Вина

Уильям открывает глаза, видит перед собой белоснежный потолок. Он не понимает, где оказался и как именно. Память будто белый лист, надеяться на неё глупо. Он в постели, вокруг стоит тишина, но неясно, где он. Где он? Обрывок воспоминаний приходит неожиданно. Падение с моста, чьи-то тёплые объятия, такие нужные. Ничего не видно, только темнота, а чуть выше он слышит родной голос. Кто это? Что происходит? Дурной сон? Где Льюис? От воспоминания родного брата память возвращается полностью. План, как они подошли к финальному акту их представления, мост, их падение… Холмс был рядом с ним до последнего мгновения, прижимал к себе, шептал что-то, что уже совершенно не важно. Где же он сейчас? Где он сам, к слову? Уильям привстаёт, осматривает комнату. Видит ещё одну кровать, рядом, в зоне досягаемости. Там, на ней, лежит Холмс, его тёмно-синие волосы растрёпаны, а на голове повязка. Кто-то их спас после падения? Кто? Уильям встаёт с кровати, чуть пошатывается. Ноги его не держат, чувствуется слабость. Чёртовы последствия после падения. Но он успешно добирается до кровати дорогого друга. Смотрит на того и, от осознания ужаса, оседает рядом с тем. На глазу повязка, а сам он, кажется, ещё не приходил в сознание. Холмс всё же принял весь удар на себя, защитил его. Это глупо, непонятно, с какой целью тот это сделал. Потому что считает его другом? Наивно. Холмс всегда слишком верил в людей. Это было их разительным отличием. — О, ты уже пришёл в себя? — говорит незнакомец, оказывается рядом, садится напротив. Уильям ничего не отвечает, его мысли заняты иным. Американец — он приходит к такому выводу о незнакомце — что-то говорит, но его не слушают. Возможно, вполуха. Уильяма сейчас волнует совершенно иное. Холмс. К горлу подкатывает ком, что-то сказать оказывается непросто. Короткий брошенный взгляд на друга, после которого всё внутри холодеет. Он виноват. Он виноват в том, что Холмс пострадал, что принял весь удар на себя, что вообще прыгнул за ним в бездну. В голове настоящая каша, из которой удаётся выудить одну разумную мысль. Он виноват. Виноват до конца жизни перед всеми родными и товарищами, перед всеми, кем так дорожил. А ещё перед детективом. Больше всего он виноват перед детективом, что позволил ему пойти на столь необдуманный и дурацкий, поистине дурацкий поступок. Отвлекаясь ненадолго, он слушает Билли. Выуживает для себя крупицы важной информации, соглашается помогать с делами, взамен на помощь Холмсу. Ради него он должен сделать хоть что-то, помимо простого «жить». Именно этого он хочет меньше всего, но придётся, ради Холмса. Все люди пользуются друг другом, это Уильям знает прекрасно. Однажды он воспользовался предложением Альберта, а Альберт взамен попросил показать новый мир. В этот раз он пользуется помощью Билли, а взамен поможет с делами. От мыслей о старшем брате его вновь накрывает волной воспоминаний и вины. Вина — единственное, что он чувствует сейчас перед всеми, с кем делил свой жизненный путь. Перед всеми без исключений. Когда он оказывается в Нью-Йорке, вместе с Билли берётся за разнообразные его дела. Загадки были от тех, которые мог бы решить даже пятилетний ребёнок, до тех, которые заставляют Уильяма хорошенько подумать. Он на подсознании везде ищет подвох, которого нет, но кого это волнует? В конце каждого дня он навещает Холмса. Сидит с ним несколько часов, ничего не говорит, смотрит на закрытый уцелевший глаз, гадает, когда друг проснётся. Когда вновь рассмеётся, как тогда, в их короткие встречи, скажет что-нибудь. Он терпеливо ждёт, когда настанет этот момент, но, в итоге, не выдерживает. Хочется просто по-человечески умереть, он не может больше так жить. Хочется вновь погрузиться в воды Темзы и оказаться там навсегда. Никогда не всплывать на поверхность, не видеть чёртового детектива, который всё не может элементарно очнуться, прийти в себя, открыть глаза. Вина с головой накрывает его. Он виноват в том, что сейчас Холмс всё не может очнуться, он виноват во всём случившемся. Никто более, только он, всё это из-за него, из-за его эгоистичных желаний. Он был таким идиотом, он был придурком. И он виноват во всём, во всех смертных грехах, никто, никто более, чем он, не виновен. Только он. От этого чувства голова идёт кругом, но пытка не прекращается. Повторяется день изо дня, день изо дня вина всё сильнее, кажется, скоро она просто раздавит его. Это невыносимо, особенно когда он сидит рядом с Холмсом. Со временем на руках появляются бинты, чувство вины немного отступает, но возвращается с удвоенной, утроенной силой. Теперь, сидя рядом с Холмсом, Уильям тихо шепчет «Прости». Просит прощения за все деяния, за всё, что только успел сделать в жизни. Просит прощения, надеясь, что его услышат, но не рассчитывая, что простят. За такое не прощают и детектив не простит. Сидя рядом с Холмсом, порой он вспоминает их короткие встречи, скрашивающие его жизнь не только алым, но и другими цветами. От того становится больнее, вина подступает сильнее, потому шёпот становится громче, быстрее. Он начинает сбиваться, но продолжает повторять «Прости». Пускай ему нет прощения, он всё равно его будет просить. С завидной регулярностью он обновляет бинты, каждый раз неприятно морщась, но не жалуясь. Непозволительно в его положении. Ему спасли жизнь, сейчас у него есть какая-никакая работа, он должен быть благодарен за всё. Да только, не сдалась ему эта никчёмная, жалкая жизнь. Он всё равно рвётся в объятия смерти, пускай не так сильно. Он хочет ещё увидеть весёлую, озорную улыбку Холмса, ту самую, с которой он однажды предложил соревнование. После непростого дела он не заходит к Холмсу целых два дня. Эти два дня кажутся непрекращающимся, вечным кошмаром, из которого еле удаётся вынырнуть. Днём его переполняет вина, желание покончить со всем раз и навсегда. Противиться этому всё тяжелее, кажется, он медленно сходит с ума. Ночью его посещают самые кошмарные сны, от которых он просыпается в холодном поту, каждый раз подрывается с кровати и долгие минуты сверлит взглядом прикроватную тумбочку. Его трясёт, уснуть толком так и не выходит, из-за чего появляются слишком явные круги под глазами. В каком-то забытьи он проводит эти два дня дома, на третий приходится вновь сменить бинты. И отправиться к Холмсу, проведать его. Нужно отвлечься, пускай лучше ему точно не станет, уже, наверное, никогда в жизни. Он сидит рядом с детективом едва ли не с самого утра, уткнувшись носом в руки. Это приносит ему дискомфорт, но он не меняет положения, плюёт на себя. Он не видит ни в чём смысла, не видит ничего. Ни хорошего, ни плохого, только серое полотно, в которое въелся алый. Его отвратительные пятна везде, куда бы Уильям ни посмотрел. Особенно его много на собственных руках, его видно даже через бинты. Будто спрятавшись от всего мира, насквозь пропитанного алым, он вновь тихо шепчет «Прости». Он прерывается, когда кто-то касается его головы. Кладёт руку, аккуратно и неуверенно. Уильям приподнимает голову, дабы посмотреть, кто смел его побеспокоить в такой момент. И замирает, удивлённо смотрит на родное лицо. Холмс улыбается, треплет его волосы. Голубой, сапфировый, цвета глубинных морских вод, глаз смотрит на него с заботой. Не веря в свершённое чудо, Уильям пододвигается ближе, смотрит, вглядывается в черты его лица. Думает, не мерещится ли ему, но после просто обнимает. Утыкается в плечо и чувствует, чувствует, как слезятся глаза. За всю свою никчёмную жизнь он плачет впервые, даёт волю эмоциям, позволяет себе слабину. Чувство вины отступает на второй план, но это пока что. Оно ещё обязательно вернётся к нему, оно преследует его по пятам все эти месяцы. Но сейчас не до него, он рад, счастлив, что друг пришёл в себя, очнулся от долгого сна. — Лиам… — Холмс тихо шепчет его имя, в голосе неуверенность, мягкость, — твои руки. Покажи, пожалуйста. Уильям отстраняется от того, не вытирает слёзы, смотрит на бедного, переживающего за него друга. Смотрит на него, осмысливает слова, слишком долго думает над ними. Но выполняет просьбу, несомненно Холмс заметил бинты. Он хочет увидеть, подтвердить или опровергнуть свои теории, которые выстроил в только очнувшемся мозгу. И Уильям не вправе перечить ему, он просто не может не сделать этого. Бинты вскоре спадают на кровать, обнажая правду. Его руки в шрамах и порезах, от этого у Холмса, кажется, перехватывает дух. Он смотрит, возможно, в голове отрицает увиденное, но оно есть и будет. Детектив осмеливается прикоснуться, он осторожно дотрагивается до каждого шрама, прекрасно видит совсем недавно нанесённые порезы, им от силы несколько часов. Прикасается к ним настолько аккуратно, насколько это возможно, но Уильям всё равно морщится. Уильям отводит взгляд в сторону, на глазах ещё стоят слёзы, но руки отдёрнуть не смеет. Ждёт, когда его отчитают, прочитают долгую лекцию. Чувство вины, проклятой вины, вновь окутывает его с головой. Он виноват, он однозначно разочаровал Холмса. Разочаровал до глубины души. Он даже пару месяцев нормально подождать не смог. Безнадёжен. Холмс тянет его на себя, старается не задеть шрамы, а Уильям подчиняется. Вновь утыкается в плечо, смотрит на подушку, после чего опять, чёрт возьми, плачет. Снова. От себя прямо противно становится, когда тело содрогается от всхлипов. — Не делай больше так, Лиам, — мягкий, добрый голос раздаётся прямо над ухом. Такой же как тогда, во время падения. Уильям рыдает, сквозь слёзы и всхлипы бормочет неразборчивое «Обещаю» и «Клянусь». Он клянётся, что больше никогда не причинит себе вред, что никогда не причинит другим боль. Его обнимают, пока он раскаивается, просит прощения. Холмс ничего не говорит в ответ, успокаивающе целует сперва макушку, а после, когда на него поднимают заплаканное лицо, целует и в лоб. В прекрасных алых глазах он видит отчаяние и надежду. Вытирает чужие слёзы, не такого Уильяма он хотел бы видеть. Все лекции и нотации останутся на потом, если не забудутся в памяти. Сейчас он просто должен поддержать друга.