось, они уже кричали от нетерпения, а не просто стонали. Джинсы тоже полетели куда-то вместе с трусами. Черных спустился на пол, беря член пары в руки. Затем проходит шершавым языком от основания до уретры, обводит круг или два, а потом берёт в рот. Сначала много не получается, пробует ещё раз, раскрывая нижнюю челюсть всë больше, сминает его яйца в руках. Илья откидывает голову назад и и мычит, когда тот втягивает щеки. Он поддерживая за шею Филиппа. Ещё пару раз и тот вынимает член изо рта, занимая прежнее место у Муромова на коленях. Илья проник одним пальцем в Фила. – Нет. Черных сам взял руку и убрал. – Будет больно. – Мы заслужили. Приподнялся и сёл на член. Получилось захватить только головку. Они постарался расслабиться и садился всë ниже, почти до упора. Боль пронзала всë тело, проходилась будто иголочками, доставая даже до кончиков пальцев. Слезы выкатились из закрытых глаз, а руки Муромова сжались на бёдрах. Ещё раз. Поднялся и опустился. Болезненный вой. Илья склонил голову на плечо. Больно и ему. Морально или физически?.. Скорее оба варианта. Филипп хныкал, сидя на Илье, даже плача, и слезы капали прямо на грудь, в сердце. – Нет, я не могу так. Слезь с меня. Приказным тоном велел Муромов. А блондин послушался его, будто верный слуга. Илья очень аккуратно, придерживая за поясницу, положил на диван Фила. Они уже целуются опять с солёной жидкостью на губах.