«Никогда бы не подумал, что я крикну «Господи, дай мне сил!»
Открывать золотые глаза под звон церковного колокола в проклятых четыре утра, когда солнце еще не встало — благословленная жизнь Куко. Благословленная на вечный недосып! Хотя монаху грех жаловаться… Монаху почти всё грех! — Опя-я-ять…– он покосился на гроб, что стоял прямо перед его кроватью и тяжко вздохнул. Он всегда вздыхает. Привычка, ритуал, или он просто не освоился квартирантом и его способом жизни в этой закрутке. — Ты спишь? Мне лень подходить и слушать, знаешь ли… — ничего кроме молчания. Монах потер шею, наконец-то оставив свое теплое и отлёжанное место. Очередной день, очередная служба в этой церквушке на отшибе какого-то поселка, рядом с восточным лесом, с проклятой частью этого леса… Каждый день происходят почти систематические вещи: отец перед службой проводит подготовки, а потом этот же любимый папенька гоняется за сонным монахом, пытаясь отлупить веником, а за что конкретно — это уже детали, которые не имеют значения; потом утренняя служба перед местными — занудное действие, хотя стоит отметить, что парень понимал смысл всех этих традиций, потому что имел связь с миром веры; а дальше — обычные дела, вроде помощи в храме и учебы с тренировками духовных практик. Так происходит каждый день, сколько Харай себя помнит. С того момента, как он согласился следовать этому всю свою последующую жизнь. Куко мог бы и дальше спокойно идти по пути рутины, но в его жизни произошло событие, которое теперь не дает ему скучать вовсе. И сейчас это событие спит в гробу в его комнате… — Если ты действительно хочешь стать монахом, то мой первый совет тебе, синюшник… Не приходи в Божий Храм пьяным! — он спихнул нечто пьяное от двери сильным ударом, да так, что нечестивый покатился вниз по лестнице, попав прямо в стену колокольни. Пни его Харай еще сильне — и стены задрожали бы так, что самый огромный колокол на всю округу зазвенел бы, — Поприходят всякие! — Эти всякие ищут путь спасения! Не тебе их осуждать, матерщина ты ходячая! — отец дал ему далеко не слабую затрещину, от чего парень болезненно ойкнул. Эта стала сороковой за день — лажает папинька, а то обычно он выписывает ему по сотне. — Я даже не обозвал его сукиным сыном, сдуревший ты старик! И не все грешники ищут спасения! — Ты с дуба упал так к отцу обращаться, я тебе сейчас…! — в дальнейшем вся округа слушала лишь вопли будущего настоятеля.***
— Моя срака! — эти истошные два слова красновласый проговаривал уже второй час, носясь в приступе божьего, а может и не очень, праведного гнева. И не сесть же, иначе вообще, как резаный орать будет! Отец меры не знал, мог бы и поласковей быть и натрещал бы по голове, зачем же по жопе?! Ну это же божьи заповеди всё еще, это религиозно и традиционно? В таком случае эти традиции полная хрень! В такие моменты ему становилось ужасно тошно, что он не имеет шанса поговорить с очень хорошим человеком, который находился так далеко от него, на побережье Южного Моря… Но ничего, он нагрянет к нему в гости и обязательно разопьет с ним гречаный мёд, который конечно же возьмет у отца! На юге сейчас хорошо, наверное… –Я тебя достану, ваше Величество! Буду я еще говорить «Вас», не шибко он и заслужил такое. Тц, Святоша! — но, конечно же, он шутил, посмеивался, ведь все смеются, когда ваш самый близкий друг — королевич? Если нет, то, видимо, подобным людям очень грустно, — Я бы тебя познакомил с кое-кем… Монах отошел от окна, оторвавшись от вида неба, на котором странные до одури облака плыли со стороны темного леса. Он направился к его соседу, хорошо, что тот был прямо напротив его постели. Хотел постучать, как культурный человек, но естественно лупанул по гробу ногой со всей силы. Домик затрещал бы, но он был крепким и окруженным магией. — Долго еще дрыхнуть будешь, а?! Уже стемнело! — он начал трясти его, но Куко живо сообразил, что само место жительства пустое. — Вот ведь дьявол…! Рано свалил! Монах пытался высмотреть своего сожителя, как он, возможно, порхает где-то там далеко, ноне мог ни увидеть ни услышать его, ведь гул птиц и кладбища под его окнами такой зловещий и неприятный, что Куко только и мог что ощущать его на своей коже. Нет, он не нервничает из-за этого неловкого существа от слова совсем. Это не имеет смысла! Неловкий и глупый. Да что с ним станет?!ВСЁ ЧТО УГОДНО, МАТЬ ЕГО!
— Ну попадись мне под руку, я выбью весь твой проклятый дух, чтоб тебя собратья твои взяли! — Куко вылетел в окно, совсем не думая о последствиях. Он называет это глупое существо совсем не способным мыслить, но сам монах далеко не ушел от него, со своими рисковыми действиями. Порвав свое одеяние для служб, он осторожно, сшибая все кочки мха на пути и не видя, куда бежит от слова совсем, он нёсся в самую глубь кладбища, со всякими страшными деревьями и огромными, свисающими вверх головой летучими мышами…– Джуши!
Имя эхом пронеслось в пустоту, иногда отголоски рьяного голоса были слышны, но звучали так, словно их проредили, убрав всю резвость, оставив лишь что-то призрачное… Куко ощутил испуг. Мог бы уже привыкнуть за такое время, успокоить себя, что его сосед мог застрять на дереве, рогами зацепиться за ветки и плакать от безысходности. Как бы сейчас было приятно знать, что он от страха спрятался в комнате прямо под кроватью церковнослужителя или висит на потолке, как те самые летучие мыши. Увидь это папинька, то его бы хватил инфаркт, а слова обряда экзорцизма не вылетели бы из его рта, потому что застряли бы ко всем чертям. Харай хотел себя успокоить, потому что не гоже так нервничать, так сходить с ума… Он не глупый нежный мальчик! Но увы…– Кукооооо-саан!
Нечто крылатое и огромное свалилось на тело монаха, но тот даже был рад — С НИМ ВСЁ ХОРОШО! Может быть, они сейчас и лежали на земле в окружении могил, прижимаясь к холодным камню, но это было привычно и абсолютно нормально. — Ну и куда ты съебал?! — в лоб рогатенького сразу прилетел больной щелчок, а потом еще и еще раз. — Куко-сан, я заблудился! Я хотел полетать над нашим лесом, но меня привлек энергетический запах магических частиц вокруг восточной части, вот я и отлетел дальше положенного, и я готов принять ваше наказание в три часа тренировок! — упасть лежа в ноги нельзя, вот демон и ластился как котик к груди… Куко млел от этого, но, конечно, он не признается! — Тренировки не нужны. Просто отстираешь мне мою одежду! Из-за тебя мы изваляны в грязище и пропитались запахом этого ебучего болотного мха! Вот с этим и разберешься, а теперь в храм! — У-у-угу… — стоило встать — и Джуши тут же исправил неурядицы с одеждой, просто щелкнув пальцами с длинными черными ногтями. Харай ощутил использование магии, лишь цыкнув: сколько ты не ругайся с этим исчадьем Ада, он бесстрашен, если дело касается домашней работы, и давалась она ему легко! Конечно, Куко хотел бы также… — Я рад, что ты цел, Джуши.***
— Так что там за след магии? Восточный лес? Мы там никогда не были, и он необитаемый в целом, учитывая, что люди его боятся, там же место битвы было. — Там ужасный концентрат магии, которая не относится ни к адской, и не похож на баловство проходящей мимо ведьмы! Э-это чистая магия… Я о такой только слышал, но сталкиваться боялся… И столкнулся!!! Я теперь умру, засохну, иссякну!!! — Джуши прижал к себе свои красивые черные крылья, а хвост предательски дрожал, пока слезы наворачивались на глаза. Сейчас бы он спрятался под одеяло, но прошлый опыт и прочие рваные ткани, как бывшие одеяла, напоминали демонёнку, что не стоит, иначе батюшка Куко выселит самого юного монаха спать на пол. — Ничего ты не умрешь, дурень! Ты столкнулся с парой частиц и уже умираешь! Всё хорошо будет, — красновласый схватил этот грустный комок, прижимая к себе, чтобы он выдохнул и не бушевал. Джуши громко плачет, громко орет и громко ноет. Он громкий. При своем росте этот демон был самым настоящим ребенком, имея в своей власти совсем не взрослую магию и был совсем не устрашающим, как часто говорят о всяких сущностях, не такой, как те демоны, о которых Куко нелестно отзывается во время служб — Джуши чудесный ангел, но с черными, как ночь крылья и с рогами, похожими на ветви дерева, отдыхающего осенью. Он всегда блестел, от рожек до кончика хвоста, а особенно эти пронзительные глаза, которые напоминают Куко сезон затопленого кладбища. Зрачки же напротив напоминают об уютных и мягких гостях храма — кошках. Иногда священнослужитель ловил себя на мысли, что они собираются из всех городов только ради того, чтобы поесть с благословленной руки.И эти руки по утру молятся Богу, а ночью гладят и обнимают демона.
— Я, кстати, зашил кое-что для тебя. Исколол пальцы, но ты порадуешься, — Джуши тут же поднял голову, и Куко подумал, что из-за этой несчастной игрушечки, но демон переживал, что его любимый монах поранился… Куко жутко много работает и по нему видно. Он силен и работает сразу на двух фронтах — физически и духовно. Посмотрев на него один раз — уже не оторвешься, особенно, если увидишь всё и сразу, как и было с этим инкубом: если все монахи такие под своей одеждой, то красновласый монах самый красивый среди них и ничего этого не изменит. Джуши никогда не забудет этот момент, когда его поразила не стрела амура, а скорее попытка стукнуть демона, потому что не каждый день юный монах видит во время процесса медитации исчадие Ада, которое смотрит на него таким томным взглядом, повиливая тонким хвостиком. Разговор, точнее, страшные вопли нельзя назвать серенадами двух только что влюбившихся юношей, но в тот же момент Аимоно крикнул, как он влюблен в это дикое существо, которое больше похоже на демона, чем сам Джуши, от чего Куко впервые за все свои восемнадцать лет смутился и растерялся… Смущаться или испытывать стыд для него было чем-то несвойственным, даже когда он засматривался на местных красавиц, а потом получал нагоняи от папиньки за то, что это недостойно монаха! Но видимо, именно тогда Харай и понял, что он жутко влип… — Где-то болит?! — Джуши всегда начинает так трепетать и пережевать, хотя подумаешь, лишь пара маленьких укольчиков, но для него это всегда конец света. — Причитаешь так, словно мне руку отрезали! –а Куко только злится из-за таких лишних трат нервов. Столько было проговорено и выучено, но Джуши как был собой, так и остался — вечно переживающим. –Я же любя! — тонкие и красивые руки с длинными когтями накрыли жилистую и крепкую ладонь, на которой виднелись кошачьи царапинки. Куко расслабился и всё же дал поцеловать свою лапку, как любил называть его руки Джуши, хотя так и не скажешь, учитывая, что эти лапоньки способны пробивать стенки и выбивать зубы, а потом спокойно гладить котиков. Брюнет любил и прямо говорил этому взбалмошному, что он был бы самым драчливым котом на свете, но и так приласкать можно, что рогатому и удавалось. Джуши целовал каждый поколотый палец, нежно, и чтобы не болело, ведь это же главная цель поцелуев… Даже через каждое вздрагивание от этих чмоков, демон наедался сильнее, чем от любой ночи страсти. Иногда его радовало то, что ему не нужно быть таким, как все его родичи: Джуши не игрался, не врал и никогда не давил на своего любимого, чтобы просто питаться от него, иначе он бы уже загнулся от грусти, совсем бы засох от своих же эмоций. Питаться от любви гораздо легче и безопасней, чем от страсти — он выучил это, как только ступил на холодную, иную землю. А Куко?.. А он всегда был в шоке от того, что Джуши снова и снова удивляет его, совсем не напрягаясь, ведь чтобы быть необычным не нужно усилий, а достаточно быть собой. Да, иногда его бесенок строил из себя повелителя тьмы, но это только перед несчастными противниками, которые потом еще несколько часов горят в адском огне, либо валяются без сознания от ударов самого Харая. Если так посмотреть, то кто из них еще Бес… — Я всё залечил! Оно не будет болеть, но Куко-сан, будь осторожней, я боюсь за ва-а-ас!!! — Не бойся ты и не верещи! Цыц! — он уткнул в губы демона мягкую игрушку, что не только прекратило вопли, но и осчастливило Джуши так, что он аж начал светиться. — Аманда! Ты цела, с тобой всё хорошо! — Хрюкала, просилась к тебе. Лечением довольна, я очень старался, чтобы она не грустила, иначе бы потом загрустил ты, — скрещивать руки на груди для монаха рефлекс, словно он защищает себя от унижения своих нежных чувств, хотя сейчас это не имеет никакого смысла, даже мешает тем, что Джуши не может своими острыми ушками слышать, как у него танцует сердце. — Она очень довольна и счастлива, как и я! Этого для Куко вполне достаточно. Счастливый Джуши — его главная прихоть, потому что грусть его ужасно раздражает, ведь она ничего не двигает и не заряжает, другое дело — радость. Когда они ложатся спать ближе к рассвету, после утверждений, что сегодня отец их не застукает, ведь он в принципе никогда в комнату Куко не заходит, Джуши всё равно всегда это тревожит так, что он бежит консервироваться в своем уютном гробу, но на этот раз уговоры сработали. Ну или Харай забрал Аманду себе под бок и заставил брюнета лечь рядом, от чего желтая часть его волос встала дыбом от такой наглости. Куко, к сожалению, не умеет совмещать грубость, нежность и свою небрежность одновременно. — Вы ужасно жаркий, Куко-са-а-ан…! — А ты холодный…! Хф-м, но утром твоя прохлада всегда бодрит… Спокойной ночи, Джуши. Он разворачивается к демону, утыкаясь в его худощавую грудь и спокойно вдыхает запах соседа, свежий, словно роса, впитавшая запах нарцисса. Джуши пробивает на легкую дрожь… — Спокойной, К-Куко-сан… Спокойной ночи, Аманда… И бабуля. Последнее он всегда проговаривал шепотом, обращаясь на ушко к своей любимой хрюшке, чтобы только она могла услышать и передать трепетное пожелание… Джуши засыпает, нежась в тепле, которое источает тело красновласого, ведь оно такое горячее и вкусное, прямо, как и губы этого грубого монаха.