I don't mean to pry but why would you even make the eyes? I will deny you for years and I'll make you raise me from the dead
— Берегись! Этот окрик кажется мучительно близким и далеким одновременно. Чифую выставляет вперёд руку, пытаясь сориентироваться и наконец понять, что это, блядь, действительно кричали ему. Местность перед глазами дрожит, а звенящая боль в висках заставляет сжимать челюсти до разящей боли. Чифую все же пытается сделать шаг в сторону, его ботинки прорезают рыхлую землю, погружаясь до самой подошвы, и в тот же миг воздух пронзается взмахом... биты. Взмахом блядской бейсбольной биты. Черт. Что-то парни из «Вальгаллы» перебарщивали с арсеналом для классического мордобоя. По мнению Чифую, который все ещё пытался собрать себя по частям, ситуация оптимизма совсем не внушала. Итак, что они имели спустя час после встречи. Большинство Свастонов были разгромлены, около десяти человек безвозмездно выбыло, да что говорить — у самого Чифую нос был расквашен вдребезги. А мгновенье назад он мог погибнуть от удара биты — в школе он играл в бейсбол, и потому уверен, что парень замахнулся с сокрушительной точностью. Незримый Бог Смерти, кажется, до сих пор стоял за спиной мальчика, и Чифую считал, что именно по этой причине его колени продолжали дрожать. Впрочем, Баджи-сан уже успел грубым ботинком вывихнуть челюсть ублюдка из «Вальгаллы» и уложить на лопатки поперёк всего поля битвы. Его правая нога все ещё упиралась в нервно вздымающуюся грудь противника. Ситуации это не облегчило. Чифую почему-то был перманентно уверен, что у кого-нибудь из них под пазухой был запрятан нож. Сверкание злых, узких глаз или скупые на звуки удары говорили об этом — шестое чувство Чифую редко обманывало. Он, в принципе, не удивится, если кто-нибудь попытается воспользоваться промедлением первого командира и тогда уж отделение травматологии пополнится новыми жертвами. Или в конце концов кто-нибудь сегодня умрет. В последнее время Чифую не давала покоя эта жуткая мысль. Это чувство незримой опасности — незримой, потому что он понимал его отнюдь не на физиологическом уровне — до сих пор электромагнитным импульсом проходило по всей его нервной системе, поднимало волосы на затылке дыбом, и просто с искромётной скоростью опускало уголки губ к низу. Мать вашу, да как Баджи-сан продолжал улыбаться, даже когда хотелось лечь рядом с полумертвым — соратником или противником, не так важно — и уйти из этого мира в загробный с ним вместе? Но, черт, он сам подписался на это, когда решился вступить в Токийскую Свастику. И теперь, к сожалению, приходилось глотать ущемляющие грудь — и либидо — всхлипы и повыше поднять подбородок, чтобы — не дай, Господи — Баджи-сан не разочаровался в своем заместителе больше обычного. Впрочем, тетрадка «Косяки Чифую Матсуно» наверняка сегодня пополнится новой строчкой. Чифую нескончаемое количество раз слышал, что в сражениях между бандами частенько умирали подростки. Такие же, как и он — заигравшиеся по той или иной причине. Наверняка они ходили в школу, влюблялись и теряли от проходящего по кровотоку адреналина голову. Только вот теперь назревал вопрос. Что, вашу мать, он сам делает в этом богом забытом месте? Чифую моргает, пытаясь снять с глаз мутные очертания своей и чужой крови. Впрочем, как бы он не старался, пространство вокруг продолжает превращаться в сплошное красное месиво. Его ладони, пусть и размазанные перед растекшимися от битвы зрачками, были полностью расцарапаны. Да и заразы бояться не следует, раз он так небрежно фыркает, ведет носом в сторону и проходится по нему кулаком, вытирая влажную грязь и разящую металлическим запахом кровь с кожи. И потеря жизненно важной жидкости влияла на биение его юного горячего сердца или же головная боль, но факт был — Чифую, возможно, находился на грани смерти. Он как-то слышал теорию о потенциальном умерщвлении, пусть даже ты и дошел до дома без единой царапины, но Костлявая наблюдала за тобой из-за своего плеча, замахивалась серпом и все пересматривала возможность твоего будущего с раскрошенным под колесами машины черепом. Вероятность смерти, к сожалению, на данный момент зашкаливала. Но вид Баджи-сана сейчас волновал его больше, чем какая-то жизнь и ее завершение. Командир отряхнул об одежду пыльные руки, прежде чем выпрямиться. Его плечи от изменения положения хрустнули, и Чифую хотел бы надеяться, что Баджи не пытался что-либо себе сейчас вправить. Ладно. К его чести, на самом брюнете до сих пор не было ни единой царапины. Чифую должен отдать ему должное, что сейчас командир выглядел уместнее прежнего. В полной свастоновской форме и запекшейся на щеке кровью. Почему-то на бледной коже она смотрелась особенно гармонично, да и блондин давно успел заметить: образ трансильванского кровососа позаимствовали у Баджи Кейске. И взгляд его горел подобающим золотым, только вот улыбка, кажется… Успела с самого красивого в мире лица сойти. И заменилась недовольным и от того болезненным к восприятию выражением. — Ты смотришь по сторонам вообще? — хватает его за плечи брюнет и встряхивает. Его глаза источают бесконечный туннель эмоций, и Чифую не может утверждать точно, но… все они были ему чужды и отвратительны. — Ты не дома, блять, сидишь. Сильные пальцы на его плечах кажутся сокрушительными, и Чифую вопреки всем своим мыслям морщится. Складка меж его бровей неожиданно становится чётче. В голосе командира чувствуется сталь, каждое слово он выдает настолько отчётливо и твердо, что оно звенит у Чифую в ушах и заставляет его изумлённо распахивать невидящие глаза все шире и шире, до той меры, что кажется — протяни руки и выхвати. А Баджи-сан и готов был помимо высосанной ко всем чертям крови и давно забранной девственности у Чифую отнять и последние органы. Ладно, сердце отныне принадлежало ему в равной степени. Почему-то в последнее время Баджи постоянно был на нервах, его руки то и дело тряслись, а пачки с дешёвыми сигаретами опустошались быстрее прежнего. Теперь Чифую казалось, что не курение способно его убить — они все равно в такой обстановке обязаны умереть раньше написанного для них времени. Впрочем, понять его было можно — Чифую был скорее похож на труп, чем на полноценного человека. И, к сожалению… Он действительно по сторонам не смотрел. И Баджи, казалось, был готов за это его убить, карие глаза метали по сторонам ненавистные, смертоносные искры, а его узловатые пальцы все ещё сжимали локоть мальчишки до судороги. Его зрачки до ненормального сильно сузились. И, если говорить честно, то все его волнения справедливы. Чифую давненько так сильно не разукрашивали. Возможно, что вообще никогда ситуация не доходила до подобного… Пиздеца. Он уверен, что его нос распух, а большая часть лица залилась кровью. Ребра до сих пор саднят от удара под дых, заставляя мальчика закрывать их ладонями и вообще делать все попытки, чтобы не упасть замертво. Замертво — потому что после падения его тупо растопчат все остальные. В такой ситуации, впрочем, люди на «своих» и «чужих» не делились. Чифую же терпеть боль всегда умел — наверное, именно поэтому Тосвы и был достоин. Потому сейчас и растягивает губы в слабой, обнадеживающей улыбке. Баджи ему не верит. И глядит так жалостливо — словно просит прощения, словно сам виноват во всех бедствиях. Везувий он или вовсе… четвертый всадник Апокалипсиса, раз так много успел о себе возомнить? Словно самого Чифую схватил за грудки и под угрозой жестокой расправы заставил заключить контракт с Дьяволом. Проводил до последнего круга ада за ручку, поправил портфель с его собственными костями и на прощание поцеловал в вспотевший от смутного страха лобик. Господи, ну не смотри ты так на него, будто и пытаясь сказать: Это не твое место. Чифую не слушает командира, ведёт носом, словно дикий зверь, в сторону. Его ресницы едва ли отрываются от испачканных щек, трепещут нервно как крылья той самой из семейства гимнуровых. И он снова прикрывает веки, стараясь следить за сердцебиением и дышать размеренно. Если бы не чьи-то отдаленные крики, что тревожным колоколом отдавались в его висках — блять, нельзя ли заткнуться, многоуважаемые? — поверьте, у него бы все могло получиться с первого раза. Да и чего сложного, спрашивается? Представить перед собой кровать, стопку любимой манги и Баджи Кейске под боком. Смеющегося и теплого. Не такого, каким он являлся сейчас. Неодобрение и какой-то прежде незначительный огонек карих глаз — ужасен. И помимо физической боли в ребрах, Чифую готов согнуться от сердечного приступа. Он ведь здесь. Не совсем цел, но живой и все ещё стоящий на ногах крепко. Ну, может, уже не очень. От цепкого взгляда Баджи скрыть это невозможно, он наверняка хочет заебано фыркнуть, постучать по светловолосой глупой головке кулаком, а то и вовсе отбить всю задницу отцовским ремнем — или сказать пару грубых слов, чтобы отругать мальчика, заставить его осознать свои ошибки и извиниться. Будто, блять, Чифую кто-то способен на это вывести. Но он, зная все пути отступления и почти замечая, как вызов в кобальтовых глазах увеличивается в геометрической прогрессии, притягивает его к себе за талию и перекидывает повисшую мертвым грузом вдоль тела руку через свое плечо. Чифую кривится от боли в саднящих ребрах. И возможно, что этот гортанный звук в груди Баджи, что слышен даже через белый шум их наполеоновской битвы — звериное рычание матери, способной убить за своего детеныша, а после погибнуть следом за ним — не так уж и надумано разбушевавшимся воображением юноши. Чифую же ненавидит себя за эту слабость. За то, как кости внутри его тела грохочат, а стискивать зубы приходится до такой степени, что уже никакая зубная фея не поможет восстановить разъебанную ко всем чертям эмаль. Все это должно происходить не с ним. И Баджи-сан в этом тоже не должен участвовать. — Баджи-сан, все хорошо… — пытается сказать он, но сам же пугается хриплого звука, исходящего, как оказалось, из глубины простывшего под гулом летнего ветра горла. Впрочем, Баджи этому и не удивляется. Вяло усмехается, и следующая хватка на предплечье Чифую почти отрезвляющая, даже когда он пытается вяло перебирать ногами, чуть ли не прорезая носом рыхлую землю. А командир оглядывается по сторонам, чтобы подпереть его под коленями, поясницей и в конце концов поднять в воздух. На них все равно продолжают смотреть с нескрываемой ненавистью. Чифую обхватывает крепкую шею брюнета ладонями, чувствуя над кожей темные пряди собранного вверх хвоста и укладывает подбородок на его плечо с мягким выдохом. Мышцы его груди и предплечий давят на самого Чифую — и это, мать вашу, хуже любой моральной и эмоциональной давки. Потому что по сей день до невозможности привлекательно. И Чифую должен думать сейчас о боли, о том, как его друзей сейчас крошат по частям или о том, что Баджи нужно развернуть за плечи обратно. Но он молчит и наслаждается тем, как тепло брюнета опоясывает его горло и грудь, а собственные щеки загораются светодиодной лампочкой. Прям, блять, как ебаная принцесса из фильма, которую прекрасный принц должен вынести на руках. Они, к сожалению, этой сказке не соответствовали. Веки Чифую тяжёлые и уставшие, когда он вяло моргает и смотрит через плечо командира на остальных. Свет фар СВ250T обжигающий, сразу жутким бельмом налегающий на глаза… Кажется, раз Майки приехал, то сейчас все наладится. Но это не отменяло того факта, что большая половина Свастонов уже обязана была украсить ближайшую больницу, а их горячая кровь нескончаемо смешивалась с рыхлой землёй и продавливающим кожу дождем. Это место детям явно не подходило. — Баджи-сан, — окликнул Чифую тихо, вслушиваясь в тяжёлые шаги командира. Его ботинки устало и громко постучали о землю, когда он остановился. — Нам вернуться нужно. Баджи фыркнул, подтянул его на руках к груди ближе, и свой болезненный вздох Чифую, кажется, в последующем будет вспоминать до конца своих бренных дней. Кое-что в их отношениях все же изменилось. Раньше Баджи-сан никогда бы не бросил Свастонов в самом разгаре битвы. А теперь был способен опозориться — по-другому назвать подобный поступок нельзя — и увести такого же как и он парня на ручках от всех грозящих для него стихийных и хулиганских бедствий. Можно было оправдаться тем, что Чифую едва не умер. Но отсутствие заключения его смерти… Возможно, и составляло их общую проблему. — Без меня разберутся, — дёрнул плечом брюнет и снова, задумчиво хмыкнув, продолжил протоптанный утром путь к забытой всеми богами квартире. Он уже тогда знал, что лжет. А Чифую в этой лжи погряз по уши. Потому через несколько минут, когда они уже оказались в безопасности, сухости и тепле, он позволил этим дрянным, по-блядски раздражающим мыслям раскрошить его череп новостью. Вместо той самой бейсбольной биты. — …Тебе нужно уйти оттуда, Чифую, — шепчет Баджи, когда заклеивает его самые тяжёлые раны пластырем и бинтами. Его челюсти крепко сжимаются, а зрачки взволнованно бегают по окровавленным острым скулам, пытаясь представить на их месте румянец, краску — да что угодно, кроме раздражающей крови! Сейчас, к сожалению, воображение играло на его нервах больше обычного. — Это место не для тебя. Чифую крепко жмурится, его ресницы трепещут, а в уголках глаз даже успевают выступить несколько мутных капель. — А для тебя? — резко выдыхает мальчик и распахивает их, пронзает всю округу млечным путем и светом — тем, на который Баджи должен был наступить тяжестью осенних ботинок и протоптать дорогу для следующих поколений. Плечи Баджи сотрясаются в лёгком смехе. — Я уже в этом по уши, Чифую, — кивает он, да и акцент его голоса так смещается, что Чифую хочет зажмуриться от обиды — он, блять, говорит не с психом или ребенком, а с полноценным участником Тосвы, своим заместителем! — Все это, — он обводит символ свастики длинными пальцами, — в моей крови и ее не вывести. — Тогда мне стоит чего-то бояться? Следующий взгляд Баджи кажется слишком свирепым, и Чифую спешит скорее поправиться. — Мне нечего бояться, когда Баджи-сан рядом, — выдыхает он — так учтиво и преданно, что сердце в груди брюнета сжимается и с громким марципановым треском бьётся о ребра вдребезги. — Господи, — Баджи опускает лицо в сведенные лодкой ладони и почти воет от горя и радости. — Ты заместитель капитана, веди себя хоть немного подобающе. И несмотря на то, что слова должны казаться обидными... Это должно поглотить его. И Чифую сопротивляться не требуется. Он залазит на его колени сверху, прижимается к груди и трётся губами о губы, не целует — ластится, словно Пик Джей после недели отсутствия. Только вот Чифую не уверен, что сможет выдержать без командира такое количество времени. Баджи никуда не уходит, продолжает гладить по спине, закруглению ягодиц и бедрам и сам прижимается к губам, вызывая в груди бунт тысячи австралийских бабочек. Чифую требуется секунда, чтобы понять, о чем Баджи-сан пытался сказать ранее. Его щеки пылают красным, даже напротив чужого подбородка и свастоновской куртки, и Чифую прячется там под тихий смех командира, чувствует поглаживание его широкой ладони на спине и далее. У Баджи руки всегда были горячими, настолько нежные они излучали тепло даже сквозь плотную ткань, поднимали ее к верху и проходились по светлой коже неспешно, словно по блядскому люксембургскому саду или какой-нибудь луврской выставке. Теперь Чифую казалось, что без этого он не сможет нормально выдохнуть. — Это не место для маленьких светловолосых мальчиков, — повторяет брюнет, не прерывая соблазнительных движений ладони, замечая, как мальчик хмурится, размышляя об этом, обдумывая каждую фразу. Готовясь сказать что-то противоречивое… Наверняка спорное, ведь несмотря на все притворства, он всегда подчинялся своему командиру. — Я передам твои слова Майки, — наконец отвечает мальчик и снова утыкается в его шею разбитым носом. Сколько раз он ломал его за последние пару месяцев? Кажется, даже чаще, чем солнечные лучи успевали дойти до Японии. Баджи недовольно зашипел, наклоняясь к его губам, прижимаясь ко рту, пробуя кровь Чифую на вкус после долгого времени и кривясь от разящего солью и мерзким металлом запаха. Ему больше нравится мята. — Мы уйдем когда-нибудь отсюда? — шепчет Чифую и утыкается в его кожу носом. И несмотря на недовольное фырканье Баджи, обхватывает его шею крепче обычного и ловит себя на том, что пытается запечатлеть этот момент в памяти. — Когда-нибудь, — отвечает брюнет с промедлением, но это заставляет кости Чифую рассыпаться от облегчения. У них слишком часто все меняется в плохую сторону. Но такие моменты — какими бы ни были они редкими — вполне можно выгравировать на внутренней стороне их век. А пока Баджи-сан рядом, ему и вовсе... ничего бояться не следует.End.