Стыд и растление

I know I don't want to Be the one that you run to When you got nowhere else to go When you need some love       Темно-карие глаза пристально рассматривают высотки, вид на которые открывается из большого панорамного окна. Парень натягивает футболку, устало пошатываясь. Летом в пять утра уже начинает светать. Как и сейчас ранее глубинно синее небо рябит едва желтыми лучами. Солнечный круг ещё не вышел из-за горизонта даже наполовину, словно оттягивая момент наступления официального утра. В просторной квартире гуляет сквозняк, пришедший из мудрено открытого окна. Он заставляет поежиться, узловатыми пальцами обхватывая себя за плечи, растирая прохладную кожу.       Глент делает шаг ближе к окну. Помогало уйти в мысли, будто он по-настоящему уходил от проблемы, что спокойно спала за его спиной. Бессовестная и абсолютно безбожная проблема, каждый раз вгоняющая его в стыд. Каждый раз заставляет жалеть о содеянном. Хлыстом она бьет по тонкой границе самоконтроля. Совратила, испортила, растлила, запачкала в вязкой похоти.       Как он может обнимать её? Своими грязными, сотню раз испачканные в чужой сперме ладонями трогать её невинные тело и душу. А Юля верит в жаркую и пылкую любовь. Её было так жалко, жалко до слез. Или жалко было себя? Он неосторожно размазал внезапно скатившуюся слезу по щеке, тихо втягивая носом воздух.       Бумага вяло мечется между двумя, даже не пытаясь «разорваться на части». Видно же, что на обоих наплевать. Как минимум в романтическом плане. И вроде чаще он прижимается к пышной Юлиной груди, шепча в симпатичное ухо признания в вечной любви, а потом так же ласково со спины подмазывается к Чашейко, нарочно отвлекая от работы. И тяжелее всего знать об этой двойной жизни. С такой горькой и ноющей любовью в душе, но острой ненавистью в разуме оборачиваться назад, разглядывая растрепанные волосы, подложенную под щеку ладонь, как учили в детском саду. I can't be your second best Close but not your favorite I keep going back for more Where there's nothing from before       Повсюду напоминания о том, что он не «лучший». Не может быть им. Он близок, но не совсем. Тут их совместное фото. Там еще одно. На полке, в рамке на стене, подвешенное на ниточку красивой декоративной скрепкой. И эти широкие стены просторной квартиры не давали свободного вдоха. Так давили, будто бы он находился взаперти ящика, что обычно распиливает фокусник, чтобы удивить народ.       Подопытный, на которого удивленно глазеют наивные дети. И этот мерзко улыбающийся фокусник, окидывает толпу взглядом, занося смертельно опасный напильник над ящиком, в котором сжался Глент. На этот раз никакой магии или ловкости рук. Вот он, по-настоящему, на глазах у сотен ребят пилит несчастную деревяшку. Пачкает белые атласные перчатки в алой крови, в жадном удовольствии происходящего скривив лицо. И самая доверчивая из детей, та, что привыкла видеть его таким милым и добрым отвлеклась, не обращая внимания на вопиющую картину. И хорошо, что отвлеклась. Отвернулась на несколько минут, а там и фокусника с его «белым кроликом» след простыл.       После такого даже кролику его будет сложно простить. Он старается не создавать лишний шум, а потому даже не застегивает ремень на джинсах, максимально незаметно уходя. Лишь последний раз оглядывает помещение, будто заранее навсегда прощаясь. И даже последний невинный поцелуй в макушку оставить не может. Тошно. Не только от Бумаги. Скорее от своей любви «не к месту». И вроде всегда обдумывает все решения, просчитывает последствия. А тут сглупил. Повелся на конфетку, которой его заманили в машину. А в ней как в мультфильмах о безопасности опустились решетки на окна. И просто так не выберешься. Только если неожиданно, пока похититель так кстати задремал в своем водительском кресле блестящего гелендвагена.       Дверь захлапывается, а значит можно оставить свои запасные ключи прямо на кухонном столе. За дверьми длинного подъездного коридора ни звука, только работяга шахтер размешивает сахар в крепком черном кофе серебряной ложечкой, собираясь на раннюю работу. Гулкое эхо шагов растекается по высотке. Перепрыгивая сразу через несколько ступенек Влад несется вниз, не вызывая лифт.       Роящиеся мысли покидают голову с первым глотком свежего воздуха. Свободно выдохнуть Глент позволил себе только когда покинул очередное ограждение, которыми был окружена многоэтажка. Элитный район. Осталась глухая боль, давящая на виски. Ещё мигают светофоры желтым светом, предоставляя волю утренним лихачам, рассекающим ещё холодный асфальт дорог. Хлопнув по карманам джинсов парень нашел только недавно случайно прихваченную одноразку. Брал прозапас, вдруг забудет надеть любимую олимпийку в которой лежит новенький wismec. И не зря, именно сейчас приторно противный «пина колада» был как нельзя кстати. Руки пробивала мелкая дрожь, а пальцы едва попадали по буквам. Влад на секунду оторвал взгляд от экрана, пересекая пустой перекресток. Потерянный мальчик с такой же простой, как и он сам, душой плутал среди высоких домов, вывесок и дворов с блютуз шлагбаумами. Вот он уже проходит по одному из мостов на Свислочи, с которой дует сырой и прохладный ветерок, пронизывающий насквозь, а набранное сообщение все никак не отправится.

- Расскажи Юле. Она не достойна слушать твои бредни дальше.

      Облегчение какое-то. Сладкий пар почти мгновенно растворяется в воздухе. Он смягчает горечь тяжёлого расставания. Привязанность останется, как шрам от татуировки, удаленной лазером. Глупый и несуразный партак, о котором потом будешь жалеть. Конечно потом шрам затянется, а если не затянется, то перекроется чем-нибудь действительно красивым и нужным. Латающим душевные раны и замыливающим вроде бы свежие воспоминания.       «Все пройдет», - думает он, тоскливо устремляя взгляд в желто-голубое небо. И солнце уже слепит, на секунды возвращая в когда-то сладкие воспоминания. In this light, I swear I'm blind In this light, I swear you're mine..