you're the light inside my eyes

you're the light inside my eyes you give me a reason to keep trying you give me more than I could dream and you bring me to my knees

***

За окном мерно стучит дождь, навевая осеннее настроение, хотя сейчас только середина августа. В камине негромко потрескивает огонь, справляясь не только со своей основной задачей — согревать в прохладную дождливую погоду, но и создавая уютную и расслабленную атмосферу. Всё-таки было прекрасной идеей выбраться на выходные в загородный дом родителей — думает Джисон, наливая себе немного вина из бутылки, которую он позаимствовал из личных запасов отца. Можно отвлечься от подготовки к вступительным экзаменам в университет, побыть в одиночестве в компании вкусной еды и какого-нибудь сериала. Джисону время от времени необходима такая перезагрузка — он интроверт и быстро устаёт от долгого общения, и в целом от большого числа людей вокруг себя. Есть только два человека, с которыми он никогда не устаёт проводить время — два лучших друга, с которыми они вместе прошли огонь и воду. Первый — Чан, его старший друг, хён, на которого всегда можно положиться, понимающий, мудрый не по годам, в любое время готовый выслушать любые его загоны. Они дружат с первого класса школы, и больше всего на свете Хан благодарен, что жизнь свела его с таким потрясающим человеком. И второй друг. Феликс. Ох, Джисон мог бы часами рассказывать обо всех его лучших качествах, о том, насколько Феликс невероятен, и даже этого было бы мало. В глазах Хана Феликс — просто ангел. Всегда мягкий, добросердечный, солнечный, и от одной его улыбки мир буквально озаряется светом, во всяком случае, мир Джисона точно. И то, насколько он чувствителен к людям… это каждый раз поражает старшего, потому что, как бы самому Ли ни было плохо и грустно, он всегда находит возможность поддержать и выслушать другого человека, забыв о своих проблемах. Бесчисленное количество раз, когда Джисона накрывало и хотелось просто закрыться от других, уйти в себя, только Феликс рядом и его родные, по-особенному тёплые объятия, помогали пережить это и двигаться дальше. Джисон думает, что он не заслуживает Феликса. И никто в целом мире не заслуживает. И сейчас Хан улыбается, думая о младшем. Он так сильно хочет оберегать его от всего, как самое настоящее сокровище, коим Феликс и является. Когда Джисон наблюдает за Ли, как он по-детски искренне радуется чему-то и звонко смеётся, а его красивые глаза так и блестят от неподдельного восторга, в груди зарождается непонятное волнующее чувство, но такое тёплое и удивительное, что хочется чувствовать его постоянно. Иногда в голове проскальзывает шальная мысль, что, возможно, Хан испытывает к Феликсу нечто большее, чем просто дружеские чувства. Ведь с Ли иначе никак — он будто создан для того, чтобы его любили. Но Джисон не хочет разрушать всё то, что есть между ними, их дружбу, он не будет ничего говорить или делать, во всяком случае, пока не разберётся в себе. В том числе именно для этого ему так были необходимы эти пару дней один на один со своими мыслями. Вздохнув, Хан залпом опустошает стакан, заваливается на диван и включает телевизор. Сегодня вечером ему нужно отвлечься, хотя бы ненадолго, и не размышлять ни о чем, а завтра он обо всем подумает. Пусть и сомневается, что это поможет. Спустя полчаса Джисон всё же расслабляется, полностью погружаясь в происходящее на экране, внимательно следя за сюжетом детективного сериала. Он настолько увлекается, что буквально подпрыгивает на месте, когда раздаётся громкий звонок в дверь. Боже, и кого только нелёгкая принесла, в такую-то погоду? Поставив на паузу сериал, и немного раздраженный тем, что его вечер одиночества прервали, Джисон направляется к входной двери, по дороге пнув пару стульев. Но едва он открывает дверь, всё его раздражение сменяется удивлением, как только он видит на своём пороге Феликса. Промокшего, дрожащего Феликса, в одной футболке, насквозь пропитавшейся водой и облипающей худое тело, отчего младший кажется ещё более маленьким и хрупким. У Хана щемит сердце от того, как сильно он сейчас похож на маленького, загнанного котёнка, его хочется укутать, прижать к груди и никогда больше не отпускать. — Почему ты здесь, Ликс? Что-то случилось? — взволнованно интересуется Джисон. Голос младшего дрожит, он произносит совсем тихо, теребя пальцами край мокрой футболки: — Я ушёл из дома. Джисонни… можно побыть у тебя? Пожалуйста. И смотрит умоляюще, затем немного виновато опуская глаза, словно боится, что напрашивается сейчас. — Ты сделал… что? Оторопев от такой новости, Джисон не сразу соображает, что Феликс, вообще-то, все ещё стоит на улице под дождём, мокрый и замерзший, и надо бы впустить его в дом, прежде чем расспрашивать о произошедшем в подробностях. Мысленно он ударяет себя по лбу, что не додумался сразу позаботиться о младшем. — Ликс, солнце, давай мы сначала высушим тебя и согреем, а потом ты мне обо всем расскажешь, хорошо? Ли поднимает голову и слабо кивает, не в силах больше ничего произнести. Джисон отходит в сторону, пропуская его внутрь, и сразу же закрывает дверь, оставляя за ней холод и промозглую сырость. С одежды младшего капает вода, тут же собираясь на полу в небольшую лужицу; влажные пряди волос прилипли ко лбу, на лице — дорожки от капель, не поймёшь уже, дождь это или слёзы. Судя по раскрасневшимся глазам Феликса, он совершенно точно плакал, и не один час, и у Джисона ещё больше сжимается сердце при мысли о том, что дорогой для него человек страдает, а он никак не может ему помочь. Но хотя бы что-то он может для него сделать. Он слегка приобнимает застывшего Феликса за плечи, подталкивая в сторону ванной, где тут же берет полотенце и принимается бережно промакивать волосы младшего. Сухим краешком полотенца Джисон мягко и аккуратно вытирает лоб, веснушчатые щёки, подбородок. На подрагивающих длинных ресницах собрались прозрачные, хрустальные капельки, и Джисон на мгновение зависает, завороженный тем, как это трогательно красиво, но неожиданно слышит громкий всхлип. Опустив руки на худые плечи, он внимательно заглядывает в глаза Ли, тихонько спрашивая: — Хэй, ты чего? Младший ещё громче всхлипывает, по лицу снова текут слёзы. — Ты так заботишься обо мне. Правда, я так благодарен, я… — Как может быть иначе, Феликс? Тебе не за что благодарить, я же твой друг, я всегда буду рядом, обещаю. Слышишь меня? Большими пальцами он стирает дорожки слёз с нежной кожи, ласково поглаживая скулы, пока Ли кивает, немного успокаиваясь. — Побудь тут, я сейчас принесу сухую одежду. Вскоре Джисон возвращается со своей чёрной домашней футболкой и серыми спортивными штанами и ненадолго оставляет Феликса в ванной одного, чтобы тот переоделся, пока сам подготавливает для него в гостиной кресло у камина и тёплое одеяло. Спустя пару минут Ли появляется в комнате, такой уютный и домашний в великоватой для него одежде старшего, что последний неосознанно рассматривает, запечатлевая эту картину в своей памяти. Джисон помогает ему расположиться на кресле, укутывает в одеяло до самого подбородка, подоткнув снизу, чтобы ноги были полностью в тепле, а потом приносит кружку с горячим чаем. — Спасибо, — шепчет Ли, вытаскивая одну руку из-под одеяла и благодарно принимая кружку из рук старшего. Сам Хан усаживается на пол рядом, напротив кресла, так, что смотрит на Феликса снизу вверх, и наконец спрашивает: — Поделишься, что произошло? Ли какое-то время молчит, медленно отпивая горячий чай, а старший не торопит его, давая собраться с мыслями. Наконец раздаётся слегка осипший голос Феликса. Будет неудивительно, если после такого он сляжет с простудой. — Отец опять кричал на меня. Снова завёл речь о том, что я должен пойти по его стопам и готовиться к поступлению на юридический, а не заниматься своим глупым рисованием. Младший запинается, на глазах снова выступают слёзы от ещё свежих воспоминаний, причиняющих боль. — И он… Он выкинул все мои карандаши, краски, холсты, в общем всё, что у меня было. И ещё… Голос не слушается Ли, он часто вдыхает и выдыхает, пытаясь успокоиться и закончить фразу, но не выходит. Джисон в успокаивающем жесте гладит ногу младшего через одеяло, и всё так же ласково смотрит, словно пытаясь взглядом передать свою поддержку и приободрить. Наконец Феликс со сквозящим отчаянием в голосе еле слышно договаривает: — Он сжёг мои рисунки. Почти ничего не осталось. Он захлебывается, давясь рыданиями, и Джисон не может смотреть на это, ничего не предпринимая, тут же поднимается, обнимает младшего, притягивает к себе, гладя по спине и зарываясь носом в ещё влажные волосы. Потом шепчет на ухо успокаивающие слова, всё, что придёт в голову, пока хрупкое тело в его объятиях сотрясается от рыданий. Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем Феликс затихает, всё ещё иногда шмыгая носом и всхлипывая. Джисон ещё пару минут не отпускает его, пока не чувствует робкое прикосновение ладошки на своей щеке. Он немного отстраняется, оказываясь лицом к лицу с младшим, и глубокие, тёмные глаза смотрят на него с такой благодарностью и теплотой, что Хан теряется. Он почти не дышит, пока тонкие, холодные пальцы гладят его по щеке, посылая приятные покалывания, и чуть ли не прикрывает глаза, наслаждаясь этим моментом, но вдруг приходит в себя. — Феликс? Сам не зная почему, говорит шёпотом, словно боясь разрушить что-то, что повисло в воздухе, наполняющее странным, но таким правильным и тёплым чувством. — Да? Младший тоже почему-то шепчет. — Ты всё ещё не согрелся? Пальцы такие холодные. Феликс убирает руку с лица Джисона, словно только сейчас осознав, что он делает, и смущённо прячет глаза, отстраняясь. — Прости… тебе, наверное, неприятно. — Нет-нет, ты что, мне приятно, — спешит уверить его старший, и сразу исправляется, осознав, что только что сказал. — В смысле, ничего страшного, я просто переживаю, что ты так и не согрелся. Джисону почему-то хочется провалиться под землю, хотя ничего такого, казалось бы, он не сделал. Но ещё больше в этот момент ему хочется позаботиться о Феликсе, показать, насколько тот дорог ему, и что есть люди, которые любят и ценят его за то, какой он есть. Как минимум, у него есть Джисон, и старший надеется, что этого будет достаточно. — Давай сюда свои ладошки, ледяная принцесса, будем тебя отогревать. Уголки губ младшего ползут вверх, он улыбается, услышав такое обращение, и протягивает руки, которые всё ещё дрожат. Джисон сразу заключает ладошки Феликса в свои, умиляясь тому, насколько они маленькие по сравнению с его. Он медленно и аккуратно растирает их, делясь теплом своей кожи, а потом тихонько на них дует, не переставая при этом гладить. Хан засматривается на изящные кисти, тонкие, красивые пальцы, будто созданные для того, чтобы ими творили искусство, и не может отвести взгляд. На руках у младшего тоже веснушки, они так потрясающе красиво смотрятся на молочного цвета коже, что хочется прикоснуться к каждой из них губами, покрыть поцелуями все пальчики по очереди… Почему-то это желание кажется таким естественным, и Джисон даже не успевает подумать, прежде чем оставляет лёгкий, почти невесомый поцелуй на тыльной стороне ладошки Феликса, и младший ойкает от неожиданности, чуть не выдергивая её из руки Хана. — Ты ч..что делаешь? Джисон и сам не понимает, что делает, и тем более не может объяснить это Феликсу, поэтому выпаливает первое, что приходит в голову: — Я подумал, что так быстрее согрею, у меня губы горячее, чем ладони, и вообще.. И пока младший не успел осознать сказанную им чушь и возразить, Хан снова целует, на этот раз уже пальцы, останавливаясь на каждом, наслаждаясь ощущением нежной кожи на своих губах. Руки Феликса пахнут апельсином и корицей, похоже, он воспользовался любимым мылом старшего, пока был в ванной. Ли всё же выдергивает свои руки, сразу пряча их под одеялом, и смотрит как-то растерянно, и Джисон сам немного теряется из-за такой реакции. Он сделал что-то неприятное или противное младшему? — Ликси, что-то не так? Феликс отрицательно мотает головой. — Всё хорошо, просто это было неожиданно… Но всё в порядке, руки и правда согрелись. Спасибо. Он даже слегка улыбается, награждая Джисона взглядом, полным теплоты. Старший сразу же улыбается в ответ, не спуская с Феликса внимательного взгляда, невольно задумываясь о том, насколько Ли сейчас прекрасный, трогательный в своей уязвимости, что хочется согреть, защитить его ото всех, чтобы никто и никогда больше не заставил его проронить и капли слёз. Хан снова садится у его ног, обнимая их, ещё сильнее закутывая в одеяло и согревая теплом своего тела. Устроив подбородок на коленях младшего, заверяет с особенной горячностью: — Феликс, солнце, всё будет хорошо, я больше никому не позволю тебя обидеть, я… Я пойду и поговорю с твоим отцом. Уверен, что смогу переубедить его. Только, умоляю, не бросай то, что приносит тебе счастье, продолжай рисовать, у тебя настоящий талант. И не отпирайся, — Ли пытается возразить, — помнишь, я всегда говорил тебе, и до сих пор в этом уверен — тебя ждёт прекрасное будущее в качестве художника. Мир должен увидеть твои потрясающие работы, иначе они многое потеряют. А пока теряет дар речи сам Феликс, немного смущенный таким эмоциональным порывом друга, потому что никто и никогда раньше не был готов на такое ради него, не заботился и не желал защитить. И Ли уверен, что это не пустые слова, потому что видит только искренность в глазах старшего… Нет, не только её — ещё что-то, пока необъяснимое для Феликса, но он точно знает одно — никто до этого момента не смотрел на него так, поэтому к горлу подступает ком, и младший едва сдерживается, чтобы в очередной раз за сегодня не заплакать. — Джисон, почему т-ты… — голос дрожит от переполняющих эмоций, но Ли всё же договаривает до конца, — почему ты вообще делаешь это всё для меня? Я знаю, что мы друзья, а друзья всегда заботятся друг от друге, но ведь ты… « относишься ко мне по-особенному » Феликс не заканчивает мысль, но Джисон, кажется, догадывается, о чем речь. В его голове много всего и одновременно ничего, он не знает, как ответить, потому что сам все ещё не осознает настоящую природу своих чувств к младшему. Пауза затягивается, Ли смотрит на него в ожидании, заметно начиная волноваться, и старший просто говорит то, что приходит в голову, когда он думает о Феликсе, всё, что давно зреет у него на сердце. — Честно, я не знаю, как объяснить это правильно, и боюсь твоей реакции. Но всё же, просто выслушай меня, Феликс, а потом мы можем навсегда забыть об этом разговоре, если захочешь. Дождавшись неуверенного кивка младшего, продолжает: — Каждый раз, когда я наблюдаю за тобой, как ты улыбаешься, рассказываешь о чем-то увлечённо, или просто смеёшься над моими глупыми шутками, у меня внутри тепло так становится, даже как будто горячо, а ещё дыхание перехватывает, и кажется, что я сейчас задохнусь. А когда ты берёшь меня за руку, или обнимаешь, или даже случайно касаешься — по телу словно искры пробегают, но одновременно так спокойно становится от твоего присутствия рядом, и я забываю обо всём, что беспокоило до этого… Джисон сам не замечает, как перестаёт вообще хоть как-то анализировать всё то, что вываливает сейчас на Феликса, и последний с каждой фразой всё сильнее волнуется и ещё отчаяннее смущается, но даже не пытается остановить неудержимый поток слов старшего, давая ему выговорить всё то, что у него на душе. Потому что, как и всегда, волнуется о нём, о его душевном состоянии, ведь скрывать такое в себе столько времени, должно быть, очень тяжело. — После каждой нашей встречи я не могу перестать думать о тебе, о том, какой ты невероятный, Феликс, и какой красивый, а ещё ты мне снишься.. часто, и я ловлю себя на мысли, что хочу обнимать тебя бесконечно долго, вдыхать сладкий запах твоих волос, прикасаться к коже, а сейчас так хочу поцеловать… Последние слова повисают в полной тишине, и Феликс слышит лишь громкий стук своего сердца, а Джисону хочется умереть. Как он вообще мог сказать такое, почему не остановился вовремя, перед тем, как окончательно всё испортить? — Феликс… — Джисон… Они начинают одновременно, и тут же неловко замолкают, не зная, кому следует теперь говорить. — Прости меня– — Только не извиняйся– Снова неловкая тишина. Джисон отодвигается, чтобы ещё больше не смущать Ли, но тот в последний момент удерживает его за плечо. — Ликс, пожалуйста, дай мне сказать, — на одном дыхании произносит Хан, сразу продолжая, чтобы младший не успел возразить, — я правда не должен был этого говорить, тебе, наверное, безумно неловко сейчас. Какой же я идиот, прости, пожалуйста. Ты имеешь полное право больше никогда со мной не заговорить, я всё пойму. Мне надо было просто заткнуться, чёрт, я правда повёл себя как последний идиот.. — Джисон, хватит… Джисон! — Ли повышает голос, чтобы старший наконец прислушался и перестал обвинять себя. — Тшш… успокойся, прошу, и послушай теперь меня. В его взгляде на старшего ничего не поменялось, и Джисон не понимает, чем он заслужил такого друга, как Феликс, в своей жизни (похоже в прошлой он спас планету, не иначе), потому что тот не осуждает, хотя самому, вероятно, неловко и противно оказаться в такой ситуации. Ли наклоняется ближе и кладёт обе руки на плечи старшего, вынуждая смотреть себе в глаза, хотя Хану от стыда хочется спрятаться, старается говорить твёрдо, пусть голос всё ещё подрагивает: — Тебе не за что извиняться, Джисон, и ты не виноват в том, что чувствуешь. Ни в коем случае не стыдись этого, слышишь? И я уверен, что у тебя не было плохих намерений, ты лучший человек из всех, кого я знаю. Иди сюда. Феликс обнимает старшего, замечая, что тот совсем потерянный, прижимает к себе, позволяя уткнуться лицом в свое плечо, гладит по волосам своей ладошкой, продолжая говорить: — Сперва мне стало неловко, и я все ещё смущён, но мне точно не было противно. Скорее я просто не ожидал, что ко мне кто-то испытывает такие прекрасные чувства. Я понял по тому, что ты говорил… Это было сильно. Старший чувствует, что Феликс сейчас улыбается, отчего немного расслабляется, по крайней мере, тот его не ненавидит. Удерживая Джисона в объятиях ещё какое-то время, Ли отстраняется, мягко интересуясь: — Тебе полегчало немного? — Хан кивает, хоть и неуверенно. — Видишь, как вышло, сначала ты меня утешал, теперь вот я тебя. Оба посмеиваются, как будто ничего не произошло, и всё между ними как раньше, но Джисон понимает, что на самом деле теперь всё изменится. В какую сторону — он пока не знает, но всё однозначно уже не будет прежним. Ему страшно задавать вопрос, который последует далее, но он не может не спросить: — Что теперь будет… между нами? Джисон замирает, взволнованно ожидая ответа младшего — теперь всё зависит от Феликса, их дружба, дальнейшее общение — он понимает, что своим признанием взвалил на Ли слишком большую ответственность, и из-за этого чувствует ещё бо'льшие угрызения совести. Феликс молчит несколько минут, тянущихся словно вечность, нервно кусая губы, обдумывая что-то и набираясь смелости произнести вслух то, о чем сейчас думает. Наконец решается, но говорит тихо, пряча глаза и избегая взгляда старшего: — Я понимаю, что мы уже не сможем дружить, как раньше, я не смогу просто игнорировать твои чувства ко мне… Но я не хочу тебя терять, Джисон, ты очень дорог мне, и это не изменится. Он замолкает ненадолго, не совсем уверенный в том, что собирается сказать, но всё же продолжает: — Ко мне ещё никто так не относился, и я сам не испытывал ничего подобного, хотя очень хочу. Я не знаю правильно ли поступаю, предлагая тебе такое — ты не можешь быть уверен, что я когда-либо смогу ответить на твои чувства, и это, наверное, слишком жестоко с моей стороны, но… Ты покажешь мне всё, о чем говорил? Я очень хочу почувствовать то же самое. Последние слова произносятся совсем шёпотом, и Джисон не уверен, правильно ли всё расслышал, да и вообще, что понял просьбу младшего. — О чём ты, я не понимаю.. Ли теребит пальцами одеяло, смущённо опустив лицо, и Джисон замечает даже в полумраке, как кончики его ушей краснеют. — То, что ты сказал, что хочешь сделать… покажи мне. У старшего внутри будто всё переворачивается, едва до него доходит смысл сказанного Феликсом. — Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Я не совсем.. — Не заставляй меня повторять это, пожалуйста, — умоляет Феликс, ещё больше смущаясь и пряча лицо в ладонях. Джисон аккуратно отводит его руки, а сам приподнимает лицо младшего за подбородок, заставляя взглянуть себе в глаза, но не спешит ничего делать, потому что боится поверить в происходящее — вдруг всё не по-настоящему и просто ему снится, а любое его неосторожное движение развеет этот сон. — Ты уверен? — Да… Все ещё не веря, что в его руках такое сокровище, старший осторожно дотрагивается до его щёк пальцами, ласково поглаживая скулы, потом заправляет выбившиеся прядки волос за уши. Лицо Феликса сейчас как никогда близко, и наконец Джисон может позволить себе в открытую рассматривать его — каждую по-своему очаровательную неровность, каждую трещинку на губах, он может пересчитать все веснушки, покрывающие нежную кожу на щеках, носике и даже ушках, все реснички на полузакрытых веках. Не торопясь, Хан сначала касается губами лба младшего, чувствуя, как тот выдыхает, обдавая его шею горячим дыханием. Потом он медленно, по очереди покрывает лёгкими поцелуями его виски, скулы, линию челюсти, останавливается возле уголка губ — набираясь духу перед следующим шагом — и, бережно положив руки на феликсову шею, словно тот весь сделан из самого хрупкого хрусталя, притягивает ещё ближе и наконец приникает к таким желанным губам. Целует нежно, не углубляя, растягивая момент и наслаждаясь ощущением мягких, слегка обветренных губ на своих и тем, как они, сперва сомкнутые, постепенно расслабляются под его действиями, приоткрываясь и будто позволяя углубить поцелуй. Но старший не делает этого, не желая своим напором испугать неопытного и хрупкого Феликса, поэтому отрывается, проверяя его реакцию. Он боится увидеть во взгляде напротив испуг, или даже отвращение, но вместо этого замечает лишь блеск в глазах младшего, выдающий его волнение, и немного расслабляется, мысленно выдыхая с облегчением. Продолжая ласково поглаживать шею Ли, всё ещё слегка обеспокоенно уточняет: — Ты как, солнце? С немного потерянным взглядом Феликс отвечает охрипшим от нахлынувших эмоций голосом: — Всё хорошо, правда, это было… хорошо. Он как будто забыл все слова от волнения, и Хан буквально тает от того, какой Ли сейчас милый — с зардевшимися от смущения щеками, растрепанными и слегка вьющимися после влаги волосами, которые так и норовят лезть в лицо, отчего младшему приходится постоянно заправлять их за уши. Он снова любуется им, зависая, пока Феликс не нарушает повисшую тишину: — Я не думал, что это может быть так приятно, мне понравилось, — он робко улыбается. — Ты хочешь сделать что-то ещё..? Конечно, Джисон хочет, и хочет многого, и он никогда не сказал бы об этом сам, но, раз Феликс спрашивает… — Разрешишь поцеловать твою шею? Младший замирает на мгновение, но всё же неуверенно кивает, облокачиваясь затылком на спинку кресла и предоставляя больше доступа. Джисону неудобно стоять в таком положении, поэтому он опирается коленом на кресло рядом с сидящим Феликсом, нависая над ним, располагая руки по обе стороны от его головы. Одеяло уже давно сползло ниже, а свободная футболка опустилась на одно плечо, открывая вид на него и на изящную ключицу. Всё в младшем такое безумно трогательное, целовательное, что Джисон не может остановить то, что просыпается сейчас в нём — желание касаться, покрывать поцелуями каждый доступный участок феликсовой кожи. Он опускается, утыкаясь в шею Ли, щекоча своим дыханием, а потом зацеловывает венку на шее, чувствуя, как пульс младшего ускоряется под его губами. Тот дрожит, и уже явно не от холода. Когда Джисон на пробу проводит языком по чувствительной коже, ведя ниже, почти до ключицы, то ощущает ладошки, зарывшиеся в его волосы и притягивающие ближе. Он продолжает выводить узоры языком, касаться губами — осторожно, потому что не хочет оставлять следов на безупречной коже младшего. Когда, пройдя языком по ключице, он целует оголённое плечо, Феликс издаёт слабый звук, похожий на стон, и немного выгибается, упираясь ногой в бедро старшего. Даже через толстую ткань штанов Джисон ощущает, насколько ледяные стопы младшего — не смотря на то, что сам Феликс сейчас горит от прикосновений, они всё ещё не согрелись после "прогулки" под холодным дождём. Он взволнованно отстраняется, оказавшись на уровне лица Ли, который почему-то тут же отворачивается в сторону, старательно избегая зрительного контакта. — Что такое, Феликс? Если тебе не нравится, скажи, и я перестану.. — Нет-нет, — поспешно перебивает младший, шепча куда-то в сторону. — Я просто испугался, потому что нравится, даже слишком. Он замолкает после такого признания, а потом на одном дыхании неожиданно выдаёт: — Мнебылоприятно… — и добавляет, краснея: — Хочу ещё. Джисон чуть не давится воздухом. — О… я понял… ладно. На самом деле он не понимает, насколько большего хочет Феликс, и что вообще для него означает все происходящее между ними сейчас. Что-то действительно изменилось, и даже воздух вокруг них словно замер в предвкушении, как бывает перед грозой, когда ты не знаешь, разразится она всё-таки или нет. Джисон боится сделать что-то, что спугнет Феликса, заставит передумать, поэтому предлагает самую, на его взгляд, подходящую ситуации вещь: — У тебя ноги все ещё холодные. Я согрею их, хорошо? И не дожидаясь ответа, опускается на колени, располагаясь у ног младшего, и от одного этого в животе появляется волнующее чувство, и теперь уже руки Джисона дрожат, когда он отодвигает одеяло, высвобождая ступни Феликса. Они действительно ледяные, и, когда их касаются горячие ладони Хана, младший шумно выдыхает от такого резкого, но вместе с тем приятного контраста температур. Старший растирает обе по очереди, согревая, и ощущает, как они постепенно теплеют под его ладонями. Даже пальцы на ногах у Феликса красивые — крохотные, аккуратные — Джисон не может удержаться, чтобы не поцеловать их, и, поднося ближе к губам, трепетно касается ими каждого по очереди. Потом поднимается, оставляя дорожку поцелуев до щиколотки, а потом ещё выше, не оставляя ни сантиметра кожи без внимания — Феликс от таких действий ёрзает в кресле, ощущая, как волнующее чувство в животе затягивается узлом. Старший останавливается, чувствуя подступающее возбуждение. Его сильно кроет от происходящего — но он ни в коем случае не хочет навредить Феликсу и сделать что-то против его желания, поэтому сдерживает себя. — Ты позволишь мне зайти дальше? — кое-как овладев голосом, спрашивает старший, смотря на Ли снизу вверх, в глубине души осознавая, что тот, вероятно, откажется. Потому что реальность не может быть настолько хорошей. Последний уже плохо понимает, что происходит. В голове словно туман, а в местах, где касались чужие губы, приятно покалывает, и Феликс может думать только о том, как хочет почувствовать эти прикосновения везде, ему уже даже все равно, насколько далеко зайдёт его друг — лишь бы это не закончилось вот так. У младшего ещё не было ничего подобного, и отношений тоже не было — так разве не лучше, если он впервые испытает это с человеком, которому доверяет больше, чем себе самому? — Я тебе доверяю, — просто произносит он. Джисон расценивает это, как согласие. Иногда реальность всё-таки превосходит ожидания. — Всё будет хорошо, обещаю, — старший ласково гладит его по коленке в успокаивающем жесте, после чего аккуратно стягивает штаны вместе с бельём. В комнате тепло благодаря горящему камину, и Феликс даже не ощущает холода разгоряченной (теперь уже) кожей, но чувствует себя слишком открытым и уязвимым перед Джисоном сейчас — никто раньше не видел его таким, и этот факт безумно смущает младшего. Когда Хан немного разводит его колени в стороны, располагаясь между ними, Феликс тут же пытается свести их обратно, но старший не позволяет ему, мягко удерживая на месте. — Тшш, просто расслабься, — ласково заглядывает Феликсу в глаза, дожидаясь, пока напряжение в мышцах уйдёт, чтобы продолжить начатое. — Вот так, молодец. Джисон оставляет поцелуи под коленками, на коленках, потом переходит на внутреннюю поверхность бедра, лаская нежную и невероятно чувствительную кожу — прикосновения тёплых и слегка шершавых губ посылают мурашки по всему телу младшего, и он тихо хнычет, вцепляясь пальцами в подлокотники от нахлынувшего предвкушения и желания. Старший видит, насколько Ли уже возбуждён, и его самого чертовски ведёт от этого. — Боже, Феликс, что ты со мной делаешь, — выдыхает, обдавая горячим дыханием кожу совсем рядом с возбуждением и, не собираясь больше дразнить, медленно проводит языком по всей длине, отчего младший громко стонет и выгибается в спине. Хан дальше действует неторопливо, давая привыкнуть к ощущениям — обводит выступающие венки, останавливается на головке, обхватывая её губами и обводя языком — с каждым движением старшего Феликс всё крупнее дрожит. Джисон ещё несколько раз проходится языком от кончика до основания, после обхватывает губами полностью, постепенно ускоряя движения — отрывистые стоны сливаются в унисон с торопливыми неглубокими вздохами, ясно, что надолго младшего не хватит. Хан и сам уже почти на пределе — от одного факта, что Феликс так красиво и возбуждающе стонет из-за его действий, плавится от его, Джисона, прикосновений, и впервые переживает такое именно с ним, по-настоящему сносит крышу. В штанах до невозможного тесно, и Хан запускает туда руку, доводя себя всего несколькими движениями — и достигает пика почти одновременно с Феликсом, которого накрывает невероятными ощущениями от первого настоящего оргазма. Внутри будто что-то взрывается, погружая всё тело в состояние невесомости, и после младший лежит, не в силах прийти в себя и пошевелиться. Ли чувствует себя обессиленным, но это, на удивление, приятная усталость, и он слабо улыбается, пока Джисон одевает его и всё повторяет что-то поддерживающее. — С тебя точно уже достаточно, — ласково посмеивается старший, целуя в макушку и замечая, что Феликса клонит в сон. — Пойдём в душ, помоем тебя и уложим спать. После всего пережитого им за этот день и испытанных эмоций Феликс чувствует себя вымотанным, и просто позволяет Джисону донести его на руках до ванной, помочь помыться, а после отнести в кровать. Старший укладывает его, накрывая одеялом до самого подбородка, и гладит по волосам, пока тот постепенно не проваливается в сон. — Все будет хорошо, Ликси, у тебя есть я, и вдвоём мы обязательно со всем справимся, — шепчет Джисон, любуясь на умиротворенного и спящего младшего, вновь ощущая то самое чувство в груди, тёплое и волнующее. Только теперь он наконец понимает, что это такое — он действительно любит Феликса больше, чем просто друга, и надеется, что однажды тот сможет ответить ему взаимностью. Он и не подозревает, что в сердце мило сопящего рядом Феликса уже пробиваются ростки чего-то большого и прекрасного — сильнее и преданнее, чем он, полюбить вряд ли кто-то сможет. Вероятно, Джисон и вправду спас планету в прошлой жизни, раз вся эта любовь достанется ему одному.