***
Они не так давно обосновались на холме, названном Тун. Мириэль чувствовала себя неуютно, часто вспоминая об оставленных в Великих Землях густых лесах. Финвэ напротив — радовался столь удачно расположенному и столь скоро найденному месту для строительства будущего большого города. Каждый день он говорил ей, как прекрасно все нолдоли заживут после того, как будут возведены городские стены и башни-святилища в честь каждого из Валар. Иногда Мириэль спрашивала себя, на самом ли деле её супруг женился на ней из любви. Несомненно, Финвэ питал к ней большую приязнь. Его привязанность выражалась в заботе о ней и ласковом обхождении. Однако Мириэль не чувствовала чего-то важного, что, как ей мнилось, должно было существовать между ними. Она не смогла бы объяснить, чего именно ей не хватает, и все же болезненно переносила отсутствие этого нечто, потому что и сама успела привязаться к супругу и уважала его. Не за это ли Валар в свое время указали Финвэ на нее, как на идеальную королеву нолдор? — Ты — моя королева, Тэриндэ! Я хочу, чтобы твой чертог был самым прекрасным из всех, что когда-либо создавали дети Эру! Да помогут мне великие Валар! — с чувством восклицал Финвэ перед тем, как, с началом часа Лаурелина, снова отправиться к месту строительства. Ловя себя на том, что не разделяет радости супруга по поводу закладки фундамента их будущего дворца, Мириэль нередко покидала холм, спускаясь в долину небольшой реки, и прогуливалась вдоль её течения, среди благоухавших травами и соцветиями степей, уходя в сторону моря. Морской берег в том месте, где река впадала в Великий Океан, был отвесным и скалистым. Дойдя до крутого обрыва, Мириэль садилась недалеко от края и подолгу смотрела на темно-синие воды и размытую из-за туманов линию горизонта. Она слушала рокотание волн и ей представлялось, что волны беседуют с ней, рассказывая о далеких землях и их неведомых обитателях. Ей нравилось слушать эти истории. Они уносили её воображение далеко, дальше края света, за грань привычного мира. В такие мгновения Мириэли казалось, будто она не была предназначена для жизни в том мире, в котором жила, но являлась частью другого, скрытого от взоров Перворожденных и Валар незримыми стенами, сквозь которые нет прохода. Так она сидела в один из дождливых дней начала месяца Норринвэ* на излюбленном месте у края отвесной пропасти, вслушиваясь в слабый шум ветра и мягкий шелест спокойного океана, доносившийся из простиравшейся внизу пучины, когда услышала раздавшийся совсем рядом приятный мужской голос: — Беседка из серебра и каленой стали, украшенная самоцветами и золотом, смогла бы защитить тебя от дождя. В ней тебе было бы удобно коротать время за работой и грезить об иных мирах, что недоступны нашему взору. Мириэль вздрогнула и обернулась. — Кто ты и откуда? — настороженно спросила она. В нескольких шагах позади нее стоял темноволосый юноша. Его высокая фигура казалась словно бы размытой из-за усилившегося дождя. Взгляд Мириэли приковала его белоснежная рубаха, опоясанная широким шелковым поясом ярко-алого цвета и глаза, словно подсвеченные особым внутренним светом. — Я — Инганаро* и спустился с того холма, — кивая в сторону Туна, снова заговорил незнакомец, приблизившись на пару шагов. — А как твое имя? Его голос обладал такой чарующей мягкостью и теплотой, что Мириэль оказалась не в силах противостоять его очарованию. — Тэриндэ, — ответила она, вглядываясь в него, стараясь лучше разглядеть лицо. — Мириэль Тэриндэ, — поправил юноша и мягко улыбнулся. В ответ раздраженная Мириэль хотела сказать, что незачем спрашивать то, что уже известно. Но Инганаро, не дожидаясь её ответных слов, легко взмахнул рукой: тут же дождь прекратился, темные облака, низко нависавшие над взморьем, начали расступаться во все стороны, словно испаряясь в воздухе, открывая освещенное золотящимися лучами Лаурелина ярко-голубое небо прямо над ними. Удивленная увиденным, Мириэль спросила: — Как ты оказался здесь? Ты наблюдал за мной? Она ожидала, что он смутится, но Инганаро лишь снова улыбнулся. — Да, — кивнул он. — Я давно наблюдаю за тобой. Мне известно многое о тебе. Взгляд его сияющих серых глаз, как показалось Мириэли, искал её взгляда. И когда их взгляды встретились, она почувствовала, как по телу медленно разливается нечто не похожее ни на что другое испытанное ею прежде. Она могла бы сказать, что это было нежное, трепещущее удовольствие, обещание будущего наслаждения, которое вот-вот должно было ее настигнуть. Это никогда не испытанное прежде сладкое предвкушение вызвало безотчетный страх. — Мне пора возвращаться, — резво поднимаясь с места, заговорила Мириэль и принялась спешно собирать остававшиеся лежать на мокрой траве вышивальные принадлежности. — Верно, — согласился представившийся Инганаро. — Ты промокла, и будет лучше, если ты укроешься под крышей. Схватив в охапку вещи, Мириэль почти бегом бросилась прочь, направив шаги в сторону холма. Несколько раз она оглядывалась на бегу — юноша продолжал недвижно стоять на том же месте, где он был, когда они беседовали. Ярко-алый широкий пояс отчетливо виднелся в золотом свете все сильнее разгоравшегося Лаурелина.***
В следующие дни погода была ясной и теплой. Как заметила Мириэль, воздух словно нагрелся, сделавшись заметно теплее, чем обычно в этот период года. Природа вокруг холма, вместо того, чтобы заснуть до весны, начала раньше времени расцветать под живительными лучами Лаурелина и прозрачно-серебряным светом Тельпериона. Со страхом вспоминая о встреченном у обрыва юноше, Мириэль оставалась в их с Финвэ небольшом временном доме. На четвертый день ее затворничества супруг с удивлением заметил, собираясь с началом часа Лаурелина к месту строительства дворца: — Воистину, ты необыкновенное создание, госпожа моя! Когда льет дождь и дует холодный ветер, ты отправляешься на долгие прогулки, заставляя меня беспокоиться о тебе, а если небо безоблачно и воздух прозрачен, согретый лучами Древ, ты остаешься в четырех стенах, словно кто-то держит тебя взаперти. Скажи, что с тобой, Тэриндэ? — Я устала, господин мой, — ответила ему Мириэль. — Но поверь, я не меньше твоего радуюсь ясной и теплой погоде… — Если так, — молвил Финвэ, — то, прошу, хоть ненадолго выйди из дома, когда Лаурелин наберет силу и золотой свет его разольется по этим благословенным землям. Финвэ вскоре вновь отправился помогать строителям города, а Мириэль осталась в их наскоро выстроенном временном доме. Ей очень хотелось прогуляться по излюбленной тропе, ведущей к отвесному морскому берегу, но в ее сердце поселился страх новой встречи с назвавшимся Инганаро. Все же, однако, после краткого раздумья Мириэль решилась и покинула дом, когда свет Лаурелина достиг наибольшей силы. Она шла, любуясь зеленевшей вокруг молодой травой и распускавшимися под ее ногами бутонами полевых цветов. Подходя к обрывистому берегу, Мириэль еще издали разглядела, что на том месте, где она любила сидеть, глядя на волны, высится кованая беседка. Подойдя ближе, она рассмотрела ее — та казалась воздушной, невесомой, столь тонкой и искусно сработанной выглядела кружевная ковка, в точности повторявшая её любимые узоры, которые Мириэль вышивала на шелке серебряными и золотыми нитями. Беседка была украшена снаружи самоцветами и золотом, а внутри лежали мягкие подушки и покрывала. Осматривая её, Мириэль, не веря своим глазам, вспомнила слова Инганаро. — Нравится ли она тебе? — раздался из-за её спины мягкий голос. — Я задумал её, как только увидел тебя впервые сидящей здесь. Он стоял совсем близко, появившись внезапно, словно соткавшись из воздуха. — Ты?! — отшатнувшись к краю пропасти, испуганно вскрикнула Мириэль. — Кто ты?! Почему преследуешь меня?! — Не бойся, — прошелестел он, склонив голову. — Я тот, кому подвластен огонь жизни, — он помедлил, а затем добавил, — Я и есть этот огонь. В тот же миг фигура его засияла огненным светом, а в зрачках замерцали красные искры. Инганаро медленно протянул руку, и тепло, исходившее от его открытой ладони, коснулось лица Мириэли. Её словно обдало жаром с ног до головы, ноги и руки вмиг одеревенели. Мириэль поняла, что не может двинуться. — Ты — чистое и нежное создание, — продолжил свою речь Инганаро. — свет твоей души заставляет ярче гореть огонь в моей. Но если ты не хочешь меня видеть, мне не остается, как уйти навсегда, дабы не тревожить твоего одиночества. Он развернулся и пошел прочь, направившись в сторону холма Туна. Увидев это, Мириэль встрепенулась, как если бы неизвестная сила толкнула ее вперед, вслед за ним. — Подожди! — закричала она. — Постой, Изначальное Пламя! Расскажи мне о других мирах, что угодно было создать Единому! И он не отказал ей. Уже скоро они сидели рядом в беседке и Инганаро рассказывал жадно внимавшей ему Мириэли о многих королевствах, созданных Илуватаром, о сокровенных неведомых Перворожденным пределах, простиравшихся вне стен Арды, об их обитателях, в чьи души он вдохнул по велению Единого огонь жизни. О многом запретном, что не дано было знать никому из эльдар, поведал он ей. А также показал он ей чудеса, оживляя на глазах Мириэли увядших и уснувших вечным сном бабочек и птиц, легким прикосновением заставляя распускаться цветы. Древо Лаурелина, повинуясь его руке, горело ярче, холод и морские ветры отступали, а любой металл послушно плавился в его мягких ладонях и тек, подобно сияющей патоке, не обжигая его рук и принимая самые причудливые формы.***
С того дня они стали видеться часто. Когда Мириэль приходила к беседке, Инганаро уже ждал ее там. Вместе они могли подолгу слушать море, петь, работать над очередным узором, который Мириэль вышивала, украшая им платье, покрывало или плащ. Инганаро не чурался такой работы и искренне любовался теми узорами и рисунками, что выходили из под рук Мириэли. «Сам Эру не мог бы сделать прекрасней!» — не раз восклицал он, осматривая её вышивки. Ему случалось, кроме того, подсказывать ей мотивы для новых вышивок. Теперь Мириэль, раньше вышивавшая по большей части для того, чтобы успокоить мятущийся дух и отвлечься от мыслей об иных мирах, вышивала с азартом, увлечённо, желая усовершенствовать технику и проявляя чудеса быстроты в работе. Работая, она могла беседовать с Инганаро и слушать его рассказы. С ним одним Мириэль улыбалась и изредка смеялась, когда искрящиеся огненные пичуги, бабочки и стрекозы танцевали перед ней в воздухе, соединяясь в причудливые фигуры и рассыпая вокруг снопы искр. Возвращаясь в их с Финвэ дом, стоявший на вершине Туна, Мириэль ни с кем не обмолвилась о встречах с Инганаро. От рождения скрытная и молчаливая, она и раньше избегала общества других, а теперь и вовсе отдалилась ото всех прочих, почти каждый день уходя к морскому берегу. Так продолжалось около двух месяцев. Но вот в начале месяца Эркойрэ* Финвэ заметил, что Тэриндэ совершенно отрешена от жизни и каждодневных забот. Она сделалась задумчивей прежнего, стала рассеянной, забывала о домашних делах, оставляя их служанкам, и все меньше времени проводила дома, надолго уходя со своей работой к излюбленному месту на обрывистом берегу океана. Поразмыслив, Финвэ решил взять супругу вместе с собой в Гавань. Как раз в те дни к нему пришли вести о прибывших туда из Великих Земель лебединых кораблях нельяр, третьего народа, а потому Финвэ поспешил встретить новоприбывших и предложить им свою помощь в обустройстве в Блаженном Амане. Мириэль противилась отъезду и просила разрешить ей остаться, но Финвэ настоял на своем, убеждая её, что приветить прибывших собратьев их обязанность. А кроме того, находясь там, она будет совсем близко к столь полюбившемуся ей океану. Когда они в сопровождении свиты прибыли в Гавань, то встретили там Ольвэ и его супругу, а также многих других из третьего народа, и узнали о том, что Эльвэ, изначально возглавлявший их, сгинул в лесу. Надеявшийся на встречу с ним Финвэ был опечален. Но уже вскоре вновь радовался и дивился вместе с другими из своего народа, осматривая величавые корабли — их носы были выточены в виде гордых лебединых шей, увенчанных главой с золотым клювом и глазами из черного янтаря. А паруса преподнесенных самим Оссэ в дар третьему народу кораблей были расшиты перламутровыми жемчужинами. Посреди всеобщего веселья Ольвэ объявил, что нельяр останутся жить в Гавани, основав на ее месте город, который будет носить имя Альквалондэ. Финвэ и его верные встретили эти слова радостными одобрительными возгласами. Начинался сумеречный час смешения света Древ, когда внезапно с моря пришли черные грозовые облака, наполненные влагой. Разразилась жестокая буря. Воды бухты потемнели и бушевали, высокими пенными волнами разбиваясь о прибрежные скалы. Молнии прорезали небо, ослепляя яркими вспышками. Под грохот громовых раскатов Финвэ и Мириэль спешно удалились в раскинутый для них шатер, чтобы укрыться от проливного дождя и пронизывающего штормового ветра. Шатер, казалось, вот-вот, не выдержав натиска бури, сложится над их головами или унесется прочь. Даже через плотную ткань Финвэ и Мириэль видели ярчайшую огненную вспышку молнии, озарившую небеса. Вскоре на пороге, трясущийся и промокший, показался один из ближайших соратников Финвэ. — Государь, беда! — прокричал он, перекрикивая непогоду. — Корабли нельяр в огне! Должно быть, в них попала молния! — Дожидайся меня здесь! — приказал Финвэ, обращаясь к обмершей Мириэли. — Не выходи, пока я не вернусь! С этими словами он накинул плащ и выбежал прочь вслед за своим верным. Оставшись в шатре одна, Мириэль горько плакала от страха и овладевшего её душой отчаяния. Буря не унималась. Сквозь ткань шатровых стен Мириэль могла видеть отсветы освещавшего сумерки зарева. Раздался страшный гром, от которого, как показалось, сотряслась земная твердь, и тут же закрывавший вход тяжелый полог приподнялся. В шатер, впуская волну горячего воздуха, вошел Финвэ. — Я так испугалась! — бросившись к нему, воскликнула Мириэль. — Не бойся, — отвечал он, прижимая её к себе и увлекая к широкой лежанке. — Я рядом с тобой… Только он сомкнул объятия, опустившись с нею на ложе, Мириэль почувствовала, как по телу разливается смутно знакомое и необычайно сладкое предвкушение. Она трепетала в его руках, забыв обо всем, перестав слышать завывание ветра и шум дождя снаружи. Каждое прикосновение супруга к ее телу дарило Мириэли такое блаженное ощущение, так живо отзывалось в ней, заставляя извиваться, прикрыв глаза, что от её страхов и тоски не осталось и следа. Теперь для них обоих существовало лишь обжигающее наслаждение друг другом. Когда тела их соединились, вокруг и особенно внутри нее сделалось очень горячо, казалось, она вот-вот расплавится. Но странным образом этот окутывавший Мириэль со всех сторон жар не причинял боли — напротив, он погружал сознание в пьянящее состояние легкости, отрешенности от всего и вся. И в то же время её не покидало предчувствие, что вскоре он подарит ей еще большую сладость. Впадая в забытье, будучи в плену никогда прежде не пробованных ласк и страстных объятий, Мириэль, наслаждаясь ощущениями, перестала владеть собой. Она дрожала всем телом, выгибаясь, подаваясь вперед, навстречу его движениям, чувствуя, как жар внутри нее делается все нестерпимее. Её супруг прежде никогда не был с ней таким. Сейчас он казался огненным, губы его горели, как и кожа Мириэли, которую он покрывал поцелуями. Неутомимый, он, едва насладившись, снова стремился в её объятия, ища нового наслаждения. Мириэль не помнила, как и когда заснула блаженным сном в кольце его рук.***
Проснувшись, она увидела, что ложе опустело. Мириэль была в шатре совершенно одна. Снаружи все стихло и слабый свет набиравшего силу Лаурелина пробивался сквозь сырую от впитанной влаги ткань шатровых стен. Зябко кутаясь в покрывало, Мириэль поднялась с лежанки. — Благодарение Эру! — воскликнул внезапно появившийся на пороге перепачканный копотью Финвэ, сбрасывая с плеч пришедший в негодность плащ. — Ты цела и невредима! Мы долго боролись со стихией, прося Манвэ унять ветер. К несчастью, когда он внял нашим мольбам, большая часть лебединых кораблей уже была сожрана пламенем… Ты бы видела эти молнии! Финвэ покачал головой, вздохнул и бессильно опустился на лежанку. Только в тот миг Мириэль с ужасом поняла, что супруг лишь сейчас возвратился к ней. Ошеломленная, она едва держалась на ногах, глядя на мужа. — Я уже дал Ольвэ обещание, что наш народ поможет нельяр построить новые корабли! — тем временем решительно говорил Финвэ. — Эти корабли будут даже прекраснее прежних! И ты, госпожа моя, увидишь — нам, нолдоли, по силам возвести не только дворец для тебя, но и построить целый флот! — Финвэ взглянул на пошатнувшуюся супругу. — Но ты бледна… Что с тобой, Тэриндэ? — Я не знаю… — прошептала она, готовая лишиться чувств. — Я не знаю, что со мной… — Госпожа моя, — Финвэ тут же вскочил на ноги и приблизился к Мириэли, чтобы обнять за плечи. — Не тревожься, мы немедленно покинем Гавань. Дома тебе тут же станет лучше… Уже вскоре они во главе свиты ехали по новой дороге обратно в заложенный недавно город, который Финвэ нарек Тирионом. Всю дорогу Мириэль была погружена в воспоминания о прошедшем часе Тельпериона и мало обращала внимание на речи супруга и его попытки ободрить её. Случившееся вспоминалось словно сквозь сон. Но теперь Мириэль отчетливо ощущала внутри отголоски того пламени, что познала в прошедший час отдыха. Как будто в ее теле горел негаснущий огонек, от которого по телу распространялось странное тепло. Тогда же она вспомнила об Инганаро, и в её душе пробудилось сильнейшее желание снова увидеть его. Едва прибыли в город, Мириэль, не медля ни минуты, побежала к обрывистому океанскому берегу, туда, где одиноко стояла у самого края бездны кованая беседка. Ни в самой беседке, ни рядом с ней никого не было. Дул порывистый восточный ветер. Темные дождевые облака с моря быстро приближались и клубились, грозя скорым проливным дождем. Вид лежащих в беспорядке подушек и спутанных меж собой золотых и серебряных нитей, что Инганаро приносил ей для работы, вызывал ощущение пустоты и покинутости, смертельной тоской отзываясь в сердце Мириэли. Она не находила себе места, непрестанно озираясь вокруг, каждый миг ожидая услышать мягкий голос и увидеть перед собой прекрасное совершенной красотой лицо Инганаро. Не решаясь позвать его вслух, Мириэль терзалась, мыслями и сердцем призывая друга. Но сколько бы она ни звала, все тщетно. Никто не услышал её, никто не явился на отчаянный зов. И тогда Мириэль ощутила, как безутешно и одиноко её сердце, разлученное с единственным существом, которое понимало его и желало узнать. В бессильной тоске и молчаливых слезах она провела следующие несколько дней, изредка спрашивая себя, где он, почему не откликнулся на её призыв, почему не пришел к ней, почему покинул. Все эти вопросы оставались без ответа, пока, спустя несколько дней, в начале часа Лаурелина, Мириэль не поняла, что её тело начало меняться. Казалось, что внутри всё ярче, всё отчетливей, всё жарче горел источник тепла, который не покидал её с того дня, как они возвратились из Гавани. Вскоре Мириэль отправилась к служительницам святилища Эстэ, и они подтвердили, что ей необходимо остаться на острове посреди озера Лореллин до времени родов. Только в чертогах Врачевательницы они могли обеспечить королеве нолдоли полный покой, в котором так нуждался её дух. Счастью Финвэ, ошеломленного новостью о беременности его королевы, казалось, не было предела. Он тут же сказал, что поторопит строителей, чтобы к рожденью первенца дворец был достроен, а комнаты Мириэли и младенца отделаны, обставлены и готовы их принять. Весть о скором появлении королевского наследника мгновенно распространилась среди приближенных Финвэ, а затем и среди прочих нолдор. И уже скоро эту новость не обсуждал с соседями и знакомыми только ленивый. В это время сама Мириэль еще не верила до конца в случившееся. Мысли об исчезнувшем Инганаро не покидали её, причиняя страдания. А кроме того, она мучилась от сознания ужасной и постыдной тайны, сопровождавшей её беременность, — Мириэль не знала, кто был истинным отцом её дитя, появления которого все вокруг с таким нетерпением ожидали…***
— Что ты наделал?! — кричит Отец, и голос его грозным эхом отзывается где-то в глубине необъятных размеров залы. — Ты коварно нарушил все мои запреты и бесстыдно попрал все законы и обычаи! Даже Мелько в сравнении с тобой кажется смиренным и кротким! Нарвэ хмурится и отводит взор, не в силах взглянуть вверх, на источник голоса. Отец прав — следуя велению своей огненной души, он нарушил запреты Единого и готов понести кару. Однако наказание ждет не его. Гнев Илуватара обратился против его несчастной возлюбленной, с которой Отец разлучил его, насильно заточив в своих чертогах. — Она умрет! Тело Перворожденной не может служить вместилищем для порождения одного из Айнур! — мстительно и победоносно восклицает Отец. Однако вскоре в его голосе слышится скорбь, — У нее не хватит сил, чтобы выносить и произвести на свет это дитя… — Позволь мне увидеть её еще лишь единожды, — тихо просит Нарвэ. — Я должен сказать ей, что оставил её не по своей воле и просить прощения за то, что сделал в Гавани… — Ты раскаиваешься? — насмешливо спрашивает Отец. Он знает, что Нарвэ не сожалеет о случившемся между ним и эльфийской девой в бухте, где обосновались тэлери. — Скажи, что сделаешь все, чтобы она и дитя остались жить! Оба они невинны!!! Накажи меня любой из кар, но позволь им жить! Я скажу все, что ты хочешь услышать! Я сделаю все, что ты пожелаешь, но позволь мне увидеть её!!! Стена безумно полыхающего огня вырастает за спиной кричащего Нарвэ. А в следующий миг и сам он оказывается объятым багровым пламенем, выдающим его гнев. — Я не могу обещать тебе сохранить их жизни, ибо не властен над жизнями и телесными оболочками моих детей, чья судьба пропета в Музыке и написана в Книге Судеб, — примирительно отвечает Отец. — Но сделаю все, что в моих силах, чтобы она и твой сын могли выжить. — Не верю, будто ты не знал, что ему сужено появиться… — недоверчиво молвит в ответ ему Нарвэ и тут же снова спрашивает, — Ты отпустишь меня к ней в последний раз? Отец едва слышно усмехается: — Как я могу удерживать тебя, Наренья, ведь ты не единожды презрел мои запреты? — спрашивает он и добавляет. — Даже я не желаю лишний раз играть с твоим огнем. Иди, но возвращайся ко мне, и за пределами Арды мы вместе будем создавать новые королевства. — Благодарю тебя, — откликается Нарвэ. — Я вернусь. Произнеся эти слова, он исчезает, устремившись вновь в Благословенные Земли.***
Он часто являлся ей во сне, неизменно улыбающийся чуть смущенной полуулыбкой. Мириэль только сейчас, когда Инганаро бесследно исчез, смогла в своих снах отчетливо разглядеть его прекрасное лицо с выделяющимися на нем яркими серо-голубыми глазами и безупречной белой кожей в обрамлении ровных, блестящих как шелк иссиня-черных волос. Во снах он не говорил с ней, но в его молчании и пристальном взгляде было нечто доверительное, дарящее надежду и покой. Поэтому, просыпаясь, Мириэль всегда чувствовала себя лучше. Ей мнилось, что образ покинувшего ее Инганаро, являясь в сновидениях, дарит ей жизненные силы. Хоть помощницы Эстэ и шептались меж собой о том, что она слабеет, Мириэль оставалась спокойной относительно своего будущего. Все ее тревоги обратились к плоду. Внутренним чутьем она понимала — у нее не хватит сил, чтобы выносить и произвести на свет это дитя, но все же как могла Мириэль старалась экономить ещё остававшиеся силы. Она по-прежнему избегала общества, проводя дни за любимой работой, двигалась неспешно и часто погружалась в подобие сна или дремы. Финвэ навещал её почти каждый день, приносил по её просьбе материалы для работы и полюбившиеся ей плоды кулумина*, расспрашивал о самочувствии. И Мириэль неизменно отвечала, что чувствует себя хорошо, а потом начинала говорить о другом, интересовалась строительством дворца, советовала цвета для отделки комнат, просила супруга уделить внимание расположению и размеру окон, чтобы в просторном помещении всегда было достаточно света. Обнадеженный ею, Финвэ спешил к месту возведения дворца, чтобы вернуться уже следующим днем. Оставшись снова одна, Мириэль садилась в глубокое удобное кресло и долго сидела так, глядя невидящим взором куда-то перед собой, не в состоянии сосредоточить взгляд на каком-либо предмете. В такие минуты она думала об Инганаро. Не только мысли, но и дух её также был непрестанно обращен к нему, а тоска по единственной встреченной ею родной душе многократно усиливалась, сдавливая и тесня грудь. Однажды, сдавшись настигшей её слабости, Мириэль заснула, едва добравшись до стоявшей у распахнутого окна кушетки. Ей снилось, что кто-то неслышно приблизился к её ложу, присел рядом и мягко оглаживает плечо. От этих прикосновений сделалось необычайно спокойно и тепло. — Я тосковал по тебе… — прошелестел над самым ухом знакомый ласковый голос. Мириэль приоткрыла глаза. Инганаро слегка отстранился и теперь смотрел на нее, спокойно улыбаясь, но вдруг опустил темные ресницы. — Ты пришел, чтобы сказать мне это? — спросила она. — Да, и чтобы просить у тебя прощения, — сдавленным голосом ответил Инганаро. — Я обманул тебя, выдав себя за твоего мужа в Гавани. Не удивившись его появлению, как если бы она ожидала его, Мириэль покачала головой: — Я чувствовала это, — спокойно произнесла она. — Дитя… Этот сын… — Это дитя будет великим, как ни в ком другом из Перворожденных в нем будет гореть неугасимое пламя жизни, — предрек Инганаро. — Но я… — попробовала возразить Мириэль, чье сердце наполнилось страхом и предчувствием горя. — Нет, ты сможешь! Будь спокойна, любимая… Глаза Инганаро при этих словах загорелись ярче. — Но я совсем одна! — обреченно закричала, глядя на него с тоской, Мириэль. — Даже в окружении супруга, родичей и прислуги я чувствую себя одинокой, и силы мои с каждым днем тают. Ты стал стал мне другом и возлюбленным, Изначальное Пламя… и чувствую я, что жизнь моя в разлуке с тобой не продлится долго… — Клянусь, я покинул тебя не по своей воле, но по велению Единого Отца, запрет которого я преступил. Если бы он дозволил, я бы остался навечно подле тебя. Знай, что сердцем и мыслью я всегда с тобой. Я буду вечно поддерживать в тебе огонь жизни, и силы твои никогда не иссякнут. Прикрыв лицо рукой, Инганаро склонился к ней, как если бы хотел упасть в её объятия. — Нет, нет! — закричала Мириэль, подаваясь вперед, протягивая к нему ослабевшие руки. — Не наказывай меня вечной жизнью вдали от тебя! Дай мне уйти, ибо я вкусила счастья и не могу вернуться к безрадостной жизни, что влачила до того, как повстречала тебя! Они обнялись. Мириэль прижалась к нему, притянула к себе, но почти в тот же миг почувствовала, что тело Инганаро словно истаивает в её руках, делаясь прозрачным, оставляя лишь обжигающе горячие капли на плече… — Придет время, ты захочешь жить… Тогда я найду тебя и мы будем вместе… — были его прощальные слова, услышанные Мириэлью, когда самого Инганаро уже не было рядом. Потрясенная, она замерла, подобно изваянию, полусидя на кушетке. Даже слезы замерли, словно застыли в её глазах. Казалось, что и сердце в груди тоже вот-вот замрет, остановит свое биение, не вынеся потери. Но вдруг что-то шевельнулось внутри неё, горячая волна стремительно охватила все тело, погружая в жар. Так он напоминал ей о себе, о том, что он есть, её сын, будущий наследник короны нолдор, зачатый от Изначального Пламени. Собравшись с силами, Мириэль позвала служанок и приказала собираться в путь. Она сказала всем, что ей намного лучше и что она желает вернуться домой. Никто не смел возражать и препятствовать королеве нолдор. Покинув остров последи озера Лореллин, Мириэль направилась на излюбленное место к морскому берегу, к одиноко ожидавшей ее беседке. Там, не рискуя быть потревоженной, она наконец смогла дать волю слезам. Пока длилась беременность, она часто приходила туда, чтобы работать в одиночестве, слушая шум океанских волн и воображая жизнь в иных мирах. Она сидела в беседке, ставшей единственным напоминанием о встрече с Инганаро, и старалась уловить малейшие движения дремавшего внутри нее плода. Мириэль ждала его, ощущая, как с каждым днем слабеет, отдавая еще нерожденному сыну все силы и зная, что он, также как и она, обречен на вечное одиночество, которое приведет его к гибели.