Интеллектом обделён, взгляд немного притуплён Когда тебя увидел, поднялась температура Не помню, как с любовью я смотрел в твоё лицо Под штанами задохнулась моя совесть и культура
Жесткие кудрявые волосы разбросаны по подушке и крупному скуластому лицу. Он спит, и спит очень нервно, тревожно, дергаясь от сновидения, затягивающего его в свои путы. Под веками мечутся глазные яблоки, он плотно сжимает губы и даже, кажется, рычит. На лбу выступают бисеринки пота, а чёрные локоны прилипают к коже. Он поворачивается на другой бок, обхватывает себя руками. Одеяло слишком мягкой отельной кровати сбивается, оставляя тело под холодом кондиционера. Эта прохлада окончательно будит его, силой выпихивая из кошмара, словно пробку из бутылки. Джотаро Куджо рывком садится на кровати и распахивает глаза. Перед ним — образ из сна, яркий, четкий, как живой. Он замахивается и даёт себе пощечину. Изо всех сил, так, что в ушах звенит. И только потом успокаивается. Крупная грудь под тонкой тканью майки без рукавов вздымается и опускается, а дышится все равно тяжело. На спине и подмышками расплываются круги от пота, он сам — дрожит. Если бы хоть кто-то из его немногочисленных знакомых увидел его сейчас, не узнал бы. Маска самообладания и спокойствия падает с лица, а на лице написан настоящий ужас. И… что-то ещё. «Это просто дурной сон. Дурной сон». Джотаро поднимается с кровати, сдирает с неё промокшую простыню и кидает в угол номера. Поднимается, отдергивает шторы от красивого окна с небольшим балконом и выходит наружу, в прохладу весенней ночи. На столике, рядом с пепельницей, лежит пачка сигарет. Ещё один день с провальной попыткой бросить курить. «Да как тут бросить, с такими снами-то…» Он закуривает — высокий, мускулистый мужчина со шрамами на предплечьях и плечах, угрожающе сдвинутыми бровями и густой шапкой кудрявых волос. Автоматически распутывает пальцами жесткие пряди. Взгляд опускается на свой пах. «Черт побери». Джотаро испытывает не дурацкое детское смущение, а самый настоящий стыд. То, что ему снилось… Это ведь подсознание подбрасывает рандомные образы? Не может мозг с полной ответственностью транслировать вещи столь возмутимые ему, в его-то возрасте. Докуривая, он аккуратно тушит сигарету в пепельнице и идёт в душ. Любит жить в отельных комнатах — там всегда прибрано и не возникает ощущения домашней рутины, которую он не выносит. Стаскивает пижамные штаны, влезает под ледяную воду и позволяет себе долгий, прерывистый вздох. «Ну и к чему это было?» Никто не знает. Ни его обвиняюще-краснеющее лицо в отражении, ни стены ванной, ни пузырьки с шампунями. Джотаро Куджо остаётся один в самом ненавистном месте — наедине со своими мыслями. Это был Джоске. Растрёпанный, заплаканный, весь раскрасневшийся и со светящимися глазами. По щеке катится слеза, и он закусывает губу острым клыком. Темные (такие же, как у Джотаро) волосы растрепались из вечно аккуратного начеса, остатки лака сверкают на макушке. Он пытается закрыть лицо ладонями, но чьи-то руки — крепкие, сильные, — не позволяют, скручивают кисти в болевом захвате над головой. Джоске всхлипывает, протяжно стонет высоким голосом. Джоске лежит на спине под кем-то. Абсолютно голый. «Что вообще со мной происходит?» — тупо думает Джотаро вникуда. ____________________________ — Эй, это же Джотаро-сан!.. Джотаро-сан! Доброе утро!! Знакомый (слишком знакомый) силуэт в школьной форме машет ему рукой, аж подпрыгивает от радости. Джотаро сидит за столиком на веранде одной из лучших кофеен Морио и завтракает. Точнее, испепеляет фарфоровую чашку с кофе тяжелым взглядом и рвёт пальцами булку в крошки. Кепка закрывает лоб и глаза, и это к лучшему — никому сейчас лучше не видеть тьму, прячущуюся под шелковыми веками. Он находит в себе силы повернуться на громкий голос: — Доброе утро, Джоске. Пацан весь аж светится — он выглядит просто прекрасно, как всегда, бодр, весел, в этой перешитой форме с кучей нашивок и вырезом на груди. Рядом с ним Окуясу (менее бодрый) и Коичи. Смотреть на его друзей — ужасно тяжело и вызывает отвратительное, тяжёлое чувство вины. Чтобы отвлечься от мыслей, которые заполняют голову, как гудрон, Джотаро сжимает пальцы в кулаке, впивается ногтями в кожу. Становится немного легче. Джоске тут же садится рядом, его глаза сияют, солнце играет на скулах и лбу, здоровой шелковой коже. Он безумно красивый — и эта красота встает Джотаро как ком поперёк горла, потому что он видит в нем фамильные черты. Брови Джозефа, свою линию челюсти, знакомый разрез глаз… «Это отвратительно, — думает Куджо горестно. — Я отвратителен». Окуясу тоже садится рядом с Джоске, по-дружески закидывает ему руку на плечо, Коичи со вздохом открывает планшет с домашкой и начинает повторять про себя; оба пацана начинают с энтузиазмом рассказывать Джотаро утренние новости, а он снисходительно слушает, пока в груди разгорается пламя. Ему тяжело даже просто находиться рядом с Джоске. «Я все испорчу, — с каким-то тупым смирением думает он. — Я испорчу его. Его крохотную, короткую жизнь…» — Вы в порядке, Джотаро-сан? Вы очень тихий сегодня. В синих, весенне-ярких, переливающихся глазах плещется беспокойство. Лучше бы там было презрение. Это было бы куда проще. — Да, Джоске. Пожалуйста, не приближай лицо. — Ой, извините! Я забыл! Парень тут же отстраняется, смущенно чешет затылок, улыбается. У него идеальные зубы — без единой щелки, скола, даже выпирающие клыки придают ему невероятный шарм. Его улыбка — слабость Джотаро. Как, впрочем и все в нем. В японском менталитете нет нарушения чужого личного пространства, но Джоске игнорирует правила приличия, любит болтать как можно ближе к чужому лицу, хватать за руки, обниматься. Это ужасно неловко каждый раз. Поначалу Джотаро просто сказал, что не любит физические контакты. Потом он миллион раз хвалил себя, что хотя бы это сделал правильно. Если бы Джоске прильнул к нему, обнял по-настоящему, Джотаро бы наживую засунул руку Стар Платинума себе в грудь, достал своё старое, израненное сердце и отдал ему. Как в том фильме, про пиратов. «Храни у себя. Мне оно больше не нужно». Мальчики прощаются, опаздывают в школу. Окуясу тянет Джоске за рукав, тот напоследок освещает Джотаро веселой улыбкой и они убегают, сверкая пятками, под гневные крики Коичи. Джотаро остаётся один. Опять. Ему не привыкать. Солнце падает липкими лучами на дорожную плитку. В Морио спокойно — враг побеждён, и нет больше опасностей. А следовательно, Джотаро больше не нужен. Он знает, что это его работа — помогать. Что он будет помогать, пока не умрет, а затем его заменит кто-нибудь ещё. Старый друг говорил: «Я воин. Это мой выбор, и я готов к последствиям». Джотаро всегда соглашался с ним, потому что это казалось правильным. А теперь… Теперь он уже не был так уверен. В последний раз подобное разобщение мозга и сердца он ощущал очень давно. И сейчас он уже вырос. Понимает свои обязанности, и что больше его ничего не держит. Знает, что в соседнем номере отеля ждёт Джозеф, недоуменно спрашивающий: почему они не возвращаются в Штаты? Что тебя здесь так манит, Джотаро Куджо? В чем ты не можешь себе признаться?.. Джотаро впечатывает кулак в столик, звенят чашки, официантка недоуменно оборачивается. Такая же растерянность и непонимание написаны на лице Стар Платинума, возникшего из неоткуда с непреодолимым желанием защищать. — Все в порядке, — говорит Джотаро, как можно дружелюбней. — Просто нервный тик. Официантка с натянутой улыбкой уходит с террасы, а от станда так просто не отделаешься. Это же его душа — волнующаяся, забитая, и сильная, как океан. Джотаро в очередной раз смеряет взглядом черты лица видения, его звёздные волосы, искривление пространства вокруг крупной фигуры. «Так меня видят люди?.. — отвлеченно думает он. — Силой, готовой помочь?» Станд исчезает, словно его и не было вовсе. Джотаро оставляет пару крупных купюр под блюдцем и выходит из кафе. Пора в отель. Собирать вещи, и уезжать, наконец. _______________________ В первый раз желание возникло совершенно случайно, когда он смотрел на профиль Джоске. Справедливости ради, Джоске действительно одарён классической родовой красотой Джостаров, сильным подбородком, прямым носом, волевой линией бровей. Но у него была индивидуальность — яркая, неприкрытая, чистая и настоящая. Он улыбался, злился, хитро щурил глаза и смеялся во весь голос — будучи самой лучшей версией себя. Его станд, призванный лечить и восстанавливать, подходил ему, как никому другому. И Джотаро понимал, что этот пацан влюбляет в себя всех вокруг попросту своей любовью к миру. Своим открытым, мягким сердцем. И не смог устоять. Он смотрел на лицо, глаза, волосы, стан с широкими плечами и тонкой талией, грубые пальцы, теребящие рукава пиджака, запоминал интонации, повадки, и внутри все обрывалось. Все, что делал Джоске — как выстрел разрывной пулей. Джотаро часто, даже слишком часто в его жизни было больно. Но глядя на пацана с сияющей улыбкой, ему становилось невыносимо даже дышать. Мука не заканчивалась. Она продолжалась все время, что Джотаро был в Морио. Он пробовал все — подобное подобным, алкоголь, вернулся к курению, саморазрушению, девушки по вызову, отказ от сна… Но не помогало. Джоске всегда был рядом. Он не отлипал, и его глаза выжигали на Джотаро дорожки, как солнечный луч сквозь лупу. От желания не избавиться просто так. Оно живет под сердцем, перебирается в дрожащие руки, жжёт в глазах, болит тягуче в животе, и оседает в паху. Тяжелым, пульсирующим комом. Блевать не помогало. Ничто вообще не помогало. Одна мысль о том, что он возжелал своего родственника, каждый раз вызывала намерение вскрыть себе вены. А когда он засыпал, ему снились битвы, трупы товарищей и тех, кого любит, и, конечно, Джоске. Сначала — мёртвый, затем — ненавидящий его, а потом — голый. Голый, возбужденный и распластавшийся под ним. Сны были настолько реалистичны, что просыпаться от них и возвращаться в мир, где Джоске махал ему по утрам казалось настоящим адским наказанием. Джотаро ненавидел себя в разы сильней, чем когда-либо. Он не смотрелся в зеркала, пытался избегать сам себя и поменьше призывать станд. Лишь бы спрятаться, сбежать, не думать-не думать-не думать… Но Джоске кричал: «Хей, Джотаро-сан!», и он не мог просто уехать из Морио. Этот сонный городок поглотил его на две долгие недели после победы над Кирой. Недели прошли так больно, как не бывало со времён Египта и похожей тяги к карим- пурпурным глазам… Нельзя об этом думать. Нельзя вообще думать. Надо собрать чемодан и уехать. Джозеф будет только рад — корабль всегда готов к отплытию. Черт. Как же больно. ______________________ — Йоу, Джоске, ты опять спишь с открытыми глазами! — Че, реально?? — Да, чувак! Завязывай с этим, пугает, пиздец. Джоске и Окуясу отдыхают в дневной перерыв на крыше школы. Это их место — больше туда никто не ходит, боятся. Джоске пьёт шоколадное молоко через трубочку, Окуясу курит, все время оборачиваясь, чтобы никто не заметил. — Как думаешь, — после продолжительной паузы говорит Джоске: — Почему Джотаро-сан не уезжает? — Блин… — Окуясу кашляет от дыма. Он выглядит одновременно очаровательно и глупо, когда пытается вызвать в себе никотиновую зависимость. — Ты капец много про него говоришь, ты в курсе?.. Я не знаю. — Может, ему тут нравится… — мечтательно тянет Джоске. — И он останется. — Вряд ли, — пожимает плечами Ниджимура. — Он слишком крутой. Все эти его фонды, разъезды, понимаешь? Щас он тут, а завтра нет. — Мне стоит сказать ему, — неожиданно серьезно говорит Джоске, упирается покрасневшим лицом в колени. Его плечи чуть дергаются. Окуясу вздыхает и хлопает его по спине: — Я в этой твоей пидорской хуйне, конечно, не шарю, но поддерживаю. — Ты просто милашка, — зло бубнит Джоске из-под рук. — Да че ты ноешь, слушай. Если ты прав, — а ты почти всегда прав, — то он только рад будет, если ты к нему полезешь. — Не бывает так! — Бывает! — А вот и нет. — А вот и да. Окуясу хмыкает, забирает у Джоске молоко, делает глоточек. Он знает, что друг не гей — он просто не делает различий между теми, кого любит. Джоске даже поцеловал его однажды, и это было так естественно, словно так и должно быть, Окуясу и сам был не против. Но он все-таки не любит Хигашикату в романтическом плане, и это взаимно. Они лучшие друзья, и это потрясающе: быть друг у друга в этом маленьком городке. А вот одержимость мистером Джостаром у Джоске ужасно бесит временами… Джоске не затыкается насчёт этого всратого Джостара двадцать четыре на семь. Он то, он это… Он самый сильный, крутой, симпатичный, ахуенный, нетипичный, великолепный мужик, и ещё куча эпитетов, которые вгоняют Окуясу в краску. По какой причине Джоске вообще втрескался в этого деда, не-по-нят-но. Может, по подростковой истории трахаться хочется, а может, что-то большее. Окуясу вообще насрать, что они родственники. Не братья же? Там вообще седьмая вода на киселе, какая разница в родстве, если вы оба — взрослые люди, способные принимать решения… Драму разводить на пустом месте — нахуя? Потрахались, разошлись, и все довольны. Последнюю фразу Окуясу говорит вслух. — Ну ты, блин, — Джоске смущается. — Я… я не знаю. — Мне хочется, чтобы ты был счастлив, — спокойно пожимает плечами Ниджимура. — И если ты ему и впрямь небезразличен, то он хоть что-то сделает. Попробуй — че ты теряешь, он же все равно уедет. — А если не уедет, и я буду в этом позоре навечно?! — Да тебе не привыкать… — Окуясу!! Джоске подрывается на месте и несётся на убегающего Окуясу, как поезд на полном ходу. Друг ржет и скрывается на лестнице. Лицо Джоске пылает, но внутри он понимает, что Ниджимура прав. И почему бы нет, действительно, у Джотаро-сана все равно нет кольца на безымянном пальце, а ещё у него энергия того самого великовозрастного гея, который всегда один. Осталось только обсудить с близкими друзьями, как именно он к нему подкатит… И все получится. _________________________ Джотаро бросает, не глядя, рубашку в раскрытый чемодан и распрямляется в рост, хрустя плечами. Он чувствует ужасную усталость, голова болит, возможно, из-за напряжения на глаза… Хочется лечь и уснуть, и никогда не просыпаться, но надо оставаться живым, функционировать и убирать суицидальные мысли в глубины мозга, потому что жизнь продолжается и работы в ней дофигище. В дверь номера громко стучат. — Да?.. — более раздраженно, чем обычно, рявкает Джотаро. — Вечера, — в комнату заглядывает знакомая седая голова. — Я иду гулять с Шизукой, пойдёшь с нами? — Нет, старик, — Джотаро находит в себе силы улыбнуться ему. — Буду собираться. Развлекайтесь. — Как скажешь, — смиренно пожал плечами Джозеф. Потом на его хитром лице проявляется пакостная улыбка (вот она с годами не меняется): — А там под окнами Джоске ошалается… Ходит и ходит, уж не знаю, что делать… — Дед, — тяжёлый вздох. — Иди, ради бога, уже гулять и дай мне побыть одному. — Ага-ага… Джозеф исчезает, шаркают его шаги в коридоре. Джотаро специально дожидается, пока из-за двери не будет слышно ничего и несётся к окну: точнее, делает три больших шага и распахивает занавески. На бетонной площадке перед отелем расположился ресторанный дворик и небольшой фонтан; там же лавочки, парковка для велосипедов и детская площадка. На низеньком заборчике, предназначенном для огорожения клумб, сидит Джоске. Сердце делает кульбит, но Джотаро успокаивает себя, в конце концов, сколько ему лет, чтобы так реагировать… К Джоске подходит Джозеф, они неловко обнимаются. Затем пацан что-то спрашивает, и Джозеф гаденько показывает большим пальцем на отель, себе за спину. Джотаро отшатывается от окна, как от огня. «Зачем он здесь?.. Пришёл попрощаться, прознал, что я все же уезжаю? Какая глупость…» Возникает инстинктивное желание убежать из номера и спрятаться где-то в отеле, мол, может, Джоске увидит, что комната пуста и уйдёт восвояси. Потом вспоминает, что ему двадцать восемь, он, вообще-то, хладнокровный профессионал и сильнейший стандюзер на планете Земля. Непристойно бегать от своего дядьки, как от чумы; к тому же, рано или поздно, ему придётся похлопать Джоске по плечу в лучших традициях отношений «учитель-ученик» и попрощаться. Давиться кровью было проще, чем сказать «прощай». Джотаро всегда был ужасен в прощаниях. Он не умел отпускать вещи. В дверь номера стучат. Чувство такое, словно стучат ему по голове. —…Джотаро-сан? _______________________________ — Джоске-кун. Голос спокойный, прохладный. Он пытается не выплескивать на пацана свою усталость и раздражение, он просто хочет закончить все поскорее. Искристые глаза Джоске смотрят ему прямо в душу, за зрачки, вытаскивают, как из густой смолы за шкирку все потаённые чувства к нему. Глядя на мощные, обтянутые гимнастёркой плечи, Джотаро понимает, как же влип. — Я… Я просто волновался!.. Не знаю, зачем пришёл… Черт. Парень волнуется, трёт голову пятерней, весь краснеет и выглядит как щенок, пришедший к хозяину после долгого дня на улице. Джотаро вздыхает: он все ещё не в состоянии противиться этому очарованию. — Входи. В конце концов, так бы и сделал ответственный родственник, да?.. Джотаро достаёт из мини-бара бутылку колы, как-то автоматически наливает в стакан, ставит на низенький столик перед Джоске, который потерянно садится на край кровати и проводит пальцами по покрывалу. Он пытается поймать взгляд Джотаро, а тот отводит глаза. Если честно, Джоске тяжело — тяжело смотреть на Джотаро в плотной водолазке, облегающей его фигуру как вторая кожа, выставляющей напоказ каждый мускул и неровность. Джоске чувствует, как краснеет, залипая на крупные ключицы. — Вы уезжаете? — неожиданно спрашивает он, указывая пальцем на разложенный чемодан. Джотаро встает у противоположной стены, опирается на неё плечом: — Да. Сегодня-завтра отбудем. Пора и честь знать. — Но… Я думал, вы хотя бы до лета останетесь! Мягкая усмешка, низкий смешок: — Сначала на лето, потом осень, зима… и мне придется покупать тут домик, заводить семью и детей. Прости, Джоске, но мой долг — это вернуться и продолжать работу. Джоске хмурится, ему не нравится и не понятна эта логика: — Вам же тут нравится. Зачем уезжать, трудиться в какой-то другой стране, если и в Японии куча проблем со стандюзерами! — Мое мнение в данном вопросе никого не интересует, — терпеливо поясняет Джотаро. Он автоматически скрещивает руки на груди, даже не задумываясь, что защищается от этого пацана. — Фонд сказал — я уехал. Я воин, понимаешь? У меня нет домашней базы. — Это нечестно, — Джоске отворачивается, сердится, бурчит что-то себе под нос. — И отца я теперь черт знает когда увижу! И Вас… — Не ругайся, — поправляет его Джотаро. Снимает с себя кепку, вешает ее на спинку стула и, скрепя сердце, садится рядом с Джоске. Под ним прогибается матрас, а Джоске все смотрит в другую сторону, упорно не желая принимать реальность. — Если вдруг будут неприятности, мы приедем. Длинные ресницы Джоске оставляют тени на его щеках. Он жует нижнюю губу, словно силится что-то сказать. Джотаро же вспоминает, что говорили ему его бывшие учителя, когда прощались. Обычно — ничего, потому что все они или мертвы, или Джозеф Джостар. Но надо утешить мальчика… Внушить надежду. В жизни Джотаро нет ни надежды, ни веры в светлое завтра, ни любви. Он хочет, чтобы Джоске прямо сейчас убил его самым болезненным способом, растерзал на куски и оставил ошмёток кожи себе на память. Чтобы никогда больше не просыпаться. Ни о чем не думать. И не существовать. — Слушай, парень… — и кладёт ему руку на плечо. — Я должен кое-что Вам сказать! На непроницаемом лице Джотаро проявляется тень удивления. Он поднимает бровь на долю сантиметра: — И что же? Красивое личико сморщивается, как изюм. Джоске морщит нос, закусывает нижнюю губу (дурацкая очаровательная привычка), теребит пальцы… Джотаро с нежностью смеряет взглядом его причёску, сережки-гвоздики, изящный изгиб сильной шеи — на память. Запомнить, вытатуировать на внутренней стороне век и хранить в тайне. Наверно, под сердцем. Когда Джоске поворачивается к нему, Джотаро тут же придаёт себе каменное выражение. Лицо его холодно и спокойно. Лазурные-морские-выцветшие глаза смотрят с морозной рациональностью. Монгольские скулы и короткие ресницы не дрожат, замирают и придают ему сходства со статуей. У них с Джоске одинаковые носы, форма челюсти, только у Джотаро есть щетина, а у парня — ещё нет… Джотаро смотрит непроницаемо, выжидает. А Джоске юн, и сердце его — как жестяное ведерко с лавой — жаждет высказать все, что он думает. — Я… Вы… — путается в словах, словно признаётся красивой девочке на день Святого Валентина. Наконец, находит в себе силы и задиристо вскидывает подбородок: — Вы мне давно нравитесь, Джотаро-сан! Маска спокойствия трескается по краям, как лёд в марте. В морских глазах сверкает ужас: — Что. — Нравитесь! Иными словами, я Вас люблю! Джотаро резко встаёт и отшатывается к столику. Берет пачку с сигаретами, даже не задумываясь о тлетворном влиянии на пацана, закуривает прямо в комнате. «Надо быть спокойней». — Конечно, любишь, — глухо говорит Джотаро, стоя к нему спиной. — Я же твой племянник. «Молчи, Джоске, не говори ничего. Просто молчи. Уходи. Оставь меня одного». Не оставляй меня одного. — Я не в этом смысле! Вы, ну… Ну, как вот девушка нравится, вот… Вот так и Вы мне! Джотаро поворачивает голову. В зубах — сигарета, в глазах — не то отвращение, не то какая-то застарелая боль. — Джоске, ты бредишь. — Да нет же! Вы очень… красивый и крутой, я бы хотел быть с Вами! По-настоящему! «Господь всемогущий, я точно попаду в ад…» Хочется, чтобы пол отельной комнаты исчез, и Джотаро провалился в яму с гвоздями или живыми змеями. Он прижимает пальцы к вискам, в голове пульсирует мигрень, отзывается, как волнами, на громкий голос Джоске. Это не реально. Это все сон. Ему просто кажется. Джоске тоже поднимается с кровати, подходит ближе, все что-то говорит и говорит… Джотаро не слышит, у него все темнеет перед глазами. Он очнулся только когда пацан положил ему руку на предплечье: — Вы в порядке?.. — Да в каком порядке, Джоске?! Джотаро отнимает руку, на лице светится гнев. Он взбешен: — Мы оба — мужчины, ты — школьник, а ещё мы родственники! Прекрати эту чушь, и иди домой, пока не получил по шее. Парень моментально упрямо сдвинул брови и приблизился только ближе, вынуждая Джотаро впечататься задницей в стол: — И что?! Я уже взрослый, вообще-то! И могу сам решать! — Ты вообще ничего не понимаешь… — Джотаро трёт глаза кулаком. Ощущение, словно на него вылили целый кузов жидкого цемента. — Иди домой. — Я не хочу домой! Я… я люблю Вас, ясно?? Джотаро крепко берет пацана за плечи. И отодвигает в сторону. Идёт выкидывать сигарету в окно. Джоске от беспомощности гневно хватает ртом воздух: — Да Вы… Да стойте же, ну! Джотаро попросту закрывается в своей крепости. Он прекрасно это умеет. Если Джоске не хочет отъебаться от него по-хорошему, то будет по-плохому. Он просто игнорирует его и двигается по номеру, собирая лежащие в шкафах и ящиках бумаги, газетные вырезки, маркеры в чемодан. Хигашиката аж идёт красными пятнами: — Вы не можете игнорировать меня вечно! «Могу». Джоске пытается схватить его за рукав, но угрожающий силуэт вообще не располагает к драке. К тому же, Джоске не хочет сделать ему больно… Он просто хочет внимания. Он просто хочет его. В какой-то момент, когда Джотаро со своим застывшим пластиковым лицом опускается на корточки за папкой, лежащей на полу у кровати, Джоске тоже садится к нему. Осторожно, словно на драгоценность, кладёт руку на крупное колено: — …неужели я Вам не нравлюсь?.. Совсем-совсем? Обычно Джотаро не матерится. Никогда. Это против его принципов, он перестал ругаться ещё со средней школы, когда потерял свою репутацию хулигана после поездки в Египет. Но сейчас, в голове, сияя голографическими буквами высится огромное слово «Блядь». Он прикрывает глаза. Нет никаких сил видеть обеспокоенное лицо Джоске, но тот все ещё держит руку у него на колене. Джотаро не знает, что ему сказать. Он не знает, что делать. — Пожалуйста, оставь меня, — как можно суше говорит он. — Уходи. Джоске сосредоточенно кривится. В его голове идёт какой-то непостижимый мозговой процесс. И, придя к внутреннему заключению, он тянется к племяннику губами и резко целует его, прижимается ртом ко рту и умудряется провести по сухим губам языком. Джотаро словно просыпается. Этот поцелуй бьет его, как молния, он с недюжинной силой отталкивает Джоске, тот отстраняется, а тонкая ниточка слюны все равно повисает в воздухе на мгновение. Теряя равновесие, Джотаро тяжело оседает на пол, а виновник торжества отлетает чуть дальше и смотрит на него во все глаза. Пытается читать реакцию. Джотаро инстинктивно вытирает губы рукавом. То, что это сейчас произошло — и произошло между ним и Джоске, — кажется просто галлюцинацией, нарушением мозговой активности после всех этих дней битв. Но парень сейчас с ним, в этой комнате — сидит в паре шагов и пялится на него. И первый шаг делал не Джотаро. Мужчина встает, идёт к двери и раскрывает ее. Указывает пальцем в коридор: — Убирайся. Пацан с вызовом вскакивает, задиристо засовывает руки в карманы, щурится: — А то что? Джотаро вздыхает. «Не хочу я тебе вреда причинить, вот что». — Иначе хуже будет. И все изменить ты уже не сможешь. Джоске не сразу понимает, о чем он. А когда понимает, краснеет, ахает, теряет всю свою уверенность, будто становится ниже ростом: — Я… Я останусь, Джотаро-сан. Это «-сан» отзывается у Джотаро в животе животным жаром. Он сам знает, на что способен, знает свои чувства и эмоции насчёт этого паренька. Но сейчас ему не хочется думать о том, что будет потом. Джозеф часто повторял: «Да плевать! Это проблемы завтрашнего меня!» И сейчас Джотаро думает: «Я подумаю об этом потом». Все равно в сексе глубоким моральным размышлениям не место. А если пацан пришёл не за этим… то удерживать его никто не будет. Джотаро закрывает дверь в свой номер изнутри на замок. Щёлкает выключателем — и комната погружается в полутьму. — Раз такой смелый, — тихо, с рычащими интонациями говорит он. — То иди сюда и принимай ответственность за свои действия. Джоске нервно сглатывает, но в глазах его зажигаются возбужденные огоньки: — Х-хорошо, сэр. _________________________Культ тела, культ тела Меня интересует лишь твоё тело Культ тела, я сделаю для тебя Ошейник из металла, чтобы ты не убежала
— Сними это. — Сейчас… Джотаро, склонив голову, смотрит, как Джоске выпутывается из пиджака, оставаясь в одной желтой футболке. Она облегает его крупную грудь, изгиб необычно-тонкой талии, играет шелковой тканью на мышцах живота… Джоске пытается быть уверенным, упирается кулаком в бок, но видно, что он волнуется. Джотаро подходит ближе и кладёт руки ему на пояс. Тот тут же вздрагивает и покрывается мурашками. — Боишься… — задумчиво, низким голосом говорит Куджо. — Ничего я не боюсь! Просто… — краснеет легко, заливается румянцем, давится словами. — Просто ты никогда не занимался сексом с мужчинами, так? Прямой честный вопрос вызывает в Джоске только большее смущение. Он мнётся, ерзает в хватке чужих крупных рук. Если Джотаро положит растопыренную кисть ему на живот, то большим пальцем и мизинцем сможет покрыть ширину талии. Джоске не знает, что ему сказать, но продолжать ужасно хочется. — Ты хоть с кем-то… — шёпот на ухо, горячий, от которого мурашки по коже. — Хоть с кем-то был до меня, Джоске? Парень жмурится, набирается сил и обнимает мужчину за плечи, привлекает к себе. Джотаро вспоминает свои мысли об объятиях и не хочет растягивать их надолго. — Я… да. Да. С девушкой. Джотаро смотрит недоверчиво: — Не врешь? — Ну, нет… — Тебе же хуже, если врешь. В любом случае, здесь все по-другому. Между двумя мужчинами все будет иначе, ты это понимаешь? Джоске кладёт руки на грудь Джотаро, поднимает взгляд и смотрит покорно, брови домиком сдвигает: — Мне хочется… Хочется, чтобы с Вами… — Вот как. Джотаро выше, он смотрит сверху вниз на этого маленького чертенка, думающего, что знает все на свете, аж подрагивающего от нетерпения. Он не хочет его ломать. И он никогда не причинит ему вреда. — Я хочу, чтобы ты запомнил, — сильные пальцы Джотаро берут Джоске за подбородок, вздергивают голову наверх: — Если тебе хоть что-то, что угодно не понравится — ты обязан мне сказать. И я остановлюсь. Кивает. Слушает. Но невнимательно, поэтому всю ответственность Джотаро придётся брать на себя. — Будешь меня слушаться? — Буду… Джоске выдыхает сквозь зубы, ему не терпится, приподнимается на цыпочки, тянется губами к губам. Джотаро снисходительно хмыкает и целует его. Поначалу Джоске не шевелится, лишь отдаётся ощущению чужого рта на своём, но потом приоткрывает рот, тихонько выдыхает голосом, давая понять, что хочет продолжать. У Джотаро в голове стучит мигрень, как молот по наковальне. Он мягко давит на него губами, целует без лишнего энтузиазма, как можно нежней. Но Джоске хмыкает и лезет языком. «Чтоб тебя…» Вылизывает ему рот, сталкивает языками, даже бьется зубами о зубы. Откуда в нем столько активности?.. Он к тому же шумно дышит, постанывает, льнет всем телом к груди. Джотаро чувствует себя бревном, но он слишком боится сделать ему больно. Он очнулся, когда Джоске укусил его за губу и потянул на себя. От такой наглости темные брови взлетают до причёски. — Поцелуете меня по-настоящему, а? — смотрит моляще, а в глазах сверкают чертята. — Какой же ты шумный. Он вновь его целует, уже грубее, так, как делал это раньше с другими мужчинами. Джоске захлебывается воздухом: он не ожидал такой силы; Джотаро держит его за талию, притягивает к себе сильнее. В воздухе слышны причмокивание, тяжёлое дыхание и тихие грудные звуки, которые Джоске издаёт инстинктивно. Джотаро чувствует, как парень упирается ему в пах, бесстыже трется, виляет бёдрами. Он ужасно нетерпеливый — все здесь и сейчас, а так не делается. Как бы сильно не хотелось, нельзя… У всего есть грань. — Погоди. Он отстраняется. Джоске азартно смотрит ему в глаза, румяный, с распухшими губами и бешеным взглядом. Специально трется ещё раз, своим стояком об ощутимый стояк Джотаро, заставляя того нахмуриться. — Чего ждать, — шепчет он. — Сделайте же… Хоть что-нибудь. О, много всего Джотаро хочет с ним сделать. В паху горит, во рту пересохло, а этот суккуб только и рад провоцировать, наслаждается чужим вниманием и смущением. Джотаро оттягивает ворот желтой футболки, дышит носом в шею, покрывает поцелуями. Осторожно, мягко, опускается губами на родинку в виде звезды, и его так невероятно заводит, как Джоске ерзает в его руках, весь дрожит от нетерпения. Поднимает футболку со спины, влезает пальцами под неё. Скользит по позвоночнику, крепким мышцам, рёбрам, обхватывает за пояс. Прикосновения сильные, изучающие, никто так не прикасался к Джоске раньше. Он прислушивается к собственному телу, хочет запомнить каждое мгновение, но ждать… Терпеть — это такая мука… Особенно глядя на сосредоточенное, умное лицо Джотаро, который отдаёт всего себя Джоске прямо сейчас. Млея от этой непривычной неги, он снова тянется целоваться. Хочется больше, хочется, чтобы его потрогали… Там, внизу… Угадать, о чем думает партнёр, невозможно, на лице Джотаро даже в такие моменты мало эмоций. Поэтому он ловко выворачивается из крепких рук и снимает с себя футболку. Проводит пальцами по обнаженной груди и животу, склоняет голову на плечо: — Будете только смотреть?.. У Джотаро глаза темнеют. Физически становятся темнее, он прищуриваются, вдыхает воздух сильнее, чем до этого. Пытается скрыть желание, но от Джоске скрывать что-то бесполезно. Он опускается на кровать, сначала просто садится, потом медленно ложится на спину и вытягивается, как кот, во весь свой рост. Из-под ткани штанов виднеется бугор — разумеется, у него стоит, он молод и от этих поцелуев и касаний завёлся быстро и наверняка. Джотаро упирается руками в кровать, нависает над ним. Джоске бесстрашно улыбается ему, скользит рукой по чужой шее, обвивает ногами, тянет к себе. Он очень ясно показывает, чего ему хочется. Но Джотаро все равно выжидает. Он опускает руку на пах Джоске, тот стонет - специально громче, чем нужно, толкается бёдрами в ладонь. Эта готовность и открытость убивает Джотаро, он уже не чувствует себя соблазнителем — он понимает, что соблазняют его. Наклоняет голову к уху Джоске, вновь шепчет, горячо, лихорадочно: — А ты не такой скромный, как кажется. — Первое впечатление всегда обманчиво… — но Джотаро давит на пах, нащупывая пальцами очертание чужого члена, и слова как-то кончаются, остаётся только поскуливание. Джоске сам поддевает пальцами кромку штанов Джотаро, расстёгивает ремень, спускает их до бёдер. Без какой-либо паузы тоже кладёт ладонь на тёмную ткань белья, но Джотаро останавливает его руку и убирает ее. — Позвольте мне, — начинает Джоске, но его затыкают, целуя. Сильно, грубо, с языком и пахнущим табаком дыханием. Он слушается, убирает руку, вместо того запускает пальцы в жесткие волосы, ласкает. Джотаро отстраняется через пару мгновений, чтобы посмотреть на него и потрепать по голове. Портит причёску, сбивает начёс. Волосы у Джоске мягче, они пахнут каким-то сладким шампунем и лаком. Он льнет к руке, как щенок, тычется носом в ладонь, целует костяшки. Зачарованно Джотаро смотрит, как парень берет его большой палец в рот. Такое и во снах не снилось — и нарочно не придумаешь, и в пошлых фантазиях не всплывёт, такое только здесь и сейчас, горячий рот с тёплым дыханием, его затуманенные глаза, и как он облизывает фаланги, мягко, оставляя паутинки слюны. Джоске не старается — он просто естественно-эротичен, делает все так, как ему подсказывают инстинкты. В груди щемит, а в паху пульсирует, когда шершавый язык влажно скользит по коже, тщательно вылизывает один палец, затем второй… Кажется, что Джоске попросту хочет его сожрать, слиться с ним воедино, поглотить все возможное тепло Джотаро. Голова все ещё болит — тяжелой, мучительной болью. Джотаро отнимает руку, вытирает мокрые пальцы о живот Джоске, затем целует его в грудь. Грудные мышцы у пацана упругие, словно у женщины, мягкие и пружинистые. Их ужасно хочется покрыть красными пятнами, но Джотаро по своему опыту знает, что больно — и не всем это приятно. Поэтому он только целует, вызывает смешок. «Щекотно». Затем опускается поцелуями на живот, с сильными мышцами по бокам, но все равно мягкий, без лишней маскулинности, выдыхает ему в кожу, пытается найти слабые места — эрогенные зоны. Когда он целует под пупком, прямо над пахом, Джоске выворачивается и стонет. По губам непроизвольно скользит улыбка: не то умиление, не то желание мучить его подольше. «Он готов?..» Джотаро залезает всей ладонью под кромку штанов и белья, не снимает, а просто засовывает руку внутрь полностью. Обхватывает член Джоске пальцами, заставляя того охнуть. Пальцы у Джотаро тёплые, мозолистые, а Джоске весь такой горячий, аж паром исходится. Член у него среднего размера, насколько можно судить наощупь, когда Джотаро проводит пальцами, сомкнутыми в кольцо, вверх-вниз по стволу и давит большим пальцем на головку, размазывая выступившую каплю. Джоске не сдерживается и не стесняется стонать, ныть, что-то скулить сквозь зубы. Он так быстро краснеет и теряет краску, как только возможно. Наблюдать за его эмоциональным, искривлённым в порыве страсти лицом — одно удовольствие. Джотаро и сам твёрдый, как камень, он даже не пытается вспомнить, когда что-то возбуждало его настолько сильно. В нем есть насильственная природа — желание жестко, сильно, чтоб до охрипшего голоса и рваных простыней, но он сдерживается. Сажает себя на цепь, не позволяет слезать, всё-таки, Джоске — родной ему. Он не может позволить себе сделать первый раз парня каким-то неправильным, травмирующим, навсегда задавшим неверные стандарты в сексе. Он даже не подозревает, что уже это делает. Что Джоске уже хочет, чтобы его трахал только этот мужчина, с его телом, руками, ногами и глазами. Это неправильно — и это правда. Джоске закидывает руки себе за голову, чтобы сильнее выгнуться в талии, цепляется пальцами за простыню в головах, только и делает, что толкается бёдрами навстречу крепким пальцам. У него отлично получается — плавными, гимнастическими движениями, словно тренировался где-то, черт его дери. Джотаро убирает руку, вызывая разочарованный скулёж и позволяет себе улыбнуться: — Нетерпеливый ты. Джоске смотрит через челку, закрывающую лицо, прилипшую на потную кожу: — Хочу… Вас… внутри. Джотаро хмыкает: — Не сегодня. Пошлая физиономия моментально становится разозленно-недоумевающей. — В смысле?! А зачем тогда… Джотаро резко приближает своё лицо к его: — Ты дурачок, — с нежностью тянет он. — Тебе все равно будет приятно, а с проникновением… Больно. В первый раз всегда очень больно. Губы кривятся, он поворачивает голову набок, видно, что сердится. Эта обиженность выглядит очень мило. — Ну же, — Джотаро проводит носом по мягкой щеке, целует в скулы, в лоб, в подбородок. Он не помнит, с кем вообще был так нежен за всю жизнь. — Ты обещал слушаться, помнишь? — Да, но… — Помолчи. Губы опять накрывают болтливый рот. У них уже вырабатывается собственный стиль поцелуев, который нравится обоим, вот только Джоске все мало. Ему не упали объятия и ласки — чем больше Джотаро тянет, тем сильнее он хочет разрядки. Джотаро это понимает, поэтому снимает с себя штаны с бельём окончательно, остаётся голым против обнаженного лишь наполовину парня. Сильные руки с кучей шрамов на загорелой, словно поцелованной солнцем кожей стаскивают школьные брюки Джоске. Он смотрит, как во сне, на крупный торс Джотаро, настоящий идеал мужского тела — каждый мускул выделяется, каждый сантиметр идеален. Взгляд опускается на кубики пресса, затем — на бёдра… Джоске в очередной раз ужасно краснеет, закрывает глаза ладонями в смущении. Он ожидал, что у человека телосложения Джотаро будет член внушительных размеров, но не мог представить, насколько. Джотаро хмыкает. — Что же ты, весь дух растерял? — Я же не знал, что у Вас… Ну… Джотаро наклоняется над ним, вновь нависает, берет в ладонь, парой массажирующих движений проходится быстро, грубо, выбивая натужный стон. Затем говорит: — Меняемся местами. Так будет удобней. Джоске слушается, все делает по команде, снова вызывая ассоциации с щенком. Джотаро садится, прислоняясь к стене у кровати спиной и манит к себе парня пальцем. Тот тут же отзывается, ловко садится, раздвинув ноги, на чужие колени — лицом к лицу. Задевает своим членом член Джотаро, заставляя того тихо зарычать. Одной рукой Джотаро быстро привлекает Джоске к себе, в крепкие объятия, а другой, не давая ни себе, ни ему секунды отдышаться, соединяет их члены вместе, сжимает в хватке так, что Джоске вынужден уткнуться ему лицом в плечо и заскулить. Джотаро уверенно, умело, без раздумий двигает рукой, как поршнем. Каждый раз, как он доходит до головок, Джоске плачуще стонет и дергается, но отстранится не может, поскольку держат его довольно сильно. Джостар ловит себя на мысли, что его заводит даже не совместная дрочка, а голос Джоске, его стоны, его тело, и его дыхание. Джоске же много не надо. Он вцепляется ногтями в спину любовника, ногами сам притягивает себя как можно ближе к нему, дышит отрывисто. Ищет вслепую губы, целует, потом начинает неумело, но старательно выцеловывать шею Джотаро. В каждом его поцелуе — мольба. «Позвольте мне уже закончить…» Кончает он первым, весь скукоживается в сильных руках и с высоким стоном пачкает чужие пальцы белёсыми каплями, горячо стекающими на живот. Джотаро отпускает его из объятий, освободившейся рукой берет за подбородок и заставляет смотреть прямо себе в лицо. От вида красного, смущенного, покрытого испариной парня, он тоже кончает с гортанным рыком, запрокидывая голову. Джоске смотрит на него с восхищением. Он влюбляется в тело и лицо Джотаро все сильнее и сильнее, тем более, когда тот ощутимо дрожит в нахлынувшем оргазме, выглядит… Беззащитно. Как человек, а не машина для убийств. И этот низкий стон, изданный израненной глоткой… Хотелось бы слышать больше таких звуков от вечно молчащего, закрытого в себе человека. Джоске лезет целоваться, и снова готов продолжать. Мужчина отвечает ему лениво и без особого энтузиазма: — Угомонись, молодежь, — мягко отстраняется. — Достаточно с тебя на сегодня. — Но я хочу ещё! — Умей ценить, что имеешь. Джотаро встает с кровати, с трудом выпутывается из прилипчивых рук Джоске, после некоторых поисков находит упаковку влажных салфеток, вытирается сам, передаёт на кровать. Его дядя сидит, весь сердитый, обиженный и недовольный. Джотаро не спешит одеваться, ему абсолютно комфортно голым, закуривает, выдыхая горький дым в сторону окна. Джоске словно о чём-то размышляет сам с собой, закутывается в тонкое одеяло. Джотаро отвлеченно смотрит, как ткань скатывается с плеча пацана, облегая его, словно тога. Внезапно Джоске говорит: — Ты же уедешь завтра, да? «И давно мы на «ты» перешли? — отстранённо размышляет Джотаро. — Ах да. Наверно, с момента, как я ему подрочил». — Уеду, — спокойно ставит перед фактом Джотаро. — Тогда… Парень встает, все ещё закутанный в одеяло, подходит близко-близко, заглядывает в родные голубые смеющиеся глаза: — Тогда я хочу, чтобы ты меня трахнул. Сегодня. Здесь. Джотаро улыбается. Его вечно серьёзное, сосредоточенное лицо смягчается, черты становятся искривлёнными этой необычной нежностью. Джоске же думает, что он над ним насмехаются и распаляется только больше: — Не смей смеяться!! Тебя больше не будет, и я останусь один! Уж лучше это будешь ты, чем… — по лицу скользит грусть. — Чем кто-нибудь ещё. — Джоске. Сильные пальцы вновь берут под подбородок — неуместно-отеческий жест, — поднимают голову; в глаза заглядывают со спокойной рациональностью и большим жизненным опытом: — Я не хочу делать тебе больно. — А я хочу! Это же все равно рано или поздно случится… Вам что, так сложно? Тихий смешок. — Тебе даже физические приготовления не понравятся, что уж там говорить о… — Я готов. Вы слышите? Готов. Джотаро качает головой: — Я не готов. — Тогда идите за смазкой, презиками, че там ещё надо! Ну же! Я пока приму душ… И подготовлю себя сам. Джоске опять краснеет, но упрямство перебарывает смущение. Джотаро лишь грустно улыбается: — Тебя не переспорить, да? Лазурные глаза смотрят с вызовом и порочным, опасным желанием: — Либо Вы трахаете меня, — либо остаётесь в Морио. ________________________________ «И куда меня завела жизнь…» Джотаро приходит в себя, лишь находясь в центре Морио. Он, оказывается, шагал по улице все это время, закутанный в пальто, одетый, курящий. Опускаются сумерки, солнце уже село, над городком расцветает ароматная весенняя ночь. Джотаро позволяет себе выдохнуть и расслабиться. Ну, хоть немного. Мигрень отступила, и молот в голове перестал тарабарить по нервным окончаниям. Забавно, что болеть перестало ровно после секса с Джоске — причиной этой ужасной, нескончаемой боли. После того, как это случилось, ясно, что назад уже пути нет. Есть ли смысл грызть и ненавидеть себя? Ещё больше, чем до того?.. Не к месту вспоминается самый первый любовник Джотаро. Запах его волос, тонкий стан, большой лягушачий рот и хриплый смех. Он даже не помнит точно, какого цвета были его глаза. Становится больно — снова, привычно, Джотаро частенько бередит старые раны. Он не мазохист — просто двигаться вперёд ему помогают, как не странно, мысли о прошлом. Тот человек говорил: «Ты слишком много держишь в себе, Джо-Джо. Найди причину себе нравиться, и жить станет легче». А потом он умер. Жить легче не стало. Стало только тяжелее. Было бы ему проще, не будь Джоске его родственником? Испытывал бы он такую же тягучую вину перед родом, перед Джозефом, перед самим собой, и в первую очередь — перед пацаном, полезшим к нему целоваться? Неизвестно. Может, в какой-нибудь другой вселенной, Джотаро повезло быть придавленным дорожным катком. Или умереть, дать выжить более достойным людям. «Карие. У него были карие глаза…» А радужка отливала пурпурным, как бензин. Джотаро помнит. Куда проще внушить себе, что это было давно, чем переживать забытые мгновения снова и снова. «Я уеду, — думает Джотаро со спокойной неотвратимостью. — Я побуду с Джоске и уеду. Так будет лучше для всех». Поёт в ветках парковых деревьев какая-то птичка, заливается трелью. Ночи в Морио темные. Но на улицах зажигают фонари. _____________________________ Джотаро толкает дверь номера, заходит в прохладную комнату. Пахнет каким-то освежителем для воздуха — так всегда пахнет в отелях, но сейчас этот запах перебивается тяжким ароматом человеческого тела. Сбитая кровать с белыми простынями и небрежно брошенное одеяло любому, кто войдёт, недвусмысленно подскажет, что здесь происходило. Окна задвинуты тяжелыми занавесками, валяется школьная форма… Джотаро вздыхает, снимает с себя пальто, кепку, кладёт на кровать тюбик смазки и ленту с презервативами. Эти вещи кажутся неуместными, и он почему-то ощущает стыд — а стыд вызывает в животе желание, от него пересыхает в горле и потеют ладони. Он оглядывается в поисках Джоске, из ванной комнаты доносится шум воды. Мужчина садится на край кровати, снимает ненужную водолазку, штаны, оставаясь лишь в белье. Быть может, увидев его обнаженным, Джоске одумается? Куда проще было бы для всех, если б он просто убежал, назвал Куджо извращенцем или попрощался, поплакал и забыл. Но просто не было. Между ним и Джоске все с каждой минутой становилось сложнее. Скрипит дверь ванной, и он поворачивается на звук шлепающих шагов по полу. Джоске укутался в огромное отельное полотенце, не обмотал вокруг бёдер, а просто накинул, как покрывало, на плечи. Волосы у него влажные и укладки как не бывало. Оказывается, прическа у него по длине — типа маллета. Глядя на красное от горячей воды лицо, мокрые пряди волос, у Джотаро сердце делает кульбит, словно он юн снова. Он встает с кровати, в два шага сокращает расстояние между ним и Джоске, и увлекает недоумевающего парня в объятия. Утыкается лицом куда-то за плечи, вжимается всем телом. Черт побери, какое же это странное чувство… Нежность. Джоске лишь на мгновение приподнимает густые брови, а затем тоже распахивает руки, обнимая в ответ. Он мягко тычется лбом в мощную грудь, сопит носом от сильной хватки. А полотенце тем временем плавно, с предательским шелестом сползает с тела, оставляя его обнаженным. Джотаро отстраняется и смотрит на парня, которого держит в горстке, как сокровище. Облизывает взглядом шею, капельки воды на коже, глаза с расширенными зрачками… Он смотрит на него как впервые, и желание возникает, как впервые. Вот только сейчас его можно не сдерживать. Джоске бесстыже, быстро проводит рукой по натянутому от возбуждения белью племянника: — Вы так рады меня видеть?.. — Успел соскучиться за эти сорок минут разлуки, — неожиданно-саркастически говорит Джотаро. Джоске смотрит с удивлением, он никогда прежде не слышал от него шуток: — Будем продолжать, или только обниматься? — Какой же ты… Джотаро целует его, беря лицо в ладони. Он испытывает настоящее наслаждение от вкуса его губ. Он хочет целовать его часами, целовать все-все на его теле, трепетно, без лишней спешки доводить до исступления. Хочет сделать своим — до последнего атома и дрожи в ногах. Джотаро не умеет выражать чувства и эмоции через слова — он идёт напролом, действиями. Джоске садится на кровать, лицом к партнеру, нарочито-стыдливо сдвигает колени, пряча собственный стояк. Хочется прижать его своим телом и лишить дыхания, но Джотаро сдерживается. Говорит спокойно: — Тебе лучше повернуться спиной. В коленно-локтевой удобней всего. — Но я хочу видеть Ваше лицо! Маска невозмутимости опять дрогнула, и по застывшим чертам пополз неожиданный, приятный румянец: — Положи подушку себе под живот. Джоске с недовольным и в то же время покорным лицом послушно поворачивается спиной к Джотаро, встает на четвереньки, тянет на себя подушку. Затем в его хорошенькую голову приходит какая-то совершенно дьявольская мысль, и он упирается в кровать не ладонями, а локтями, прогибаясь в спине и выставляя задницу как можно сильнее. Хорошо, что он не видит лица Джотаро сейчас. Тот смотрит на округлые бёдра, ягодицы, все ещё покрытые сверкающими капельками после душа, изгиб позвоночника и розоватый оттенок кожи и инстинктивно закрывает рукой рот. Чужая раскрепощённость всегда ужасно заводит, но когда это делает Джоске… Раскрывается, бесстыже, показывает себя бесстрашно, — и желание аж горит в паху, вызывая каменный стояк. Чтобы не накинуться на него, как животное, приходится стиснуть кулаки до боли. Джотаро опускается на кровать, матрас прогибается под его весом. Он самыми кончиками пальцев, которые выбивали из врагов дурь, которые сжимали стволы пистолетов и рукоятки ножей, которые выдавливали глаза из глазниц и пробивали чужие грудные клетки насквозь, нежно, как по стеклу проходится по изогнутому позвоночнику. Губами опускается на крестец, целует впадинку над ягодицами. Эта аккуратность, с которой он действует — плод опыта и невероятной неземной нежности к Джоске. Тот ерзает. Все равно чувствует себя беззащитным и ужасно возбужденным, каждое прикосновение губ Джотаро к себе сзади обжигает, как огнём. Он знает, что будет дальше и вжимается животом в подушку, а лицом в простынь. — Будет больно — говори, не молчи, — глухо произносит Джотаро. — Всегда можно остановиться. Темный затылок кивает. Блестящие локоны на белой простыне смотрятся очень красиво. Джоске слышит, как щёлкает крышечка от тюбика и закусывает нижнюю губу. Страх неизвестности его заводит — разблокирован новый фетиш. Но он слишком доверяет этому человеку и хочет, чтобы первый раз был с ним, и не может по-настоящему испугаться. Он чувствует прикосновение пальцев к себе — там, сзади. Смазка прохладная, с обезболивающим эффектом, не самое приятное ощущение, но рука тёплая, и это все сглаживает. Джотаро опять ужасно медлит, проходится по члену и только потом касается ануса. У Джоске горят уши. Лицо у него сейчас настолько красное, насколько возможно. Одной рукой мужчина раздвигает ягодицы, а другой мягко, ненавязчиво давит на мышцы. Джоске понимает, что надо расслабиться, но это не так уж и просто, как кажется. Джотаро понимает, как никто другой и в тот момент, когда осторожно проталкивает один палец внутрь, касается члена парня спереди, чтобы компенсировать неприятные ощущения. Джоске вздрагивает. На спине выступает пот, он мычит сквозь зубы. Джотаро на изумление легко вводит палец внутрь и щурится. Мальчишка сам себя растягивал. Хотел облегчить задачу. Как мило. Он приподнимается и нагибается к чужому затылку, целуя в чувствительный загривок: — Я продолжаю. Со вторым пальцем уже проще, он двигает рукой, чтобы растянуть тугие мышцы, ищет чувствительную точку внутри. Джоске узкий — это нормально для девственника, но очень чувствительный и шумный. Видно, что сдерживается, но что будет, когда его трахнут по-настоящему?.. Не терпится узнать. Когда пальцы внутри нащупывают, случайно задевают простату (Джотаро не может быть на сто процентов уверен), Джоске всего аж подбрасывает. Это не похоже ни на одно из предыдущих ощущений… Это нечто совершенно новое, яркое, неприкрытое и ужасно горячее. Он стонет, чуть не кричит, вызывая удовлетворённую улыбку. Неприятные ощущения в начале стоили того. Теперь ему хочется больше, но его мучитель медлит. Растягивает двумя пальцами вход и внутри, добавляет третий. Уже не больно — хочется просто продолжать, но говорить Джоске не в состоянии. Ему кажется, что даже простое предложение сейчас не выговорится — в голове туман, а в глазах стоят слёзы. В паху ужасно горит, каждый раз, как член задевает простынь, инстинктивно хочется прикоснуться к себе, но он вцепляется пальцами в простыню. — Ты хорошо раскрылся, — низкий голос стекает по спине, заливается в уши, как жидкий металл. — Такое редко бывает. Джотаро убирает руку, заставляя разочарованно заскулить. Он полагает, что все готово, но все равно боится. Одно дело — пальцы, другое… Голосом ниже на пару октав, чем обычно, спрашивает: — Готов? Кивок. Быстрый, безумный, на щеках виден яркий румянец, но лицо Джоске упрямо прячет. Джотаро накрывает его собой, как одеялом, давит весом и теплом своего тела. Выпрямляется, шуршит оберткой от презерватива. Тщательно смазывает себя и его — ещё раз не повредит. Без дальнейших раздумий приставляет головку, но перед тем как войти, наклоняется к парню. Командует: — Открой рот. Джоске слушается, поднимает раскрасневшееся, с отпечатком от ткани простыни на щеке лицо и разжимает зубы. Джотаро вкладывает ему палец в рот и вздрагивает, когда Джоске тут же судорожно облизывает его, всасывает кожу губами. — Укуси меня, если будет больно. Не бойся… И входит. Медленно, но верно двигает бёдрами, чтобы ввести хотя бы в половину длины, дать привыкнуть. Сам из последних сил хватается за остатки здравого смысла, потому что внутри Джоске слишком тепло, влажно и узко, чтобы оставаться в сознании. Джоске издаёт особенно громкий стон, выпускает палец изо рта, падает грудью на кровать и вцепляется в ткань. Ему больно — яркая, чистая боль от проникновения чего-то большого, но в то же время, с первых секунд внутри, Джотаро умудряется пройтись по простате и хочется, чтобы он делал это снова и снова. Хочется, чтобы он был грубее… Джотаро не вводит во всю длину — просто не успевает, потому что Джоске резко насаживается сам, двигаясь назад, впечатывается задницей в его пах. Это уже выбивает из Джотаро неожиданный низкий стон. Он шокирован, но, судя по всему, теперь точно можно продолжать. Боги, как давно ему хотелось это сделать. Двигается не быстро, но интенсивно, с каждым толчком вбивая и без того немаленькое тело любовника в жалобно скрипящую кровать. Тот скулит, а потом срывается на громкие нечленораздельные крики, заставляющие Джотаро краснеть: — Потише… За стенкой твой отец. — Черт-черт-черт! Джоске то поднимается на четвереньки, то обессилено падет на живот. Он чувствует заполняющий все возможное пространство член внутри себя, растягивающий его с каждым движением, входящий и выходящий мягко, по смазанной нежной коже и мечется, ерзает, сгорает в огне чужого тела. Остатками сознания он улавливает тупую боль, но ее полностью глушат всплески наслаждения, появляющиеся как волны, глубоко в животе. Джоске хватает простыню, тупо мычит в неё — ему хочется быть громче, умолять, выстанывать имя Джотаро-сана, но приходится сдерживаться… И он фантомно, словно не чуя себя, чувствует, как по щекам начинают катиться слёзы — просто от того, насколько ему хорошо. Он кончает прямо тогда — в первый раз, не в силах сдержаться, но ему настолько хочется больше этого головокружительного впечатления, что он не подаёт виду, только сжимается весь на пару секунд. Джотаро держится за мягкие бедра, оставляя красные отпечатки от пальцев, и его годами тренированное дыхание сбивается. Он протягивает руку и берет Джоске за волосы, заставляет поднять голову, а тот только наслаждается чужим контролем, льнет к руке, по-гимнастически выгибается. Джотаро замечает дрожащие в уголках глаз слёзы, выдыхает быстро: — Ты в порядке?.. — Господи, да, да… Сильнее, прошу! Нет больше сил не видеть его эмоций, не понимать, что он чувствует. Джотаро чуть отстраняется, не выходя из него, хватает под грудь и переворачивает на себя разгоряченное тело. Джоске распахивает глаза, ахает, когда родное лицо оказывается прямо напротив него. И дальше — как в том сне, который Джотаро видел в ночь на этот безумный день. Джоске разметался, весь раскрасневшийся, мокрый, с тяжело вздымающейся грудью, закинул кисти над головой. Лицо — заплаканное, искривлённое в порыве страсти, а в глазах пляшут искорки. Темные волосы сбились в гнездо, кадык ходит вверх-вниз, зубами цепляет себя за губу, чтобы быть хоть чуть-чуть потише. Джотаро видит свои крепкие руки на его талии, крепко держащие, не дающие вывернуться, свой член внутри него, и падает, прислоняется лбом к груди, слышит бешеный, невозможный стук чужого сердца. Шепчет: — Джоске, хороший мой… Пацан хватает его за плечи, оставляет царапины, лицо его мокрое отпечатывается на коже. Он что-то бормочет, шепчет в перерывах между стонами, а когда Джотаро толкается сильнее, кусает его в основание шеи. Кожа покрывается мурашками и отпечатками от острых зубов. Джотаро понимает, что немного осталось, он уже на грани. Обхватывает Джоске под спину в жаркие объятия, словно хочет слить их тела вместе, и, чувствуя, как тот пачкает его живот спермой, тоже кончает. В глазах появляются мушки, он даже, кажется, рычит. Клубок в животе распутывается, оставляя чистое наслаждение и стучащую в висках кровь. Словно во сне, он отстраняется от мальчишки, выхватывает его пьяные, бешеные глаза. Но Джоске не даёт выйти из себя, неожиданно сильно целует, слизывая соленый пот с верхней губы: — Я хочу ещё… — лихорадочно шепчет он. — Прошу… Дайте мне ещё… От этого шепота появляются силы. Для него хочется сделать вообще все на свете. С гортанным рыком Джотаро валит его снова на спину, подминая под себя. Рука тянется к настольной лампе, щёлкает выключателем. Свет гаснет, оставляя лишь силуэты двух крепких мужских тел, слившихся в одно, так, словно в мире не осталось ничего более. ___________________________ Они продолжали несколько часов кряду, не в силах оторваться друг от друга. Пару раз Джоске отходил попить, но каждый раз, возвращаясь, накидывался на любовника так голодно, словно не видел его годами. Джотаро все не мог представить, что этого он лишал себя так долго. Он трахал Джоске на боку, на спине, держал на руках, давал ему оседлать себя; они передвигались с кровати на стол, со стола на жесткий пол отельной комнаты и с пола — снова на кровать. Джоске пропахли руки, мышцы и все тело Джотаро. Он чувствовал, как отдаёт ему всю свою энергию и всю свою нежность. Его было так невыносимо много, и в то же время так невероятно мало… Овладевая телом, хотелось овладеть и душой, сделать его полностью своим. Но думать было некогда, когда Джоске безумно покрывал лицо Джотаро поцелуями и стонал под ним, как в последний раз. «Черт меня побери, если я был с кем-то, хоть немного похожим на него». Джоске измотался только к трём часам ночи. Казалось, он не отлип бы и ещё несколько дней подряд, но у всего есть предел, и у его сил — тоже. Упал, разморенный, измазанный, на несчастную кровать и дышал тяжело, глубоко, с лихорадочной улыбкой на лице. Джотаро целовал его в макушку, осторожно накрывая одеялом. Джоске ещё шептал что-то, но в ушах слишком сильно шумела кровь, чтобы услышать. Он уснул сразу же — после такого марафона неудивительно. У Джотаро же остались силы сходить в душ. У него даже немного болело в паху от такой нагрузки, и он сам не знал, что способен на такое. Он никогда не был чрезмерно заинтересован в сексе, скорее, воспринимал этот вид удовольствия как физическую необходимость. Но с появлением Джоске все изменилось. И ни один сон, ни одна фантазия не могла дать ему то, что дал Джоске. Джотаро смотрит на себя в запотевшее зеркало, на укусы и царапины, на виноватое, скуластое лицо и вздыхает. Когда возбуждение схлынуло, вернулась вина. Он видит лежащий силуэт, накрытый одеялом, мягко дышащий во сне, и становится так больно и тяжело, что хочется вскрыться. Или, что еще хуже — остаться. Лечь рядом, дышать ему в шею, а утром потеряться-заблудиться в лазурных глазах и говорить всякие глупые нежности, накручивая мягкие кудри на палец. Джоске точно будет жаловаться, что сзади все болит, и украдёт одну из огромных рубашек Джотаро — специально, чтобы вызывать лишние вопросы у друзей… «Я бы позвал его на завтрак, — грустно думает Джотаро. — В ту кафешку, с верандой. Он бы пил свой кофе с молоком и щебетал о том, как прогуливает первые уроки. А я бы смотрел на солнце, сияющее в небе и понимал, что настоящее солнце сидит прямо передо мной». Джотаро с ужасной, щемящей, ядовитой болью все смотрит и смотрит на лежащего Джоске. Он даже протягивает руку, но останавливает сам себя. Нельзя. Обещал — а обещания надо выполнять. «Так будет лучше для всех». Он поворачивает голову к висящему в воздухе, ожидающему приказаний, Стар Платинуму. У того на фиолетовой физиономии недоразумение: мол, уходим?.. Джотаро щёлкает пальцами, и время замирает. …Когда ровно через несколько секунд время возобновляет свой ход, в номере уже пусто — нет чемодана, разбросанных в порыве страсти вещей, и вообще никаких признаков присутствия кого-то, кроме спящего Джоске. Его форма аккуратно сложена на спинке стула, баночка колы стоит на столике. Сбитая простынь расправлена, голые ступни парня накрыты одеялом. Кондиционер заботливо выключили и вынесли весь оставшийся мусор. Словно ничего и не было. Джоске поворачивается на другой бок, улыбается во сне. Ему снится Джотаро. Джотаро решает не дожидаться утра и уехать прямо сейчас. Его самолёт взлетает в пять часов утра, время, когда солнце встаёт и целует через щель в занавесках отеля спящее лицо Джоске. Под равномерный гул двигателя мужчина склоняет голову на грудь и тупо испепеляет взглядом свои ладони. В висках начинает стучать мигрень, нарастая, словно громкая музыка. А в Нью-Йорке пасмурно. И идёт дождь.