Демон

- А бог! -На нас не кинет взгляда: -Он занят небом, не землей! - А наказанье, муки ада? - Так что ж? Ты будешь там со мной! (с) Лермонтов

Майское солнце приветливо ласкало сверкающие бока чёрного большого автомобиля с круглыми «глазастыми» фарами, припарковавшегося у дороги, и скрытого благодарными деревьями, словно хищное животное, задремавшее в зарослях после сытного обеда. Диковинный зверь, судя по тому, как на него реагировали сонные, измученные первыми жаркими днями прохожие: оборачивались, смотрели чуть ли не с замиранием сердца, не отрываясь, разглядывали, как музейный экспонат, оценивая и прищуриваясь, но никто не решался подойти и потревожить стального «хищника». Будто ждали и боялись, что он в действительности сам может проявить к ним своё внимание. Но не все. Были и такие, кто спокойно проходил мимо, лишь бросая мимолётный взгляд, и далее следовал своей дорогой, погружённый в собственные мысли и проблемы. Если на каждую дорогую машину внимание обращать на улице, то точно никуда не дойдёшь и ничего не успеешь. Забудешь о самом главном и выпадешь из реальности. А время ведь быстро бежит, и без остановок. Даже помечтать не всегда минуты находишь, а что уж говорить о чужих дорогих машинах. Пустота. Блеск. Себе дороже. А между тем, из автомобиля вышли двое и стремительно направились к стеклянным дверям супермаркета напротив. Тот, что сидел за рулём, прятал загорелое лицо за круглыми янтарными очками и спадавшими на лоб непослушными волосами, которые он тотчас же пригладил назад рукой, сверкнув на солнце перстнем с тёмным камнем. Укротитель «диковинного зверя» одет был просто: белая рубашка навыпуск с расстёгнутыми почти до середины груди верхними пуговицами и синие потёртые джинсы. Но даже издали и покрой и фактура ткани его наряда просвечивали работой заграничного дизайнера. А дополнявшие образ белые туфли с заострёнными носами и вовсе свидетельствовали об изысканном вкусе их обладателя. Спутник его так же прятал глаза за чёрными стёклами очков, и всем своим видом выражал желание остаться замеченным, но не запоминающимся: чёрная футболка и тёмные джинсы, подчёркивающие хорошую фигуру, уложенные, зачёсанные назад с большим количеством геля светлые волосы и странный дизайнерский шарфик, лениво обнимающий загорелую шею. Как только «парочка» скрылась в стеклянных дверях, все свидетели тут же зашумели, ожили, как статуи после живительного напитка, заговорили, перебивая друг друга. И даже ветер прилетел с Москвы-реки, чтобы их послушать. - Да это ж Олег Меньшиков! - И я его узнала. За продуктами направился, хлебушек дома закончился, угу. - А что, народные артисты, думаете, не едят дома? - Да этот точно не ест. - Да человек пить, наверно, захотел. Заехал за бутылочкой минералки. То же мне событие. - С другом своим. Только я не признала, кто это был. - Да Никита Татаренков же, в спектакле «Игроки» его видела. Симпатичный такой парень, живой, артистичный. - Всё-то вы знаете. - Мне Меньшиков по барабану, но вот машина у него крутая. Внушительная такая. - Мерседес бенц, он и у Меньшикова Мерседес бенц. - Галендванген. - Да хоть кто, какая разница? У моего парня обычная Нексия. А тут автомобиль так автомобиль. Увидишь – и потом век не забудешь. На такой до старости копить будешь, и всё равно не накопишь. - Да зачем на такую копить? Лучше сразу на квартиру. - А меня ещё Хаммеры восхищают. Всегда, когда вижу на улице, глаз не могу отвести. - Может, у Меньшикова и Хаммер есть. Он, наверно, и на самолёт у Михалкова заработал. - Ага. Только парковаться в Москве негде. Поэтому на машине. - А я слышала, что он с водителем ездит. - Так он же здесь живёт неподалёку. Видела его несколько раз, и он всегда с этим парнем. - Женится ему пора. Такой талантливый, такой красивый. Неужели выбрать никак не может? - Да кто этих актёров поймёт, что им в жизни надо? - Человеку в жизни всегда одно надо – чтобы рядом кто-то любящий был. И в его возрасте уже о детях подумать пора. - А вы за него не решайте, что ему лучше. Раз живёт человек один, значит, так ему лучше. - Да бог с вами. Это он в фильме одинокий Фандорин, а в жизни, небось, и некогда одному побыть. А вот жениться, конечно, пора. Давно пора. - Про него мало в газетах пишут. Может, он уже и женат. - Да нет. Об этом бы точно написали. Разговоры набирали силу и вес, обрастали всё новыми и новыми подробностями, смешивались в общую беспокойную мелодию, изредка заглушаемую проносящимися по Комсомольскому проспекту сверкающими, словно драгоценные камни, иномарками. Девушки тут же у дверей супермаркета, знакомились друг с другом, и заинтересованно переводили взгляды с дремавшего у дороги автомобиля на вращающиеся стеклянные двери, выпускающие людей с пакетами. В спокойное обыденное существование закрался интерес к другой жизни, прохладным ветром средь жаркого дня всколыхнул приятные воспоминания. И они эхом отдавались в сердце, волновали, заставляя потеть ладони. Они смогли тут же забыть о своих незначительных, бледных жизнях, в которых, как им казалось, не происходило ничего важного и интересного. Они бездумно бродили по улицам Москвы, подставляя белые лица с потухшими взглядами синему небу и яркому солнцу, желая найти хоть что-то, что смогло бы их оживить. И они, наконец, нашли - интерес к другой жизни. Жизни, что была им незнакома и казалась удивительной и прекрасной. Казалась счастливой, не смотря ни на что. А Олег и Никита, подхваченные искусственно охлаждённым воздухом одновременно сняли солнечные очки и устремились в яркий соблазнительный рай потребителей, прихватив с собой в попутчики тележку. - А ведь наверняка здесь есть служба доставки на дом. - Конечно есть, Никит. Но раз ты сам решил готовить, то, будь добр, и продукты выбери сам. Я не доверяю таким супермаркетам. Подсунут что-нибудь просроченное – потом попробуй докажи. Да и к тому же, не вижу ничего страшного в том, чтобы пройтись по магазину. Смотри, здесь и людей почти нет. - Все на работе в это время. - Тем более. И Меньшиков улыбнулся, важно толкая впереди себя пока ещё пустую тележку. Идея устроить «особенный обед» возникла в светлой голове Татаренкова ещё неделю назад, но всё не представлялось удобного случая. А ведь с Меньшиковым всегда надо было уметь выбирать моменты: стихийный, переменчивый, то вечно занятой, погружённый в работу и не видящий никого вокруг, то, наоборот, ищущий внимания, с пытливым взглядом, озорной улыбкой и взъерошенной чёлкой Олег не был настроен на романтические сюрпризы. Он, вообще, казалось, не был настроен даже на нормальное, имевшее силу ранее, дружеское общение. И Татаренков хотел узнать, почему в последние три месяца Меньшиков его откровенно избегал. И он даже готов был выслушать объяснения, какими бы они не были. Услышать слова, а не видеть исчезающую в конце длинного коридора, заботливо хранящего на своих стенах историю, родную фигуру в стильном пиджаке и широких брюках. - Олег… - Не сейчас, Никит. Я занят. Созвонимся. Да, в одночасье всё перевернулось в их многолетних отношениях, они сами переступили уже давно манящую и влекущую преграду, но Никита ни о чём не жалел. А Меньшиков, и вовсе, не сделал бы того, что сделал, если бы не был уверен в этом на все сто процентов. Если бы действительно этого не хотел, не жаждал всем своим существом. Давно прошло уже время необдуманных поступков и пылких бессмысленных речей. Глупо говорить о страсти, когда пытаешься распалить уже горящий тёплый огонёк. Они и не говорили. Просто Олег подошёл ближе, чем на полшага, заглянул в глаза и мягко положил руки на вздрогнувшие от неожиданности плечи друга. - Я ни о чём не прошу, Никит. Я просто не могу иначе. И приму любое твоё решение. И улыбнулся, что всё стало понятно и без дальнейших объяснений. Было известно, как пророку, ещё с первой встречи. Их окружали люди, вокруг них строились и разрушались отношения, а они всегда находились где-то рядом друг с другом, в темноте только двое освещённые прожекторами. Они просто не торопились, зная, что всё равно оба придут к полному единению, как части целого. Они смело смотрели в глаза, читая страницы одной написанной книги, вникали в скрытое между строк и заучивали одни и те же фразы наизусть. Им долгое время хватало лишь взглядов, улыбок и редких прикосновений, но события в книге не стояли на месте, и, переворачивая страницу за страницей, они чувствовали, как внутри них разгоралось рождённое первой встречей то самое чувство, которое воспевали поэты на всех языках, но у которого не было определения. И они не в силах были его сдержать. Как Никита и предполагал, «после» ничего кардинально не изменилось. Небеса не разверзлись у него над головой, окропляя холодным пробуждающим дождём, и после стихии тучи не расползлись по сторонам света, открывая взору чистое синее небо с лучистым солнцем. У них случались редкие встречи, когда они мало говорили, больше доверяя чувствам и прикосновениям, но Меньшиков потом всегда извинялся, пропадал на сутки, погружался в работу. Никита только молча принимал его странное поведение и ждал следующего «свидания» без посторонних. Наверно, Олегу сложнее. Он дольше шёл к этому важному решению быть для кого-то больше, чем другом и товарищем, у него за плечами рюкзак тяжелее, который сильнее тянет к земле, к обыденности, к тому, как правильно и надо. И потому остались всё те же репетиции, спектакли, съёмки, футбол, общие встречи с коллегами и друзьями. Вечера, где Никита под руку с Оксаной в скромном элегантном платье и Меньшиков, в чёрном костюме, белоснежной рубашке и с лёгким изящным шарфом на груди; с блестящим взглядом, сладкой улыбкой, громкий, весёлый и искрящийся, словно шампанское, герой-одиночка, один и сразу со всеми, но только не с тем, к кому тянет с необъяснимой силой. С каждым глотком шампанского всё сильней и сильней. А ведь Никите хотелось, чтобы иначе: чтобы глаза в глаза, наедине, с хриплым шёпотом и тёплыми объятиями. Не при всех, но так, чтобы чувствовать себя особенным, желанным, знать каждую секунду, что искренняя улыбка только для него. Собственнически, эгоистично, цинично, точно так же, как Олег срывал с него футболку, жадно целовал, не давая вздохнуть, толкал на кровать, усмехаясь: «Гореть нам в аду, Татаренков. Обоим. Долго и мучительно». Никита хотел, потому что, не смотря на тёмное стекло, за которым скрывался Меньшиков, чувствовал, что всё изменилось. Когда ловил губами тихие стоны, исступленно целовал горячую шею, закрывал глаза от удовольствия, всё больше растворяясь в объятиях человека с самым волнующим теперь для него взглядом. Ведь он отдал, он позволил, , он разделил и подарил. Но Меньшиков, разобрав обломки разбитой страстью стены, тут же возвёл новую. Но теперь с дверью, через которую он иногда выходил сам и иногда впускал к себе Никиту. После рождения Софьи стал выходить всё реже и реже. «Закрытый, недоступный, загадочный, мрачный, таинственный актёр», -как писали о нем в прессе. Но они писали, не зная его, а Никита знал. И ответ на вопрос неспешно витал в воздухе, как и преследующее Меньшикова по пятам демоническое очарование. Недавно в Товариществе был большой праздник по случаю съёмок спектакля «Игроки». Инициатором, не только как режиссёр спектакля, но и как главный поклонник дружеских праздников с поводом и без, был, конечно, Олег. И хотя, накануне он ходил сосредоточённый и задумчивый, витающий в своих мыслях глубоко внутри себя, как «Мыслитель» Родена, праздник удался. Многие собрались отметить это прекрасное событие. Присоединились давние друзья, родственники, коллеги не из Товарищества. Как всегда шумно, весело, с музыкой, шутками. Так, как и подобает театралам. Меньшиков сначала блистал на сцене: его Утешительный был особенно громок, ярок, горяч, необуздан, быстр и убедителен. И после спектакля белоснежная рубашка на нём промокла до нитки, а глаза загорелись каким-то дьявольским огнём. И он весь словно пылал изнутри, обжигая всех вокруг через взгляды, короткие безумно-опасные улыбки, лаконичные незначительные слова. Он весь вечер, переполненный жизненной силой, как изливающаяся чаша, не отходил от рояля – дарил себя без остатка, пил больше обычного, не замечая, как ещё ярче разгорается пламя. Как отглаженный воротник тёмной итальянской рубашки мягко впитывает стекающий по загорелому подбородку виски. Пластиковый стаканчик, не предназначенный для столь дорого янтарного напитка, приземляется на крышку рояля, и , поправив перстень на мизинце, Меньшиков бодро заканчивает : - И нет нам покоя, гори, но живи! Погоня, погоня, погоня, погоня В горячей крови. Погоня, погоня, погоня, погоня В горячей крови. Залпом допивает и бьёт по клавишам сразу десятью пальцами. Дружеские крики, свист, аплодисменты он принимает, уже склонив голову, и чувствуя, как медленно тает, словно кусок льда в бокале, реальность. Утекает вместе с обжигающим виски. К нему подходит Сухоруков и, приобняв за плечи, целует в макушку. Олег тихо смеётся. - Лучше бы налил, Витя, мне ещё. - Колдун. Демон очаровательный. Вот ты кто, зараза Меньшиков. Олег встаёт, обнимает друга, похлопывая по спине, и затем, пошатываясь, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба, направляется к дивану и медленно садится рядом с Никитой, словно боится его задеть. Голова, кажется, сейчас совсем отделится от тела, и уйдёт в свободное морское плавание со штормом и качкой. Но Олег только жмуриться, стараясь держаться «у берега» и трёт виски, зарывается пальцами в волосы, глубоко дышит. Кто-то успевает уже занять место за инструментом, и всё Товарищество начинает звонко тянуть следующий неспокойный шедевр советской классики, не обращая внимания ни на кого вокруг. - Нальёшь мне, Никит? Ещё… виски. - Да тебе хватит уже, по-моему, - улыбается Никита. - Ну не нальёшь, так я сам. Ишь чего вздумал. Учить меня он ещё будет, - неожиданно дерзко возмущается Олег и театрально хлопает себя по коленям. - Да ты всегда просишь следить за тобой, а потом отчитываешь, как ребёнка. Татаренков, куда ты смотрел, почему не остановил. Мне теперь стыдно и так далее. - Так-так…Тата…тат, тьфу ты, Никит, мне можно, потому что я вредный. А ты следи, но не мешай. - Я слежу, Олег, слежу, - снисходительно улыбаясь, ответил Никита, наблюдая, как ловко его друг наполнил очередной стаканчик до середины, и затем, осторожно развернувшись, растянул губы в улыбке. - Пьём за горячую кровь, Никит. За твою и за мою. Татаренков молча поднял свой стаканчик и тоже сделал обжигающий глоток. Взглянул на Меньшикова, который даже не зажмурился, и продолжал очаровывать его взглядом. Настойчиво, требовательно, с вызовом. И Никита не мог не смотреть в эти глаза, затягивающие, как трясина, не мог не вздохнуть чуточку глубже, когда горячая ладонь уверенно легла на его бедро гораздо выше колена, и сам Олег стал как будто невыносимо ближе. Доступнее. Возбуждённый, непривычно растрёпанный, опасный и желанный, как пламя в его нефтяных глазах. И всё его существо сейчас требовало от Никиты только одного. - Пошли, - на пропущенном ударе сердца выдохнул Никита, хватая Олега за запястье. Шум и смех, пропитанные весельем и спиртным, резко, оглушительно сменились густой тишиной и прохладой закулисного помещения. Кровь с сумасшедшею силой била в висках, пока Никита вёл по тёмным коридорам за собой Меньшикова. Осторожность превыше всего: если их застукают, Олег ему этого не простит. Глаза быстро привыкали к темноте, а желание возрастало с каждым шагом, притупляя разум и танцуя вальс с головокружением. Но он не станет останавливаться, он тоже сегодня много выпил, что бы начать сейчас размышлять о том, что делает. Меньшиков глухо ударяется запрокинутой головой и лопатками о стенку, когда Никита хватает его за грудки и толкает в темноту, и тут же смеётся. Слишком громко и неестественно в этой тишине, где слышно только сбивчивое дыхание и шелест одежды. Только двое, нарушившие безмятежное спокойствие пространства своим вторжением. - Полегче, Никит. Я же живой человек. Я между прочим могу и … «За горячую кровь» - пульсировал где-то над головой в пыльном прохладном воздухе глубокий голос Меньшикова, и колотилось набатом сердце, когда Никита прижимался всем телом, сминая одежду, жадно упивался вкусом горьковатых податливых губ, ещё хранящих усмешку, вдыхал дурманящую смесь знакомых терпких запахов – алкоголь, пот, сигареты, парфюм, которые ещё больше будоражили сознание и инстинкты. Чувствовал беспорядочно блуждающие по его телу ладони , от которых тут же накрывало теплом, и хотелось закрывать глаза, полностью теряя связь с реальностью. Но не получалось, так как он выбрал сегодня для себя роль ведущего, а не ведомого. Ведомый же, погружаясь с головой во власть мягких поцелуев и прикосновений, старался по причине натуры, отвечать с таким же неистовством, но, прикрывая с едва дрожащими веками глаза, чувствовал, как огромные волны, укачивая, уносили его всё дальше от берега, как в нарастающей темноте исчезал горизонт, и солёный ветер таял на губах. Как постепенно кровь в висках стихала, сменяясь тянущей болью, ноющим спокойствием, слабостью на грани сна. Он и не заметил, как не смог открыть глаза ,и начал медленно сползать по стене тряпичной куклой, цепляясь за Никиту. - Эй-эй, ты что, на ногах уже не стоишь? - Не стою, - констатировал Олег, опираясь на друга. - Даже не вздумай терять сознание, как «Цирюльнике». Олег? Всё нормально? Последний стакан точно был лишним. Никита испуганно тронул одной рукой лицо Меньшикова, другой же крепко придерживал его за талию, прижимая к себе. - Не учи меня пить, Тата…Татаренков. Ты не Джулия Ормонд, чтобы я перед тобой падал, - открыл глаза и даже лениво улыбнулся, снова обретая почву под ногами.- Только, если на колени. Да и то, в исключительных случаях. - Боюсь, что сейчас всё-таки не тот случай. Ты слишком пьян, Олег. И ноги тебя не держат. Меньшиков нахмурился, чего, конечно, Никита не мог разглядеть в темноте, и ловко освобождаясь из крепких объятий, сделал шаг назад. Вдохнул поглубже, одёрнул расстёгнутую рубашку. - Я, скорее, протрезвею, Татаренков, прежде чем ты залезешь ко мне в брюки. - Так я же, - опешивший от услышанного Никита не знал, что ответить, и потому стоял и сверлил взглядом едва заметный в темноте силуэт. На припухших губах играла улыбка. – Иди сюда, Олег. Олег, да я вообще-то и поговорить хотел, - уже громче добавил Никита, почёсывая затылок, и стараясь уследить, в какую же сторону в этой темноте направился всё ещё неуверенной походкой народный артист. Врезаться в декорацию ведь может, хотя и знает, как свои пять пальцев, это закулисье. - Олег, ты где? И в качестве ответа Никита увидел узкую полоску света из приоткрытой двери. - Пошли в мой кабинет. Сначала закончишь то, что начал, Татаренков. А потом поговорим. Скоро всё изменится. Но на разговоры времени тогда уже не хватило. А Меньшиков после снова спрятался за ширму отстранённости. Разговор так и остался висеть в воздухе. По случаю обеда Никита даже вырядился, как мальчик с обложки модного журнала. Ближе ему была простая и удобная одежда, но, многолетний опыт общения с Меньшиковым, не скрывающим свою слабость к красивым и изысканным вещам, продумывающий свой ежедневный образ до мелочей, заставил со временем и Татаренкова внимательней относиться к своему внешнему виду. Он, вообще, готов был, как хамелеон, постоянно меняться и подстраиваться под Олега. Ведь не случайно говорят, что люди, абсолютно не похожие внешне, но часто бывающие вместе, начинают походить друг на друга и внешне, и внутренне. Перенимают не только манеру одеваться и причёсываться, но и жесты, фразы, мимику друг друга. Как менялся Никита, заметили все, но ему это нравилось и даже в чём-то льстило: если он и хотел в этой жизни быть на кого-то похожим, то только на Меньшикова. Он, как актёр, не старался считывать Олега, а потом копировать – всё происходило само собой. И шарф к чёрной футболке он подобрал именно той расцветки, которую тут же одобрил Меньшиков. Хотя позже вспомнил, что они вместе его когда-то и покупали. - Ты с меню-то определился, Никит? Знаешь, что я люблю? - Беспроигрышный вариант – итальянская кухня. Салат, паста. - Рискованно. Я столько раз в Италии был. - Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. - Ох как смело. Кто тебе сказал, что я захочу сегодня пить шампанское? - Олег, ну выражение же такое. Смотри какие огромные креветки. Не только что пойманные в океане, но выглядят хорошо. - Бери тогда. Но мой желудок сегодня на твоей совести, Татаренков. А что на десерт, Никит? Олег внимательно, с долей недоверия, изучил продукты в тележке, поправляя волосы, и затем устремил вопросительный взгляд на друга. - У меня с этим проблемы, если честно. Я к сладкому равнодушен. - Тогда предлагаю мороженое. Так хочется в эту жару. Но мы должны выбрать самое лучшее. Удивительно, но абсолютно не способный к готовке Меньшиков разбирался в продуктах лучше всякого повара. Никита даже успел немного устать, пока народный артист расспрашивал смущённых и взволнованных продавцов-консультантов о видах сыров. Твёрдые, мягкие, солёные, с плесенью, сливочные, с пряностями. И все с итальянскими и французскими названиями, которые Меньшиков произносил как настоящий носитель языка. Никита просто стоял рядом, улыбался и не вмешивался: когда герой на авансцене, лучше тихо понаблюдать за ним из-за кулис. - Что там ещё у нас по списку, Никит? - На нас внимательно смотрят девушки из овощного отдела. - Помидоры, рукола, перец. Красный перец чили и халопеньо, - Олег отвлёкся от списка и одарил увлекшегося выбором оливкового масла Никиту уже совсем недоверчивым взглядом. – А я и не знал, что ты любишь острое. Хочешь устроить во мне пожар, Татаренков? - Горячая кровь, - улыбнулся загадочно Никита и покатил вперёд тележку. К тому времени, как нагруженная фирменными пакетами из супермаркета, «парочка» вышла из магазина, на улице у стеклянных дверей под строгим надзором круглых фар-глаз диковинного стального чудовища, придремавшего на солнышке, остались стоять немногие. - Олег Евгеньевич… Неуверенно и почти в полголоса раздалось со всех сторон. Никита заговорщически подмигнул вожделеющим общения с Меньшиковым девушкам, забрал у того из рук пакеты и направился к машине. Олегу же ничего не оставалось делать, как обратить своё внимание на публику. - Так, давайте, только быстро. Мы спешим. - А это правда, что вы здесь живёте? - Конечно, правда. Где ж мне жить ещё, как не здесь? Только адрес не скажу, для вашего же спокойствия. - А если мы узнаем адрес и придём? Впустите? - Вы лучше в театр приходите, на спектакль. А дома у меня нет ничего интересного. Старое пианино, пустой холодильник, беспорядок на столе, - и Олег засмеялся, продолжая быстро выводить автографы на всём, что давали под руку. – Всё то же, что и у вас. Когда Никита вошёл в квартиру, то сразу почувствовал изменения. Так бывает, когда долго не появляешься в любимом месте, а потом приходишь – и уже ощущаешь себя иначе. Другой воздух, другая атмосфера, другая энергетика повсюду, хотя все предметы на своих местах. Те же картины и фотографии на стенах, белоснежная распахнутая дверь в кухню, где царил идеальный порядок. Странное чувство, будто всё изменилось, но пока не понятно, что именно. А может быть, он просто забыл успеть эту квартиру, так как последние три месяца её хозяин не звал его к себе. - Можешь сразу приступать к обеду, Никит. Я уже проголодался. - А ты мне разве не поможешь? – откликнулся с кухни Никита, разбирая купленные продукты. – Работы на двоих хватит. - Ну это ж твоя безумная идея, Татаренков, поиграть в шеф-повара. Вот и входи в роль, репетируй. А я потом оценю. - Олег, ну салат-то резать приходи, быстрее будет. - Удачи на кулинарном поприще, И похлопав Никиту по плечу, Олег удалился в недра своей просторной квартиры. Как выяснилось минутами позже, чтобы переодеться в удобную спортивную одежду. - Ну что, справляешься? Или уже появилось желание прокатиться до ресторана? - Ничего подобного! Талантливый человек талантлив во всём, - бодро ответил Никита, замешивая тесто. Олег только засмеялся, перебирая разложенные на столе продукты. - Магия. Чудеса. Люди, которые умеют все эти странные вещи превращать в шедевры кулинарного искусства, настоящие волшебники. - Люди, вообще, на многое способны и готовы, если их ведёт светлая цель. - Но не всегда ведь светлая, Никит. Не всегда… - У Бендера была светлая цель? - Что это ты вдруг его вспомнил? Перед премьерой волнуешься? - Больше меня родители и Оксанка волнуются. А я так, просто ожидаю. Не увиливай от вопроса, Олег. Ох, ну и мороки с этим тестом. Зато паста будет отменная. Лучше, чем в Италии. Я тебе гарантирую. - Самоуверенный какой стал. Молодец, Никит, растёшь. А что касается Бендера, то он для меня тем и интересен, что у авантюристов нет единого цвета. Он изменчивый. Вот Чацкий был белый, Демон – чёрный. - Лермонтов с тобой бы не согласился. - А я не стал бы с ним спорить. Я бы ему просто сказал: «Михаил Юрьевич, вы создали удивительное произведение, работали над ним почти всю свою жизнь. Аж с четырнадцати лет! И мне посчастливилось к нему прикоснуться.. Но оно оказалось сильнее меня. Увы, но простите, я не Демон. Надеюсь, вам не было за меня стыдно». Как-то так, Никит. Пока Татаренков возился с тестом для пасты и с соусом, Меньшиков развлекал его историями и постоянно отвлекался на звонки. Друзья, родные, коллеги, предложения, приглашения – ни минуты покоя. Но один звонок оказался для Олега особенно важным – он даже нахмурил брови и вышел для разговора из комнаты. Хотя до этого все переговоры вёл в присутствии Никиты. А вернувшись, как ни в чём не бывало, сел за стол и принялся за нарезку овощей. Вместе с минутами волшебства приготовления блюд длинными реками потекли и воспоминания о поездках в Италию. - Оксана тоже хочет туда. Но у неё обычные желания. Женские и романтические мечты о Венеции, Флоренции. Барселона ещё, почему-то, - продолжая размышлять о том, что волновало сейчас меньше всего, Никита ловко отправлял нарезанную пасту в кастрюлю. - Ну так свози жену, раз хочет. Женщине нужно иногда подчиняться. Посмотри, что там со спектаклем, да выбери неделю свободную. Билеты, деньги, рестораны, магазины – я со всем помогу. Дам пару адресов моих хороших знакомых, где можно пожить. - Олег, спасибо, конечно, но боюсь, что дочка пока мала ещё для таких путешествий. А одну её Оксанка точно не оставит. Ни с няней, ни с мамой. - Ну тогда понятно. Потом съездите. И Меньшиков, без того сегодня мрачный и задумчивый, словно его тревожило что-то самое дорогое и важное, где-то глубоко и надёжно скрытое от посторонних глаз, нахмурился и задумался и ещё сильнее. Татаренков знал, что в такие минуты лучше его лишний раз не трогать – сам всё выскажёт, когда посчитает нужным. Его хмурая туча, наливающаяся свинцом, разразится громом и хлынет холодным дождём. Сколько уже раз так бывало, когда они молчали, слушая дыхание друг друга, а потом Меньшиков выдавал что-то совершенно сверхголовокружительное. Вот и сейчас Никита не стал придавать особенного значения возникшей паузе в разговоре, и продолжил колдовать над едой. Чтобы получить от Олега благодарную улыбку, ему не надо сейчас перевоплощаться и хорошо играть. Надо просто правильно сварить домашнюю пасту и не сделать слишком острым соус. И Олегу совсем не за чем знать, сколько времени перед этим Никита провёл в сети, изучая классические итальянские рецепты. Хочешь искренне порадовать искушённого Меньшикова – соответствуй во всём. Разделывание креветок и первые запахи готовящейся пасты, вызывающей аппетит, немного отвлекли Никиту от мыслей о задумчивом Олеге, что он и не сразу понял, какое стихотворение внезапно начал декларировать Меньшиков, не отвлекаясь от нарезки овощей. А когда понял, то знакомое чувство тревоги тут же овладело им. Он слышал эти строки, он боялся этих строк. И пусть Олег всегда отрицал эту роль, пусть говорил о ней, как о личной неудаче, Никита всё же слышал в ней голос не Меньшикова, а самого Демона. Мистический Гоголь, и не менее мистический Лермонтов. При первых же словах перед глазами тут же всплывала та ночь, когда его разбудил звонок Олега. - Упала на меня эта декорация и рассекла мне губу. Хорошо, что не на голову. Упал бы и не встал, Никит. Нет, Татаренков, приезжать не надо, всё уже хорошо. С Лёшей нашли, где зашить. Сейчас уже дома, говорить неудобно. И целоваться не смогу. Вот такой вот Лермонтов. Серебренников сказал, что это знак, но я не верю, ты же знаешь. Крепче прицеплять надо было, вот и всё. Но кровищи много было. Я аж испугался. И на испуге всё и доиграл до конца. Что? Заметил ли кто? А не знаю, в обморок, вроде, никто не упал. Все живы остались. Так что никакой я не Демон, а обычный смертный. Теперь ещё и с зашитой губой. Завтра посмотришь на эту производственную травму. - Я тот, чей взор надежду губит, Едва надежда расцветет, Я тот, кого никто не любит, И все живущее клянет. …. Никита слушал, всё сильнее погружаясь в глубину мрачного демонического голоса, а Олег продолжал, увлечённо, отложив в сторону нож и глядя куда-то сквозь спину и плечи Никиты. - Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! Пока Меньшиков читал, Никита старался понять, почему «Демон». Почему именно сегодня? Ведь Олег никогда прежде не вспоминал эти отрывки. Неужели нельзя просто взять и сказать, если, конечно, есть, что сказать. Никто никому ничего не обещал. И никто никого с собой никуда не звал: ни в Рай, ни в Ад. Они на земле, где всё гораздо проще и сложнее. - Это пожар, Татаренков. Это пламя. Вот чёрт! Олег махал руками, открыв рот, и тут же запил салат водой. - Если в пасту ты положил столько же чили, то, вынужден тебя разочаровать – есть это будет невозможно. - По рецепту. Никита несмело попробовал пасту и взглянул на Олега. Улыбнулся и кивнул. - Паста удалась. Меньшиков молча наполнил бокалы шампанским. - Тогда у меня два тоста, Никит. Один хороший, а другой очень хороший. С какого начать? - С хорошего. - Ты всё-таки умеешь готовить, Никит. Но, когда я открою в Москве ресторан, а я обязательно это сделаю, как только найду подходящего повара, тебе будет позволено посещать его только в качестве гостя. - Но ты же сказал, что я умею готовить? - Но не для моего ресторана. Ты же понимаешь? - Ладно. А очень хорошая новость тогда какая? Никита пытливо сверкая глазами смотрел на Олега, но Меньшиков не спешил. Он взял в руки бокал, как-то особенно задумчиво изучая в нём пузырьки, а затем сделал глубокий вздох и пригладил волосы, задерживая руку на затылке. - Я женюсь, Никит. - Что-что? - Никит. - О, новость, действительно, очень хорошая, Олег. - Настя. - Да, понимаю. За вас с Настей. И за ваше счастливое будущее. Чокнулись. Выпили. Никита принялся за еду. Олег смотрел на него. - Ты чего не ешь? Вкусно же. - Никит…Настя… Татаренков резко положил приборы, вытер рот салфеткой, положил руку на запястье Олегу. - Я ничего не хочу слышать про Настю. Если ты так решил, то я рад. Если ты понимаешь, Олег, что она должна стать твоей женой, значит, так тому и быть. Но я надеюсь, что в этот раз ты будешь внимательней. И не таким настойчивым. - В этот раз всё иначе. - Ты влюбился? – и Никита даже смело растянул губы в улыбке. - Ой, Татаренков. Я знаю только одно, что она именно тот человек, с которым я хочу быть рядом. И ты ведь знаешь, что для меня главное другое. - Знаю. Она тебя любит, она тобой восхищается, он готова ради тебя на всё. Я уверен, что она даже от карьеры откажется рано или поздно. - Ты так думаешь? - Олег. Это очевидно. - Я не был настойчивым, я сказал ей всё, как есть. И она согласилась. - Что ты ей сказал? – Никита заметно напрягся, явно желая услышать то, о чём он знать не хотел. - Попытался объяснить, кто я есть, и что со мной будет непросто. Я остаюсь свободным человеком, и ей придётся меня терпеть таким, какой я есть. Какой я дома, а не на экране и на сцене. - Ну думаю, что она должна это прекрасно понимать. И всё же, у меня вопрос… - Она оказалась умнее и сказала мне прямо. «Никита мне понравился, рада буду с ним снова где-нибудь встретиться». Ты нравишься моей будущей жене, Татаренков, но… - Олег, у тебя всегда была своя жизнь, а у меня своя. Но мы ведь оба чувствовали, что это неправильно. - Я и сейчас это чувствую. Но ведь суть-то не в физической близости, Никит. - Но от неё никуда не уйдёшь. После рождения Софьи, ты, Олег, изменился. - Я вообще, меняюсь. И через год с Настей, наверно, ты меня, вообще, не узнаешь. - Я ждал, что это случится. Знал, что рано или поздно…Я тоже изменился, Олег. Рождение дочери… - Но ты согласился играть со мной в «Телёнке», вместо того, чтобы быть дома рядом с женой и ребёнком. - Не тебе упрекать меня в том, что я плохой отец, - резко возразил Никита, подняв руку. - Может, я не совсем хороший муж, потому что меня посещают странные желания, связанные с одним немало известным мужчиной, но я хороший отец. Я всегда хотел детей, и я знаю, что Софья для меня самое дорогое, что есть в этой жизни. Она мой смысл теперь. Тебе, Олег, тоже желаю с этим делом не затягивать. Тем более, опыт у тебя был большой и удачный в кино. Все роли и не вспомню сейчас. Про мальчишку приёмного было трогательно. - Ты правда думаешь, что мне пора о детях думать? Я как-то не готов, Никит. Пришло решение со свадьбой, но дети… - Олег, - Никита наклонился вперёд, убирая другу непослушную прядь со лба. – Я помогу, если ты мне позволишь. Я же добровольно заключил сделку с дьволом, когда не врезал тебе по лицу после первого же поцелуя. - Ха, - Олег звонко засмеялся. – А хотелось? - У меня были такие мысли. Честно скажу, сомневался. - И что же остановило? – Меньшиков тоже наклонился вперёд, заглядывая в глаза. - А вот это и остановило. Ты тогда так же на меня посмотрел. Демонически. Не зря ведь Сухоруков тебя Демоном называет. Не только за глаза. У тебя есть особенный дар, Олег. И он в твоём взгляде. - Женщины говорили, что ещё и в голосе. - Женщины падки на мужские глубокие голоса. А мне всё-равно. У меня у самого хороший голос. - Я ведь тоже долго думал и сомневался. - Вечер откровений, Олег? На женитьбе твоя жизнь не заканчивается. - Нет, конечно. Но всё изменится. Я знаю. - Я буду рядом, если ты позволишь. - Без тебя я не смогу, Никит. - Паста остыла. - К чёрту пасту. - Есть ещё и мороженое на десерт. - И недопитая бутылка шампанского. - Ещё тост? - За Настю? - За Демона. - Вот как? Почему? - Потому что, когда я тебе позвонил и сказал, что зашивал губу, ты хотел ко мне приехать. - И? – Никита загадочно улыбался, поднимая бокал. - А я понял тогда, что между нами это навсегда. И ты так крепко меня обнял на следующий день. - Я и сейчас хочу обнять. - Знаю, Никит. - Ты всё-таки Демон, Меньшиков. - Почему? - Потому что нельзя так на меня смотреть и до сих пор ни разу не поцеловать. Олег улыбнулся и притянул Никиту, обнимая за загривок, и легко коснулся его губ своими. - Спасибо за обед. - Одной словесной благодарностью ты не отделаешься, Олег. - О! Деньги, роли, премии? - Обещай мне, что будешь заботливым и внимательным мужем. - Обещаю. - Отлично. А теперь можешь снова меня поцеловать, и пошли за мороженым. - А Меньшиков-то женился, наконец. - На такой молоденькой девочке. - Ну всё правильно, нашёл себе глупую смазливую девочку, чтоб не скучать. - А я думаю, что он её любит. Ведь так долго был один. Мог бы уже давно найти кого-нибудь. Таких модельных и смазливых полно вокруг. - Любит или нет, нам знать не дано. Но факт – девочка попала в сказку про Золушку. - Ну женился и женился, вам то что? Вы же не претендуете? - Мы – нет. Но странно как-то. Тишина, тишина. И Бац! - А что странного? Актёр же. Я его на набережной недавно видела с другом его, светленьким таким. Стояли, почти как влюблённые, на закат смотрели, разве только, что за руку не держались. А может, и держались, я не рассмотрела. Вот Меньшиков и женился, чтобы подозрения всякие отвести. Сам, небось, неровно дышит к своему дружку. - Бред вы какой-то говорите. Так клевещете на народного артиста. - Я-то? Да мне всё равно. Лишь бы хороший человек был счастлив. А с кем спать, его право. Он умный, он понимает, что в этой стране спать лучше с женщиной. Официально. А неофициально с тем, кого любишь. - Так Никита тоже женат. - Ну тоже, значит, парень умный. Больше мне нечего сказать. Разговоры на служебном входе продолжались ровно до того мгновения, пока не открылась дверь. И там уже все мысли о жизни настоящей и искусственной ушли на последний план. Сплетни и домысли померкли под напором приветливых улыбок, возгласов и цветов. - Ой как вас много сегодня. Давайте только быстрее, мы спешим. И воодушевлённый общением никто не обратил внимания, что Меньшиков и его светленький друг вместе зашли за угол и сели в ту самую большую машину с тёмными стёклами, похожую на диковинного зверя. Но не все. А кто заметил, только снисходительно улыбнулся. Ведь они получили свою долю внимания, а остальное уже не важно. Главное, что их «Демон побежденный» не «остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной без упованья и любви!..» И никогда не останется.