я больше не налью тебе

– Ну, мастер Дилю-ю-юк, я заплачу в двойном размере, - пьяный свой взгляд Кэйа переводит на мужчину за стойкой. Даже сквозь затуманенный разум Альберих может любоваться алыми прядями своего сводного брата. Под конец дня Дилюк всегда распускает высокий хвост, вновь собирает волосы, но уже в низкий и неаккуратный. Кэйе в радость смотреть, как Рагнвиндр грубо хватает вино с полки, и как стакан в его руке едва не лопается. – Я больше не налью тебе. Завязывай уже, - скрепя сердце он отдаёт напиток брату. Кэйа на это лишь усмехается, а после делает глоток. – Я гляжу, вежливости тебе не занимать. – Я терпеть не могу людей вроде тебя. И как в тебя влезает столько алкоголя? - Дилюк отворачивается, не намереваясь продолжать разговор, и возвращается к бытовым делам за стойкой. Да, Кэйа вечно пьёт как не в себя, но его можно понять. Если Рагнвиндр решает свои проблемы через людей, то этому обязательно для начала нужно как-то успокоить переживания, а потом, уже на свежую голову, принимать решения. И пускай Дилюка это жутко раздражает, он всё равно поднимет сонного, уже совсем ничего не понимающего брата на плечо и отнесёт в кровать, чтобы тот выспался и наутро вновь ушёл работать, оставив лишь короткую записочку с идеально написанными "Доброе утро. Извини меня за вчерашнее, я перебрал. Буду дома через пару дней". Дилюк всегда пытается улучить момент и сказать всё напрямую, но что-то ему не позволяет. Кэйа был рядом всегда, но в это же время был очень далеко. Рагнвиндр часто сожалеет о том, что несколько лет назад настроил себя против брата. И в последнее время он стал скучать по тем временам, когда они вместе бегали босиком по траве, полной бабочек. В какой момент всё закончилось? Дилюк не помнит. Он хочет отпустить это. И, может быть, если получится, когда-нибудь они возьмутся за руки, отправятся куда-нибудь к звездам и к безднам. Вместе. Мужчина замечает себя за разглядыванием чужого пьяного румянца. Он не должен был позволить себе вот так залипать. Это совсем не похоже на поступки знакомого всем Дилюка. Он одергивает себя и гасит свечку, что освещала комнату тусклым огоньком. Рагнвиндр ощущает лёгкий жар на лице и, стиснув зубы, вновь отворачивается к окну. Кэйа шумно выдыхает во сне, знатно пугая брата, и как-то совсем по-детски причмокивает. Дилюк замечает упавшую на чужое лицо прядку волос. Мужчина снимает перчатку, бесшумно наклоняется, нависая едва, и тянется уже пальцем, чтобы прибрать волосы. Он вздрагивает, когда рука Кэйи ныряет в красные волосы, когда помогает коснуться губами переносицы. Дилюку становится жутко неловко, локти его начинают сгибаться, и он грудью своей чувствует сердцебиение Альбериха. – Я никуда завтра не уйду. Не хочу. Ты хотел пойти на луг с бабочками, да? Давай сходим. Что? Как он узнал? – мысленно спрашивает себя Рагнвиндр. Черт. Кажется, Дилюк действительно очень устал и говорил сам с собой. Случился момент, на который мужчина больше трех лет решался. Стоит ли говорить что-то против? Кажется, нет. Кажется, Рагнвиндр не хочет больше терять время. Он позволяет Кэйе обнять себя, позволяет вновь и вновь прикасаться губами к своему лицу. Возможно, ещё некоторое время обоим всё это будет казаться неправильным. А может и не будет. Кто их знает, этих кэйлюков.