отрицать очевидность.

      чифую тянет его за собой в неизвестность, уверенно держа за немного вспотевшую ладонь. от этого совсем невинного контакта хочется улыбаться и кричать в подушку, как влюбленная по уши школьница. баджи невольно заливается краской, особенно это заметно по ярким кончикам ушей. можно подумать, что это прохлада гоняет по телу кровь, но сейчас никто из них не поверит в эту чепуху, даже сам кейске. потому что это глупо — отрицать, когда все очевидно. отрицать свои чувства.       берег, такой спокойный и атмосферный, встречает с широко раскинутыми объятьями. небо, для других пасмурное и серое, для них — безумно красивое, такое подходящее по настроению, из-за чего наслаждение от получаемой эстетики разливается по венам нескончаемыми дозами. холодный песок щекочет кожу контрастом температур: босые ноги ступают осторожно, не спеша, чтобы ни в коем случае не поторопить момент, который и так в итоге ускользнет из драгоценного настоящего, но навсегда запечатлится в их памяти и любящих сердцах. в чужих руках книга с немного помятой обложкой, буквы, обозначающие имя малоизвестного автора, привычно размыты, по причине упавшего зрения. должно быть, это романтика, та самая мыльная опера, история, где все до приторности хорошо — но если ему нравится, то какие могут быть возражения? даже если придется слушать сентиментальные сладости часами, кейске согласится, лишь бы слушать чужой тихий, бархатный голос, что с нежностью вещает историю только ему. он не любит этот жанр, не замечая, как сам становится романтиком до мозга костей. поняв это, он бы не стал противиться, потому что глупо — отрицать очевидность.       баджи не смыслит ничего в творчестве, но он не соврет в искренности своих рассуждений, когда скажет, что мацуно — искусство. бессовестное великолепие, что каждый раз заставляет задерживать дыхание и смотреть долгими, тянущимися, как патока, минутами. даже сейчас он стоит, приковывая, словно наручниками, к себе взгляд: светлые, отрастающие волосы подхватывает ветер, мягко потрепывая их своей невидимой рукой. чифую до безумия домашний: черная толстовка ему явно не по размеру, и он утопает в ней, будто маленький котенок. в ту же секунду его хочется погладить и приласкать, веря, что он довольно замурлычет. баджи ловит себя на том, что улыбается собственным мыслям, при этом пристально глядя на чифую, который, видимо, заметил это. кейске усмехается, замечая на его щеках легкий, едва видный румянец. парень не станет оправдываться, потому что глупо — очевидное отрицать.       звук морского прибоя успокаивает, убаюкивает, напевает свои незамысловатые колыбельные. чувство умиротворенности в груди возникает отнюдь не от моря, конечно. всему этому причина — человек, стоящий рядом. чифую оборачивается, впиваясь взглядом в чужие глаза, в которых, кажется, плещется то, что их обладателю совсем не свойственно. улыбка, искренняя и теплая, бьет по голове оглушительным ударом. кейске готов растечься лужицей, но только заводит руки за чужую горячую, согретую одеждой спину; зарывается носом в макушку, блаженно прикрывая глаза, осознавая, кажется, смысл слова спокойствие. где-то там сзади шумный город, громкий рев мотора, неизвестные группировки и разборки, которые они оставляют позади, чтобы вдохнуть полной грудью и расслабиться. ощущать защищенность, которая исходит от близкого человека, до дрожи приятно. тебе доверяют. ты доверяешь. эти моменты — хрусталь. они до безумия просто могут разбить друг друга, но пока парни рядом, от хрупкого стекла удивительно слышится только звенчанье металла. — баджи-сан. — мацуно утыкается головой в чужую грудь, заполняя легкие едва слышным запахом выветрившегося дешевого одеколона. прижимается ближе, уверенно не отвечая на чужой вопросительный взгляд, словно думая, что его мысли будут читать. — знаешь... мне кажется, мы соулмейты. — до смеха серьезен. его спокойный голос ни разу не подрагивает. кейске тихо смеется. — думаю, тебе не кажется. где ты это прочитал? — читает по глазам, губам, с нежностью заглядывая в душу: знает ведь, что его мальчик до жути стеснителен, и выдумать самому такое — стоит огромных усилий. усмехается, когда без сомнений угадывает, чувствуя смущенные потряхивания головой в районе ребер. — неважно. забудь о том, что я сказал. мне стыдно.       баджи не забудет. бережно сохранит где-нибудь в уголке души, чтобы воспоминания работали, как отопление в самые холодные дни. не будет давать ложных надежд, что фраза, запавшая в сердце, выветрится из его головы так просто. потому что глупо — отрицать очевидное.       мурашки бегают по загривку. на улицах токио уже давно зима, пришедшая с декабрем и похолоданием за ручку. мороз пробирается под, казалось, плотную рубашку и надолго засиживается на коже. вероятно очень скоро кейске простудится, зайдется в неприятном кашле, но будет улыбаться, принимая лекарства и заботу от обеспокоенного, погрустневшего чифую. будет улыбаться, потому что в сердце — навсегда оттепель. с каждым тихо сказанным "люблю", каждым смазанным поцелуем, душащим объятием оно будет таять под гнетом ванильных подростковых чувств, что возрождают баджи, как огненную птицу, восставшую из пепла. лишь только сейчас он будет счастливо гладить мацуно по волосам, разбирая по частям старательную укладку, пока тот, развернувшись в его руках спиной, смотрит на неспокойную водную гладь, думая о чем-то своем. руки на руках, тепло к теплу, сердце к сердцу.       они оба соврут, если скажут, что не встречаются, не любят: да и пытаться не будут. потому что глупо — отрицать очевидность.