Репетиция

— Прекрати ржать, уебок! — разносится по комнате крик, вперемешку с чужим громким смехом. — Да ты бы видел свой ебальник — сам со смеху помер бы! — продолжает хихикать Ханма, совершенно игнорируя слова друга. — Красный, как хрен его знает что! — Ай, блять, сам бы попробовал! Я бы на тебя посмотрел, — Кисаки раздраженно кривится и выпрямляется в полный — что правда, невысокий — рост. — Давай по новой. — Валяй, Ловелас хренов, — Шуджи уже не смеется. Он достаточно быстро успокоился — не впервой, все-таки — и теперь напоминанием о недавней истерике остается лишь ехидная ухмылка на губах. Которая это уже попытка? Никто не считал. Однако одно Кисаки знает точно — если Ханма заржет и в этот раз, то он пизданет его по башке со всей дури. Если дотянется. Глубоко вздыхая в попытке отогнать смущение — все же не каждый день Тетта делал предложение своему лучшему другу, пусть и липовое — он сует в карман коробочку из-под желейного гамбургера, выступающую в роли импровизированного футляра для кольца. Впрочем, уже через секунду вновь достает, и, встав на одно колено, подрагивающим от стыда голосом произносит: — Хината, ты выйдешь за меня? В этот раз Ханма уже не смеется — он ухмыляется еще шире и опирается плечом о стену рядом с собой. — Ну, будь я Тачибаной, — изрекает, вскинув брови, — я бы определенно не согласился. Но я не Тачибана, так что согласен. А в следующую секунду он получает той самой коробочкой по ебалу. — Ты меня уже заебал! — вновь заполняет помещение крик, и вновь вперемешку со смехом Ханмы. Кисаки все еще красный, как помидор. И злой, как пес. Вы гляньте только, он тут и так со стыда сгорит скоро, а этот нахальный тип еще и свои шутки гейские шутить смеет! Снова выпрямившись, Тетта показательно отворачивается от друга и опирается спиной о стену. Однако невозмутимый Шуджи вторит его примеру, с тем лишь отличием, что вместо нарочитого игнора, он наклоняет голову и игриво смотрит на парня. Забавный он. И упертый такой, ух. Не верится даже, что Кисаки собирается проделать весь этот путь ради Тачибаны, которой он вообще до пизды, когда у него под носом такой прекрасный мужчина. Ну, это ничего. Ханма тоже не из робкого десятка. Он подождет. Да и, если подумать, во всем этом треугольнике он находится в самой выигрышной позиции, ведь Кисаки на него не похуй. И ему на Кисаки тоже. А вот Хине на обоих алмазно поебать, вряд ли она вообще хоть раз вспоминала о Тетте за прошедшее время. О Шуджи и говорить нечего — его Тачибана, кажется, даже не видала ни разу. Глубоко вздохнув, Кисаки поворачивает голову и, мигом встретившись взглядом с другом, устало выдает тихое: — Пошел нахуй. — Не пойду, — широко улыбается в ответ Ханма. — Ты лучше иди. — Только если дорогу покажешь… — опрометчиво отвечает и тут же бьет Шуджи по руке, коей тот, мерзко хихикая, указывает на свою ширинку. — Передумал. Не показывай. — Каков злюка, гляньте только… — весело хмыкает тот. Кисаки молчит. Да, злюка. Еще какая. И не без повода, прошу заметить — он уже изрядно заебался. Как заебался бы и любой на его месте, собственно. Цель длинною в полжизни, единственной поддержкой на пути к которой является отбитый гей с такими же отбитыми и такими же гомосексуальными шутками. Нет, это, конечно, лишь догадки Кисаки, однако ему часом казалось, что Ханма вовсе не шутит и реально не прочь засосать его где-нибудь в подворотне. Да что там — он и так предлагал это сделать, ибо «ты ж не хочешь перед Тачибаной облажаться, а?». Однако тогда он, по уже проверенной схеме, получил нехилый такой удар под ребра. Тишина длится недолго — в скором времени Шуджи надоедает пялиться на друга, потому он, покинув свое местечко, направляется к окну. — Я на перекур! — сообщает, словно Кисаки сам не видит. Щелчок зажигалки, и вот едкий дым уже заполняет уличный воздух, а вместе с тем — и комнату, в какой-то степени. Ханму вообще не ебет это. Сделав первую затяжку, он выдыхает дым в окно и стряхивает пепел на проходящих внизу людей. Кисаки тоже вскоре наскучивает вот так вот торчать столбом у стены, и он, вздохнув, подходит к другу. Опирается на подоконник, все таким же скучающим взглядом провожает летящий вниз пепел. Он не хочет признавать этого, но так любит эти их беззаботные вечера, когда все проблемы отходят на второй план и можно просто расслабиться. Расслабиться и забыть о всех этих ебаных вальхаллах, свастиках и поднебесьях. И о Такемичи забыть, будь он неладен. Да вообще — обо всем. — Эй, Кисаки, — внезапно нарушает тишину Ханма. Очередное облако ядовитого дыма растворяется в вечерней прохладе, бросив на друга игривый взгляд — боже, снова этот, мать его, взгляд — он выдает внезапное. — Если Тачибана тебя все же отошьет, — а Шуджи был уверен, что она отошьет, — я предлагаю тебе свою кандидатуру. Могу даже в дискордике по вечерам мурчать. Тетта бросает на парня скептический взгляд — блять, он снова: — Лучше в вайбере покукарекай, петух. Тогда соглашусь. Ханма вновь заливается смехом: — Договор! Буду ждать. — Чего ждать-то собрался? — хмыкает Кисаки, на что получает: — Пока она тебя пошлет. Очень уж покукарекать охота. Тетта слабо усмехается — привык уже к этим его гействам немного — и бросает: — Можешь начинать сейчас. А ведь Ханма не шутил. Да и Кисаки тоже был серьезен. Ну, не в словах о вайбере и петухе, естественно. В том, что согласен на эту авантюру. Шуджи он этого не сказал, что правда, но тот об этом и так узнает. Возможно. А Хината, к слову, таки отшила Тетту.