Мой преданный слушатель.

Второй этаж особняка укутан звенящей тишиной, которая разбавляется едва слышимыми трелями цикад и шепотом листвы на близ растущих деревьях. Их витиеватые ветви время от времени безжалостно царапают деревянные стены особняка и бьются в стекла, словно желают, чтобы кто-нибудь открыл ставни и как можно скорее впустил их внутрь. Тени дрожат на полу, устланном мягким ковром, и изредка перебегают на стены в тщетной попытке дотянуться до картин и давно потухших свечей. Сильнее кутаюсь в платок и пробегаюсь взглядом по предпоследней странице написанной от руки книги. Изредка почерк непонятен, словно кто-то очень спешил, что значительно усложняет чтение, но общая картина предельно ясна. Рассказ про двух влюбленных, заведомо обреченных на расставание, — чрезмерно скучная и банальная история. С удовольствием бы закрыла книгу и отбросила ее куда-нибудь подальше, только время скоротать надо. Только ее мне удалось стащить из библиотеки, доступ к которой по какой-то неясной мне причине закрыт. Черт бы побрал Жозефину с ее капризами! Бросаю косой взгляд в сторону массивных напольных часов, стрелки которых приближаются к полуночи, и невольно улыбаюсь. Осталось потерпеть совсем немного. Замираю на миг, прислушиваясь к комфортной ночной тишине, и цепляюсь за внезапно появившуюся мысль о чаепитии. Облизываюсь и поднимаюсь на ноги, небрежно отбрасывая от себя фолиант, — он оказывается на самом краю прикроватной тумбочки и сбрасывает еще не использованную свечу на пол. Откатившись, предмет замирает у ножки рабочего стола. Вздыхаю и тру оледеневшими пальцами переносицу, чувствуя усталость. Нужно будет выпросить у Жозефины еще один выходной. Ступаю ногами на холодный пол и морщусь, оглядываясь в поисках обуви. Мне удается разглядеть в темноте очертания туфель, которые с вечера оставила у кровати, и тут же надеваю их, несмотря на небольшой каблук. Придется ступать осторожнее, чтобы ненароком никого не разбудить. Не хочется утром выслушивать гневную тираду Жозефины — от нее уши вянут, и хочется выть от отчаяния. Никогда бы не подумала, что мне придется работать на столь заносчивую женщину. И в принципе на кого-нибудь работать, раз уж на то пошло. Столь кардинальные изменения моей жизни в планы уж точно не входили. С трудом зажигаю керосиновую лампу и поднимаюсь на ноги, чтобы подойти ближе к большому зеркалу и вглядеться в отражение, которое послушно повторяет все мои действия. Девушка в зеркале наклоняет голову набок, проходится взглядом по стройной фигуре, облаченной в очаровательное хлопковое платье, и крутится вокруг своей оси — ткань запоздало взметается и вновь опускается, пряча колени, на которых расцветают свежие синяки. Делаю шаг назад и заправляю непослушные локоны за уши. — Кто ты? — голос точно принадлежит мне. Отражение протягивает руку мне навстречу, замирает в нерешительности, которая отражается в зеленых глазах. Чувствую кончиками пальцев прохладу гладкой поверхности зеркала и морщусь. Девушка повторяет абсолютно все мои движения, так почему же кажется чужой? Она так похожа на меня. Внешность, манера общения, привычки — все идентично. Поворачиваю голову и останавливаю взгляд на колоде карт, которая лежит на краю рабочего стола. Она должна помочь мне выбраться отсюда. Но как разобраться в том, о чем лишь мельком слышал когда-то в прошлом? Я никогда не увлекалась картами таро. И, уж тем более, не знаю, о чем они пытаются мне сказать. Подхожу ближе и протягиваю к ним руку. В очередной раз пересчитываю их — ровно двадцать. Где-то читала о том, что в колоде их обычно семьдесят восемь. Горько усмехаюсь и отчаянно зарываюсь пятерней в свои волосы. Со дня моего внезапного появления в этом забытом Богом месте прошло по меньшей мере пять недель, но я ни на шаг не приблизилась к разгадке. Что я должна сделать, чтобы выбраться из этого мира, который будто трещит по швам, вызывая тревогу и всепоглощающее чувство страха, возникающее без всякого предупреждения, сродни грозе среди ясного дня? По ночам вижу неясные тени, отдаленно напоминающие человеческие, которые словно пытаются мне сказать о чем-то, но заведомо терпят неудачу, и картины могут меняться и становиться омерзительными и устрашающими, буквально на одно жалкое мгновение, которого вполне хватает, чтобы напугать до истошного крика. В последнее время мне сложно уснуть — нещадно мучает бессонница. Закрываю двери своей комнаты на ключ, но мне все равно кажется, будто кто-то может проникнуть среди ночи и крепко сомкнуть руки на шее, перекрыв доступ к кислороду. И я погибну в этом чертовом мире, так и не сумев докопаться до истины. Передергиваю плечами в попытке отогнать от себя мрачные мысли. Кажется, паранойя становится моим верным спутником. Вздыхаю и прищуриваюсь. Чешу руку, прислушиваясь к звенящей тишине особняка и старательно гипнотизируя злосчастную колоду. Проходит несколько минут, прежде чем вздрагиваю и опускаю голову — на тыльной стороне ладони, рядом с большим пальцем, кожа содрана. Глупая привычка. Стоит как можно скорее выпить травяной чай, чтобы избавиться от нервозности. Поправляю накинутый на плечи платок и подхватываю керосиновую лампу. Стоит заправить ее в ближайшее время. Керосина в ней осталось не так уж и много. Приоткрываю дверь и выглядываю в коридор. Никого, как и ожидалось. В это время все предпочитают крепко спать в своих комнатах и видеть прекрасные сны. Где-то слышала о том, что глубокой ночью бодрствуют донельзя одинокие и сломленные люди. Ясно помню девочку, которая беззвучно плакала по ночам, уткнувшись в подушку. Изредка я слышала ее всхлипы и рваные вздохи, когда она безуспешно пыталась насытиться воздухом, которого чертовски не хватало. На протяжении нескольких ночей она поднималась, подходила к иконам, которые аккуратно висели в углу общей спальной комнаты, опускалась на колени и начинала молиться — ее едва различимый шепот прорезывал ночную тишину и мешал мне спать. В одну ночь я не выдержала и накричала на нее из-за непомерной усталости — не могла уснуть под ее молитвы и плач. И она послушно притихла. Но через некоторое время я услышала ее удаляющиеся шаги. Дверь за ней с тихим скрипом закрылась. Наутро нас оповестили о том, что девочка ушла из жизни. После этого происшествия я подолгу сидела в темноте общей спальной комнаты, смотря на холодные простыни пустующей кровати, и спрашивала себя, какой же большой могла быть ее боль. Наверное, больше целого мира, ее окружавшего. И несколько раз, вопреки самой себе, я молилась, стоя на коленях перед иконами, как когда-то делала она. Ступенька предательски скрипит под ногой, вырывая из вязкого омута мыслей. Замираю на миг и оборачиваюсь. Никого нет, как и ожидалось. Столь тихий звук способен нарушить лишь чуткий сон сварливой Жозефины, но никак не постояльцев отеля. Отворачиваюсь и продолжаю путь на первый этаж. Стараюсь не смотреть на злосчастные картины, при одном только мимолетном взгляде на которые откуда-то из глубины поднимаются волны тревоги. Не знаю, кроется ли причина в моей бурной фантазии или художнике. Несмотря на то, что Берт производит впечатление обаятельного мужчины, доверять ему не спешу. Его рассказы о былой близости кажутся правдоподобными, но ведь эта связь была не со мной. Я чужая в этом совершенно незнакомом мне мире. Бой курантов настигает меня в тот момент, когда ступаю на порог кухни. В простой комнате свежо и приятно пахнет травами, которые небольшими пучками развешаны на одной из стен. Легкий ветер проникает в помещение через распахнутое окно, и надоедливые мошки тут же устремляются к единственному источнику света — керосиновой лампе в моей руке. Пытаюсь отогнать их, но быстро понимаю всю тщетность своих действий. Ставлю лампу на стол, снимаю и вешаю на спинку стула платок, в котором жарко. Ночи в Тотспеле теплые и безоблачные. Не такие, как в моем родном мегаполисе. Здесь и дышится лучше — воздух не отравлен выхлопными газами автомобилей. Он пропитан прекрасным ароматом цветов, которые растут в большом саду Жозефины, и пышущей зеленью листвы. Не помню, когда в последний раз была за городом до появления в этом мире. Кажется, с того момента прошли целые годы. Без труда в полумраке просторной комнаты нахожу жестяные баночки с чаем. Достаю одну из них и открываю, чтобы убедиться в правильности выбора, — в нос ударяет запах ромашки и лаванды. Возвращает в безмятежное детство, которое кажется очень далеким, с бессонными ночами. Мама готовила вкусный зеленый чай с добавлением листиков мяты и молока. После него я быстро засыпала, отправляясь в царство сказочных сновидений. Папа же приносил стакан теплого миндального молока, горячо им любимого. Оно мне никогда не нравилось, но отчего-то всегда стояло в холодильнике. Словно привычка, от которой не в силах была избавиться, и напоминание о нем. Слышу позади себя тихие шаги и оборачиваюсь. Юноша расплывается в нежной полуулыбке, подходит ближе и удобно устраивается на стуле, устремляя на меня взгляд своих колдовских глаз. Возвращаюсь к напитку и добавляю молоко во вторую фарфоровую чашку. — Какой напиток ты приготовила на сей раз, милая Лилит? — замираю на миг, когда слышу сорвавшееся с его уст чужое имя. Никак не могу к этому привыкнуть. — Чай по рецепту моей покойной матери, — ставлю перед ним чашку с напитком и присаживаюсь на стул напротив. В полумраке черты его лица кажутся еще таинственнее и привлекательнее. Будто произведение искусства. Невероятно прекрасное и столь далекое, недосягаемое. — В прошлый раз это был холодный персиковый чай, — я киваю в подтверждение его слов. — Необычный вкус, надо признать. Но мне он понравился. — Тебе нравятся все напитки, которые я готовлю, — Лиам тихо усмехается, пряча улыбку за рукавом хлопковой рубашки, но не комментирует мои слова. Подносит кружку к губам и пробует теплый напиток. Терпеливо жду, вглядываясь в его лицо, и расслабляюсь, когда в светлых глазах появляется восхищение. — Ты настоящая волшебница, милая Лилит. Не понимаю, почему все эти годы ты тщательно скрывала свой талант! "Потому что все эти годы рядом с тобой была не я," — хочется сказать, но я лишь неопределенно пожимаю плечами и опускаю взгляд, чуть крепче сжимая в руках фарфоровую чашку. Выхожу на улицу следом за ним, придерживая полы длинного летнего платья. Лиам протягивает мне руку, помогает преодолеть несколько ступеней боковой лестницы, словно я не в состоянии сделать это самостоятельно. И я вновь принимаю его помощь, напрочь забывая о том, что привыкла к самостоятельности. Слишком многое поменялось во мне с момента появления в этом мире. Гравий недовольно ворчит под нашими ногами. Останавливаюсь, пропуская его вперед, поднимаю голову. Яркий полумесяц вальсирует в окружении миллиардов игриво перемигивающихся меж собой молочных звездочек. Так же, как и в моем родном мегаполисе. Я любила выключать свет и, забравшись на широкий подоконник и укутавшись в теплое одеяло, подолгу разглядывать ночное небо с бесконечной россыпью звезд, напоминавших жемчуг. Неосознанно поднимаю руку и соединяю указательным пальцем несколько звездочек в созвездие. Известная всеми Большая Медведица. Повторяю действие во второй и третий раз. Кассиопея и Гончие Псы. Некогда мы выискивали их с моим отцом. Я прижималась к стеклу, водила пальцами по нему, бессовестно пачкая, и звонко смеялась каждый раз, когда мне удавалось найти новое созвездие. Годы прошли, а я все так же люблю бессонные ночи и ночное небо, усеянное россыпью миллиардов звезд. Когда я была маленькой, отец рассказывал мне про существовании далеких миров, похожих на наши. Там живут другие версии нас, происходят те же события, которые выпали и на нашу долю. И в других мирах мы можем жить в другой временной промежуток — в прошлом или, наоборот, будущем — и быть окружены другими людьми. Теперь я верила в эти россказни, которые когда-то казались мне донельзя глупыми и даже абсурдными. — Ты первая? — оборачиваюсь на юношеский голос и подхожу ближе. Лиам придерживает боковую лестницу, словно боится, что она упадет. Утвердительно киваю, не задумываясь над ответом. Вытираю руки о подол платья и хватаюсь за лестницу. Лиам тут же крепче цепляется за нее одной рукой, другую выставляет, готовый поймать меня в случае необходимости. Мягко улыбаюсь в ответ на жест и начинаю подъем. Надеюсь, что не обзаведусь занозами, которые придется самостоятельно вытаскивать из ладоней. Деревянные перекладины тихо скрипят под моим весом. Где-то на середине замираю и оборачиваюсь, чтобы бросить взгляд вниз. Юноша все так же пристально смотрит на меня, жадно ловя каждое движение. Точно волнуется, что могу сорваться вниз. Нахожусь на высоте трех метров. Падение с нее не приведет к летальному исходу, но может обернуться сломанной ногой или рукой. Не уверена, что врачи в этом забытом Богом месте знакомы с гипсом, который накладывают при переломах. Усмехаюсь и продолжаю подъем. Расслабленно опускаю плечи, когда шаткая лестница остается позади. Отряхиваю руки и отползаю подальше от края, царапая ладони о шершавую черепицу. Удобно усаживаюсь, подтянув к туловищу ноги, и опускаю подбородок на колени. Крыши соседних домов виднеются среди крон бессчетного количества высоких деревьев, в которых путается прохладный ветер, и видно несколько одиноких фонарей, своим тусклым светом освещающих все вокруг в радиусе полутора метров. Сердце замирает от восторга, в один миг меня охватившего, и дыхание спирает на долгие несколько мгновений. Завораживающая картина, будто написанная кистью талантливого художника, а не существующая в реальности. Шорох с правой стороны привлекает внимание. Лиам подползает ближе, пачкая кружевные манжеты своей любимой рубашки. Хмурюсь, ведь именно мне придется стирать вещь, но тут же вспоминаю о своем платье. Надеюсь, что не порву его, как было с предыдущим. Не хочется вновь выслушивать причитания Жозефины и тащиться с ней в ателье. Одного раза мне хватило. — Не хватает телескопа и карты звездного неба, — слышу тихую возню — Лиам опускает керосиновую лампу на черепичную крышу и отряхивает руки. — Ты не стер кожу? — Немного, — я требовательно вытягиваю руку. Привыкший к моим капризам, он тихо смеется и послушно кладет на нее свою. Подношу к своему лицу и тут же замечаю стертые ладони, на которых местами выступает кровь, кажущаяся черной. Тихий вздох вырывается из груди. — Быстро пройдет, милая Лилит, ты ведь знаешь. И куда больше я переживаю за твои руки. — Они в прекрасном состоянии, — теперь уже мне приходится показать ему свои ладони. Он оглядывает их со всех сторон, замирает на миг, когда цепляется взглядом за свежую ранку у большого пальца. Отворачиваюсь, избегая укоризны в колдовских глазах, и чувствую, как он касается мягкими губами тыльной стороны моей ладони. Того места, где стерла ногтями кожу. — Прошу, будь аккуратнее, — испытываю благодарность за то, что не задал никаких вопросов. Лиам молчаливый, в отличие от Берта. Художник — несдержанный и эмоциональный юноша, который открыто говорит о своих чувствах, нисколько не думая о последствиях. Чего только стоит признание в близости в первые минуты знакомства, которое до сих отдает противной горечью. Он будто ждет, что я мгновенно все вспомню и вновь найду пристанище в его крепких объятиях, бесстыдно разглядывая меня всякий раз, когда оказываюсь в поле его зрения. В его темных глазах — томительное ожидание вперемешку с нетерпением. Берт словно требует от меня невыполнимого. Я же уперто молчу, раня его отстраненностью и холодом. В светлых глазах Лиама, напротив, — мягкость и понимание. Застывшие слова о том, что готов быть рядом и поддержать в любой ситуации, стоит только попросить. Будто давно протянул мне руку, за которую мне нужно лишь взяться. Надоедливая мысль о том, что готова ответить на жест, постоянно крутится в моем сознании, то затухая, то разгораясь с новой силой, но никогда не пропадает. Трясу головой, отгоняя прочь размышления. Мягко высвобождаю руку из его теплых ладоней и приобнимаю себя за плечи, поднимая взгляд на темный небосвод. — Когда я была маленькой, читала книгу "Алиса в Стране чудес" сказочника Льюиса Кэрролла, — чувствую направленный на себя заинтересованный взгляд, который придает уверенности. — В ней девочка по имени Алиса увидела кролика, который ходил на двух ногах, прямо как человек, и что-то бормотал себе под нос. Она захотела узнать, куда торопится кролик, побежала за ним и упала в глубокую нору. Алиса появилась в комнате со множеством дверей. За одной из них она увидела таинственный, но удивительный мир, в который захотела попасть. Дверь, через которую нужно было пройти, оказалась для нее очень маленькой, и поэтому ей пришлось выпить специальную жидкость, которая сделала ее меньше. Алиса сумела попасть в удивительный мир — с этого началась история. Для того, чтобы снова стать большой, ей пришлось выпить еще одну специальную жидкость. На пути девочке повстречалась гусеница, которая много курила, королева, которая играла в особенную игру, крокет ежами. Самым интересным путником Алисы стал Чеширский кот, который умел широко улыбаться. После знакомства с чудными жителями таинственного мира, девочка попала на чаепитие. Гостеприимными хозяевами оказались Шляпник и Заяц, которые пили чай с утра до вечера — так с ними расплатилась судьба за то, что они не ценили время, которое было им дано. Алиса ненадолго осталась у них в гостях и продолжила путь. Она оказалась в саду, в котором садовники красили белые розы красными цветами. В нем Алиса вновь встретила Королеву со своими придворными — карточной колодой. Неожиданно она переместилась в судебный зал, где как раз происходил судебный процесс над Валетом, который считался вором пирогов — их пекли специально для Королевы. Алиса заметила, что все присутствующие не давали правдивых показаний, и очень удивилась этому. Для нее было очень странным то, что все вокруг врали. Тут Король и Королева заметили Алису и попытались вовлечь ее в судебный процесс. Но девочка оказалась очень храброй и не позволила этому произойти. Тогда Король стал пугать Алису тем, что казнит ее. В этот момент она проснулась в своей кровати. Прикрываю глаза и молчу, переводя дыхание. После продолжительного монолога немного кружится голова. Сердце гулко стучит в груди, ощущаю ненавистный мне холод. Все же стоило взять оставленный на кухне платок — не хочется подхватить простуду. Поднимаю голову и вглядываюсь в бескрайний небосвод, прислушиваясь к монотонным трелям надоедливых цикад. Кажется, утром вновь будет дождь. Не помешал бы прогноз погоды, которого, к большому сожалению, нет. Вновь ловлю себя на мысли, что скучаю по современным технологиям. — Чудаковатая сказка, — поворачиваю голову, тут же сталкиваясь с задумчивым взглядом из-под светлых подрагивающих ресниц. — Ты считаешь себя Алисой? — Да, — горько усмехаюсь. Снимаю неудобные туфли, от которых на пятках появляются противные мозоли, и вытягиваю перед собой ноги. Лиам бросает на них взгляд, но тут же возвращает его к моему лицу. — Я постоянно говорю тебе о том, что мой мир очень сильно отличается от этого. Ты знал, что Венера — единственная планета Солнечной системы, которая вращается против часовой стрелки? Или что утиное кряканье не дает эха? — Понятия не имел, — он тихо смеется. — Животным, кстати, тоже снятся сны, — педантично расправляю подол платья, поворачиваюсь к Лиаму. Привычная нежная улыбка играет на его мягких устах. Особенная, будто припасенная специально для меня, она вызывает тепло в области солнечного сплетения и ощущение порхающих в животе бабочек. — Думаю, я бы потратила любые деньги на наше совместное кругосветное путешествие. — Кругосветное путешествие? — Ты когда-нибудь покидал Тотспел? — мотает головой в знак отрицания. Что и следовало доказать. Сердце болезненно сжимается от одной лишь мысли о том, что он не в силах увидеть всю красоту земного шара. — Думаю, тебе бы понравилось во Франции, Германии и Бельгии. Быть может, захотел бы поселиться в Ирландии, Швеции или Норвегии. Прекрасные страны... — Я бы хотел побывать в них с тобой, милая Лилит, — прикрываю глаза, чувствуя, как сердце пускается в пляс. Сидим без движения несколько томительных минут. Любуюсь чарующим видом, пытаясь сосчитать удары собственного сердца. Никак не удается. Сбиваюсь между сороковым и шестидесятым. Ночная прохлада пробирается под платье, вызывая непрошеные мурашки на коже, заставляет вновь притянуть ноги к туловищу и обхватить их руками. Перевожу взгляд на свои руки, которые мелко подрагивают. Сжимаю в кулак и вновь разжимаю. Краем глаза замечаю движение со стороны Лиама и поворачиваюсь к нему. Он придвигается ближе и снова замирает. Нерешительность кажется очаровательной. Про себя считаю до пяти. И, когда шепотом произношу последнюю цифру, кладу голову на его плечо. Чувствую, как под рубашкой напрягаются его мышцы. Лиам затаивает дыхание и замирает, будто боится нарушить хрупкий момент нашей близости. Но уже через несколько мгновений чувствую прикосновение к своей ладони — его тонкие пальцы скользят по моим, несильно сжимают. Мне не удается сдержать мягкой улыбки. — Звездное небо сегодня красиво, — чуть слышимым шепотом. — И правда... очень красиво, — повинуясь внутреннему порыву, приподнимаю голову и мгновенно сталкиваюсь с взглядом его колдовских глаз. Лица замирают в нескольких сантиметрах друг от друга. Стоит сделать одному из нас едва заметное движение — наши губы тотчас соприкоснутся. Его светлые глаза гипнотизируют, словно захватывают меня в свой плен без возможности выбраться на волю, и я чувствую поднимающиеся откуда-то из недр моей души волны спокойствия и некоего блаженства, почти нездоровой эйфории. Он будто видит меня всю. Каждую мысль, появляющуюся в моем сознании и бесследно исчезающую, каждую грань моей измученной неопределенностью души. Чувствую, как к щекам приливает кровь, сильнее цепляюсь за черепицу и сжимаю пальцы так сильно, что костяшки белеют. Он наклоняет голову чуть набок — краем глаза вижу движение его правой руки. Но его худые пальцы замирают в нескольких сантиметрах от меня. Лиам зарывается в мои волосы, пропускает пряди сквозь пальцы. Нежно, боясь сделать больно. Подаюсь вперед, разрушая невидимый барьер между нами. Касаюсь его мягких губ своими. На мгновение замираю и вновь отстраняюсь, не позволяя себе бóльшую шалость. — Поцелуи повышают иммунную систему и облегчают головные боли и судороги. А еще они могут увеличить продолжительность жизни, — вновь чарующий смех нарушает ночную тишину. — Ты невероятная, моя милая Лилит. Моя. Оставляю на мягких юношеских губах еще один мимолетный поцелуй и возвращаю голову на его плечо. Сладко зеваю, прикрывая нижнюю часть лица рукой, и только сейчас чувствую усталость, которой пропитана каждая мышца моего тела. Странно, что не почувствовала этого раньше. Просто мысли крутились вокруг других вещей. Слышу тихий шелест листвы на высоких деревьях. Вдыхаю пленительный запах яблок и цветов, в который вплетены нотки сладких ягод и горьковатой листвы. От дневного дождя, который, казалось, был давней традицией Тотспела, не осталось почти никаких следов. На мгновение забываюсь, погруженная в тишину и спокойствие, несколькими движениями пальцев правой руки соединяю в причудливые узоры несколько пульсирующих звездочек. Уста растягиваются в блаженной улыбке. — Что увидела на небе? — Созвездия, — повторяю действие снова, уверенная в том, что Лиам внимательно следит на кончиком указательного пальца. — Это, например, называется Кассиопеей. Самые яркие ее звезды образуют букву "м". А названо оно в честь тщеславной и хвастливой королевы в мифах Древней Греции. — Удивительно, что ты так много всего знаешь, — горделиво расправляю плечи, однако почти сразу же поникаю. Свожу брови к переносице и горько усмехаюсь. — Я сказал что-то не так, милая Лилит? — Нет, Лиам, — кажется, впервые называю его по имени, — просто ты единственный, кому действительно все это интересно. — Ты же знаешь, что я всегда рядом, дорогая Лилит, и со мной ты можешь говорить о чем угодно. Я всегда буду на твоей стороне. — Знаю, — отвечаю чуть слышно и сильнее сжимаю его теплую руку.

Забавно, что лишь в мире, где была совершенно чужой, я смогла найти свою родственную душу.