«Я буду целовать тебя до тех пор, пока ты разрешаешь мне».
А Амале нельзя было отказать. Каждое место, к которому она прикасалась губами, горело изнутри, будто покрываясь красными пятнами снаружи. Темноволосая девушка закрывалась в комнате тёмными вечерами и наблюдала за тем, как краснеет собственное лицо от одной только попытки возобновить в памяти ранее полученный поцелуй. Из-за неё Дина чувствовала себя красивой и нужной. Стакан ледяной воды приводит в чувство — отрезвляет, заставляя почувствовать капли холодного пота на лбу и утереть их тыльной стороной ладони. Под босыми ногами теперь ощущается и неприятно зябкое напольное покрытие, под ночной футболкой — промозглый ветерок из приоткрытого окна. Свет слегка давит на глаза, но позволяет ощущать реальность всем телом, хотя призрачные прикосновения всё так же горят на коже, словно не прошло и часа после того, как случилось первая любовь. Не влюблённость, такое ярое чувство невозможно спутать с чем-либо другим, и Дина даже не думала отрицать это. Она приняла направление своих мыслей и просто плыла по их течению, забирая из предоставляющихся ей благословением моментов самые прекрасные минуты. Робкие касания под партой во время занимательной математики, шутки, проговорённые шёпотом на ухо в момент, когда преподаватель подробно разъяснял теорию эволюции, тихие смешки, из-за которых всё же можно было получить выговор. Дина была влюблена в Амалу. И Амала любила её в ответ. В те дни, полные укрытий от назойливых глаз, украдкой оставленных поцелуев и трепетных касаний ладоней, это было единственным, в чём темноволосая девушка нуждалась больше всего. Пусть ей и приходилось лгать, нагло смотря в родительские глаза и говоря неправдивые вещи, она тогда ощущала себя собой — раскрепощенной, полной любви и прилива сил. И даже гром не пугал их обеих, пока им хватало времени, проведённого друг с другом. Теперь уже пустой стакан опускается подрагивающей рукой на стол и касается его громко — так Дина совсем не планировала. Ей остаётся надеяться только на то, что погружённый в глубокий сон Джесси не поддастся внезапному грохоту и не войдёт ссутулено в кухню, мешая девушке отдаваться тишине. Она привыкла самостоятельно справляться с неприятными снами: выходить на балкон, дышать свежим воздухом, скреплять руки на груди, чтобы закрыться от каждого взгляда. Дину лишили всего, и так ей думается по сей чёртов день. Чего у неё не отняли, так это собственного имени — хотя бы оно осталось при темноволосой, продолжало помогать людям узнать о её приблизительных манерах и характере, опираясь на жалкие четыре буквы. Незнакомцы всегда принимают её за тихую, погружённую в мысли, оценивающую личность, но даже не подозревают, что самый главный страх Дины — как раз оставаться бездельной. Если дать себе слабину и организовать незапланированный отдых, жуткие, разъедающие отравой мысли будут роиться увеличивающимся клубком пчёл — попробуй разогнать и ничего не выйдет. Поэтому необходимо занимать не только руки, но и голову, забивая её даже ненужной информацией, что будет держаться внутри на хлипких верёвках, но служить некой оградой от того, чего Дина искренне боится. Девушка выдыхает, может поклясться, что на секунду улавливает в освещённом помещении пар, витиевато удаляющийся от губ, словно наступила зима. В квартире или на душе — не так уж и важно. Просто становится холодно, и Дина спешит вернуться в постель, где рядом с ней будет находиться хотя бы напускное чувство «любви». Ей очень стыдно перед Джесси, но выбора никогда не было — его просто отобрали неожиданным рывком, клацая зубами перед носом и запугивая до желания спрятаться в неизведанном уголке планеты и никогда оттуда не высовываться. Утро даётся сложно: с надоедающим ворчанием, пятном на футболке из-за спешки, подгоревшим кофе и нерасторопностью Джесси, сонно передвигающимся по квартире. Стоит только выйти за пределы квартиры и дышать станет легче, да так, что в жизнь вернётся даже некоторое подобие радости — в этом Дина пытается себя тщетно убедить. Нужно внести одну немаловажную поправку: такие взбучки, что организм и неопределённые дни недели устраивают девушке, случаются нечасто. И у этого есть один минус — никогда не знаешь, когда нужно быть готовым к очередному бою со своими недугами из прошлого. В таких непредвиденных ураганах отрицательных эмоций помощь не находится ни в одном лице, ни в едином деле — Джесси видеть не хочется совсем, хотя после перед ним и приходится испытывать вину за собственное поведение, а загруженная делами рабочая рутина ещё больше выбивает из колеи, потому что напрочь пропадает сосредоточенность. За окнами осень — расцветает, витает в воздухе, красит улицы в самые разнообразные краски и радует погодой. А Дина ждёт дождь, чтобы хотя бы тот подошёл под её настроение и беглыми каплями окатил её лицо, смывая озабоченность и излишнее напряжение. В сложившейся перспективе даже простуда не страшна, ведь так появится возможность испытать и другие чувства, не только бессилие. Девушке искренне стыдно за свои неестественные отношения — она держит и себя, и Джесси взаперти, даёт ему ложные знаки, одаривает неправдивой любовью, что-то обещает и практически никогда не сдерживает слово. А он терпит, ведь любит по-настоящему. Раньше из-за этого Дине хотелось дать ему звонкую пощёчину, накричать и слёзно попросить о том, чтобы он её ненавидел и презирал, но всё сложилось так, как должно было. Или, скорее, так, какой родители изначально и желали соорудить взрослую жизнь Дины. Листва под ногами не приносит удовольствия, в пальто становится даже слегка душно, приходится наспех расстегнуть пуговицы, всё продолжая осматривать привычные окрестности. Прохожие не выглядят осчастливленными, но и не носят гримасу явной угрюмости, как это открыто делает темноволосая девушка, неспешно двигаясь в необходимую ей сторону. Она могла бы взять такси, но сбежала из так называемого дома слишком рано, поэтому появившейся возможности прогуляться под восходящим солнцем нельзя было сказать нет. О такой жизни, возможно, есть кому мечтать: уютная квартира, стабильный заработок, любящий муж,— но Дине становится физически плохо, когда она думает об этом. Внутренности будто бросают в жерло проснувшегося вулкана забавы ради, и она ничего с этим поделать не может. Как не могла и множество лет назад, стоящих перед глазами движущейся кинолентой: её терзали, бросали из стороны в сторону, трясли за плечи так, чтобы превратить в податливую куклу. Ей Дина всё же стала, когда родительские оскорбления и поставленные ультиматумы не предвещали ничего ангельского — сначала последний год в иной школе, после — нерасторопно тянущиеся года в вузе, который выбирала тоже не она. И Джесси, при виде которого у родителей возникла надежда; тогда Дина поняла, что за него стоит держаться. Да. Изображать любовь — совсем некрасивое направление, но ей намного горестнее от того, что однажды она даже не смогла обменяться с Амалой приветствиями, когда увидела ту на улице — отец оттянул за локоть, пресекая и зрительный контакт. И в глазах Амалы было столько недосказанного, Дине и сейчас хотелось бы узнать, что таила в себе девушка, чего она жаждала и как сильно хотела бороться за их разделённые вместе дни. — Плохая ночь выдалась? Темноволосая девушка оборачивается через плечо, будучи слегка напуганной. Только сейчас она осознаёт, что размешивала сахар в кружке с заваренным чаем слишком долго, смотря в никуда — это привлекло внимание её коллег, и самая отважная и любопытная из них решилась озвучить вопрос с долей обеспокоенности в голосе. У Дины всё испытываемое внутри написано на лице нахмуренными бровями, отрешённым взглядом, опущенными уголками губ. И она сейчас снова поделится правдой, только той её долей, которую сочтёт нужной для чужого узнавания. Слабая полуулыбка, к сожалению, не подкрепляет подготовленный ответ уверенностью. — Могло быть и лучше, конечно. Просто мучают кошмары. Её угощают парой сладких конфет для поднятия настроения перед началом занятий, и Дина наспех кладёт те в рот, даже не сосредотачиваясь на разнообразии вкусов, и опустошает чашку с остывшим чаем. Один лестничный пролёт, беглые шаги по длинному коридору, полы которого тихо поскрипывают под ногами спешащих в аудитории учеников, и девушка делает глубокий вдох перед тем, как зайти в собственный кабинет и не дать детям прочувствовать своё странное, отрешённое настроение. Её приветствуют улыбками, но слегка усталыми из-за раннего утра и очередного долгого учебного дня. Учащимся хочется провести в кровати чуть больше часов, проснуться самостоятельно и без помощи будильника, понежиться под пока что тёплыми лучами солнца и заливисто смеяться благодаря шуткам друзей, но будние дни эти желания убивают, заставляя в предвкушении ждать те два выходных дня, совершенно не достаточных для хорошего отдыха. Радует одно — к Дине её ученики относятся с уважением и добротой, что предотвращает в их взаимоотношениях различные разногласия и обиды. Если Дина выносит замечание, она делает это осознанно и по яснейшей причине; если она видит рождающуюся несправедливость, то преспокойно устраивает беседу с тем, кто бездумно захотел породить беспорядок в большом коллективе. Сохранение уравновешенных и наполненных пониманием отношений — залог спокойствия. С самых первых дней темноволосая девушка старалась расположить к себе каждого ребёнка, с которым ей доводилось иметь дело; она не опускала руки, как только встречалась с юношеским сопротивлением и скверным характером, потому что знала, что это всё — отчасти страх, отчасти — отсутствие доверия. Долгие месяцы работы и беспрестанного труда были вложены в развитие контакта между ней, как учителем, и учениками. Но оно того стоило. Доброжелательные препирания, обмен улыбками и более положительный настрой подростков сыграли своё дело и теперь дарили Дине отвлечение от любых проблем и горестей. Учащиеся звали её официально, соблюдая рамки приличия и показывая уважение, но в голосе проскальзывала такая необъяснимая теплота, что губы непроизвольно изгибались в полумесяце. Эдакое чудо — вливаться в темп работы и чувствовать прилив новых, оживляющих сил. Спустя долгие годы выдерживаемых испытаний Дина достойна иметь хотя бы что-то, что может отвлекать её от загустелых до черноты уголков собственных мыслей. Первые по расписанию занятия проходят невероятно быстро: тщательный разбор новых разделов дисциплины, немного болтовни на свободную тему под конец, чтобы расслабить работающий без остановки мозг, проделанные упражнения, ответы на заданные к месту вопросы,— Дина облегченно выдыхает, когда замечает предстоящий час свободного времени. У неё выдастся возможность прибраться на рабочем месте, навести блестящий порядок с надеждой, что вскоре такой же порядок будет наведён в голове. Старшие коллеги не стесняются быть громкими в учительском кабинете — они смеются во весь голос, громко рассказывают нелепости, которые смогли с ними приключиться не так давно или же прямо во время работы. Темноволосая девушка слушает невольно краем уха, но в разговоры не вмешивается, только улыбается краешком губ, когда в чужой речи проскальзывает что-то на самом деле забавное. Руки делают своё дело, складывая тетради в аккуратную стопку и собирая по столу несколько ручек с закончившейся в них пастой, и Дина не замечает вовсе, как дверь отворяется, и в помещение кто-то бесшумно входит. Взгляд приходится поднять только в тот момент, когда гул голосов значительно утихает, будто бы всему виной какая-то помеха. Глаза находят эту причину — рыжеволосую, серьёзную, уверенную в себе и со вздохом остановившуюся прямо посреди помещения. В руках незнакомки была пара журналов об успеваемости, и хватка вокруг них отмечалась крепкая, почти что показывающая приближающуюся злость. Дина представшую перед ней девушку видит впервые. Возможно, график их работы никогда не совпадал, а может быть и такое, что новый преподаватель просто скрывался на коротких перерывах в кабинетах и тщательно готовился к предстоящим занятиям, не тратя время впустую. Один лишь взгляд позволяет выстроить впечатление о человеке и отметить его как строгого, держащего всех, включая себя, в узде; и обычно Дина не поддаётся своим первым умозаключениям о незнакомцах, однако сейчас мало что даёт ей усомниться в собственной догадливости. Новый человек в рабочем коллективе — это всегда появление слухов, перешептывания и попытки помочь человеку влиться в ритм жизни преподавателей. Поэтому вслед за рыжеволосой Дина примечает ещё и то, с каким интересом рассматривают остальные нового учителя, словно испытывая необъяснимое волнение перед девушкой с сильной аурой. Хотя причиной подобного внимания может служить далеко не характер, а внешний вид, который вызывает неоднозначные ощущения. На рыжеволосой надета выглаженная белая рубашка с подкатанными до локтей рукавами — Дина скользит наполненными серьёзностью глазами по её рукам и замечает на открытом участке правой немаленький эскиз, выполненный чёрной краской. В настоящее время нет смысла удивляться подобному, рабочие сферы более не придерживаются строжайших правил о полном отсутствии татуировок, и стоит признать, ей рисунок служит безумно подходящим дополнением, будто помощником к раскрытию личности. Дина в волнении тянется пальцами к подолу своей юбки и оттягивает ту ниже, будто пытаясь прикрыть и так скрытые колени. Рыжеволосая вдруг делает пару шагов вперёд, не желая больше находиться в центре обители своих коллег, и останавливается в жалком метре от письменного стола Дины. Она проходится по ней взглядом, начиная с ног и доходя торопливо до тёмно-карих глаз — когда их взгляды сталкиваются друг с другом, словно заходящее за горизонт солнце и уже поднимающаяся на его место луна, Дина механически сглатывает, но вовремя одергивает себя, тут же стараясь приветливо улыбнуться. Рыжеволосая девушка жест не перенимает, а продолжает смотреть, редко моргая и будто глубже погружаясь в мысли с помощью чужого смуглого лица. Это заставляет румянец прокрасться к щекам, глаза — перевести в сторону, чтобы только удивиться своей непривычной реакции на нового человека и потенциального друга — Дина неловко приподнимает ладонь в воздухе в знак приветствия, чтобы дать обстановке вокруг слегка отогреться. — Привет!— темноволосая шумно выдыхает через нос, переминаясь с ноги на ногу. Она бездумно берет со стола первый попавшийся предмет — ручка с красными чернилами — и начинает крутить ту в руках, пытаясь не выдавать свой увеличивающийся дискомфорт из-за зелёных глаз, смело прикованных к ней. На веснушчатом лице ни тени хорошего настроения, но лучи света, через окна проходящего в гостеприимное место, аккуратно ложатся на часть её лица и волосы, позволяя рассмотреть их рыжесть.— Что-то стряслось? Взгляд прямо напротив заметно смягчается: в нём теперь прослеживаются нотки усталости и просьбы о поддержке, пусть даже и бессловесной. Дина поджимает губы, пока рыжеволосая вплотную приближается к её месту, опираясь о лакированное, тёмное дерево свободной ладонью и на считанные секунды опуская голову к груди, чтобы заставить себя снять напряжение со всего тела. — Первая рабочая неделя, а мне уже нужно организовать встречу с родителями одного из учеников,— тяжелый вздох достигает слуха одновременно с тем, как скоро возобновляются децибелы чужих голосов в кабинете.— Дети сами себе делают худо, только по какой-то причине предпочитают свешивать вину на преподавателей. В данном случае на меня. Знакомо. Проблема лишь в том, что существуют и те люди, которые не хотят идти на уступки и сходятся в бессмысленной борьбе с учениками, соприкасаясь с ними лбами. И так как незнакомка выглядит сурово и требовательно, дети, судящие, в первую очередь, по предстающему перед их глазами облику, сочли её за угрозу, вероятную проблему, не сулящую спокойствия. Каждый шаг здесь опасен, даже, казалось бы, самый продуманный и гуманный из них. Поэтому у только нанятых на должность преподавателей должно быть припрятано в запасе неотъемлемое желание предаться выбранному делу, иначе это будет террором равновесия в своей жизни. — Всё устаканится в скором времени,— уже менее гневный взгляд, но полный неверия, направлен на неё. Кажется, подобные слова девушка слышала уже не раз, и успокоения они ей не принесли ни капли — только чувство раздражённости из-за того, что люди вполне предсказуемы на речевые клише.— Честно, это пустяки. Месяц-два и ты вполне можешь занять титул «лучшего учителя» в их жизни. Стоит только подождать и набраться терпения, иначе нервы точно сдадут. Тусклая улыбка появляется на мгновения на чужих губах, и Дина осматривает её, отражая на собственных — явное проявление психологического приёма, чтобы расположить человека к себе и не дать ему почувствовать одиночество и непонимание в её компании. С облачённых в белоснежную ткань плеч словно спадает тяжесть, когда рыжеволосая меняется в настроении, позволяя услышанному повлиять на неё. — А ты ведёшь?.. — Астрономию,— проговаривает девушка, не дослушав вопрос, и слегка зардеет из-за этого, свободной рукой ухватываясь за заднюю часть шеи. Стойкие люди тоже способны ощущать неловкость, хоть и случаться это может действительно редко. Дина улыбается выстроившейся логической цепочке в голове — девушка вполне похожа на знатока звёзд, питающего любовь к неизведанным галактикам и задающегося вопросом обширности вселенной. Её аура буквально говорит о том, как страстно она подходит к этому делу, пытаясь, в первую очередь, доказать, что её предмет — не очередная дополнительная дисциплина, введённая для разнообразия, а обитель интересных доказательств и неизведанных чудес. Дина хотела бы посетить её урок, чтобы и для себя вынести что-то новое, порассуждать об этом, увидеть, как начинают сверкать рубиновые глаза, осознавая заработанный интерес. Да, последнее было бы лицезреть особенно предвкушаемо. Темноволосая девушка протягивает ладонь перед собой, слегка склоняя голову вбок и даже не замечая за собой того, что теперь она выглядит, будто безобидная кошка, жаждущая знакомства: — Я Дина. Интерес, создающий видимый контраст с мелькнувшей во взгляде надеждой, подначил рыжеволосую аккуратно положить журналы на стол и загадочно приподнять уголок губ. Покрытая чёрным эскизом рука подаётся навстречу, и Дина отмечает, насколько та тёплая и большая. — Элли. Мягкость распространяется по лицу темноволосой, пока она внимательно вслушивается в собственные мысли — беспорядочным вихрем они роились вокруг друг друга, не давая сосредоточиться на чём-то одном и только оставляя бесполезные подсказки. Дина выудила из непрекращающегося течения лишь пару спонтанностей — имя, изначально не просящее для себя ожиданий, оказалось настолько звучным, освежающим и шелковистым, что без его произнесения на языке уже ощущается сладкий привкус, а обоняние заполоняет запах сгущающейся за окном осени. Вторая незаурядица, за которую Дина цепляется изо всех сил — многогранность Элли просвечивается насквозь, порождая незаметное желание проникнуть глубже и понять, как она устроена, на какие части разделена и в каком процентном соотношении. Элегантный классически костюм, недостающий пиджака и галстука, сидел на чужом теле прекрасно, позволяя более зорким взглядам проглядеть скрытую за ним фигуру. Но перед тем, как потоки мыслей смогли бы зайти за пределы порядочности, темноволосая девушка осторожно вызволяет ладонь, наконец начиная дышать, как прежде — глубоко, полной грудью. Щёки зарделись, прогревая тело. Дина и не заметила, что дыхание было затаено всё это время. Дверь отворяется снова, второй раз за недавно начавшийся перерыв, и ловко проделанными шагами известный всему учебному заведению человек проходит к намеченной им цели. Директор — возрастной мужчина, отличающийся особенной требовательностью — останавливается подле Элли, замечая при этом остальных и кивая головой в знак приветствия. — Мисс Уилльямс, нам нужно кое-что обсудить. Пройдемте в мой кабинет. Рыжеволосая произносит уверенное «конечно» и ждёт секунды, пока глава коллектива удалится восвояси. Она не торопится последовать за ним по первому зову, предпочитая сначала возобновить свою стойкость: долгий выдох сквозь приоткрытые губы, заправленная за ухо прядь волос, ранее выбившаяся из завязанного низко пучка, и недолго потупленные в пол глаза. Девушка разгоняет кровь, хватаясь ладонями за предплечья, а затем смотрит на Дину снова, будто бы убеждаясь с помощью карих глаз в собственной готовности к ещё одной возможной неприятности. — Ещё увидимся?— бодро гласит Дина, перенося равновесие на одну ногу и позволяя себе чуть осунуться. Рыжеволосая одаривает дополнительной честной улыбкой. — Да. И увидятся они ещё хотя бы раз определённо, ведь на столе всё так же остаются лежать подписанные журналы, что Элли благополучно забыла в следствие накопившихся недосказанностей о собственной усталости. — Как дела на работе, детка? Дина хлопает ресницами, безуспешно стараясь покинуть вихрь приобретших ответвления дум, когда вокруг неё обвиваются смуглые руки, складываясь в замок на животе. Джесси упирается подбородком в плечо, несмотря на то, что ему для такого просто жеста приходится пригнуться из-за своего роста. Его улыбка чувствуется на скрытом тканью растянутой рубашки плече, и после оставленного там поцелуя по спине девушки проползают многочисленные мурашки. Далеко не от той животрепещущей нежности, которую Дина испытывала всего раз в жизни. Джесси — прекрасный друг, собеседник, компаньон и партнёр, но находиться рядом с ним и быть с ним — две абсолютно противоположные вещи. Они не тождественны ни на йоту, и чувство вины снова омывает темноволосую девушку, словно капли промозглого дождя, похожие на маленькие жемчужины, разбивающиеся о землю. Дина ощущает себя так, как они — она стремительно летит вниз, не давая себе передохнуть, и встречается лицом с асфальтом, давшим трещины и всё ещё пропускающим сквозь себя ростки травы. — Всё хорошо. У нас появился новый преподаватель по астрономии, на место которого на сайте висела вакансия больше полугода. — Потому что мало сейчас интеллектуалов, готовых всерьёз посвятить себя всем этим звёздам, планетам и так далее по списку. Согласись, должно быть, просто интерес с детства сподвигнул заняться этими космическими штуками в зрелом возрасте. Девушка тихонько машет головой в неверии услышанному, но так, чтобы её несогласие не было уловлено чужими глазами. Иногда её мнение заметно сильно расходится с логическими размышлениями Джесси, и обычно их рассуждения на эту тему плавно превращаются в неумолимый спор, где каждый подходит к краю, а сердце Дины грозится взорваться хлопушкой по той причине, что непрошеные слова, засевшие намертво в голове, почти что срываются с губ. Именно поэтому она взяла в привычку сохранять молчание, когда дело доходит до подобных мыслей. Джесси на это и не обращает внимание — делает шаг назад, потягиваясь с характерным звуком, и лениво удаляется в другую комнату. Темноволосая девушка же остаётся в прежнем положении — стоит у кухонного стола, теперь оперевшись о него ладонями, на одной из которых надето обручальное кольцо, давящее не только на палец, но и на сердце. Оно красивое, вручённое неожиданно и торжественно, но в нём чувствовать себя правильно просто невозможно. Дина большую часть времени предпочитает не носить его. Умозаключения о том, что Дина могла согласиться на предложение просто из-за того, что вокруг стояли близкие люди, явно ожидающие от неё громкого согласия, давно поселилось на подкорке сознания. Если бы не полные ожидания глаза, не застывшие на лицах улыбки, предвещающие триумф, если бы не взволнованность Джесси и давление, севшее на плечи девушки, она ни за что не сказала бы «да». Ни шёпотом, ни кивком головы — Дина рассказала бы правду и извинилась за то, что месяцы напролёт давала ложные надежды, стараясь снова войти в доверие родителей. Она вздыхает, безуспешно прилагает усилия спрятать витающий в мыслях образ Амалы в самый потаенный сундук, который ни при каких уловках не откроет сама. Который запылится со временем, а содержимое его иссякнет настолько, что ларец будет просто необходимо выкинуть навсегда, забыть и о нём, и о том, по какой причине Дине вообще пришлось создать его в собственном сознании. Совсем незаметно водоворот печали успокаивается, а на его замену приходит эфемерное воспоминание сегодняшнего дня — у Элли и правда чудесное имя и довольно крепкое рукопожатие, ни с чем не сравнимое, хотя и относительно тёплое. Со всеми ли рыжеволосая знакомится таким образом? Что такого произошло, раз ей создали препятствие ко спокойному привыканию на новом рабочем месте? Раз они дали друг другу слово снова встретиться на ограниченной профессиональными рамками территории, Дина попробует узнать. Если при виде Элли не забудет об этом. И всё же, главным смущением в произошедшем является далеко не короткий разговор, а неоднозначная реакция на новое знакомство. Дина не припомнит, когда в последний раз вспыхивала румянцем просто из-за того, что впервые видит человека. Телефон, покоящийся в кармане штанов, издаёт громкий звук, заставляя вздрогнуть и окончательно вернуться в неутешительную реальность. Усталый взгляд на приоткрытое окно, замеченный свет уличных фонарей, горящие яркими пятнами окна дальних домов, непрерывный шум города,— Дина думает о том, как, должно быть, сыро сейчас снаружи, необыкновенно зябко, но по-осеннему красиво.[ Нора; 19:22 ]: здравствуйте, прекрасная незнакомка. уделите мне минуту?
Девушка всезнающе улыбается прочитанному сообщению, но всё же слегка винит себя в том, что нередко забывается до того состояния, когда памятует узнавать у подруги о её ходе жизни. А у Норы зачастую всё хорошо: она поддерживает оптимизм, инфантильно смотрит на некоторые вещи, чтобы не окунаться с головой в морские глубины страха и переживаний, радуется мелочам, приравниваемым к обыденным, воспринимаемым повседневно, и на редкие горести смотрит с положительной стороны. В отличие от Дины, которая после единственной громкой скорби по собственному «Я» перестала верить в чудо. [ Дина; 19:25 ]: конечно. всё, что вам угодно.[ Нора; 19:30 ]: как ты? всё в порядке?
[ Дина; 19:32 ]: ты ведь наперёд знаешь ответ. порядка в моей жизни никогда не бывает. Смысла врать Норе нет, она в любом случае узнает, что темноволосую девушку мучает, что не даёт ей спать по ночам. Пожалуй, она единственный человек, знающий внутреннюю дилемму Дины, введённый в курс её прошлого и настоящего, знает её истинное лицо, скрытое за ложью. Нора — один из немногих источников света, что не разрешает полностью забыться в насильно придуманном мире и не отдать себя на перестраивания в чужие руки. Нора напоминает каждый раз, что ни в коем случае нельзя забывать о себе, иначе театральное представление, идущее в самом разгаре уже долгие годы, перейдёт в унылую реальность и сломит окончательно.[ Нора; 19:33 ]: значит, предложение моё тебе понравится точно. как насчёт того, чтобы увидеться в субботу? это твой выходной день, я тоже освобожусь раньше обычного. сходим в бар, кафе, ресторан,— куда угодно. ну? а то я же ведь скучаю. и надеюсь, что ты тоже.
[ Дина; 19:36 ]: тебе даже уговаривать меня не нужно, я тебе всегда отвечу согласием, ты же знаешь.[ Нора; 19:40 ]: ты прелесть!
Дина улыбается ещё шире. Дружеские вечера обычно сулят новые знакомства, кроткие разговоры, а если приправить такие встречи каплей алкоголя, есть большая вероятность обзавестись проблемами или, во всяком случае, привести времяпрепровождение к играм. Неважно, каким, кто-то из компании, уже достаточно увеселённый, предложит растасовать колоду карт, крутануть пустую стеклянную бутылку, наполнить рюмки виски и пить каждый раз, когда кто-то проговаривает определённое слово,— рано или поздно самый заядлый игрок попробует попытать удачу. В один из таких вечеров Дина и познакомилась с Джесси — он выглядел ухожено, вёл себя вежливо и сдержанно, хотя в тот момент уже и допивал энную по счёту стопку рома. Его знаки внимания можно было отнести скорее к дружеским, нежели романтическим: он не смотрел подолгу, не заставлял чувствовать неудобство чересчур долгими прикосновениями, а укрывать девичьи плечи собственной курткой для него не казалось чем-то особенным — это была, скорее, обязанность сохранить чужое здоровье. С того дня прошло семь лет. Три из которых они женаты. Но Дина даже не чувствует взаимосвязь между ними, ни малейшего намёка на настоящую семью. С каждой новой неделей силы и желание прятаться в неком подобии панциря иссякают в геометрической прогрессии, грозясь подойти к логическому опустошению и просто-напросто выбить из жизненной колеи, оставляя девушку у осколков своей разрушенной жизни. Сон той ночью остаётся всё таким же чутким, но отчего-то менее сумбурным, приобретшим рыжеватые оттенки, как те, что сейчас разнесены по оставшейся на деревьях листве, или те, что языками пламени охватывают местности, сжигая на своём пути всё живое. Как волосы Элли, что показалась неприступной, но такой же яркой, как летнее солнце. Должно быть, жгучие лучи любят её чуть больше, раз усыпали лицо веснушками, а макушку головы — переливающейся при дневном свете рыжиной. Суббота стучится в двери чересчур скоро, темноволосая девушка и не успевает уловить дни прошедшей недели, прожитые будто в тумане — более насыщенная жизнь на работе и бесчувственность за её пределами, как это бывает и обычно. Элли она более не видела, и отчего-то это доставляло неудовлетворение; возможно, Дине просто давно не хватало нового человека в своей жизни, с которым можно плавно развить приятельские отношения и найти уровень взаимопонимания и поддержки. Не то чтобы ей не хватало присутствия и значимых слов Норы, но не чувствовать что-то светлое к рыжеволосой было невозможно — даже более взрослые женщины в преподавательском коллективе дивились её умениям, знаниям, красоте. Кто-то совершенно случайно стал свидетелем того, как профессионально она ведёт урок и как старается выйти из привычной для себя среды, чтобы вызвать у подростков интерес. — Расселл уже пытался пригласить Элли выпить,— Кэтрин, что является одной из тех, кто чаще всего поддерживает контакт с темноволосой, двумя днями ранее проронила забавляющий её саму факт. Это доказывала её нахальная ухмылка и прищуренные глаза. Все внимательно вслушались в сказанное, но более ничьи глаза не загорелись всезнающе. — И что, он оказался не в её вкусе? — Копай глубже. — Она уже замужем? — Есть ещё предположения?— и ведь довольное лицо Кэт имело место быть. Только прочитав его тщательно и досконально, можно было прийти к нужному выводу, от которого у Дины что-то перевернулось внутри, вызывая мимолётную дрожь.— Она лесбиянка. Кабинет заполняется смешками и тихими сожалениями Расселу, что хотел испытать удачу, но натолкнулся на непреодолимую преграду и невезение, и лишь Дина поскорее заняла себя несерьёзной работой, чтобы казаться отвлечённой и этим, в случае чего, оправдать отсутсвие всяческих эмоций. Хотя снаружи виднелась одна только занятость, внутри разгорались остатки того, что уже почти дотлело. Неизмеримо важно проговаривать с кем-то собственные проблемы, озвучивать волнующие мысли, делиться тревогами, даже если собеседник окажется незнакомцем. Если от этого может стать легче, стоит хотя бы попробовать. Рискнуть, чтобы проверить, освободится ли сердце от переживаний, облегчится ли душа от тонн, кажется, непреодолимых страданий. Но Дина такой возможностью всегда пренебрегала, замалчивала прошлое, словно за него ей должно быть совестно. Прошлое, так или иначе, является огромной частью любого человека. С его помощью можно усвоить урок, провести анализ собственных ошибок, научиться аккуратности и правильности для следующих ступеней жизни. Может, за неимением всего перечисленного Дина и не знает, как свыкнуться с тем, что её школьные дни из беззаботных резко превратились в самые тёмные. И хорошими они были только благодаря Амале, а окрасились тёмным цветом из-за собственных родителей, в которых Дина однажды перестала быть уверена. — Ещё по одной? Виски в барах наливают мало, если оценивать с той стороны, что льда в стакане остаётся в итоге больше, чем необходимого алкоголя. Хотя, возможно, это и к лучшему — это некое предостережение о том, что лишний глоток может стать точкой невозврата. Дина старается не выпивать много при Джесси и своей семье, в присутствии которых ни в коем случае нельзя дать правде быть узнанной, иначе она лишится всего, что успела нажить за довольно впечатляющую часть жизни. Но с Норой о таких вещах и не стоит заботиться; с ней можно достигнуть того самого пика забвения, невесомости, расслабления, по которым накапливается неведомая тоска. Сегодня есть возможность и разуму совсем опустеть, и себе откинуться на спинку стула и обмякнуть. — Давай. Девушка подаёт знак взмахом ладони и возвращается к разговору, подпирая щёку ладонью. — И знаешь, что я ответила? Чтобы он шёл нахуй,— её губы поджимаются на мгновение, а затем растягиваются в скромной улыбке.— Вот так я и лишилась работы. — Но уже нашла новую? — Конечно. Если дам себе слабину, потом вообще отпадёт желание куда-либо устраиваться, а деньги мне нужны. — Тогда следующий тост за большой достаток,— празднично знаменует Дина, слегка хлопая ладонью по круглому столику, но не привлекая внимание незнакомцев. В баре относительно тихо: приглушённый свет, ложащийся интересными узорами теней на лица, подходящая по громкости музыка, наполненная аккомпанементом джазовых инструментов и глубокого певчего голоса, который не служил помехой для спокойных разговоров. Бармен за стойкой умело справлялся с заказами, что поступали к нему от подошедших посетителей. Для тех, кого переполняло особое желание отдаться танцам, отдельно было выделено небольшое местечко, подсвечиваемое светодиодами, протянутыми вдоль него. Персонала, состоящего из нескольких человек, хватало, чтобы обслужить количество отдыхающих в субботний вечер, и то тут, то там до слуха доносились слова благодарности, что люди искренне проговаривали, когда получали то, что хотели. Это заведение — их с Норой любимое место, которое завораживает своей атмосферой и гостеприимством; здесь есть возможность осесть на дно и будто опустить все свои возведённые стены, вдыхая полной грудью. И хотя столики никоим образом не были ограждены друг от друга, всё же ощущение единения присутствовало сполна и позволяло без втискивающихся в личное пространство взглядов начать озвучивать свои настоящие мысли. Дина напоследок обводит бар расслабленными глазами, надеясь, что уловит ими приближающегося к столику официанта, но вместо этого в поле зрения попадает знакомый профиль веснушчатого лица. Темноволосая выпрямляется в спине, едва успев поймать норовящую упасть с плеча лямку платья, и нагло продолжает чего-то ожидать от увиденного. Она сглатывает, чувствует желание что-то выпить, и только собственное имя, озвученное Норой, заставляет её оторваться от беседующей с кем-то Элли. Приходится возвратить себе ясность настоящего времени, поморгав, но секундные отведения взгляда в сторону только учащаются. Дина не понимает, зачем делает это — будь на месте рыжеволосой кто-то другой из её окружения, она просто продолжила бы наслаждаться своим временем, при этом не мешая знакомому человеку ни приветствием, ни, более того, предложениями объединиться в одну дружную компанию. Но Элли просто имеет притягательную ауру, будто вокруг неё витает осознанность происходящего, решительность и самоконтроль. Несмотря на то, что она локтем решает упереться о барную стойку, Элли держит осанку прямой, любезно предлагает рядом стоящей с ней девушке с короткой стрижкой присесть на стул. Обе мягко с чего-то посмеиваются, рыжеволосая даже слегка морщит нос, словно поддерживаемый диалог заставил её вспомнить что-то крайне неловкое. Затем знакомые зелёные глаза проходятся по залу и так не вовремя сталкиваются с тёмно-карими, в эту минуту увлечённо следящими именно за двумя людьми, находящимися по ту сторону бара. Дине становится стыдно: к щекам приливает тепло, смешиваемое с тем, что вызвал ранее выпитый алкоголь, а воздух начинает покалывать открытые участки кожи, словно давая прийти в себя и осознать собственную ошибку. Рыжеволосая осторожно кладёт ладонь на чужую руку, что-то кратко рассказывает, кивая в сторону замеченной девушки, и в следующее мгновение она вместе со своей спутницей шагает в её сторону. Нора улавливает смятение, буквально распространяющееся по округе, и оглядывается через плечо, затем с интересом и очевидными искрами в глазах смотря на подругу. Дина не находит смелости, случившееся давит на плечи, а предстоящее столкновение с Элли лицом к лицу только вынуждает опустить глаза на собственные колени. — Привет, Дина. Голос, полный спокойствия, превосходно сочетающийся с воцарившейся атмосферой вечера, оказывается той самой причиной, из-за которой Дина старается не превратить естественную улыбку в отталкивающую. Она совсем не знает рыжеволосую, но произвести на неё плохое впечатление не хотелось бы хотя бы потому, что в рабочее время они могут столкнуться друг с другом в абсолютно любое время. — Элли. Страх прокрадывается липкими прикосновениями ближе к горлу, начиная сдавливать его в своей хватке и отнимать возможность полноценно дышать, когда чужая улыбка вызывает отнюдь не самые хорошие мысли: что, если Элли хочет на самом деле засмеяться из-за её неловкости, вдруг в её подсознание закралось сожаление о том, что она вообще захотела проявить уважение и поздороваться с такой немногословной девушкой, как Дина? Под взглядом Элли тело пропитывается ощущением, будто ты становишься всё меньше и меньше, не смея равняться с её безмятежностью. — Неожиданно приятно увидеть тебя здесь. — Дина не рассказывала, что у неё появился новый друг,— Нора, являясь настоящим лучиком света, умело втискивается в ещё не начавшийся разговор и перенимает на себя внимание, тем самым давая темноволосой собраться с мыслями.— Присаживайтесь с нами. Вот те слова, которые послужили причиной для остановки сердца. — Я Нора,— она пожимает руку обеим девушкам, и Дина сглатывает, чувствуя желание вновь стать незнакомкой для рыжеволосой, чтобы при рукопожатии ощутить её силу. Элли молчит, не видит смысла представляться, когда секундами ранее её имя уже было озвучено, но её соратница отвечает энтузиазмом на увиденную яркость и улыбается. Глаза её при этом очаровательно прищуриваются. — Мэл. Напитки им приносят, затем ещё и ещё, уже на четверых. Дина напрочь забывает, что хотела заполнить остаток дня болтовнёй о насущных проблемах, ловко вытекающих в хмельной разговор о прошедших подростковых годах и не забытой любви, потому что перед ней появляется неразрешимая проблема: рядом сидит Элли и не смотреть на неё не получается. За прошедшие десятки минут она уже не раз проследила за её манерами, расслабленной позой, принятой на стуле, за надетой на ней одеждой, подобранной со вкусом. И всё-таки нужно признать, что белые рубашки Элли идут неоспоримо. А если кто-то посмел бы сказать обратное, Дина взглянула бы на этого человека с убийственной укоризной. Вместо классических приталенных брюк на Элли чёрные джинсы с проделанными на коленях разрезами, а туфли с небольшим каблуком заменяют тяжёлые ботинки, и всё это отчасти усложняет положение Дины. Доселе она не замечала за собой привычку заглядываться на привлекательных людей, но, кажется, едва состоялась лишь вторая встреча с рыжеволосой, как девушка начала замечать свои невежливые манеры. Но на месте Элли, которая временами ловила Дину с поличным, любой другой человек не стал бы просто одаривать мягким взглядом и призрачной улыбкой. Разговор протекает без всяческих запинок и неловких минут молчания. Мэл рассказывает о том, как сложно ей в нынешние дни из-за совсем недавно начавшейся медицинской практики на последнем году обучения, и Элли счастливо делает быстрое примечание, что та — её названный лечащий доктор, к которому можно обратиться в любое время дня и ночи за советом и просьбой об оформлении больничного отпуска. Мэл на это закатывает глаза совсем по-доброму и ладонью ударяет по чужому предплечью, задерживаясь на нём на мгновения. Но мимо внимания Дины уловленный глазами жест не проходит. Их компания находит общий язык, выпивает, о чём-то спорит, глубоко (насколько это позволяет затуманенный рассудок) рассуждает, смеётся, но соблюдает рамки приличия, чтобы не беспокоить сидящих за другими столиками людей. Элли существенно расслабляется — она в радушной атмосфере и под аффектом выпиваемого разговорилась, без напутствующих вопросов поведала о прошедшей встрече с родителями одного из своих учеников, утолила вдоволь интерес Дины в произошедшем и твёрдо заявила, что готова остаться на своей должности несмотря на трудности, что могут возникать на пути. Незамеченными девушки всё равно не остаются, и когда очередная мелодия в зале сменяется на новую, двое высоких парней любезно предлагают вдруг ставшими застенчивыми Норе и Мэл станцевать в парах. Темноволосая девушка с энтузиазмом наблюдает некоторое время за перешёптываниями подруг с их партнёрами на один танец, улавливает их довольные лица и может испытать только счастье, кое чуть не забыла в попытках догнать прошлое, так спешно ускользающее от неё. Дина смотрит, но взгляд её тускнеет, лишается фокусировки, слегка мутнеет, когда воспоминания потопом заполоняют голову — единственный способ освободиться от оков всё же бывает не до конца действенным, когда речь заходит о той, кто сводил когда-то с ума. Прежде чем вопрос о том, что сейчас происходит в жизни её самой сильной любви, Дина заставляет себя очнуться. Её надоедающее забвение не заняло много времени — музыка всё ещё играет, люди — общаются, напитки — преждевременно разливаются барменами, но только Элли больше нет поблизости. След её простыл, но одиночество совершенно не кажется привлекательным, поэтому девушка решительно поднимает с места, поправляя платье, и неторопливо обследует бар на наличие рыжеволосой. Элли оказывается прямо за дверью чёрного выхода — она опирается о железные перила, нерасторопно крутит в руках стеклянный стакан, наполовину наполненный цветным напитком, и вдыхает запах осенней ночи. Скрип открывающейся двери принуждает её обернуться, но не сдвинуться с места. Она и не старается теперь быть нерушимой и неприступной — её веки отяжелели, в первую очередь, от усталости за неделю, уголки губ поднимаются не так высоко при улыбке, а язык тела более обмякший, простой, почти поддающийся чтению между строк. — Неожиданная встреча. Дина проговаривает негромко, дивясь образовывающемуся после своих слов пару в воздухе, однако холод пока не щипает за кожу и не сводит челюсти. Прохлада остужает, в какой-то степени приводит в чувство, освобождает от тяжести в голове — помогает, делает пребывание в этой жизни лучше. Рыжеволосая с ухмылкой кивает в согласии, разворачиваясь боком, и безмолвно, одним проделанным действием предлагает присоединиться к ней. И Дина рубит с плеча, в этот раз давая себе шанс озвучить свои настоящие думы, а не ожидать подходящий момент, который никогда и не выпадет на её долю: — Мэл — это ведь твоя?.. — Подруга,— обрывает её глубокий, подправленный хрипотцой голос.— Мы знаем друг друга с пелёнок. И воцарившаяся тишина. Затишье не оказывается тягостным — оно манит, в самое ухо говорит о том, что это своеобразный знак, к которому стоит прислушаться и сделать с помощью него вывод. А суд таков: с Элли находиться очень комфортно, по-домашнему уютно, и возвращаться к себе в квартиру не хочется от слова совсем, когда в полушаге стоит она, делая глоток коктейля из идеальных пропорций нескольких ингредиентов, и неоднозначно вглядывается в тёмные улочки засыпающего города. — На тебе синее платье,— «шёлковое» первым слогом тоже срывается с её губ, но остаётся незаконченным, обрывочным, оставленным таковым будто бы для логической догадки.— А у меня в стакане коктейль такого же цвета. Знаешь, как называется?— Элли переводит изумрудные глаза на слушающую её с упоением девушку и игриво усмехается.— «Ундина». Наименование действительно служит причиной тихого хихиканья, умолкающего в ту же секунду, как слуха касаются следующие слова. Элли показывает с откровением, что не страшится своих мыслей, того, что находится у неё внутри и что подталкивает её к определенным действиям. — Пахнет, кстати, так же приятно, как ты. Послушай,— девушке даже нет надобности протягивать стакан, потому что Дина следует примеру и откидывает предрассудки и страхи прочь, придвигаясь ближе и соприкасаясь плечом с чужим, тем самым обмениваясь теплом. Темноволосая шумно втягивает запах.— Очень отчётливые ноты сладости от добавленного ликёра. Граничащее с оцепенением волнение охватывает тело, и Дина не желает разбираться, какая именно деталь разговора с рыжеволосой сподвигла её чувствовать себя так — её честность или внимательность, с которой она запоминает такие незначительные детали в других людях, как нанесённый ими парфюм. Сравнив оба аромата и приметив, что те и правда похожи чересчур сильно, она позволяет Элли отпить очередной глоток алкоголя, чтобы в конечном итоге поддержать тепло собственного тела и поделиться им с ней. — Если тебе интересно, Ундина — не просто выдуманное слово, это общее имя для мифологических нимф, завлекающих людей своей красотой и любовью. А ещё у них всегда длинные, вьющиеся волосы,— Элли ладонью поддевает чужие естественные кудри — густые, распущенные, отдающие блеском при достаточном количестве света — и пропускает сквозь них пальцы. Дине не нужно давать ей разрешение, она в любом случае позволила бы ей это сделать — прикоснуться к себе, добиться интимности на молниеносный миг. Сердце пропускает удар, и темноволосой девушке это ощущение до боли знакомо. Вместе со смятением её поражает и боязнь. А во взгляде Элли сверкает что-то, что на грани дозволенного, но Дине ведь просто-напросто чудится, мерещится особенное внимание к себе. Алкоголь играет с её разумом, пробуждая воображение и даря мираж непритворной близости,— и люди раньше верили, что их кудри умеют, шелестя, создавать музыку, что заставляет каждого впадать в беспробудный сон. — Откуда ты это знаешь? — Астрологи любят приплетать к своему делу мифологию. Один астероид был назван так. А историю этого имени я изучила уже по собственному желанию. Видимо, не зря. Дина возвращается домой в целости, безопасности и с букетом переполняющих её эмоций, которые не позволяют уснуть ещё пару часов: она ясно чувствует, как после горячего душа избавляется от дурмана, как проясняется взгляд и наполняются уверенностью движения. Кружка крепкого чёрного чая с одним кубиком добавленного в него сахара ещё пуще наполняет организм энергией, и до самого утра Дина лежит в кровати, раздумывая над тем, что принесёт ей предстоящий понедельник и продолжит ли рыжеволосая быть с ней настолько же искренней. — Вы с Элли подружились? Вопрос, заданный к приближению зябкого, пасмурного, тоскливого ноябрьского вечера, застаёт Дину врасплох. Подружились? Возможно, это слово подойдёт под описание их выстроившихся отношений, но ни капли не будет правдивым. Можно ли назвать медленные прогулки в парке после рабочего дня, добровольное ожидание друг друга на крыльце школы, если кто-то из них закончит преподавание чуть раньше, кофе в компании друг друга на трибунах у футбольного поля обычной девичьей дружбой? Да. Но тогда скрытые за перечисленными обыденными вещами эмоции, случайные прикосновения, оставляющие ожоги на коже и напоминающие об ушедшем своевременно лете, потеряют всякий смысл. Пользоваться милостыней осени и даже самые непродолжительные перерывы проводить на открытом воздухе, наблюдая за тем, как Элли выпивает что-то горячее или выкуривает сигарету — не дружба. Отступать от неё на шаг в сторону, чтобы никто не заподозрил неладное — не дружба. Хотеть постоянно, каждую минуту дня проводить с Элли — никакая не дружба, в конце концов, потому что Дине хватило две сентябрьских недели, чтобы влюбиться в неё. И она не заглушила свои чувства, а дала им возможность цвести. С какой целью был задан вопрос? Это вполне очевидно. Элли сама делилась однажды своей нелюбовью к большим компаниям и ценностью к личному времени и пространству — она не горела желанием проводить свободные часы в пределах одного кабинета, куда в любой момент может хлынуть поток преподавателей, где в конце концов все будут ютиться, как в запертой клетке. Она этого избегает так же, как птицы зимнего мороза, и, оставляя бумажную волокиту для вечерних развлечений уже в домашней обстановке, неспешно удаляется в близлежащую кофейню за излюбленным апельсиновым рафом, который описывает как взрыв цитрусового вкуса: под воздушной пенкой, посыпанной сверху корицей и остающейся на губах, в горячем состоянии покоится освежающий кофейный напиток с фруктовой цедрой. И все разговоры, что Элли заводит — будь они о звёздах, галактиках, старых фильмах, вышедшей недавно музыке, планах на нескорый отпуск, о кофе или быте,— все они позволяют узнавать её лучше, в процессе упиваясь её красотой. Дина ныне и не старается прятать глаза каждый раз, когда её взгляд ловят, и только начинает смотреть пристальнее, внимательнее, показывая полное погружение в идущее полным ходом обсуждение. И кажется, от Элли ничего не спрячешь — она видит насквозь своими изумрудными глазами, ясными, сверкающими, словно выжидающими чистосердечного признания. Она будто знала наперёд, что вызовет ажиотаж в жизни темноволосой девушки ровно в ту секунду, когда войдёт в несчастную школьную цитадель и поделится расстраивающими переживаниями; что заставит её задуматься о том, что Дина в течение многих лет откладывала на потом в надежде наступления светлых времён, которые всё никак не показывались на горизонте, пока Элли не подтолкнула её нежно к этому шагу. Забывающийся смысл, содержащийся в животрепещущих чувствах, собственные многолетние скитания, почти собственноручно и добровольно построенная тюрьма, а затем какие-то две недели, чтобы снова оказаться в своих восемнадцати годах? У Дины юность находится на непреодолимо большом расстоянии, в ней боль, обида и молчание. А теперь ей будто дали второй шанс, чтобы пережить прошлое так, как ей изначально и хотелось. И всё же, двадцать восемь — не приговор, раз утра теперь начинаются с улыбки и бурного желания оказаться на работе, где Элли, украденные у неё улыбки, вместе выпитый кофе и соприкосновения их ладоней, пока никто не видит. — Держи,— рыжеволосая впервые изменяет их появившимся традициями и приходит к трибунам на восемь минут позже обычного. Она ловко вынимает бумажный стаканчик из предназначенной для него подставки и протягивает в чужие руки с осторожностью, не позволяя обжечься ни себе, ни Дине.— Черничный, как ты любишь. Как заметила Дина двумя месяцами ранее, зоркости и внимательности Элли можно позавидовать — девушке стоило всего раз мельком упомянуть о своём обожаемом напитке, и та запомнила навсегда эту неважную информацию, взяв в привычку угощать её им в их совместное времяпрепровождение. Но вместе с этим, Элли словно бы баловалась этим преимуществом, умышленно задерживаясь пальцами на чужой пояснице, чувствуя под ними постоянную дрожь, или склоняя голову набок, как неприручённый, свободолюбивый кот, тем самым вызывая румянец на щеках Дины. Темноволосая девушка по привычке снимает со стаканчика крышку, позволяя пару обдать собственное лицо, и делает глоток, прикрывая в наслаждении глаза. — Это то, что мне нужно было для полного счастья,— улыбка расцветает незаметно на лице, и девушка довольно мычит себе под нос, пользуясь случаем и украдкой выглядывая сосредоточенный на себе взгляд зелёных глаз.— Хочешь попробовать? — А давай. Ты так вкусно его пьёшь, я не могу не согласиться. Их пальцы соприкасаются, но вызванная этим неловкость давно заменилась на обмен уютными улыбками. Элли прокручивает стаканчик, едва о чём-то задумавшись, и усмехается самой себе, глубоко выдыхая, прежде чем прикасается губами ровно к тому месту, откуда только что пила темноволосая. Дыхание застревает где-то в горле, отбирая возможность заполнить воздухом лёгкие, потому что теперь мысль о том, что они практически могут узнать вкус губ друг друга, не покинет голову. — Скоро начинается сезон падающих звёзд,— Элли возвращает кофе, кивая с благодарностью,— и я подумала, что, может, ты тоже захочешь посмотреть на них. — У тебя есть телескоп? Рыжеволосая ведёт плечом — не хочет казаться скучной. Она ещё не знает, что в этот момент испытывает Дина: ни с чем не спутываемую слабость, восхищение изучаемым и таким безграничным характером, молниеносно появившуюся, но радушно встреченную влюблённость. Однако она не может не поделиться долей дружелюбного сарказма, чтобы заставить девушку улыбнуться. — Скрывала всё это время от меня свою личную обсерваторию, значит? А будем только мы или?.. — Только мы,— серьёзно подтверждает, даже не позволяет договорить, чтобы расставить все точки над «i» и убедиться, что между ними всё предельно ясно. Может, Дина и выбрала бы верность вопреки всему, что требует от неё собственное уже сдавшееся сердце, но не сейчас. Не тогда, когда всё, о чём она только могла мечтать и видеть во снах, вызывающих тревогу — это то, как её со всевозможной лаской гладят по волосам, как смотрят на неё с обожанием, как порой берут её за руку, перебирают пальцы, касаются невесомо щеки в попытке показать привязанность и нагое доверие. Сейчас она выберет себя и своё возможное успокоение, перетекающее в счастье. Джесси поймёт её, должен понять. И теперь Дина осознаёт, что возвращать прошлое вовсе нет надобности. Амала сохранилась в её памяти замечательным опытом затем, чтобы Дина ни за что не допустила такие же грубые ошибки с Элли. Таких чувств, как с Амалой, она более не испытает, но почувствует нечто большее, внеземное. И она ни за что не даст чужим рукам снова потушить свой огонь, горящий теперь невообразимым, всепоглощающим пожаром.