***
— С вас двадцать франков, месье. Не хотите занести в дом? — Нет, спасибо, там сейчас царит погром. Если мне понадобится помощь, я позвоню. — Тогда до свидания, месье. — До свидания! Сяо Чжань ещё несколько долгих мгновений смотрел вслед отъезжающему грузовику, не обращая внимания на пыль, которую тот поднял на песчаной подъездной дорожке. Потому что ему предстояла очень большая работа, а природную лень никто не отменял. А потом он зашёл и снова уставшим взглядом уставился на пустую и полутёмную, из-за грязных окон, прихожую комнату. И вот тут то он услышал тихий, еле слышный шорох где-то в углу. Резко повернулся туда, но ничего, кроме сугробов пыли не увидел. Показалось? — Ну что же, сэ парти*! И он снова вышел, чтобы минут через десять вернуться со шваброй, новеньким пылесосом 1962 года выпуска, вёдрами и тряпками из только недавно так хорошо уложенных коробок.***
Все окна и двери были открыты, Сяо Чжань напевал под нос какую-то приевшуюся мелодию, выметал всю пыль на улицу и потихоньку убеждал себя, что всё не так уж и плохо. Спустя примерно час на прихожую и прилегающую к ней большую комнату, видимо, гостиную, можно было смотреть без боли в глазах. Сяо Чжань выдохнул, поднялся с пола и рукавом вытер пот со лба. Он испытал недюжинное облегчение, когда понял, что воду в этом доме подключили, несмотря на его старость. Хоть с чем-то ему этот адвокат помог. Вдруг раздался всплеск, грохот, Сяо Чжань оборачивается и с абсолютным шоком в глазах видит, как ещё недавно полное мутной воды ведро катается туда-сюда по полу. А вода грязной лужей расползлась на добрых два метра вокруг себя. — Кто здесь? — первым делом выкрикнул Сяо Чжань, обернулся, понятное дело никого не увидел и тут же бросился к луже с тряпкой. Может, кошка пробежала? Хотя откуда тут взяться кошке?***
Второй этаж, на удивление Сяо Чжаня, выглядел немного лучше. Тут даже сохранилась какая-то мебель. Вот во второй комнате от лестницы стоит старое пианино, а в комнате, по всей видимости, ванной, сохранился и душ и туалет. Правда, воспользоваться ими Сяо Чжань не горел желанием, пока не выдраит до блеска. Наверное, уборку стоит продолжить со второго этажа. А нижний он потом со временем закончит. Сяо Чжань вернулся обратно в комнату с пианино. Оказалось, в стороне, за прикрытой дверью ещё и умостился старый диван. Потресканный и весь в такой пыли, что и не поймёшь, какого он цвета. А пианино, должно быть, уже давно расстроено. Сяо Чжань подошёл ближе и раскрыл крышку. Все клавиши были, как отполированные, словно и не было всего этого праха вокруг. Клавиши не могут выглядеть ТАК, даже будучи под крышкой всё это время. Сяо Чжань подошёл ещё ближе, лихорадочно соображая и вспоминая все свои детские уроки игры на пианино. Старая, лёгкая мелодия пришла ему на ум и он медленно нажал на нужные клавиши. Звук вышел таким, каким и должен был. Правильным и вовсе не расстроенным. Сяо Чжань отдёрнул руку и в испуге замер. Вот и чудеса же в этом доме творятся! А когда он резко обернулся, ему показалось, что в двери промелькнула чья-то тень. Ну и померещится же. В таком старом доме.***
— А! Так вы, месье, — новый владелец того особняка? — спросила его дружелюбная старушка за прилавком булочной, когда он спустился с холма в посёлок, — Ох, не завидую я вам! Поговаривают странные вещи там творятся, да и давно оно без хозяина простаивало… Сяо Чжань только вздыхает и улыбается. Ему уже давно не 10, чтобы верить во всё это. О старых, и особенно таких больших, зданиях ходят разные слухи. И чаще всего они не самые приятные. — Совсем скоро это здание будет таким же прекрасным, как и ваша выпечка, — сказал он с яркой улыбкой, а старушка только рассмеялась. Дружелюбный народ здесь. Сяо Чжаню потихоньку начинало казаться, что ничего не может пойти не так. — Но вы всё же осторожнее, месье, — сказала ему на прощание булочница, — Наш почтальон часто проезжает мимо этого дома. Пару недель назад он слышал, как кто-то играет на фортепиано! А месье Буаселье никогда не врёт. Вот удивлюсь, если в том доме не будет фортепиано… — Хорошо, тётушка! — кивнул и снова улыбнулся Сяо Чжань и поспешил выйти из пекарни, пока предательское: “Оно там есть!” не вырвалось наружу. Ни тётушка, ни месье Буаселье не могли об этом знать. А на замке ведь вроде не было никаких следов взлома?***
— Кто-то играл на фортепиано, говорите? — спросил сам себя Сяо Чжань, когда остановился перед распахнутыми дверьми во вторую комнату. — Ага. Сяо Чжань от страха даже выронил ведро и вода со средством снова вылилась на пол. Он обернулся так резко, что аж шею переклинило, но никого за ним и вообще в комнате не оказалось. Сердце билось в груди, как сумасшедшее, холодный пот стекал под грязной рубашкой. — Кто здесь? — спросил он слабым голосом, но ему опять никто не ответил. Сяо Чжань далеко не сразу сообразил и вытер большое мокрое пятно. И позже он будет себя за это очень корить, потому что паркет мог и вздуться.***
Ближе к вечеру Сяо Чжань упал на диван, не заботясь ни о каких призраках, душах умерших и даже о грязной и насквозь промокшей одежде. Он чертовски сильно устал. И уснул он тут же, как только голова его откинулась на подлокотники. Он не мог видеть, как в дверях вдруг остановилась чья-то тень. Не мог видеть, как в свете ночника мелькнули растрёпанные волосы. Он спокойно спал, пока неизвестный медленно приближался к его кровати. Он сопел, как малой ребёнок, пока тёмная в тусклом свете ночника рука потянулась к его лицу. И он даже не видел, как в последний момент рука сменила направление, подцепила плохо накинутый плед и укрыла Сяо Чжаня получше. Прежде, чем тень исчезла, в комнате еле слышно раздался недовольный фырк.***
— Слабак, — беззлобно фыркнул Сынён и соскочил с каменной высокой ограды на мягкие лапы. Ван Ибо только скривился, — Тебя же поставили защищать дом. — А если он приехал в этот дом по праву? — спросил Ибо, опираясь на стену и поднимая взгляд на чуть освещённое ночником окно на втором этаже, — Он делает хорошо дому госпожи Хань. — Прошёлся тряпкой там-сям, — промурлыкал Сынён, дёрнув длинными усиками, — Это не значит, что он — олицетворение благодетели. Ты сам говорил, что не смог понять, какая у него энергия. — Не буду я его изгонять, — пробормотал себе под нос Ван Ибо, чем снова заслужил фырк со стороны Полуночного кота. А Ван Ибо просто продолжал гипнотизировать окно взглядом и чувствовал, как вся та злость, копившаяся в нём, пока он пытался отогнать от дома всякую шпану, куда-то постепенно улетучивается. Словно бы этот человек одной лишь своей улыбкой и тихими напевами эту злость прогоняет. Но Сынёну он никогда в этом не признается. Как и не признается в том, что считает этого человека самым красивым из всех, кто когда-либо входил в этот дом.***
— Только вы его потом как-нибудь верните! — прокричал ему вдогонку парниша из магазинчика с велосипедами и Сяо Чжань с улыбкой махнул ему рукой. Нет, парниша говорил не о велосипеде, который Сяо Чжань у него честно купил. Он говорил о магнитофоне, который сейчас весело болтался у Сяо Чжаня на плече. Ну и о нескольких кассетах. Просто Сяо Чжаню стало немного скучно петь в доме одному, да и одиноко как-то. Вот он и уговорил парнишу дать ему магнитофон, пока он не разберётся со всем захламлением в доме. Парниша оказался сердобольным, пожалел Сяо Чжаня, а тот только и рад. Но он обязательно его вернёт. Это без сомнений.***
Ван Ибо сидел на маленькой ограде у террасы, когда увидел, что новый хозяин (а именно так его Ибо теперь называл в голове) весь запыхавшийся появился на горизонте. На велосипеде. С каким-то чемоданчиком на одном плече. Ван Ибо поспешил соскочить вниз и скрыться. Но так, чтобы видеть почему-то такого сияющего хозяина. Хозяин был очень аккуратен. Даже когда слезал с велика. И Ван Ибо невольно разулыбался, когда, вместо того, чтобы отбросить велосипед куда-то в сторону, хозяин его осторожно пристроил поближе ко входу. А потом Ибо быстро проскочил за мужчиной в дом, стараясь шуметь как можно меньше. Помещения дома было уже не узнать. Спустя неделю второй “жилой", — как назвал его сам хозяин, пока вёл очередную беседу с собой — был надраен чуть ли не до блеска, а на первом была готова самая большая комната и часть комнатки, в которой раньше была кухня. Хозяин остановился рядом с креслом, которое недавно в эту самую большую комнату притащил с улицы. Видимо, из прошлого места жительства. Ван Ибо же остался за дверью, глядя на мужчину сквозь щель в приоткрытой двери. — Сяо Чжань тупица! — вскричал вдруг хозяин так громко, что Ван Ибо аж подскочил на месте от неожиданности, — Как ты мог забыть кассеты? Я же видел… о дьявол! Оставил их на столике… Сяо Чжань. Поздравляю. Это старческий маразм. Хозяин продолжал ругать себя, а Ван Ибо незаметно подошёл, чтобы разглядеть, что же такое вызвало такое большое недовольство его хозяина. Магнитофон. Ну надо же. Столько шума из-за простого чемоданчика с музыкой. Ван Ибо не сдержал смешка. А Сяо Чжань, как он себя назвал, вдруг обернулся так резко, что Ибо попросту не успел спрятаться. Пять долгих мгновений они просто тупо пялились друг на друга, пока до Ибо не дошло. Это катастрофа. А в следующий момент ему по голове прилетело чем-то тяжёлым. И последнее, о чём подумал Ибо, было — что реакция у его хозяина какая-то слишком хорошая. И агрессивная.***
— Очнулся? — это было первым, что встретило Ван Ибо, когда он с трудом продрал глаза. — А я думал, что домовым не может быть так больно, — капризно простонал Ибо, поднимая руку к голове. — Стой! Не трогай, подожди, — звуки какой-то возни, а потом ощущение чего-то холодного на лбу. От давления на больное место стало на секундочку только хуже. А потом пришло облегчение, — Ты хотел что-то украсть? Только говори правду. — Я тут живу, — всё тем же капризным тоном протянул Ибо. — Ошибаешься, тут живу я, — терпеливо пояснил ему голос и Ван Ибо всё-таки открыл глаза, — Так зачем ты приходил? — Я правда тут живу, — нахмурился Ибо и тут же снова зажмурился от боли, — И ты тут живёшь. — Ты что, беспризорник? — Сяо Чжань наклонил голову в сторону, прищурился. — Нет, — просто ответили ему, — Я домовой. Я — хранитель этого дома. Сяо Чжань замолчал. Неужели так сильно долбанул? — Хочешь, докажу? — вдруг спросил его этот малой. — Ну валяй. И Сяо Чжань вдруг усмехается. Нет, парень не выглядит плохо. Не выглядит, как местная шпана, хулиган или беспризорник. И Сяо Чжань даже чувствует вину, что так сильно долбанул малого, мозги ему отшиб, точно. А малой вдруг тоже усмехается. Глаза мальчишки медленно заполняются золотистым светом, а Сяо Чжань думает, что это его только что долбанули магнитофоном по голове. Потому что в следующий момент дверь вдруг распахивается и в комнату царственно въезжает стол. Тот самый, с первого этажа, тяжёлый, дубовый стол. — Рот закрой, — слишком уж гордо звучит со стороны и Сяо Чжань только сейчас понимает, что смотрит на всё происходящее в абсолютном шоке, — Я и не так могу… — Нинада, — тут же односложно возражает Сяо Чжань, который в жизни таких чудес не видел, — Я схожу с ума? — слабым голосом проблеял он, воздевая глаза к потолку. — Не-а, — очень уж довольно отрицает парниша и Сяо Чжань шокировано таращится на него в ответ.***
— А почему дом тогда в таком ужасном состоянии? — Ну не могу же я его хвостом чистить. — Так поэтому тут никакой шпаны не было? — Да! Я их не впускал. — А это ты на пианино играл? — Ну, а больше развлечений днём никаких. — Днём? — А ночью ко мне друг приходит. — Что за друг? — Чжань-гэ, заканчивай, я чувствую себя, как на допросе! Честное слово, госпожа Хань была точно такой же! — О, вот её ты госпожой называешь, а я — “Чжань-гэ”! — Господин Сяо? — ...ладно, от тебя это звучит ужасно. — Эй! Вот так и проходили все последующие дни. Не сказать, чтобы Сяо Чжань сразу привык к такому соседству. Вовсе нет. Сначала он шарахался каждый раз, как Ван Ибо, а именно так представился его домовой, появлялся рядом. И всё время думал, что ему всё приснилось. Первые два дня он пытался себя в этом убедить. А когда бросил эту затею, оказалось, что у Ван Ибо есть хвост. Который он раньше благовоспитанно прятал в штанах. Это был очередной шок на следующие пару дней. Потому что хвост домового жил отдельно от него и постоянно хватался то за ногу Сяо Чжаня, то за руки, а то подлянку ему устроит, сыграв роль подножки. В общем, хвост Ван Ибо хотел постоянного контакта. А вот сам Ван Ибо первое время сторонился. Наверное, тяжёлый магнитофон ему всё ещё снился в ночных кошмарах.***
— И правда красивый, — промяукал Сынён, спрыгивая с подоконника в комнату, — И пахнет вкусно. Тебе повезло. — Завидуешь? — расплылся в довольной улыбке Ван Ибо, наблюдая за тем, как его хозяин мирно посапывает на диване. Кровать он всё ещё в дом не затащил. — У-у-у, как тебя ведёт, — Сынён подошёл ближе уже на человеческих ногах и помахал рукой перед глазами Ибо. Тот на него недовольно уставился. — Не ведёт, — как ребёнок возразил он и снова мечтательно уставился на Сяо Чжаня, — И трогать его не смей. Он хороший, — и снова зло зыркнул на Сынёна. А тот усмехнулся, в примирительном жесте поднимая вверх обе руки. — Раз ты так говоришь, значит так оно и есть, — произнёс Полуночный кот, подошёл ближе и уже котом забрался Ибо на колени. — Кстати, дом он получил в наследство, — как бы между прочим бросил Ибо, машинально поглаживая Кота за ушком, а Сынён в ответ только довольно заурчал. И чёрт его знает, это было в ответ на его слова или на ласку.***
— Ван Ибо! — кричит Сяо Чжань с первого этажа. — Сяо Чжань! — отвечает ему таким же криком Ван Ибо с третьего этажа. — Иди помогать! — Иду! — кричит Ибо снова и через две секунды материализуется будто бы из воздуха. Сяо Чжань снова вздрагивает. За неделю совместного жития он привык ко многому. Но это не значит, что неожиданные появления Ибо его не пугают. А тот сияет яркой улыбкой, весь в грязи и пахнущий средством от пыли, потому что “раз уж домовой, надо помогать”. — Ты предметы передвигать везде на участке можешь? — спросил Сяо Чжань, смотря на него так, словно планировал какие-то вселенские козни. — Везде, — неуверенно протянул Ван Ибо. — Отлично! Помоги мне, будем обустраивать первый и второй. Мебели мало, но пусть уж лучше дома стоять будет. На террасе тоже надо убраться, а она только мешает, да и в местной газете что-то про дожди было… Ван Ибо только обречённо вздохнул. Когда Сяо Чжань начинал говорить о доме и его обустройке, его было не заткнуть. Лучше бы он так поддерживал Ван Ибо, когда тот разглагольствовал о драконах и принцессах из книг, которые он уговорил Сяо Чжаня читать ему каждый вечер.***
— Полуночный кот существует! Как и драконы! — Но… — Сяо Чжань, но ты же в меня веришь! И они тоже существуют, надо просто верить! На этой реплике Сяо Чжань застыл. — В каком смысле? — Мы существуем только для тех, кто в нас верит, — назидательным тоном произнёс Ван Ибо, вновь пристраиваясь под бок Сяо Чжаня, откуда вскочил в пылу спора. Хвост тут же оплёл ближайшую руку хозяина, — Ты можешь меня видеть и трогать только благодаря тому, что подсознательно веришь в меня. — То есть, даже тот шок, что я испытал — ничего не значит? — Теоретически нет. Если бы ты был действительно настолько удивлён, что перестал бы верить, ты бы меня не увидел на следующий же день, — Ван Ибо поднял взгляд на Сяо Чжаня, — Ну или в первый же день ты бы просто был уверен, что я беспризорник и подумал бы, что я, например, сбежал. Ван Ибо почему-то почувствовал странную необходимость как-то оправдаться, что-то ещё сказать. Наверное… убедить Сяо Чжаня в своём существовании. — Это значит, что для остальных людей я выгляжу, как сумасшедший, разговаривающий сам с собой? — тихо спросил Сяо Чжань. Ван Ибо не выдержал и снова отвернулся. — Это всё намного сложнее. Сынён рассказывал, что зависит от связи человека с нашим миром. Чем больше он связан, тем больше наш мир его защищает от его собственного. Например, ты можешь идти по улице и разговаривать со мной, но остальные будут думать, что ты просто идёшь по улице и смотришь по сторонам. Если связь слаба, то, скорее всего, ты будешь выглядеть, как человек, болтающий сам с собой. И Ван Ибо снова поднял взгляд. И на удивление он столкнулся с улыбкой. Мягкой, тёплой, немного сонной улыбкой. Улыбка, от которой Ибо всё время таял, как тонкий слой снега под мягким зимним солнцем.***
— А как тогда почтальон слышал, что ты играешь на фортепиано? — на следующий день рассуждал Сяо Чжань, играясь с чёрным хвостом Ибо, который в этот раз нагло устроил свою лохматую голову у него на коленях. — Много нюансов, Чжань-гэ, — пробормотал Ван Ибо, — Нас можно услышать, если знать, что с местом, где мы обитаем, что-то не так. Но и в это человек должен верить. Либо человек верит в нас, либо он верит в место. А может верить в нас лишь чуть-чуть, просто в существование, тогда он может слышать… или скорее ощущать наше присутствие. — Тогда получается почтальон либо верил в твоё существование либо в то, что это место — странное? Ван Ибо с энтузиазмом кивнул. А Сяо Чжань задумался, всё также перебирая чёрный кошачий хвост между пальцами. И Ван Ибо понял, что впервые залип. Нет, он и раньше восхищался красотой своего нового хозяина, но в этот раз он залип надолго. Контраст утончённой белой кисти художника и озорного чёрного хвоста был настолько велик, что даже прекрасен. Ван Ибо бы сказал, что его хвост ложится в эту руку просто идеально. От этой фразы стало как-то слишком жарко. — А ты бы сказал, что у нас с тобой глубокая связь? — вдруг спросил Сяо Чжань и хвост в его руках предательски замер. Ван Ибо не был готов к тому, чтобы сказать всё. — Да, — ответил он тихо, но твёрдо, — Знаешь, у домового и хозяина всегда связь глубокая. Ты получил этот дом не силой, не обманом, а как положено. Получается, что ты — мой хозяин. У нас по умолчанию есть связь. У людей есть два типа связи — дружеская и любовная. Так вот, это — ни то и ни другое. — Но ты ведь не вещь, чтобы переходить по наследству, Ван Ибо, — вдруг пробормотал себе под нос Сяо Чжань и Ван Ибо вскинул взгляд вверх, чтобы заметить, как голова Сяо Чжаня сонно склоняется вниз, а глаза медленно закрываются. Ван Ибо слышал, что уставшие люди чаще всего говорят правду. Было приятно считать, что Сяо Чжань не воспринимает его, как вещь. Как просто по умолчанию хорошо настроенного к нему домового. Потому что домовые бывают разные.***
Ван Ибо слышал о нескольких домовых, которые выкурили из дома своих хозяев. Двое из них потом и сами ушли. А вот Сынён мог похвастаться личным знакомством с одним таким. Домовой привязан к дому. Если хозяин плохо заботится о доме, домовой будет плохо относится к хозяину. Да даже не так! Он будет ненавидеть своего хозяина! И тогда хозяину очень не поздоровится. Чем негативнее энергия у человека, тем хуже дому и его хранителю. Иногда эта энергия остаётся и после того, как человека в доме больше не стало, дом ей пропитывается. И домовой, полный злобы и несчастья, уходит. Когда Ван Ибо впервые услышал историю того домового от Сынёна, он чуть не расплакался. Сынён сказал, что Высшие его пожалели и разрешили стать Лесным духом. Как он тогда сказал: “Матушке Природе тоже нужны домовые, а ты что думал?”. А вот от Сяо Чжаня исходила какая-то странная энергия. Она не была положительной или негативной. Ван Ибо назвал бы её… солнечной. Тёплой. Она особенно ярко чувствовалась, когда Сяо Чжань улыбался. Приятно окутывала все внутренности, невозможно было не улыбнуться в ответ. Даже Сынён начал шутить насчёт его “влюблённости”. А во взгляде появился тревожный огонёк. Слишком разные они и люди. Нельзя влюбляться. Будет только хуже. А ведь любовь присуща даже им. И скоро Ван Ибо это понял. Также, как понял, что в Сяо Чжаня невозможно не влюбиться.***
— Ты полный дурак, Ван Цзе! — с громким шипением набросился на него Сынён. От волнения тот даже когти выпустил и больно вцепился ему в колено, — Нельзя! Как ты вообще умудрился влюбиться человека? О Высшие… — и Сынён показательно застонал и маленькое кошачье тельце упало на новый ковёр в гостиной. — Не строй драму, Чо Сынён, — пробурчал себе под нос Ван Ибо и покосился взглядом в сторону спящего хозяина. — И ничего я не строю, — также пробурчал Чо Сынён, вставая на человеческие ноги, — Ты, между прочим, сам понимаешь… — Да! Ну и что? — тут же вскидывается в его сторону Ван Ибо, — Я просто… Чо Сынён только хмыкает, как видит, как сразу же стушевался Ибо и как поник его в последнее время такой активный хвост. Он подходит ближе к Сяо Чжаню, опирается на спинку дивана и смотрит на него сверху вниз. Удивительно, но даже злиться не хочется за то, что этот человек сумел привязать Ван Ибо к себе. Просто досадно. Печально. Однако понимаешь, что сам человек тут ни при чём. — Сяо Чжань, — вздыхает Чо Сынён, наклоняет голову вбок, — Мне Природа рассказывала, что она однажды такую историю у себя видела. Тоже про человека и про нашего. И история эта печальная, ты не думай. Тот, кто влюбился в человека до сих пор живёт с разбитым сердцем. И он ещё минуту молчит. Снова вздыхает и поворачивается лицом к Ван Ибо. — Он выглядит удивительно молодым для тридцати пяти, не думаешь? — и улыбается. И Ван Ибо ему тоже улыбается. Натянуто и криво, — Он умрёт, Ван Ибо. А ты останешься. И это будет ужасное существование, ты понимаешь? Хозяева в твоём доме будут сменяться, а ты не сможешь их нормально воспринимать, потому что ты будешь влюблён в Сяо Чжаня, которого давно нет. Постарайся прекратить это, как можно скорее. Тебе же от этого будет лучше. У Ван Ибо есть силы только резко кивнуть.***
Сяо Чжань сегодня не спит. И Ван Ибо этой ночью не с ним. Он лежит на диване в гостиной и слушает, как Сяо Чжань играет какую-то мелодию на втором. Прошло уже ровно три месяца и семь дней с их самой первой встречи и уже столько успело измениться. На улице царствовала осень и Сяо Чжань начал кутаться в большие свитера и одеяла. Он выглядел так мило и красиво, что сердце Ван Ибо хотело выскочить из груди каждый раз, как он его видел. Он не смог побороть самого себя. И Сяо Чжань с каждым днём только прочнее усаживался в его сердце. Словно пускал корни. Каждой своей улыбкой он напоминал Ибо ночной разговор с Сынёном. Каждым своим мягким прикосновением он напоминал ему о словах “Он умрёт, Ван Ибо. А ты останешься.” Хвост Ибо понуро висел на спинке дивана, а сам он слушал, как мелодия сменяется мелодией. И думал. Думал о том, как Сяо Чжань рассуждает о вещах, которые его интересуют, о том, как Сяо Чжань напевает себе под нос, когда готовит или убирается, о том, как Сяо Чжань позволяет и даже улыбается каждый раз, когда хвост Ибо цепляется за него. Почему-то это… заставляет думать, что не такой уж Ван Ибо и одинокий в своей любви. А может… Ван Ибо тут же вскакивает, хвост топорщится трубой. А что если он не один? Может… Сяо Чжань… тоже? Сердце заполошно бьётся в груди. Взгляд мечется туда-сюда, в попытках зацепиться хоть за что-нибудь, что дало бы ему подсказку. Помогло бы ему понять. А потом вдруг по всему первому этажу медленно разливается яркий свет. Ван Ибо взглядом проходится по всем светильникам и свечам. Хотя он точно помнит, что ничего не зажигал. Он смотрит на лестницу на второй этаж. Может, Чжань-гэ спускается со своей лампой? Свет льётся со второго этажа. Но вот музыка только усиливается, Сяо Чжань не спускается, а свет всё ярче и ярче. И Ван Ибо так этим заворожён и удивлён, что поднимается наверх безо всякой магии домового. Источник свечения — вторая комната. Именно там, где сидит Сяо Чжань. Ван Ибо идёт туда тихо, стараясь ничем не выдать своё присутствие. — Сяо Чжань, — выдыхает он, как только останавливается в проёме двери. Сяо Чжань резко поднимает голову, мимолётно улыбается и тут же возвращается к игре. И вроде ничего необычного, вот только… — Ты светишься, Сяо Чжань. — М? — Сяо Чжань наконец перестаёт играть, но светиться — нет, и Ван Ибо кажется, что он сходит с ума, хотя вроде домовики так не могут, — Ван Ибо, это слишком нелепо… — Но ты правда светишься, Сяо Чжань! Ван Ибо вдруг бросается на колени, прямо к ногам Сяо Чжаня, берёт в свои руки кисть Сяо Чжаня и заворожённо смотрит на неё. И Сяо Чжань тоже опускает на неё взгляд. И глаза его расширяются в шоке. — Сяо Чжань, сегодня Вторая луна! — вдруг кричит Ван Ибо, сам не до конца понимая своего энтузиазма, — Сяо Чжань, ты не человек! А Сяо Чжань смотрит на него ошарашенно, непонимающе. Ван Ибо понимает, что ему нужно всё объяснить, но не может даже поумерить свой восторг. Он подносит светящуюся кисть к губам и целует её. И она такая мягкая тёплая, такая родная. Он чувствует, как чужая рука вздрагивает под его пальцами, но Сяо Чжань её не вырывает. Слишком ошарашен для такого, да? — Сяо Чжань, ты… — вот только он не знал, кто такой Сяо Чжань. Ван Ибо прожил долгую жизнь, но никогда раньше не встречал светящегося человека. Нет. Сяо Чжань не человек. Он точно из их рядов. Да ведь? Правда ведь?***
— Я знаю двух, — Сынён показательно выставил вперёд два пальца, — наших, которые такое могут. Но это, — он показал на вновь уснувшего Сяо Чжаня, — я не знаю, как назвать. Тридцать пять лет жил, как обыкновенный человек? И тут вдруг пришёл ты и он начал светиться на Вторую луну? На Вторую, ты меня слышишь, Ибо? Которая появляется, чтоб тебя, раз в сто лет! — И что ты мне пытаешься сказать? — тихо спросил Ван Ибо, — Многое может произойти на Вторую луну. Она многое символизирует и на многое способна. Сынён замолчал. Подергал себя за потрёпанный бантик на шее. Снова посмотрел на Сяо Чжаня. Поджал губы. Присел на корточки. — Знаешь, мне Матушка рассказывала, что существует какой-то такой Одинокий свет. Хрен его знает, что он делает. Она сама о нём не много слышала. Только что это почти обычный человек, который становится не-человеком, если влюбляется за все сто лет, пока существует. Бред какой-то, скажи? Вторая луна ведь всегда раскрывает всё, что было скрыто. Может, она так… — Хочешь сказать, что он в кого-то влюблён? — совсем тихо перебил его Ибо, Сынён же пожал плечами, даже на него не взглянув. — Это всё, что об Одиноком свете знает даже Природа Матушка. Думаешь, я тебе больше скажу? Да мне всего-то пятьсот с хвостиком! — Не кричи, — тут же зашипел Ван Ибо, как только почувствовал, что его хвост, который Сяо Чжань сжал в своей светящейся ладошке, дёрнулся. — Одно могу сказать точно — он не человек. А если он — Одинокий свет, значит, он в кого-то влюблён. В кого, правда, я не знаю. Что он делает — тоже не знаю. Может, просто существует. И Сынён по кошачьи фыркнул, чихнул и поднялся на ноги. Ван Ибо же задумчиво уставился на свой хвост в руке художника. В кого-то влюблён, да? Оказалось, понимать это больнее, чем просто принять факт, что они не могут быть вместе из-за смертности людей. Сяо Чжань ведь не мог влюбиться в своего домового, верно?***
— Оказывается, какое “любовь” сильное чувство, — тянет Сяо Чжань, когда на утро ему Ван Ибо рассказывает всё, что он успел услышать от Сынёна, — Думаешь, я и есть Одинокий свет? — почему-то намного тише спрашивает Сяо Чжань и вдруг ярко краснеет. Ван Ибо тут же отворачивается. Может, это какая-нибудь девушка из посёлка? Миловидная и весёлая. Которая умеет готовить и у которой много братьев и сестёр. И ферма обязательно должна быть… — Ибо! — вдруг зовёт его Сяо Чжань и Ван Ибо резко поворачивает в его сторону лицо. От беспокойства и заботы на любимом лице захотелось плакать вдвойне. — Она красивая, наверное, — ляпает он прежде, чем успевает подумать. А потом понимает - какое простому домовому дело, куда и с кем ходит гулять его хозяин? Ох, Дьявол, как же больно. — Он точно очень красивый, — выдыхает Сяо Чжань, а Ибо думает, что лучше бы он ничего не говорил. Просто промолчал бы. Потому что Ибо вдруг захотелось узнать больше, понять, почему Сяо Чжань выбирает не его, — А знаешь, какой он ещё? — М? — против воли мычит Ван Ибо, когда единственная его мысль — “Сяо Чжань, пожалуйста, просто закрой рот”. — Весёлый, озорной, он крутой, и любит, когда я ему это говорю, а ещё он любит при любой возможности надо мной издеваться. И ему нравится смотреть, как я рисую в мансарде, — Ван Ибо тут же отводит взгляд. Он чувствует, что Сяо Чжань на него смотрит, но взглянуть на него в ответ просто не в силах. Оказывается, Сяо Чжань уже был у того человека дома, — А ещё у него есть непослушный, но очень милый чёрный хвост. В этот момент Ван Ибо вдруг вскидывает голову. Резко поворачивает голову в сторону Сяо Чжаня и изумлённо смотрит на расползающуюся по его губам солнечную улыбку. А в следующий момент налетает на него, валит на пол под задорный смех, благо что оба сидели на ковре в гостиной. — Это я? Правда я? Скажи, что я! Не могу быть не я! — тут же затараторил Ван Ибо, возвышаясь над Сяо Чжанем, который уже в открытую хохотал. — Ты, ты, Ван Ибо, только ты! Ван Ибо почувствовал себя в миг таким счастливым, что физически не мог сдержать улыбку. Он, Ван Ибо, только он! Неужели это правда? Он, простой домовой, только он! И никто другой! И как будто свет забрезжил где-то в глубине его тёмного тоннеля. Стало так легко, волшебно и сладко, что аж мурашки пошли по коже. Ему казалось, что он в какой-то из тех сказок, которые Чжань-гэ ему читал на ночь. Что даже несмотря на такой маленький шанс, что хозяину может нравиться его домовой, у этой сказки будет счастливый конец. Ван Ибо опустился на локти и колени, чуть не столкнувшись с Сяо Чжанем носами и уставился прямо на губы. На эти улыбающиеся губы, на эту чёрную точку под губой, на них… которые теперь он может поцеловать. Почему так хочется целовать, когда влюблён? Прикасаться губами, руками… наверное, потому что это самые чувствительные места на теле? И хочется ведь не только целовать. Хочется чувствовать того, кого любишь всем телом, душой, слышать его, видеть. И Ван Ибо тянется, всё ещё чувствуя какой-то страх. Словно всё это всего лишь сон. И сейчас его самая первая за все пятьсот лет любовь оттолкнёт его, посмотрит презрительно. Но Сяо Чжань только улыбается, обхватывает его за шею и притягивает ближе. Первое касание и Ван Ибо отстраняется. Он смотрит на Сяо Чжаня, только краем глаза замечая, как тот вдруг снова начинает ярко светиться. Он переступает на руках, снова наклоняется, Сяо Чжань притягивает Ибо ещё ближе. Поза неудобная, но какой же прекрасный поцелуй... его самый первый за пятьсот с хвостиком лет. Так сладко и так нежно… Ван Ибо кажется, что он летит.***
— У меня такое ощущение, что Одинокий свет просто воплощение любви, — тихо смеётся Сяо Чжань, листая какую-то книжку из местной библиотеки, — Знаешь, как говорят? — Сяо Чжань поднял голову, пытаясь заглянуть в глаза своему домовому, под боком которого и устроился, — Любовь всемогуща. Ван Ибо наклонил голову вниз и улыбнулся. Невозможно не улыбнуться, когда у тебя под боком лежит такой счастливый, светящийся, домашний Сяо Чжань в очках. Светящийся в буквальном смысле. Многими экспериментами что-то они всё же выяснили. Например, что Сяо Чжань начинает светиться, когда он счастлив. И Ван Ибо долго не мог привыкнуть к его случайным вспышкам. Особенно ночью. Это очень пугало. Также было проверено — если люди всё ещё могут видеть, прикасаться и разговаривать с Сяо Чжанем. Могут. Радости конкретно Ибо это не прибавило. — Но почему-то у меня такое ощущение, что я бесполезен, — вдруг хохотнул Сяо Чжань, вновь опуская вниз голову, — Сильнее никого не делаю… — Чжань-гэ, ты чего? — тут же встрепенулся Ван Ибо, откладывая свою книгу, обхватывая Сяо Чжаня за щёки, — Ты что же не видишь… Сяо Чжань! Ты делаешь людей счастливее! Сяо Чжань непонятливо хлопает глазами. А Ван Ибо всё шире и шире улыбается своей догадке. — Ты делаешь всех вокруг счастливее своей любовью, Сяо Чжань! Чем счастливее люди, тем больше они заботятся о себе и своём окружении! Ты даришь им свет, поддержку, — Ван Ибо тараторит. И чем больше слов из него вылетает, тем ярче светится Сяо Чжань и тем смущённее у него улыбка. — Ты веришь в это? — спрашивает он наконец, когда Ван Ибо замолкает. — Я знаю, — и улыбается широко-широко, так, что невозможно не улыбнуться в ответ. Мир не делится на чёрное и белое, как в сказках, которые читал Сяо Чжань. Ни о ком нельзя точно сказать, что он хороший или плохой, потому что на мир можно смотреть с совершенно разных сторон и с каждой стороны можно найти своего героя и своего злодея, которые, если посмотреть на мир в целом, совершенно несовместимы. Вот только… все в мире могут быть чуточку добрее и стараться осчастливить и помочь другим, верно? Это ведь вернётся.