Лень

      И снова гнусная зима напоминает о себе, настойчиво стуча вьюгой в плотные окна поместья. Она, скрываясь за пеленой белоснежной красоты, несёт за собой сплошные морозы, которые несносно колят щёки, и дни, которые безжалостно съедаются ночными потёмками. Это страшно влияет на людей: недостаток витаминов, скорая утомляемость и всё прочее неприятное. Но это не так страшно для вампиров — что ж плохого будет ходячим мертвецам?       Олегсей уныло рассматривает спящий под пушистым одеялом лес. Взгляд пытается зарыться вглубь, рассмотреть каждую деталь, но человеческое зрение этого не позволяет — оно слишком слабое для такой темени (к тому же, у Олегсея зрение чуть хуже обычного). Может, это и к лучшему: вдруг там, в лесу, происходит что-то жуткое, чего лучше вовсе никому не видеть. Фамильяр одёргивается, хватается за бархатную штору и осторожно зашторивает молчаливое окно.       Треск камина убаюкивает и заставляет разлечься на роскошном диване, как на жгучем песке, заглотить приятные подушки в свои объятия, представить себя на облаках, а затем сладко уснуть. Но сейчас никак нельзя: хозяин бдит, и сегодня не выходной, чтобы спать или тонуть в мысленных рассуждениях.       Олегсей оборачивается на звук тяжёлых шагов, доносящихся из просторной прихожей — Антон Эдуардович идёт. Говорить с ним не хочется (из-за бесхитростной лени, которая любит прилепляться зимними вечерами).       Антон заваливается на диван и что-то недовольно бурчит себе под нос. Олегсей не слышит отчётливо, но по паре слов сразу понимает о чём идёт речь: о лисе, плутовке, каким-то макаром забравшейся в дом. Затем Антон, уже громче и внятнее, обращается к невольному собеседнику:       — Олегсей, поймайте её... потом.       — Хорошо.       Олегсей не задаёт лишних вопросов — заранее знает, какая судьба уготована бедной лисице: её душа будет безжалостно украдена острыми белоснежными клыками.       — Чего ж вы у окна стоите, как отшельник? Присядьте, — Антон слегка поворачивается в сторону Олегсея.       — Я постою.       — Будьте любезны, присядьте.       Олегсей неохотно сдвигается с места, сопровождая своё движение томным вздохом. И также неохотно падает на бархатную плоскость рядом с Антоном. Они довольно долго сидят в скучной тишине, с каким-то небольшим восторгом наблюдая за танцем огня. Каждый думает о чём-то своём, не решаясь сказать лишнего.       — Хотите сыграть в гляделки? — этот вопрос немного сбивает с толку, ведь как же это может быть: серьёзный Антон Эдуардович предлагает сыграть в такую нелепую игру?       — Почему бы и нет, — необдуманно и монотонно бросает Олегсей. — Но учтите: поддаваться вам я не буду.       Жестокая игра начинается с тихой, но надменной хозяйской усмешки. Олегсей, используя редкую возможность, пытается заползти в Антоновскую голову через зрительный контакт. Но что-то мешает, а что — неясно. Возможно, неугомонный бег золота из края век в край; возможно, холодная каменная стена, сооружённая Антоном; возможно, и сам Антон.       Попытка узнать его таким образом — настоящее мучение. Ведь Антон бесконечно старается утопить ненужные (по его ошибочному мнению) слова в себе и зарыть все переживания глубоко-глубоко (так, чтобы ни один собеседник достать этого не смог). Навряд ли в его кротких словах, мертвичьих глазах и лице, цвета прожилок в пиренейском мраморе, есть шанс найти щель, ведущую в его внутренний мир. Как там? Может, там есть четыре стены, один стол и несколько стульев; может, там каждая его мысль одета как денди лондонский; может, там дремлет дикий зверь, имя которого называть нежелательно?       В общем, Антон — личность сложная. Его нельзя понять ни живыми мозгами, ни бьющимся сердцем. Или можно, но для этого нужно приложить уйму усилий, а сейчас маяться подобным — лень.       — Вы моргнули, — обрывает напряжённое молчание Антон.       — Знаю.       — А говорили, поддаваться не будете.       — Я и не поддавался.       — Ну-ну!