Пьянящая кожа

      Вечерело. Сытный ужин вкупе с недавно принятым душем несказанно увеличивал твою радость от того, что вы оба дома. Самое время почувствовать его тепло… Змей поправлял постельное белье, когда ты вошла в комнату. Теперь, когда твоя голова была относительно свободна от больничной инсомнии, а панический страх потери сменился примерным успокоением, ты могла позволить себе мыслить и чувствовать шире. Ты остановилась в дверном проёме, казалось, незамеченная, и наблюдала за обыденно изящными движениями рук, несколько скованными из-за слабости, которую тот с поразительным успехом топил в своей неугасающей тяге жить. Дом открыл двери не только для вас двоих, но и для шальных мыслей, что устраивались в твоей голове все удобнее и удобнее. Внемлешь им, потому что чувствуешь острейшую необходимость по-кошачьи выплеснуть свою любовь: тактильно, незамедлительно и страстно. Подходишь сзади, запускаешь руки под свободную футболку и чувствуешь алебастровый бархат кожи, по настолько нежному ощущению которого так скучала.       Все же последнее действие заставляет Орочимару дрогнуть, и его лицо вмиг оказывается перед твоим. Янтарь глаз снова плавится, а ты и рада тонуть в этом тепле. Будто с трудом отрываешь руку от бархатной сильной спины, тянешься к мужчине, сначала цепляешь волосы, заправляя те за ушко, а после одним движением заставляешь чужие губы коснуться твоих. Такие горячие, они оправляются от шока, оправляются и отвечают с удвоенным огнём, сжигая, кажется, все в тебе, подпаляя и так разгоряченное тело. Руки змея тоже не медлят, взяв пример с твоих, нагло заползают под свитерок, щекоча огненную кожу своей прохладой. Мычишь от удовольствия в поцелуй, не смея прервать его. Твои руки скользят вверх по телу. Жмешься, будто в последний раз, кладешь кисти на плечи, целуешь, можно сказать, остервенело, легонько наваливаешься на змея, заставляя его потерять равновесие и плюхнуться на кровать, принять сидячее положение. Из-за последнего поцелуй на короткое время разрывается. Пользуясь моментом, садишься сверху — твоё тело тянули к себе цепкие пальцы.       Только сейчас осознаешь, насколько у обоих сбилось дыхание, сейчас, когда прислоняешься лбом к чужому, когда умещаешь руку на затылке змея, одновременно и подталкивая, и останавливая. Тот выжидающе смотрит на тебя, но со временем в выискивающем что-то взгляде появляются нотки не то озорства, не то мольбы.       Облизывает свои губы, медленно двигая языком, собирает с них твой привкус, манит к себе. Руки скользят вверх с бедер, обвивая талию, заставляя сильно прогнуться и почувствовать всем своим телом тепло чужого. Ты так скучала по этим касаниям, что сейчас, казалось, сорвешься и станешь терзать желанные губы, шею, все тело своими губами. Но нет, ты держишься, несмотря на великий соблазн. А руки, обвивающие твое тело так по-собственнически нежно, уверенные в том, что уже стали для тебя теми самыми… единственными руками, одним своим ощущением на коже пробуждают это желание от принужденного сна.       Что ж, признай, что он принудил тебя к этому одним лишь своим присутствием. Признай, что причиной твоих действий было лишь наличие рядом любимых рук, глаз, взгляда последних на тебе. Почему-то хочется плакать от желания. Но все же предпочитаешь другой исход — действие, лишь оно, но только нежное, кроткое, могло принести тебе покой. Тянешься к змею, стыдливо пряча от него взор. Так глупо… Касаешься своими губами его губ, мягко, но отнюдь не невинно, а тот отвечает, безошибочно улавливая твои желания и твой темп. Длинный язык весьма мягко, но тем не менее нагло подпаляет сумасшедшие желания, врываясь в поцелуй и внося свои коррективы. Это было лишним с его стороны. По крайней мере, сейчас. Твоей головой уже завладела мысль: ты хотела сделать змею хорошо… Хорошо, пусть даже и в ущерб себе. Понимание, что как то ради тебя так терпел жгучее желание и он, порождало и вожделение отплатить ему тем же. Отрываешься от губ, просто соскальзывая по скуле к ушку, прокладывая дорожку нежных поцелуев, еще сильнее опаляя кожу прерывистым дыханием.       Зарываешься в волосы носом выискивая губами свою цель. Прикусываешь мочку, все же добравшись до уха, вытянув из Орочимару тихий вздох в твое плечико, так удобно оказавшееся рядом. Спускаешься вниз по жилистой шее, целуя бледную кожу, не смея ни причинить боль, ни преступить эту грань нежного удовольствия. Тот лишь несколько открывает тебе доступ, и руки Орочимару еле ощутимо сжимают поддатливое тело, покорно требуя большего. Целуешь вновь и вновь под ушком, прижатая к горячему телу крепкими руками и не менее крепкими желанием и любовью. В какой-то момент тот беззвучно усмехается — все еще в твое плечо. Отрываешься от приятного занятия, все же не отодвигаясь полностью. Тот ловит своим взглядом твой, весьма недовольный.       — Что смешного? — бурчишь, вновь касаясь губами белой шеи.       За шумным выдохом следует и ответ.       — Помнится мне, ты полежать хотела, — расплывается в лучистой улыбке, внимательно наблюдая за твоей реакцией.       Нет. Ты достаточно его знаешь, чтобы распознать провокацию. Недовольно смотришь на лыбящееся личико и тут же перенимаешь его вызов и игривость. Тоже усмехаешься, высвобождаешь свои пальчики от смольных волос. Укладываешь их на плечи змея, сжимаешь, заставляя последнего чуть ослабить хватку, чтобы дать тебе возможность взглянуть в глаза. Тянешься к губам, но вместо того, чтобы поцеловать их, шепчешь прямо туда:       — Вот и лежи.       Напрягаешь руки, заставляя того послушно упасть на кровать. Шумно выдыхает, поддавшись твоему напору. Плюхнулся, и волосы разметались по белой простыне, ещё сильнее выделяя резкие скулы. Нависаешь над ним, но не целуешь, а спокойно рассматриваешь умиротворенное лицо, скользишь глазами по темным из-за сумрака отметинам, вновь и вновь поражаясь их выверенности и красоте. Безнаказанно ерзаешь тазом, попутно наваливаясь все сильнее — хоть и стараясь не касаться раны. Только улавливаешь движение губ и накрываешь их своими прежде, чем с них сорвались какие-то слова. Отрываешься, чувствуя себя в этот момент весьма болезненно, отрываешься, потому что понимаешь, что тебя что-то не устраивает.       Усмехаешься от своей мысли: зря змей вообще что-то надел после душа. Сидишь на тазу Орочимару, уже чувствуя напряжение. Испытывающий взгляд скользит и по твоей фигуре, заметно норовя сделать то же, что собиралась ты. Скользишь руками с плеч вниз, прекрасно ощущая все рельефы, ощущаешь руки Орочимару на своих ногах. Нет… Насильно прерываешь его: цепляешь футболку, скользишь руками под ней и, решившись, все же стягиваешь ту со змея. Тот послушно выскальзывает из своей одежды, и в твой нос с удвоенной силой ударяет приятный аромат тела вперемешку с отдушкой геля. Наклоняешься, будто бы совершенно забыв о настырных янтарных глазках, вдыхаешь. Пахнет чем-то терпким, немного коричным. Скользишь руками по голому телу, очерчивая рельефы, но касаясь лишь слегка, заставляя лежащего слегка напрячься, повысить чувствительность.       Ведешь кончиком носа по линии челюсти — тот чуть запрокидывает голову, открывая длинную шею для твоих губ. Послушно внемлешь, нежно выцеловываешь кожу. Он хочет обвить руками твое тельце, но легким движением откидываешь их, прижимая к кровати. Слушается, лежит спокойно, но дышит уже тяжеловато, прерывисто. Скользишь пальчиками с его рук, перебегаешь на грудь, бока; чувствуешь под своими губами легкую дрожь, потому что пальцы были холодные. Наконец переходишь с белой шеи на ключицы, оставляя и на ней такие же интимно нежные поцелуи. И как он все еще терпит тебя?       Сползаешь немного вниз, и рука твоя оказывается точно там, где ты сидела. Злорадно подмечаешь свои ощущения. Кусаешь куда-то в плечо, несильно, но тот дергается — только расслабился. Тебя это забавляет. Беззвучно усмехаешься, тут же любяще целуешь место укуса и окончательно сползаешь вниз. Устраиваешься поудобнее между ног Орочимару. Тот приподнимается на локтях, будто не желая терять тебя из виду. По глазам видишь: уже изрядно его помучила, но желтизна их требует большего. Цепляешь ткань штанов пальчиками и тянешь вниз. Змей поддается и тут же оказывается абсолютно без одежды.       Слишком невинно улыбаешься, проходясь взглядом по плодам своих приставаний, рука же твоя в это время скользит по ноге Орочимару и перебирается на живот, на грудь, одним мягким движением призывая того лечь. Не то, чтобы тебя смущал его взгляд… Только поняла, что, в то время как перед тобой лежал абсолютно нагой мужчина, с тебя так ничего и не было снято. Самодовольно улыбаешься от этой мысли. Улыбаешься ты и другому, весьма неожиданному и пошлому желанию, улыбаешься и порыву претворить последнее в жизнь. Улыбаешься, пока твоя рука снова скользит вниз по заметно похудевшему телу. Нечасто это изящество оказывается в твоей власти… Рука наконец добирается до паховой зоны, но приостанавливается.       Что такое? Почему же именно сегодня тебе так претит мысль сделать все столь страстно и амплитудно? Но слышишь недовольное сопение сверху и все-таки слушаешься его. Проводишь пальчиками по стволу члена, нежно, практически не надавливая, чем вызываешь еще большее негодование. Поражаешься его терпению в который раз: змей беспрекословно послушался твоих желаний; руки его, не найдя себе лучшего объекта (в виде тебя, конечно же), несильно сминали под собой белую простыню, почти не сдвинувшись с места, куда ты их положила. Целуешь совсем рядом с членом и контрастом действия — а этот поцелуй был куда как напористей, как и следующий, — вызываешь секундную легкую дрожь. Ты лишила Орочимару возможности смотреть на тебя, а поэтому и любые твои касания воспринимались так остро и желаемо. По-хорошему, надо бы и вовсе завязать ему глаза… Но это позже…       Нежно водишь по стволу вверх-вниз, давая привыкнуть к твоим рукам, которые почему-то все еще не до конца согрелись. Про себя смеешься: «У меня, конечно, не такой длинный язык, но… " Думаешь об этом, посмеиваясь, но на мыслях не задерживаешься. Язык твой касается бледной кожи и скользит вверх, создавая ещё более будоражащий контраст с прохладным пальчиками. Соскальзываешь вниз и снова поднимаешься, даря наслаждение, пожалуй, единственному, кому ты хотела его доставить. Закончив со стволом, перемещаешься чуть выше. Водишь кончиком язычка по головке, вытягивая из змея тихие вздохи. Немного отстраняешься, облизываешься, наблюдая за реакцией, подмечаешь, что уже давно стала рабой его запаха и вкуса. Даже сейчас льнешь как можно ближе.       Свободная рука соскальзывает на его талию, сжимает её, пока ты заглатываешь половой орган все глубже. Горлу неприятно, но быстро привыкаешь, и обычная нотка брезгливости сменяется упоением. В комнате тихо, и тиши ну эту нарушают лишь хлюпающие звуки, изредка срывавшиеся с твоего рта, и полувздохи-полустоны, издаваемые змеем, тихие, но оттого такие интимные и доверительные. Его руки, руки, по которым ты действительно — он верно подметил — сходила с ума, все сильнее сжимали легкую простынку. Изящество жилок на этих руках, уж слишком хорошо оттененное сумраком, даже отвлекало. Твоя рука соскальзывает с тела, которое она мягко поглаживала все время, заставляя расслабиться, — и это действительно работало — соскальзывает и направляется к руке Орочимару. Подлезаешь своими пальчиками под кулачок, заставляешь его раскрыться, переплести ваши пальцы и вновь сжаться от следующего твоего движения. Так ты могла ещё лучше отслеживать его реакцию, поскольку тебе казалось, что зачастую змей изрядно сдерживал себя, вместо того чтобы вволю насладиться ощущением. Он дышит тяжело; тебе видна лишь линия челюсти — тот запрокинул голову назад. Чтобы не было соблазна вскочить и взять инициативу в свои руки? На самом деле, ты уже не была так против этого. Вид любимого человека, вот так лежащего перед тобой, воспалял донельзя и твое желание. Ерзаешь, переминаешься, как можешь, заставляя ткань нижнего белья хоть немного снять нарастающее напряжение. А ведь тебе ещё придется потерпеть…       Замечаешь, что тот сильнее всего реагирует на стимуляцию головки, а поэтому плавно возвращаешь свой язычок к ней. Мучительный цикл замыкается на самом кончике, и ты чувствуешь, как руку, оплетенную цепкими пальчиками, сжимают все сильнее с каждой секундой. Вторая рука лишь неустанно скользит вверх-вниз, не давая отдохнуть от установленной амплитуды.       — Мэлл, — тот лишь выдыхает твое имя, и последнее сливается с предыдущими вздохами.       Улавливаешь это, как и лёгкий дискомфорт в руке — её сжимают слишком сильно для неудобного положения. Создаешь ртом вакуум и продолжаешь свои мягкие, но быстрые движения с рукой в унисон. Стало жарко… Хотелось лишь сорвать с себя всю одежду и отдаться во власть его рукам. Но нет, сегодня ведешь ты, и вид ведомого полностью оправдывал все неудобства. Произнесенное им имя, имя, что слилось напрочь с очередным выдохом, так интимно-любяще произнесенное… твое… имя послужило сигналом. Ты прекрасно понимала, что тот хотел тебе этим сообщить, но это было зря. На самом деле ты удивительно чутко ощущала все изменения его тела, чтобы определить, что Орочимару действительно близок к пику. Дыхание змея сбилось окончательно. Каждый измученный полустон соответствовал твоим движениям, из-за чего дышал тот достаточно быстро. Но вот ты уловила всем телом: ушами, глазами, кожей — волна, которую ты упорно подначивала, приблизилась вплотную и захлестнула лежащего с головой. Вначале его дыхание прервалось, словно дышать было вовсе нечем, по телу прошлась легкая дрожь, и оно застыло в сладострастном напряжении. Изящные руки тоже будто бы подрасслабились, но с новыми силами сжались, ища в сжимаемом поддержки.       Секундно застывшее изваяние пало под твоим натиском, и дрожь его дошла до твоей руки, которую сжимали. Чувствуешь во рту тягучую субстанцию, но продолжаешь, пока есть возможность так сладко помучить змея. С губ его срывается протяжный стон. Постепенно его волна сходит на нет, оставляя смольные волосы еще более растрепанными, чем они были. Шумно глотаешь, почему-то уверенная, что чуткий слух Орочимару жаждал этого звука. Весьма распущенно проходишься языком по всему стволу, собирая излишки смазки. Наконец отрываешься от члена, пытаешься отдышаться.       Твою руку, повинуясь напору, пальчики все же выпустили, и она теперь скользит вверх по его телу. За ней и ты заползаешь назад, прильнув к бледному телу. Вновь садишься сверху, вновь цепкие пальцы намереваются завладеть тобой, забираются под свитерок, еще не окрепшие после оргазма, но все-таки достаточно уверенные, чтобы сломить тебя этим напором. Орочимару тянется за тобой и тоже принимает сидячее положение. Его губы оказываются соблазнительно близко к твоим, и ты поддаешься на провокацию. Думаешь, что за сим последует присущий ему в эти моменты глубокий поцелуй, но нет, последний был до неузнаваемости нежен и кроток.       Отрывается от твоих губ:       — Спасибо, — одно единственное слово, но шипящий шепот делает его таким правдивым и благодарным.       Кротость того поцелуя была бы обращена в напускную, если бы ты позволила Орочимару последовать за его желаниями. Но сегодня ведешь ты. Идея, что зрела у тебя в голове, тебя не оставила, а змей при одном лишь взгляде на него становился искусителем. Желтизна глаз была привычно для этих моментов расплывчата и похотлива, но до удивления нежна и покорна.       — Это еще не все, — наклоняешься к ушку, чтобы он не видел некого волнения в твоих глазах. Тот лишь усиленно вслушивается, ждет ответа, быть может, даже злится, потому что ты снова лишила его возможности смотреть в свои глаза.       — Сделаешь для меня… — тут ты замялась, потеряв уверенность, — кое-что…       Ответа не следует.       — Рочи? — нежный вопрос делает своё.       — Да, — тот покорно шепчет в изгиб твоей шеи, даже не зная, на что соглашается. Нежно отодвигаешь его голову от себя, заглядываешь в глаза, снова тонешь в них, чуть не забыв, что затеяла. Странно: руки все еще покорно лежат на твоей талии, под одеждой, даже не попытавшись стянуть последнюю. Он выжидает, и это будоражит тебя еще больше. Чувствуешь, как из тебя буквально сочатся соки. Будет даже проще, чем можно было думать… Отодвигаешь его голову от себя и снова тонешь в янтарном море…       Опомнившись, скользишь руками вверх, зарываясь пальцами в волосах. Немного приводишь их в порядок, но вместо того, чтобы оставить в покое, приглаживаешь мягко-мягко, будто боясь навредить, и собираешь в высокий хвост.       Открытые от волос челюсть и шея делают точеное лицо строгим, но не менее желанным. С упоением следит за твоими движениями, сильный, но в этот момент похожий на кота, которого нежно почесывают за ушком. Сильный, но тем не менее доверившийся твоим рукам. Цепляешь со своего запястья резинку и туго затягиваешь смольные волосы. Получилось даже весьма опрятно. Тот наблюдает: зачем тебе это понадобилось?       Притягиваешь его за подбородок, целуешь напоследок, потому что сейчас покинешь змея: тебе нужно подготовиться. Тот удовлетворенно мычит в поцелуй, не желая его разрывать, но ты принуждаешь, отстраняя его голову нежным движением. Как же прекрасны эти глаза…       — Посиди здесь, — целуешь, кротко, извиняясь за своё отсутствие. — Я сейчас вернусь…       Твой голос обрел вдвойне эту присущую женщинам грудную томность. А еще он почему-то вместе с уверенностью обрел и некую степень властности. Оставляешь на припухших губах смазанный поцелуй, соскальзываешь с его колен. Скрываешься за поворотом даже не обернувшись. В твоих руках оказывается свиток. Складываешь печати, и из легкого дымка показывается несколько чёрных предметов. Сгребаешь их в охапку, несешь с собой в ванную комнату. Все второпях: так велико желание вернуться. Срываешь с себя свитерок, домашние штанишки, белье. Мельком глядишь в зеркало — похожа на ведьмочку. Распускаешь волосы, давая им спутанными змейками упасть на плечи. Воздух холодит горячее тело, но не умаляет пыл.       Не сдерживаешься, скользишь пальчиками между ног, совершаешь пару движений, но сдерживаешься, убираешь руку. Тянешься за длинным черным халатом. Шёлк будоражит кожу своей нежностью. Завязываешь некрепкий узел, чтобы позже быстро скинуть одежду. Выуживаешь среди всего остального шелковую же повязку. Слишком многое он хочет увидеть… Пора бы змею признать, что без глаз он становится слишком чувствительным. Идешь в комнату, мягко, словно кошка, ступая на паркет. Рука со всеми вещами за спиной. Это сюрприз для него…       Успело порядочно стемнеть, и луна, такая же любопытная, как твои любимые глазки, пусть и не такая же желтая, как они, заглянула в окно. Свет её, мягкий, можно сказать, туманный, озарил комнату. Ты вошла тихо, уверенная, что стоящий у окна тебя слышит, но благодарная тому, что тот не обернулся. Кладешь все на кровать. Бугор одеяла скроет кожаные атрибуты от любопытного взора, даже если тот обернется.       Скользишь к Орочимару, нежно шурша шёлком. В руке повязка — её ты не оставила. Все слишком хорошо складывается, но даешь себе волю, ненадолго, но даешь. Заглядываешь через плечо стоящего, вновь встречаешься с пытливыми глазами, немного подуставшими, либо же это было всего лишь возбуждение… Луна сделала того еще более бледным, чем обычно. Скользишь по фарфоровой коже, уже начиная верить в то, что перед тобой и вправду статуя. Тот разворачивается к тебе, окутывает взглядом, тянется к шелковому поясу — единственному, что удерживало на тебе халат. Но мягко отталкиваешь его руку. Тот смотрит немного обиженно на тебя, на твою руку, снова поднимает глаза. Теперь во взгляде читалась иная эмоция. Усмехаешься и за долю секунды оказываешься снова у того за спиной.       Предмет, что так смутил глаза Орочимару, тут же скользит поверх них. Тот даже не дергается, пусть твои движения и были достаточно резки. Затягиваешь узелок и аккуратно сплетаешь кончики, чтобы змею не было дискомфортно лежать. Пальчики скользят вниз по позвоночнику. Змей еле ощутимо подрагивает, но льнет ближе, стараясь ощутить спиной шелковую ткань.       Увертюра окончена. Касаешься горячими губами шеи там, рядом с волосами, куда обычно было не подобраться. Спускаешься, целуя коротко и мягко, на плечо. Руки скользят со спины на живот Орочимару, заставляя выдохнуть и застыть, алкая дальнейших действий с их стороны. И даешь ему желаемое. Прильнув со спины к телу, обвиваешь руками, последние почти доходят до члена, но нагло уходят оттуда и вскоре уходят с тела совсем. Отодвигаешься, отходишь немного и оглядываешься на Орочимару. Он немного недовольно сопит, но усиленно вслушивается в тишину.       Подходишь к кровати, цепляешь оттуда кожаный корсет. Он немного шумит в твоих руках, шумит весьма специфично, но тем интригующе — вряд ли змей ожидает этого. Мягко подходишь, бесшумно опускаешься перед ним на пол. Шнуровка расслаблена, осталось только надеть. Орочимару все еще упорно вслушивается, но, видимо, улавливает только суть происходящего, не подробности. Нетерпение его растет и, наконец, вырывается наружу. Он спрашивает:       — Что ты задумала? — вопрос, произнесенный мягким шепотом, нисколько не навредил обволакивающей тишине.       — Сделай шаг вперед, — говоришь тихо, но уже четко обозначив свою позицию, игнорируя заданный вопрос.       Аккуратно берешь его ногу и переставляешь сама, чтобы змей ненароком не запутался в шнуровке. Переставляешь и вторую так же. Извиняясь за доставленные неудобства, коротко целуешь в торчащую тазовую косточку, вызывая секундное содрогание. Медленно поднимаешься, тянешь за собой и корсет, но очень аккуратно, стараясь пока не задеть тело вовсе. Ты сделала все настолько выверенно, что, кажется, он до сих пор не понял, на что обречен. Кожа корсета достаточно мягкая — он пластичен, поэтому не будет сильно сковывать движения, — однако все еще интимно прохладная; как только коснется горячей человеческой кожи, она тут же переймет тепло и сольется воедино. Эта прохлада заставила дернуться длинные смольные волосы.       Прижимаешь одной рукой корсет к животу, не давая ему соскользнуть вниз — сама ты снова оказалась сзади. Пальчик проскальзывает меж спутанных шнурков, ловко цепляет их и делает первую стяжку. Вторая, третья. Зашнуровываешь быстро, будто всегда этим и занималась. Вскоре рука, поддерживающая кожаный атрибут, уже была не нужна и подключилась к работе. Не правда ли, это будоражит?       Все верно. Его дыхание вновь участилось, подбивая на это и тебя. Затягиваешь последнюю стяжку, делая это сильнее предыдущих, координируя их. Это вытягивает из Орочимару помимо тяжелого сопения еще и легкий стон. Завязываешь быстро и крепко, прячешь висящие кончики под тело корсета. Кладешь руки на приятную черную кожу, похотливо оттеняющую белизну кожи Орочимару. Ты была права с самого начала, как только эта мысль забралась к тебе в голову: корсет лишь подчеркнет красоту змея. Последний встал слишком неудачно для себя. В комнате было зеркало в пол, которого тебе было вполне достаточно, чтобы окинуть взглядом мужчину и завороженно на нём остановиться.       Корсет подчеркнул его худобу, на которую ты так болезненно реагировала, но подчеркнул не в плохом смысле. Чёрная кожа лишь добавила излишнего изящества уже чересчур точеным чертам змеиного тела. В холодном лунном свете, на самом деле немногое освещавшем, сумраком был подчеркнут каждый рельеф. Его рука робко поднимается вверх, секундно касается корсета, исследуя его, и перескальзывает дальше, оказываясь поверх твоей — все так же робко и мягко. Чувствуешь в этом касании его мысли. Ему непривычно ощущать это, даже слишком непривычно, потому что змей лишен возможности видеть. Скользишь губами по длинной жилистой шее, останавливаешься у ушка, но долго не можешь ничего сказать, завороженно глядя в зеркало. Дразнишь змея своим дыханием. В конце концов, осмотрев и себя, и его с ног до головы несчетное число раз, выдавливаешь из себя короткое и томное:       — Ты прекрасен…       Пальчики скользят вверх по точеной фигуре. Как оказалось, в комнате действительно было достаточно прохладно, а поэтому каждое твое движение вызывало такую сладкую дрожь — пальцы были уже далеко не холодными, разгоряченные, они мягко проскользнули на грудь, задели соски, вызвав довольное сопение, легли на плечи. Прижимаешься к нему сзади, обнимаешь, успокаивая: нельзя сделать так, чтобы он усомнился в своём согласии. Мягко целуешь плечо, горячо и уверенно Но нужно двигаться дальше. Отцепляешься от Орочимару. Пока отходишь, тот потерянно пытается поймать твою руку, но обреченно замирает.       Быстро возвращаешься, уже вооруженная новым предметом. Заставляешь его приподнять руки, и вот уже чёрные ремешки нежно царапают бледную кожу. Снова оказываешься сзади, аккуратно затягиваешь пряжку, подгоняя портупею под тело змея. Заботливо проводишь по каждому ремню и под ним, проверяя, не передавливает ли он где нежное тело. Он представал сейчас таким уязвимым… Снова берешь его руку, вторую — неукоснительно слушается. Мельком подмечаешь, что он слегка покусывает губы, иногда еще и облизывает последние. Высохли? Или просто соскучился по поцелуям?       Довольно ухмыляешься, цепляешь со своих плеч последний предмет: ты захватила сразу все. Несколько секунд, и считываешь с освещенного луной лица небольшое удивление и испуг? Испуг? Почему тебе так подумалось? Несколько секунд, и изящные руки оказались скованы кожаными же, как и все остальное, наручниками. Цепь между ними все же предоставляет некую свободу, но только до тех пор пока её за что-нибудь не зацепили. Позволяешь опустить руки. Взгляд твой сразу же падает на половой орган. Возбуждение Орочимару ничуть не спало, наоборот, и сбитое дыхание это подтверждало. Отходишь на пару шагов, чтобы оглядеть стоящего.       Эстет внутри тебя ликует. Тело не было перегружено чёрной кожей. Балланс всегда выглядит возбуждающе. Скользишь глазами по прекрасным рукам. Татуировки призыва будто выглядят частью костюма, еще выгоднее подчеркивая белизну кожи. Скользишь глазами по корпусу. Корсет, туго стягивающий стройное тело, заставляет Орочимару дышать лишь грудью, отчего со стороны это выглядит еще более волнительно и сбитое дыхание выдает того с головой.       — Мэлл? — тот вопросительно шепчет, уже не в силах терпеть твое подозрительно долгое бездействие; либо же змей не выдержал того, что ты его так долго рассматривала. Не дело. Сама уже изнываешь, поэтому поддаешься этому зову. Подходишь вплотную так, что чувствуешь своим телом буквально все. Тот, видимо, хотел бы тебя утянуть в свои объятия, но наручники, сковавшие кисти, зажатые между двумя телами, не дали этого сделать. Немного ерзает: догадываешься, что тот просто нашел предлог и способ уталить своё возбуждение. Усмехаешься от этого. Тянешься рукой к его лицу, гладишь по щеке, скуле, заводишь её на затылок и одним уверенным движением тянешь к себе. Долгожданный поцелуй заставляет его вздрогнуть. Но уже через мгновение губы осваиваются и охотно поддаются твоему напору.       Опускаешь уже свою руку вниз, нежно касаешься его кистей, проскальзываешь внутрь и мягко ласкаешь член. Мычит в поцелуй, упоенный наслаждением. Отрываешься наконец: пора переходить к главному. Он тянется губами вслед, но, осознав бесполезность, возвращается. Отходишь немножко, цепляешь пальчиком цепочку наручников и тянешь. Покорно, как раб, идет за тобой. Орочимару быстро освоился и теперь уже понимал посыл каждого касания с первой секунды. Легко касаешься плеч, повинуясь твоим движениям, садится на кровать, беспомощно сложив руки перед собой. Садишься сверху, удостоверившись, что все наготове. Развязываешь халат, и он соскальзывает по твоей спине. Нагло прижимаешься всем телом, дразня змея. Набухшие соски скользят по бледной коже, заставляя его жаться ближе.       Хочет взять хоть немного на себя, тянется к твоей шее, однако не позволяешь. Не отлипая от него, наваливаешься, заставляешь повалиться на спину, однако заботливо придерживаешь голову. Змей несколько расслабляется, оказавшись в мягких объятиях простыни, но ты рушишь эту идиллию, заводишь руки за голову, и наличие достаточно длинной цепочки наручников играет против Орочимару. Конечно, фиксация была весьма условна: при желании тот с лёгкостью освободится, но выступ спинки кровати сыграл свою роль. Скользишь пальцами по губам Орочимару, заставляя змея дышать ещё тяжелее от того, что нагло елозишь по его тазу. Скользишь пальцами, а он так же нагло облизывает их языком, даже сейчас не теряя своей обычной мягкой похотливости.       Усмехаешься от этого вида и немного отползаешь назад. Цепляешь принесенный презерватив, быстро избавляешься от оболочки. Касание холодного латекса заставляет змея дрогнуть. Медленно расправляешься с этим делом. Тянешься за лубрикантом, и небольшое количество его оказывается на члене. Аккуратно распределяешь, а позже тянешься к своей промежности. Скользишь пальцами с остатками лубриканта — и слюной змея — по клитору, особо не церемонясь, погружаешь в себя сразу два пальца. Ты давно готова, можно было и не проверять.       Устраиваешься прямо над членом, аккуратно придерживая его рукой, вводишь в себя. Осознаешь свою ошибку. В погоне за удовольствием мужчины ты совершенно позабыла о себе. Ты была возбуждена настолько, что, почувствовав в себе его половой орган, практически сорвалась на крик. Он слушает. Руки, скованные наручниками, недовольно зашевелились от этого звука, норовя вырваться из плена, освободить глаза владельца от ненужного шелка и овладеть твоим телом. Но он подавляет своё желание, позволяя тебе делать с собой все, что взблагорассудится.       Пытаешься привыкнуть к ощущениям, так остро охватившим тебя из-за перевозбуждения. Руки опускаются на тело Орочимару, ещё раз оглаживают подрагивающее тело и останавливаются на талии. Сжимают тело, так прекрасно дополненное корсетом. Как только чувствуешь, что нашла, куда выпустить энергию, совершаешь уверенное движение тазом, выбивая из себя ещё один стон. Пусть движения твои и были уверенны, но они были все так же мягки. Ты не гналась ни за жесткостью, ни за амплитудой сейчас, потому что просто не вынесла бы грубых, властных движений.       Совершаешь ещё несколько скачков, немного ускорившись. Ощущаешь приятную слабость: все силы забрало возбуждение. Истома заставляет тело дрожать, но не останавливаться, наоборот, стонешь с каждым разом только громче.       Нарочно сжимаешь стенки влагалища, заставляя Орочимару судорожно стискивать зубы, подавляя стон. Свисающие волосы мешают жаждущему взгляду наблюдать за прекрасным телом, поэтому с каждым разом остервенело откидываешь их назад. Ты и предположить не могла, что будешь возбуждена настолько, что каждое движение заставит тебя сжиматься от дрожи и гордая поза наездницы обратится против тебя самой. Ты была близка к пику. Змей, способность которого в любой ситуации улавливать малейшие изменения тела, как мог, начал двигаться навстречу тебе. Малейшее, что у него получалось, действовало на тебя незамедлительно.       Изможденно стонешь с каждым движением. Орочимару отправляет все стоны в свою же руку, сдавленно рычит, потому что тоже скоро кончит. Пока дрожь утягивает тебя вниз, к бледному телу, ты не наблюдаешь за его лицом, сосредоточившись на ощущениях внизу и ногах, которые уже порядком устали. В это время змей пытается стянуть повязку со своих глаз, аккуратно трется о свою же руку головой. Полностью снять не выходит, однако один янтарный глаз вновь обретает способность видеть: Орочимару смог сдвинуть повязку вверх. Он жаждал это увидеть, и увиденное снесло голову, потому что теперь он ощущал тебя в полной мере. Змей всегда любил смотреть за тобой, а в такие моменты особенно. Твоё лицо, сладостно искажённое негой, сыграло свою роль.       — Мэлл, — как и в прошлый раз твое имя слилось со вздохами. Ты почувствовала, что член внутри тебя запульсировал ещё сильнее, чем прежде.       Орочимару стиснул зубы, вновь превретив стон в утробный рык. Кончаешь парой секунд позже. Узел, завязавшийся внизу в плотный комок возбуждения, в один момент развязался и взорвался с такой силой, что судорога заставила тебя упасть на змея. Прижимаешься к нему, не в силах контролировать мышцы, не в силах подняться вновь.       — Роч~чи, — любимое имя неосторожно вырывается, разбавляя громкий литой стон, отпущенный в бледные ключицы.       Тянешься рукой, касаешься пальчиком клитора. Все настолько мокрое… Насаживаешься на член ещё несколько раз, насильно и грубо, выбив стон и из змея. Эта насильственность не дает уйти и твоей волне, метаморфируя в новые судороги. Тяжело дышишь в чужую шею и получаешь в своё ухо ответное тяжелое дыхание. Не думала, что это настолько тебя обессилит. В конце концов приподнимаешься, чтобы освободить его руки, почувствовать их на себе, все еще не слезая со змея. Приподнимаешься и видишь довольный расплывчатый взгляд одного янтарного глаза, немного выглядывающего из-под повязки…       Внимательно смотришь на него, все еще немного подрагивая. Тот все так же наблюдает за тобой единственным свободным глазом. Наклоняешься и касаешься губ змея своими, но ничего не делаешь почему-то, дожидаясь его инициативы. И последняя следует незамедлительно. Касается губ мягко и чувственно, но уже заметно уставше. Отвечаешь.       Почему-то тебя раздосадовал факт того, что Орочимару так безнаказанно за тобой наблюдал. А возможность пользоваться своей властью превратила досаду в ехидную игривость. Орочимару уже успел удовлетворенно расслабиться, но тем не менее возбуждение его не спало. Ерзаешь на члене — ты всё ещё на нём; тут же с досадой понимаешь, что подначиваешь ещё и себя. Так не пойдет. В твою голову закралась сумасшедшая идея, но… Твоя ухмылка прервала поцелуй, и змей возмущенно разлепил закрытый от упоения глазик.       — Может… снимешь? — недовольный полушепот улетает в твои губы. Бесит. Но бесит приятно, игриво. Отрываешься от него.       — Нет, — задумчиво и уверенно, но так же полушепотом произносишь, касаясь бледной шеи. — Так не пойдет…       Видишь некоторое негодование в его взгляде. Он хотел тебя видеть. Может быть, позже снять… Нет, точно не сейчас.       — Ты меня не послушался, — беззвучно усмехаешься, но говоришь томно, наблюдая за реакцией.       Тот ещё недовольнее смотрит одним глазом, но возбуждение его продолжает нарастать. Уставший, он сейчас выглядел просто несказанно мило и желанно. Только хочет сказать какую-нибудь обычную колкость в ответ — в таких ситуациях ждать от прекрасного циника больше нечего, — как ты прерываешь движения его губ пальцем.       Цепляешь второй рукой шелковую повязку на его глазах, возвращаешь её в первоначальное положение. Немного подумав, цепляешь и резинку на тугом хвосте, потому что практика показывала, что это не очень то удобно. Смоль волос растекается по подушке. Член внутри все еще выбивал из тебя легкие вздохи… Из транса вывело мягкое теплое касание скользкого языка о твой палец. Даже сейчас дразнит… Ну нет, это нельзя так оставлять.       — А ты знаешь, что следует за непослушанием…       Молчит, вслушивается. Дыхание его, сбитое, ещё не восстановилось, усугубленное тугим корсажем. Это снова выбивает из тебя усмешку.       — .....наказание, — подытоживаешь, чуть подумав над затеей.       Тот недовольно заерзал под тобой, чем уже доставил порцию удовольствия, находясь внутри. Наглец, что сказать… Аккуратно слезаешь и морщишься, ощущая уже непривычную пустоту внутри. Усаживаешься рядышком, цепляешь пальчиками презерватив и стягиваешь его, стараясь ничего не заляпать. Кидаешь последний на пол — ты сейчас его отнесешь в мусорку. Все равно за вещью, о которой ты так сладко думала, придется идти. Наклоняешься, аккуратно касаешься полового органа языком. Да, снова. Скользишь вверх-вниз по всей поверхности, собирая остатки смазки и семени. Чувствительность и усталость змея повысились настолько, что твой теплый язык уже сейчас выбивал из него полустоны…       Так не пойдет… Отрываешься от змея, облизыааешься, хищно смотришь на того. В конце концов сползаешь с кровати. Тут тебя, конечно же, подвели ноги, которые весьма истерично подрагивали от недавнего напряжения. Выпрямляешься и, не удержавшись, снова окидываешь взглядом Орочимару. Вновь по телу разливается сладкое чувство удовлетворения: не только новая волна телесного, но и эстетического. Словно опомнившись, наклоняешься над ним, мягко целуешь чуть выше корсета — до куда дотягиваешься — и шипишь в кожу же:       — Я скоро…       На деле «скоро» оказывалось не так уж и скоро — подводили дрожащие ножки. Но все-таки ты вскоре оказалась в ванной. Мельком смотришь на себя и, подметив кошмарную растрепанность волос, вновь устремляешь взор на шкаф. Сейчас в твоем языке не было штанги, было довольно непривычно. Но любую вещь можно использовать в куда более грязных целях, не правда ли? Шаришь рукой, нащупываешь небольшую коробочку и тут же выуживаешь оттуда содержимое. Аккуратно вставляешь штангу в отверстие, уже предвкушая странные ощущения… Но улыбаешься: ты уверена, что оно того стоит.       Предмет достаточно большой в сравнении с обычным пирсингом, поэтому елозишь языком во рту, пытаясь свыкнуться. Попутно ковыляешь обратно, лелея в голове этот образ, даже не подозревая, что он станет настолько реальным. Мягко подкрадываешься к змею, зная, что он вслушивается в каждый шорох. Дышишь в разгоряченное тело, давая ослепленному необходимые координаты. Жадно втягиваешь желанный запах. Все еще немного пахнет корицей. Так терпко и пьяняще в смеси с ароматом тела. Мягко касаешься губами груди, ключиц, шеи, в то время как твоя рука нагло опускается на член и, уже давно забыв о стыде, начинает достаточно активно двигаться.       Чувствуешь, как под твоими губами напрягаются жилы и тело мелко дрожит от этого напряжения. Наконец дотягиваешься и до рта Орочимару. Губы поддатливо раскрываются, позволяя себя терзать, позволяя проскользнуть языку внутрь. Он не знал об этом приобретении, именно потому ты решила сжалиться, пусть и в этом случае просто поставила перед фактом. Его язык переплетается с твоим. Рука на члене ненадолго сбавляет темп, но но не останавливается ни в коем случае. Дышит тяжело… Язык переплетается с твоим и, конечно, чувствует металлическую штуковину в разы больше обычного. Мычит в поцелуй; послушно отрываешься, понимая, что это не просто стон от удовольствия, что змей хочет что-то сказать. Отрываешься и сидишь в предвкушении, лишь совершая движения рукой куда быстрее.       — Мм? — мычишь вопросительно, специально доводя возбужденное тело. И это действует: несколько секунд тот и вправду не может ничего в вымолвить, давясь немыми вздохами. Жарко…       — Что… — голос дрогнул из-за ощущения твоих горячих губ за ушком. — что ты заду-мала?       Игнорируешь вопрос. Ответ ни к чему — сам вопрос был обозначен так, формально. А поэтому твоя усмешка улетает в нежную белую кожу, и возвращается тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием. Его это несказанно выводит и изводит. Ты прерываешься и нагло избегаешь активных ласк в эти секунды, всего лишь мягко касаясь губами чужого тела, но все же неумолимо двигаясь вниз. Почти каждый раз тот мелко вздрагивает, все еще лишенный возможности видеть. Видеть сейчас должна ты: любое движение, любая эмоция не должна ускользнуть от твоего взора. Глупо или нет, но это приносило тебе огромное удовлетворение. Змей уже давно не старался скрывать свое наслаждение…       Устраиваешься поудобнее, если это можно так назвать. Бросаешь взгляд на лицо с повязкой. Язык касается члена; это заставляет мужчину скрежетнуть зубами, но вновь не сдержаться и шумно выдохнуть. Игнорируешь стадию и прелюдийно начинаешь водить язычком снизу вверх, давая телу привыкнуть к ощущению ещё чего-то. Что я задумала?       Что ж, теперь его удивление переросло в одержимость. Быстро, однако… Ты прекрасно видела то, что тело его нетерпеливо пыталось ерзать, требуя большей амплитуды… И ты, сжалившись, даешь ему желаемое. Быстро-быстро делаешь круговые движения языком по головке, заставив Орочимару несколько изогнуться и застыть так. Усталость привносила весомый оттенок нежной пошлости в звуки, срывающиеся изо рта лежащего. Ты прекрасно понимала, что твои действия его порядочно выведут из строя, потому что с каждым разом кончать труднее. Но лишь улыбаешься этому в мыслях, как улыбалась и его нежной беспомощности, и его доверию.       Отрываешься, но лишь на пару секунд. Одно нажатие, и во рту сразу же появляется дискомфорт от вибрации. Но это терпимо, неудобство быстро оттесняется жаждой пробы. Касаешься ствола сначала кончиком языка, постепенно делаешь так, чтобы вибрирующий элемент непременно коснулся кожи. А коснулся он как раз у головки, где змей был наиболее чувствителен. Прижимаешь и застываешь так, боясь спугнуть. Почувствовав вибрацию, кажется, сильнее, чем ожидалось, змей простонал ещё более развязно, чем раньше. Зафиксированные руки дернулись, намереваясь освободиться, а пальцы оплели цепочки наручников, потому что им жизненно было необходимо что-то схватить.       Увертюра вновь окончена. Подключаешь к языку и руку, не оставляя без внимания ствол. Орочимару давится вздохами, потому что восстановить дыхание не дает корсет. Давится так, что в один момент ты думаешь, не прекратить ли, но тот как-то справляется. Немного проворачиваешь вибропулю, и та ныряет носиком в ямочку на головке, снова заставляя его простонать. Змей достиг той стадии изможденного возбуждения, которую ты, признаться, очень любила. В это время вместо привычных вздохов и полустонов из его уст начинал литься бессвязный бред, который обычно отправлялся ровно тебе на ушко, встречаемый тем же. Но сейчас поток бессвязных слов почти полностью съедался нехваткой воздуха и следующими за этим стонами. Это окончательно сводило тебя с ума…       Совершаешь языком осторожные движения, не позволяя пуле выскочить из ложбинки, но тем самым только подпаляя состояние лежащего. Как же он прекрасен… У тебя в голове не крутится сейчас ничего, кроме проснувшейся ненасытности. Ты была готова продолжать это до бесконечности, лишь бы только слышать его так же раскрепощенно, как сейчас, ощущать приятный сладковатый вкус чужой кожи, вдыхать мягкий коричный аромат чужого тела…       Темнота съела почти все, поэтому ты стала ушами. Почти: контраст белого тела и чёрной кожи не позволял ночи скрыть от тебя мужчину, оно лишь еще деликатнее светилось в блеске уходящей луны. Как сладко он стонет… Твоя рука движется почти на пике своей скорости, однако почти не надавливая. Каким бы уставшим человек не был, такая стимуляция давала о себе знать не в хорошем, но приятном ключе. Орочимару не успевал делать вдох, как возбуждение тут же требовало от него тающих стонов. Ты чувствуешь, что он сейчас кончит, но сил оповестить, вымолвить даже единственное слово, как он обычно делал, — твоё имя — он не мог. Мраморное тело судорожно изогнулось.       Послушно убираешь прибор из ложбинки, захватывая головку в рот. Нежно прижимаешь языком снизу, не давая и шанса на отдых. Твои руки чувствуют напряжение в теле. Одна из них все еще охватывает ногу мужчины. Он силится совладать с приступом, но ничего не выходит, и волна топит его неумолимо и сильно. Стон прозвучал и прервался, став немым. Твои руки чувствуют дрожание тела. Он, наконец, кончает, запрокидывая голову назад, пару раз хватая ртом воздух…       Послушно сглатываешь, не наблюдая даже намека на отвращение за красотой лежащего. Напрягшиеся руки в поисках свободы очертили свои рельефы. Кончает, тебе показалось, долго, но оттого еще более приятно и мучительно. Водишь языком по головке, собирая остатки соков, однако устройство все еще включено. Пора бы уже закончить на этом. Заметно, что ослабленному организму сложно это вынести. Орочимару мелко дрожит, отходя от оргазма. Тело его, конечно, попыталось удовлетворенно расслабиться, насладиться изможденной истомой, поскорее заснуть от усталости, но ты не даешь. Что в тебе проснулось? С каких пор в тебе сидит эта сладкая ненастытность? Абсолютная власть и развращает абсолютно…       Снова обхватываешь губами головку члена, намереваясь — твои глаза опьянели за двоих — продолжить пытку. Она же уже метаморфирует, и из приятно мучительной уходит приятность. Устройство, вставленное в язык, снова погружается в ложбинку на головке кончившего. Тот болезненно постанывает, а ты, как обычно, жадно ловишь эти звуки. Он все еще не отдышался: тяжело совладать с телом после такого. Конечно, ты заметно сбавила обороты, но, видимо, силы змея иссякли. Ты слушаешь, но в какой-то момент стоны прерываются, точнее, их силились прервать.       — Мэлл… — сила голоса напрочь съедалась стонами и ими же прерывались слова. Приостанавливаешься, вслушиваешься в бессвязную речь.       — Прошу… — от очередного касания вновь дернулись руки лежащего, — хватит…       Первое, что всплыло у тебя в голове — ненасытность, конечно же, нашептывающая об отсутствии стоп-слова. Но шепот её тебе в момент опротивел, как только пусть самые малые, но нотки мольбы проскочили в голосе любимого. Отрываешься от него, ради приличия совершаешь еще пару движений рукой: только чтобы не выглядело так резко. Попутно еще и выключаешь вибрирующую капсулу у себя на языке. Он немного отнялся от вибрации, но ничего страшного… Это определенно того стоит…       Опомнившись от пьянящего доминирования, заползаешь обратно на змея. Все еще немного подрагивает под тобой. Высохшие губы, конечно же, сто раз облизанные жадно ловят воздух. Тянешься к его рукам, распутываешь цепочку, берешь за неё и закидываешь себе за шею. Обессиленные руки оказываются на твоих плечах и цепляются за них, ища привычную ласку. И они находят. Подтягиваешь вслед за руками все тело, и оно полностью ложится на твое. Горячее сбитое дыхание обжигает кожу.       Запускаешь руку в растрепанные волосы, разметавшиеся по всей спине, лицу…       Нащупываешь узелок и стягиваешь с Орочимару повязку. Она улетает куда то назад, на пол. Уборка — явно не этого момента дело. Пытаешься отстранить змея от себя, заглянуть в глаза, потому что показалось, что ты зашла слишком далеко для постбольничной слабости, но тот намертво прилип к тебе, несмотря на слабость.       — Рочи? — теперь мольба в голосе была у тебя.       Тот нехотя поддается твоей руке, сначала тормошившей плечо, а теперь норовящей нежно взять за подбородок. Поддается, и ты снова смотришь в желтые глаза, по которым, оказывается, уже успела соскучиться. Расплывшийся взгляд встретился с твоим, и змей, тяжело дыша, чуть-чуть улыбнулся. Вновь шепчешь его имя, спешно убираешь налипшие на лицо волосы. Тот видит твое немое беспокойство.       — Все хорошо, — пытается снова устроиться на тебе. — Спасибо…       Последнее улетает в кожу, щекочет её своей искренностью и там же остаётся горячим поцелуем. Нужно дать ему свободу… Снова тревожишь расслабившегося, заставляешь сесть и дать тебе скованные руки лишь за тем, чтобы, он устроился на тебе с большим удобством. Тот недовольно мычит, но все же слушается. Наручники улетают куда-то к повязке, а свободные руки, на которых наверняка остались пусть маленькие, но отметины, взбираются по твоим рукам вверх и снова сцепляются сзади. Голова Орочимару снова утыкается куда-то в шею, а полубред слов сменился мягкими пьяными поцелуями. Недовольное мычание уносилось в изгиб шеи, пока ты расстегивала пряжки портупеи и расшнуровывала корсет. Дыхание потихоньку успокаивалось, но дышал тот жадно.       — Потерпи, пожалуйста, — извиняешься за эти неудобства, — сейчас я все сниму, и ляжем спать…       В ответ на мягкие поглаживания по голове тот бурчит в шею, усмехаясь:       — Ты изверг…       Чувство чужих губ, растянувшихся в довольной улыбке, заставило улыбнуться и тебя. Снова тревожишь, но лишь чтобы убрать последнее, что мешало. Послушно встает, внемля твоему обещанию. Стягиваешь с белого тела портупею, подмечая вмятины от ремней, врезавшихся в кожу при экстазе. Атрибут улетает на пол, к остальным. Снимаешь со змея и корсет. Приходится через голову, но и за это тут же извиняешься, целуя того в лоб. Проводишь большим пальцем по чужим губам:       — Я принесу воды.       И ещё раз, извиняясь, целуешь…       Тот расстроенно смотрит на тебя, но отпускает и ложится обратно туда же, где несколько минут назад его тело подрагивало от удовольствия. Только сейчас замечаешь, что и твое положение по-прежнему пошлое. Орочимару умудряется даже в таком состоянии жадно следить за тобой расплывчатым взглядом. И ты позволяешь ему это как награду…       — Постарайся без меня не уснуть, — быстренько слезаешь со змея и убегаешь на слабеющих ногах на кухню.       Через минуту возвращаешься с большим стаканом воды. Тянешь мужчину за руку, чтобы он сел — слушается, — отдаешь ему стакан, но тебе приходится оставить свою ладонь на бедных пальцах. Тот бросает взгляд на дрожащий в его руке стакан, вновь на тебя, и мурлычет:       — Я же говорю… Изверг…       Тепло улыбаешься этому, пока Орочимару большими глотками осушает весь стакан. Вспоминаешь о его ране, все это время закрытой корсетом, пусть уже и зажившей. Закусываешь щеку, поняв, что ты — дурочка, ослепленная возможностью. Касаешься пальчиками его живота:       — Как ты? — виновато смотришь на него.       Тот ставит стакан на стол рядом, благо, близко, и свободная рука ложится поверх твоих пальчиков, прижимая их к коже.       — Кто-то обещал мне сон, — тихо мягко смеется. Все в порядке, и ты несказанно этому рада…       — Укладывайся поудобнее, — высвобождаешь свою руку, встречая недовольный расстроенный взгляд. — Я сейчас.       Ты всего лишь хотела снять неудобную для долгой носки штуку, что сейчас находилась у тебя в языке. Рассправилась ты с этим поразительно быстро для темноты. Капсулка тут же оказалась на столе. Наконец-то можно лечь, снова коснуться чужого тела… Замечаешь, что тот уже послушно лег, только ждал тебя, но вот не укрылся. Заползаешь на кровать к нему и негодуешь:       — Простыть вздумал?!       В комнате не было холодно, но было достаточно свежо. А сквозняк для разгоряченного тела губителен. Цепляешь одеяло, игнорируя цепкие пальчики, что норовили обвить твое тело. Накрываешь и его, и себя, слышишь удовлетворенный вздох. Наконец, ложишься рядом с ним. Тот хотел обнять тебя, как обычно, прижав к груди, но не даешь и переваливаешь все еще поддатливое тело на себя. Тот послушно утыкается носом в плечо, обнимает за талию, вновь прижимаясь всем телом. Уже заставляет думать, что ему не хватило… Улыбаешься этому, нежно, любовно, целуешь его в подставленную макушку, встречая довольное ответное урчание. Обнимаешь в ответ сильное тело, сейчас так невинно прижавшееся к твоему, на что тот обвивает руками ещё сильнее.       — Такая теплая… — до ушей доносится полусонное мурлыкание. Снова целуешь макушку, мысленно обещая себе, что будешь греть такую змею у себя на груди всякий раз, как он замерзнет…       Змей улегся поудобнее, закинул ногу на твою, но это нисколько не мешало, немного поерзал и затих. Луна давно ушла из поля зрения окна, но косой свет её все еще отражался в зеркале. Все завтра. А сейчас хочется спать… Сон, удовлетворенный и, что главное, добрый, захватил двоих, чьи тела были по-прежнему переплетены. Ты и не заметила, как уснула, так и уткнувшись носом в чужую макушку. Не хотелось тебе, чтобы этот момент заканчивался, однако нужно было набраться сил для следующего дня.       Он будет добрым: эта ночь совершенно другая… Впервые ты так умиротворенно заснула после… той ночи.       Мирное дыхание двоих погружало комнату в транс под метрономное тиканье часов.