悲しみの記憶

У Тоджи давно вместо сердца зияющая брешь размером с целый мир. Небольшой ошмёток мяса, что иногда кровоточит. Внутри всё в заплатках и швах, будто хоть как-то помогает. А сам Тоджи весь израненный и обугленный где-то там, далеко за грудиной. Кошмарное зрелище. У него душа пропитана гнилью и смрадом. Вся в запекшейся крови других. Наполнена чернотой и солеными слезами, которые он так и не пролил. Фушигуро Тоджи не создан для любви. Он никого не любит и ни о ком не желает заботиться. Это не его история со счастливым концом. Ему просто не дано любить. Тоджи не умеет. Такому ведь не учат и не обретают с помощью тренировок. Тоджи по душе боль и радость победы, азарт в глазах и бешеные искры внутри. Поэтому он знает, что любовь не для него и никогда это чувство не сможет прижиться в его гнилом сердце. Но впервые его устои начинают трещать по швам, когда он видит крохотного мальчика. Плачущего и вопящего так громко, что у Тоджи внутри что-то начинает давить о рёбра. Фушигуро берет на его на руки неожиданно аккуратно, с ювелирной осторожностью. Он впервые боится причинить кому-то вред. А младенец в его широких грубых ладонях такой крошечный, что Тоджи почти одолевает мелкая дрожь. Мальчик весь синий и сморщенный. Плачет и дергается, отчего Тоджи хочется побыстрее выйти из комнаты, подальше от орущего свертка. Но, когда младенец распахивает свои синие глазища и начинает таращится так пристально и внимательно, как-будто всё прекрасно понимает, Тоджи останавливается и смотрит на ребёнка в ответ. Мальчик больше не плачет, лишь с огромным любопытством осматривает Тоджи, изучает и раскладывает на части. Взгляд у него вовсе не младенческий. Фушигуро усмехается, проводит широкой ладонью по темному пушку мальчика. От этого простого действия у него внутри что-то неприятно сжимается. Что-то, что ещё билось внутри до сих пор. Или только сейчас начало биться. Тоджи пока не уверен. — Ты бы ей понравился. — хмыкает он. Ребёнок лишь зевает, тянется крошечной рукой к отцу. Тоджи думает, что будь он другим, то точно бы заплакал. Но вместо слез у него пустота. Непроходимая глушь, где он совсем один. Бродит в гуще осколков, что постоянно режут и царапают его. И столько шрамов и ран внутри, что дико страшно, как бы не начали они кровоточить. Тоджи не хочет захлебнуться в собственной крови. — Я верю в твой потенциал. — почти ласково шепчет, прижимает сына к твёрдой груди. В горле ощущается неприятный ком, что больно давит. — Мегуми. Тоджи может и монстр, как те, что живут в детских сказках, но, смотря на сына, он думает, что не хочет такой судьбы для него. Мегуми — всё что у него есть. Отныне их двое, хоть эта мысль и неприятно скребётся внутри Тоджи. Поэтому, наверное, он и чувствует это иррациональное желание защитить и уберечь ребёнка в своих руках. Тоджи кладёт Мегуми в кроватку и слабо улыбается. — Надеюсь, ты видишь его, Мориномэ. Наш с тобой сын. — беззвучно произносит Фушигуро, боясь потревожить засыпающего младенца. — Лучшее, что я когда-либо делал. — Тоджи выключает свет и последний раз заглядывает в колыбель. — Мой единственный хороший поступок. Тоджи осторожно выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. Растеряно движется на кухню. Внутри всё болит и плавится. Ему буквально не хватает воздуха. Он хочет разодрать себе кожу, чтобы не чувствовать всю эту бесполезную чехарду из эмоций. Тоджи вытаскивает бутылку пива из холодильника и тут же прикладывается к ней. Ему всё ещё больно, уверен он. Тоджи всё ещё живой и сердце его обливается раскалённой кровью. И он всё ещё помнит ту, что дала Мегуми жизнь. Мориномэ была другой, не из мира Тоджи. Вся сотканная из света и тепла, что так не присущи ему и всему клану Зенин в целом. В ней не было гнили и затхлости, что уже давно процветали в душе Тоджи. Мориномэ была совсем иной. Темные синие глаза, хрупкие острые плечи, по детские широкая улыбка — всё это осталось рваным зарубком на сердце Тоджи. От женщины, что он любил, осталась только фамилия и маленький беззащитный ребёнок в соседней комнате. Мегуми смотрит на него ровно такими же глазами, как у покойной матери. И это одновременно заставляет сердце Тоджи разрываться на части и собираться заново. Он чувствует давно забытую влагу в уголках глаз и пытается стереть её грубыми ладонями. Трёт усталые глаза, делает очередной глоток холодного пива и тяжело приваливается к спинке дивана. Тоджи почти засыпает, когда слышит за окном раскат грома. Молния, сверкнувшая на небе, заставляет его зажмурится и отложить бутылку подальше. Тоджи хмурится, понимая, что началась гроза. Дождь громко барабанит по крыше дома, а раскаты громы не затихают надолго. Тоджи бездумно, по инерции, встаёт с тёплого места и бредёт к комнате сына. Прикрывает за собой дверь и тихими шагами подходит к колыбели Мегуми. Тот ворочается под одеялом и хмурится точно также, как и Тоджи. Это заставляет мужчину слабо улыбнуться. Внутри что-то снова сжимается почти до боли и нехватки воздуха, бьется тяжестью о рёбра и жжёт кровь. — Боишься грозы, да? Мегуми тихо хнычет, не открывая глаз, тянется пухлыми ручками к отцу в поисках защиты. Тоджи хмыкает. Берет ворочающегося младенца на руки и размеренно покачивает. — Я тоже боялся, когда был маленьким. Мегуми хлопает густыми ресницами, отчего-то перестаёт хныкать. Приоткрывает рот, откуда начинают появляться слюнявые пузыри. Тоджи смеётся, тыкая в мягкую щеку Мегуми, отчего очередной пузырь лопается и Мегуми широко распахивает свои синие глаза. Удивляется, но не плачет больше. Тоджи прижимает сына к широкой груди, к месту, где гулко бьется его сердце. Через пару минут он уже слышит тихое сопение сына. Тебе нечего бояться, пока я рядом, думает Тоджи, покрепче прижимая Мегуми к себе, когда за окном раздаётся очередной раскат грома. 2. Мегуми чувствует пробирающую дрожь, что волнами расходится по позвоночнику и пробирается во все уголки тела. Он чувствует необъяснимый страх перед природной стихией и не может справиться с этим. Мегуми хочет позвать отца, чтобы тот просто побыл рядом. Но у него как всегда другие планы. Как и многие ночи. Отец уходит на работу и долго не появляется, до самого утра, весь взбудораженный и пахнущий чем-то металлическим. Мегуми почти уверен, что это кровь. Но он не боится отца отчего-то. Совсем. Он никогда не причинял Мегуми боль и всегда заботился как мог. Даже если Мегуми было недостаточно этих попыток. Отец, после своих ночных вылазок, выглядит жутко, словно из мрачных кошмаров. Покрытый мраком, с безумным блеском глаз, пахнущий кровью и болью. Даже таким Мегуми его не страшится. Он знает, что утром отец будет на кухне или гостиной. Улыбнётся ему остро, но по своему, потрепет Мегуми по чёрной макушке и посадит за стол. Он знает, что отец пьёт имбирный чай и наливает такой же для Мегуми каждое утро. Отец прекрасно знает, что младший Фушигуро не переносит красный перец и поэтому Мегуми никогда не видит на столе блюда с ним, хотя сам Тоджи любит перец в любом виде. Когда Мегуми впервые приходит домой с разбитыми в кровь коленями, Тоджи лишь молча садит его на стул и обрабатывает раны, но вечером приносит в комнату сына имбирные печенья. И Мегуми почему-то больше не чувствует, как саднят утренние раны. Мегуми этого достаточно, чтобы сейчас, лёжа в кровати, думать о том, как было бы спокойнее, будь отец рядом. Хотя бы немножко. Поэтому когда дверь в его комнату неожиданно отворяется, Мегуми испуганно втягивает воздух и пытается рассмотреть зашедший силуэт. — Мегуми? Мальчик облегченно выдыхает, чувствуя внутри смесь радости, непонимания и тревоги. — Почему ты ещё не спишь? — строгий голос отца в ночной тишине становится чересчур громким. Мегуми в очередной раз вздрагивает, когда за окном раздаётся раскат грома. Тоджи тяжело вздыхает и садится рядом с изголовьем кровати. — Ты и сегодня уйдёшь? — спрашивает Мегуми, пытаясь придать голосу более безразличный тон. Но кажется с отцом это не проходит и он всё же замечает уловку. — Как и всегда. Мегуми обиженно насупливается, отводит взгляд от отца. Тоджи на это поджимает губы, зажигает лампу на прикроватном столике. — Эй, Мегуми, смотри. Мальчик неохотно поворачивается, пытаясь скрыть выступившие слёзы. Отец с помощью рук показывает силуэт собаки, что отражается на стене. Выходит очень похоже. Однажды Мегуми уже видел такое представление на одном из фестивалей. Театр теней, насколько мог помнить мальчик. — Это гончая. Нравится? Мегуми бездумно кивает, смотря на причудливую тень на стене. Ему и вправду нравятся эти странные образы, вырисовывающиеся лишь из-за своеобразного сочетания света и темноты. — Дашь ей имя? Мегуми кивает. — Шикару? Тоджи довольно улыбается, треплет сына по макушке. — Теперь твоя очередь. Мегуми немного смущается и не понимает, но отец сам берет его крошечные руки в свои и соединяет их правильным образом. На стене появляется ещё одно гончая, но уже поменьше. — Назовёшь её? — осторожно спрашивает Мегуми, смотря на отца. — Итами. Пусть её зовут Итами. Мегуми невольно улыбается, чувствуя слёзы на своих щеках. — Когда меня не будет рядом, Мегуми, гончие останутся с тобой. И тебе больше не будет одиноко. — Итами и Шикару… — шепчет Мегуми. Тоджи улыбается широко и мягко, что бывает достаточно редко, выключает лампу и последний раз проводит по щеке сына, стирая большим пальцем солёные слёзы. Когда дверь за отцом закрывается, Мегуми лежит на боку с глупой улыбкой на лице, соединенными руками, как показывал отец, и больше не чувствует внутри грудины никакого страха. Грозы больше не там, не в его сердце, а всего лишь за окном. Когда Мегуми почти проваливается в сон, то может поклясться, что чувствует под руками мягкую шерсть. 3. Годжо наблюдает за ним издалека, старается быть как можно дальше в этот день, хоть сердце и мечется беспокойной птицей внутри. Смотрит на белые розы, что лежат на холодной плите. Сатору снимает повязку с глаз и зажимает в руке. — Фушигуро Тоджи. — читает он после нескольких минут тишины. На могильной плите, что принадлежит отцу Мегуми, возложены им белые розы и какой-то зажжённый фонарик. Годжо знает, что Мегуми мало что помнит об отце. Он никогда не вспоминает о нем и даже не упоминает невзначай. Годжо думается, что всё не так просто. Потому что сегодня день отца и на могиле Тоджи лежат белые цветы. Потому что всего час назад Мегуми также стоял перед каменной плитой и что-то шептал в пустоту, дотрагиваясь до своего лица и стирая, знает Годжо, горькие слёзы. Может Мегуми и думает, что его отец плохой человек и никогда не любил его, но Сатору уверен в другом. Годжо знает, что Тоджи хотел защитить своего сына, хотел, чтобы тот стал лучшим, что могло случиться с кланом Зенин. Может Мегуми и не понимает, но Тоджи Фушигуро любил его, хоть и по своему. Годжо возвращается в колледж ближе к трём, задерживаясь у могилы собственного отца. Праздник ведь есть праздник. Даже для такого, как Годжо. Сатору непривычно, что в школе так пусто. Нобара уехала к родителям, как и остальные, кроме некоторых ребят, но и те куда-то запропастились. Годжо бредёт к тренировочной площадке и садится на пустую скамейку. Этот день ему не с кем отмечать, как ни печально это признавать. Отца давно нет, а сам он ещё не обзавёлся детьми. Или… Годжо усмехается. На ум приходит привычная троица подростков, так легко занявшие место в его сердце. Один из которых, в данный момент направлялся прямо к Годжо. — Малыш Мегуми. — широко улыбается беловолосый. Осматривает подростка. На лице у того какое-то непонятное смущение, а в руках красные розы. Годжо удивленно хлопает ресницами. — Учитель Годжо. — Мегуми садится рядом с ним. — Я…в общем…вот. — Фушигуро протягивает цветы Годжо и отворачивается, пытаясь скрыть эмоции. Сатору осторожно принимает розы и мягко улыбается. — С днём отца, учитель. Под повязкой не видно, но в уголках небесных глаз собирается соленая влага, что так непривычно для Сатору. — Мегуми. — начинает Годжо. Фушигуро обращает на него флажный взгляд голубых глаз. — Ты не мой сын. И я это знаю. Как и ты. — Годжо треплет Мегуми по макушке и усмехается от его недовольного взгляда. — Но я твой отец. Фушигуро неожиданно замирает, смотря внимательно на учителя. Одинокая слеза скатывается по его бледной щеке. Годжо аккуратно и даже ласково вытирает мокрую дорожку от слезы и улыбается. — Спасибо, что позволил быть твоим отцом. — Сенсей! Годжо вновь растягивает губы в широкой веселой улыбке, замечая бегущего к нему Итадори. В руках у него тоже букет цветов. Красные розы. — С днём отца! — быстро проговаривает запыхавшийся Юджи и практически суёт букет в лицо Сатору. Тот хихикает, принимая цветы. Юджи садится по другую сторону от Сатору и улыбается, завидев букет Мегуми. — Вы заменили нам с Фушигуро отца в каком-то смысле, да, Фушигуро? Мегуми лишь хмурится, пытаясь подавить выступивший румянец на щеках. — Правда. Годжо громко смеётся, откладывая цветы рядом, чтобы не помять. Он притягивает подростков за плечи и крепко обнимает, ероша розовые и чёрные волосы.