Не надо снов

Они смотрят друг на друга слишком долго. В полумраке комнаты расстояние между ними равно одному шагу. Чертовски близко, но так далеко. — Не подходи! — глаза у Балора мерцают тусклым, бирюзовым светом, на щеке трещина в половину лица. Всегда идеальный — в этот раз он не стал её убирать. — Ты всё равно не можешь меня коснуться. Паша злится. Скрипит зубами и сжимает кулаки, а потом вдруг думает, что ударил слишком сильно, что не стоило быть таким резким, что трещина на идеальном лице — прямое напоминание о его, Паши, глупости. — Я не стану извиняться. Зачем тогда снова и снова пытаешься шаг сделать и преодолеть эту «пропасть»? Чтобы руки воздух хватали? Какой же ты, Паша, кретин. — Нахуй иди тогда. Обычно Балор уходит. Растворяется в воздухе после очередной ссоры, награждая месяцами молчания и игнора. Ни сновидений, ни шёпота из темноты. Но в этот раз он остаётся. Чёрная жижа сочится по подбородку на бледную шею, прочерчивает дорожку до самого края футболки, находя пристанище на груди, где могло бы быть сердце. Где оно всегда есть во снах и бьётся так часто, стоит выкрутить тонкие запястья. — Я не могу так, слышишь? Хватит. Это должно прекратиться! Сегодня! — Паша серьёзен, искренности лишь не хватает. Хотел бы он быть уверенным в собственных словах. — Как будто мне не всё равно. Ебал я твои проблемы, Очередько. Не хочешь снов — найди себе талисман получше. Раньше Паша думал, что Балор над ним издевается. Что приходит к нему поглумиться, насладиться чужими страданиями, он это любит. А потом вдруг понял, что ему это нужно не меньше. Может даже больше, чем самому Паше. Блядство. Надо заканчивать. — Сны — это не жизнь. Обман, иллюзия! Это всё ненастоящее. — Для меня настоящее. Это единственная жизнь, которую я знаю, — трещина на щеке становится больше. Сквозь неё проступает влажный блеск щупальца. Балор в ярости. Кем этот ублюдок себя возомнил? Думает, всё закончится тогда, когда он решит? Нет. Всё закончится тогда, когда Яна захлебнётся кровью в загаженном туалете, открывая дорогу в небытие. Уже скоро. — Думаешь, в МЧК смогут создать подходящее… подходящий сосуд? Балор коротко хмыкает и отводит взгляд. Они оба знают ответ. — У вас на это извилин не хватит. Всё, на что вы способны — быть пушечным мясом в войне демонов и людей. — Какой же ты мудак. — Я реалист. Их взгляды пересекаются с лязгом металла, со стойким привкусом крови на языке. Паша резко делает шаг, и пространство вокруг меняется. Липкое, вязкое, оно напоминает болото. Он не чувствует ног ниже коленей, он тонет, позволяя щупальцам разрывать себе грудь. — Думаешь, я тебя отпущу? Я убью тебя, Паша, но не позволю уйти, — Балор сжимает в пальцах сердце. Оно дрожит, бьётся в его руке, оно живое, но так только здесь бывает. Паша чувствует боль. Не потому что в груди зияет рваная рана, не потому что щупальца прошивают его насквозь, копошатся внутри, как трупные черви, и вовсе не потому, что Балор никогда не признает свою нужду. Паша чувствует боль, потому что сны — это не жизнь. Но видит Бог, он бы так хотел в них остаться.