День, потом ночь

      Чу Ваньнин замер перед кафетерием. Через приоткрытую дверь доносился низкий голос Мо Жаня и высокое довольное хихиканье дамочек из отдела статистики.       Нет, он туда не пойдет. Все равно кусок в горло не полезет под чуть насмешливым теплым взглядом. Новичок успел самим своим существованием испортить размеренную жизнь Чу Ваньнина. А ведь он так долго привыкал к людям вокруг, учился требовать подчинения, зарабатывал уважение.       Сначала те же дамочки, что сейчас окучивали Мо Жаня, накинулись на Чу Ваньнина, как акулы на истекающее кровью лакомство. За глаза его тогда прозвали Цветущим Лотосом. Какая пошлость! Узнал он об этой унизительной кличке благодаря умению ходить бесшумно и не входить туда, куда Чу Ваньнину не хотелось входить. Вскоре, под градом приказов, выговоров и наставлений, его прозвище сменилось на Белый Дух. Пускай. Его боялись и не смели больше проявлять неуважение.       И вот появился Мо Жань. Посредственный инженер, который быстро перешел в продажники. Мо Жань ни во что не ставил авторитет Чу Ваньнина в компании. Спорил, насмехался, дотрагивался!       Тень его прикосновения хотелось содрать вместе с кожей, но вместо этого Чу Ваньнин после первой же встречи вернулся домой, залез под душ и вспомнил кривую улыбку Мо Жаня, это его “господин Чу, мы сработаемся”... И подрочил.       Какое унижение.       Каждый вечер Мо Жань выезжал с парковки с очередной пассией. Чу Ваньнин даже слышал, как красавицы из их компании разыгрывают между собой порядок поездок! Не то чтобы он следил специально. Просто выходили они в одно и то же время, иногда ехали вместе в лифте. Случайно.       Чу Ваньнин не понимал, зачем раз за разом он ковыряет эту рану. Зачем ходит пить кофе на этаж продажников. Там, конечно, машина получше, но не настолько, чтобы он бросал все и шел ровно в пятнадцать тридцать, когда заканчиваются дневные совещания у менеджеров.       Он был болен. Он был одержим. Он был влюблен. Впервые за всю свою жизнь.       Да, между ними была целая пропасть лет. Мо Жань не посмотрел бы на Чу Ваньнина никогда.       К черту! Он не поедет сегодня на машине, не войдет в лифт, чтобы спуститься на минус первый этаж. Нет, не просите. Вызовет такси, доедет до бара, напьется и переспит наконец с кем-нибудь. В этом нет ничего страшного. Люди спят друг с другом без капли чувств.       Чу Ваньнин развернулся и пошел прочь от кафетерия, подальше от голоса, который заставляет его думать о… всяком. Может, если секс перестанет быть для него чем-то сродни инопланетным просторам, Чу Ваньнин успокоится? Работать же невозможно, когда у тебя словно две головы, и думают они о разном.       Чу Ваньнин пил до глубокой ночи — все равно пятница — но так и не решился поднять взгляд и поискать случайного мужчину. Он вышел из бара и просто устремился вниз по ярко освещенной улице. Шел мимо целующихся парочек, мимо таких же, как он, загулявшихся выпивох. Только он, как назло, был почти трезв. Иначе бы решился и снял кого-нибудь. В конце концов, у него были деньги, заплатил бы.       Яркие неоновые вывески сменились спокойными, бетон уступил место дереву, и Чу Ваньнин понял, что бредет по ярмарке. Вокруг висели алые бумажные фонари, по обеим сторонам улицы разместились яркие лотки, заваленные сладостями и украшениями. Он постоял немного, разглядывая расписные веера, и подивился, что ярмарка все еще работает в такой час.       Длинная красочная улица закончилась внушительными каменными ступенями. Те вели к дому, хотя Чу Ваньнин мог бы назвать его дворцом.       Основание лестницы стерегли каменные львы, а за верхней площадкой виднелись красные колонны врат, обвитые золотыми драконами. Перед входом на шелковых подушках, скрестив ноги, сидел мужчина в варварски богатом одеянии. Хоть ханьфу было черным, но на нем было столько вышивки и драгоценных камней, что у Чу Ваньнина заболели глаза. Мужчина курил длинную трубку и поглядывал на кипящую внизу жизнь.       Очень странная ярмарка. Когда Чу Ваньнин понял, что тут ему не пройти, он выдохнул и развернулся. Еще немного — и он просто уснет, пора возвращаться домой.       Потирая переносицу — запахи ярмарки были слишком сильными для его чувствительного носа — Чу Ваньнин шел обратно.       Далеко уйти ему не дали. Его руку сжали, и Чу Ваньнин обернулся, открыл рот, чтобы отчитать наглеца. И застыл.       Перед ним стоял Мо Жань. Тот мужчина, что курил трубку у ворот дворца. Это был Мо Жань!       — Никогда не видел такой драгоценности, — стоило этому человеку заговорить, как наваждение развеялось. — А у этого достопочтенного много сокровищ.       Это был не он. Гораздо бледнее, чуть ниже. Когда они с Мо Жанем стояли рядом в лифте, Чу Ваньнин старался не поднимать взгляд. Смотрел на загорелую шею и дышал глубоко, чтобы отвлечься. А этот... Его губы, полные и чуть влажные, оказались прямо перед глазами Чу Ваньнина. И голос, конечно, голос был похож, но Мо Жань никогда не говорил с таким напором, с такой наглостью.       — Золотце, ты откуда?       Чу Ваньнин растерянно посмотрел на нахала. Это он ему?       — “Пик Сышэн”... Пустите! — опомнился Чу Ваньнин.       Мужчина увереннее сжал его руку и потянул за собой, вверх, по ступеням.       — Никого не знаю с этой горы. Да и плевать, уж о выкупе договоримся.       Выкуп? В голове у Чу Ваньнина окончательно перемешалось все, что он видел и слышал. Что это за мужчина, чего он от него хочет?       Тем временем они поднялись, и не успел Чу Ваньнин возразить, как оказался на чужих горячих коленях.       — Давай знакомиться ближе, — сказал мужчина, устраиваясь поудобнее. Он сделал затяжку и выдохнул прямо в лицо Чу Ваньнину.       Как невежливо! Сладкий терпкий дым заползал внутрь, хотя Чу Ваньнин задержал дыхание. А еще ему казалось, что дыма этого слишком много, так что окружающие предметы растворились в нем, утонули даже звуки ярмарки. Осталось только лицо, такое обманчиво похожее лицо... и лисья ухмылка на нем.       — Не хочешь узнать, как зовут твоего будущего мужа? Раз ты такой стеснительный, я сам скажу, — мужчина прижался губами к уху Чу Ваньнина и выдохнул: — Тасянь-Цзюнь.       Этот человек… Он заинтересовался Чу Ваньнином? Беспардонный, горячий, слишком похожий на того, совершенно недоступного. Возбуждающий. То, что нужно. Чу Ваньнин словно перестал сомневаться, бояться. Ему ведь достаточно просто молчать — Тасянь-Цзюнь все сделает сам. Точно сделает, уверился Чу Ваньнин, когда тот отбросил свою длинную трубку, и обе его руки занялись делом. Тасянь-Цзюнь вытащил рубашку Чу Ваньнина из-за пояса брюк, и самыми кончиками пальцев поглаживал оголившуюся кожу.       — Не молчи, золотце. Тебе нравится? — спросил он с довольной улыбкой.       — Просто сделаем это… — выдавил из себя Чу Ваньнин. — И никакого света.       — Вот как, — пробормотал Тасянь-Цзюнь, и Чу Ваньнин не понял, рад тот или расстроен. — Раз ты такой смелый, это даже хорошо. Смелость тебе пригодится.       Чу Ваньнину бы насторожиться, не захочет ли этот подозрительный соблазнитель разрезать его на кусочки и продать органы на черном рынке? Но, честно говоря, после дневных переживаний и выпивки Чу Ваньнин не хотел больше волноваться и слишком много думать.       Тасянь-Цзюнь безо всякого труда поднялся на ноги, так и не отпустив Чу Ваньнина, и тот попытался вырваться из чужой хватки. Нет, переспать — это одно, но вот так… Чтобы его носили на руках, как какую-то молодую госпожу!       — Не дергайся, вдруг я тебя уроню? — со смехом сказал ему на ухо Тасянь-Цзюнь.       Чу Ваньнин замер и тут же получил новую порцию шёпота, от которого мурашки бежали по телу: — Поверил? Я ни за что не потеряю свое сокровище. Не бойся.       Пока он говорил все эти абсолютно ненужные и смущающие вещи, они оказались перед дверью, украшенной резьбой из двух сплетающихся драконов. Над одним из них светило солнце, а над головой второго сияла луна. Не успел Чу Ваньнин разглядеть получше, как Тасянь-Цзюнь безо всякого трепета пнул всю эту красоту и втащил Чу Ваньнина в свое логово.       Внутри была кровать, несколько ширм и низкие столики, уставленные алыми свечами.       — Без света, — напомнил Чу Ваньнин, приходя в себя после такого стремительного развития событий.       Тасянь-Цзюнь прошелся по нему голодным взглядом, но кивнул.       И все свечи разом погасли.       Тут-то Чу Ваньнину и следовало брать себя в руки и бежать, но он был, увы, в руках Тасянь-Цзюня. Тот не давал ему думать, смущал шепотом, от которого жар растекался с щек по плечам и, казалось, проникал в самое сердце. Не позволял увернуться от прикосновений, а трогал он Чу Ваньнина так, словно наступил настоящий праздник, и Тасянь-Цзюнь с жадностью разворачивал свой подарок, в полной темноте стараясь на ощупь понять, что же такое ему досталось.       Чу Ваньнин подивился, что тот охотно согласился на его условие. Может ли быть такое, что он тоже стыдится?       Может, у него не очень большой? Так это к лучшему!       Но в этот момент к его бедру прижалось что-то, что даже отдаленно не попадало под определение "не очень большого" члена. Совершенно сбитый с толку Чу Ваньнин даже не понял, как протянул руку, чтобы удостовериться, а то ли это самое, о чем он подумал?       — Все смелее и смелее, золотце? Мне нравится, — Тасянь-Цзюнь коротко выдохнул и толкнулся ему в руку. — Трогай все, что тебе захочется.       — Это не то… Я не хотел! — сказал Чу Ваньнин, тут же прижимая к себе кисть, словно обжегшись.       Над ним раздался низкий волнующий смех, и Тасянь-Цзюнь раздвинул его ноги, ещё не пытаясь снять одежду. Он вжался тем самым, и Чу Ваньнин вместе со страхом почувствовал нестерпимое желание узнать уже — как это будет. Тасянь-Цзюнь прижался к его губам, и его поцелуй был терпким, с привкусом дыма.       Он вернулся к ласкам, сильные руки скользили по телу, стянув, наконец, с Чу Ваньнина рубашку и штаны. Когда сам Тасянь-Цзюнь сбросил свое пышное облачение, он даже не заметил. Чу Ваньнин вынырнул из сладковатой дурманящей дымки, только когда тот прижал скользкие пальцы к его заднице.       Чу Ваньнин не был трусом, но вынести проникновение вот этого… Придется перетерпеть подготовку. Он просто постарается не думать о том, как палец, нет, уже пальцы, двигаются внутри него. Он попробует ответить на поцелуй, пока вторая рука бесстыдно поглаживает его соски, а третья сдавливает горло так, что ему хочется выгибаться и выпрашивать глоток воздуха.       Подождите! Третья?       Чу Ваньнин замотал головой, разрывая поцелуй, хватаясь за горло. Он успел почувствовать только нежную горячую кожу под пальцами — нечеловеческую кожу — когда его шею освободили.       — Что… что это? — спросил он, отталкивая Тасянь-Цзюня.       — Блядь! Давай мы потом об этом поговорим, золотце? — сдавленно попросил Тасянь-Цзюнь.       Чу Ваньнин с силой — и откуда только взялась — опрокинул наглеца на кровать и навис над ним, чувствуя чужое дыхание на губах.       — Мы поговорим сейчас.       Словно в ответ на его слова, глаза Тасянь-Цзюня вспыхнули бледным золотом, так, что даже в непроглядной тьме стали видны вертикальные зрачки.       — Что… Что ты мне дал? Что было в твоей трубке? — с легким испугом спросил Чу Ваньнин.       Голова была тяжелой, и мысли в ней лениво шевелились, но даже сквозь муть он знал — надо бежать. Прямо сейчас!       — Нет, с этим я разбираться не буду. Ненавижу разговоры, — казалось, Тасянь-Цзюнь говорил пренебрежительно, но в голосе звучала... неловкость?       Он покрепче сжал запястья Чу Ваньнина, потом сделал глубокий выдох, и Чу Ваньнин не удержался — чихнул. В ноздри словно затекал густой плотный дым, хотя он не видел в темноте огонька трубки.       Последнее, что Чу Ваньнин запомнил — как его ловят руки Тасянь-Цзюня, ставшие удивительно осторожными.       

* * *

      — Сказал же, я нашел нам мужа!       Чу Ваньнин пытался открыть глаза, но он все еще не чувствовал своего тела. Словно плыл куда-то, и только знакомый голос влек его прочь из тяжелой дремы.       — Он слишком закрытый, я еще только подбираю ключ. Поверь, когда я приведу его — забудешь о других.       Голос... Проклятье! Это не голос Тасянь-Цзюня!       — Ах, блядь, заткнись, — а вот это уже Тасянь-Цзюнь. — Просто глянь на наше золотце. Зачем ждать какого-то мифического недотрогу?       Чу Ваньнин смог-таки разлепить глаза, только чтобы почувствовать, как его бесцеремонно выкапывают из одеял.       — Я тебя убью, — после беспечного смеха Тасянь-Цзюня голос Мо Жаня прозвучал так, словно топор ухнул.       Таяснь-Цзюнь прижимал к себе безвольное пока еще тело Чу Ваньнина и глядел с недоумением.       А Чу Ваньнин просто хотел умереть. Обнаженный, в объятиях другого мужчины, он смотрел в глаза невесть как оказавшегося в полутемной спальне Мо Жаня.       Бежать! Бежать из страны! Теперь только так.       — А-Жань, ты тот еще уебок, но разве не видишь? — Тасянь-Цзюнь схватил Чу Ваньнина за подбородок, чуть поворачивая голову, так чтобы пряди волос скользнули в сторону.       — Я вижу, — сказал Мо Жань, и его глаза почернели. — Что ты с ним сделал, паскуда? Накурил своей отравой?       — Ну, я как обычно… Да я его не заставлял! Иди к хуям с такими претензиями. Я что, не могу соблазнить мужчину?       — Этого — нет. Не этого, — проговорил Мо Жань со злостью.       Чувствовать себя куклой, которую делят два великовозрастных идиота — омерзительно. Чу Ваньнин изо всех сил старался вернуть контроль над телом и, как только смог шевельнуться — отбросил руки Тасянь-Цзюня и попытался подобраться к краю постели.       — Ваньнин, — позвал его Мо Жань, накрывая пиджаком обнаженные плечи. — Прости, я уведу тебя отсюда.       — Проваливай! — от сочувствия в голосе Мо Жаня стало только хуже, и Чу Ваньнин повел себя, как и всегда — закрылся и попытался оттолкнуть руку помощи. — Я сам к нему пришел. Не смотри на меня так!       Мо Жань отшатнулся от него.       — Это он? — Тасянь-Цзюнь смотрел с каким-то совершенно новым любопытством на Чу Ваньнина. — Ты его пытался соблазнить? Братец, я такого идиота, как ты, еще не встречал. Стеснительный? Да наше золотце пугает меня своей смелостью! — рассмеялся Тасянь-Цзюнь.       — А-Юй, — глухо позвал Мо Жань, и Чу Ваньнин решил воспользоваться ссорой мужчин.       Он не вслушивался в их диалог. Последнее, что Чу Ваньнин услышал, когда зашнуровал ботинки, было: “Да не тронул я его!”       Реакцию Мо Жаня Чу Ваньнин уже не видел — сбежал.