Биоритмы

Беззвёздной ночью материальное теряло отличительные контуры, смешивая светлые импульсы с густым дёгтем всепоглощающей темноты. Чахоточные тени, что приземлёнными отражениями покорно следовали за спинами, сшивались из сизых лоскутьев в единое чёрное полотно, глухим саваном накрывая спящих в казармах людей. Небо холодной гладью омута надвигалось на опустевшие тренировочные площадки, хлынуло смоляной волной сквозь берега померкнувших облаков, затапливая здравый смысл, воскрешая зыбкие фантомы кошмаров, погружая всё в кромешный мрак. Тихий шёпот разговоров - шуршание лапок перебегающего по сухой листве паука - бродячим маятником задевал неумолчных курсантов, желающих взахлёб пересказать их сегодняшние злоключения. Путанные слова трещали углями в догорающем костре беседы. Стремительно убывающее время приближалось к началу очередных суровых суток, посвящённых усложнённым тренировкам, от которых у новобранцев всё ещё ныли мышцы. До подъёма оставалось шесть часов, так что, благоразумно прекратив дискуссии, парни устало опрокинули тяжеловесные от дрёмы головы на жёсткое подобие подушек, предпочитая здоровый сон бесполезному сокращению голосовых связок. Упорядоченные мысли воспалёнными вспышками размывали свой дневной контраст. Плавное течение дрёмы расщепляло их прочный остов, из бездушных лексем составлялись абстрактные образы - острые осколки воспоминаний и эмоций. Измождённое тело сводило ознобом - Берт беспокойно метался по узкому пространству кровати, задыхаясь от затхлого воздуха, перенесённого конвекцией, прогретого днём беспощадным излучением знойного солнца. Мнилось - к встрепенувшейся мурашками коже примкнули обугленные волокна нервов, чуткими нитями соединяющие с пылающей костной тканью титана, накаляя высокий температурный вакуум. Стало мучительно не хватать кислорода - горло вдруг свело спазмом. Горячей ртутью билась кровь, влекомая панически учащённым пульсом. И вдруг - рывок сердечной аритмии. Очагами вспыхивал лихорадящий жар, не простудный фактор, а - сопротивление организма. Отчаянное отторжение мнимой чужеродной плоти. Руки, кажется, по локоть в крови - в темноте не видно, но тёплый сгусток хрусткой коркой парализовал их движение. От трясущихся пальцев, поднесённых к бледному лицу, веяло солёным железом хлорированной воды, обильно потраченной на мытьё пола, и гнилой почвой, смытой с кожицы сырой картошки. Неровные края ногтей неистово впились в дистрофически выступающие шейные позвонки, собираясь разодрать эпителий, чтобы прервать нейронную связь и вырваться из тисков мышечного сплетения. Он ощупывал вспотевшие конечности, проверяя - человек ли он ещё, и безутешно понимал, что осязательные рецепторы никак не реагируют на прикосновения. Потерянный в мятежном гнёте мрака и слепой тишины, не управляющий иллюзорным бездушным телом - сам находящийся во власти контроля, парализованный судорогой. Из темноты на него смотрели миллионы мёртвых глаз. Райнер, незаслуженно получающий резкие удары ступнями в бок, раздражённо ворочался, натягивая тонкое одеяло до ушей, угрюмо разлеплял веки и спрашивал возмущённым шёпотом что, собственно говоря, происходит. Пробуждающая грубость тактильных контактов мешала продолжению его безмятежного сна, не угрызенного совестью. Прошло долгих пять лет - воспоминания давно забылись, угаснув где-то на периферии сознательного. Он недовольно ворчал, что друг никак не может угомониться, с ужасом содрогания наблюдая за его агонией страха. На следующее утро Берт замечал, что непроизвольно перемещался в неэтичное положение, неловко прикрывал обагренным воротником почти зажившие царапины, торопливо оттирая брызги гемоглобина с ладоней. Пристыженным кивком отвечал на радостные восклицания товарищей, что сегодня несомненно будет плохая погода, и занятия должны отменить. Вчерашний кошмар казался ему фантазией больного воображения. Друзья продолжали общаться с ним на равных, вовсе не считая того диверсантом, и он искренне старался улыбнуться им в ответ. ___ В женских казармах никогда не пренебрегали разговорами, снимая моральное напряжение лёгким щебетом о всяких пустяках. Заставить замолчать сплетниц могли только бдительно прогуливающийся инструктор да рассветные лучи солнца. Молчаливая Энни обычно не присоединялась к подобным полилогам, хотя вполне понимала их мотивацию - девушки скрывали за напускным весельем невообразимую панику, которую вызывала необходимость сознательного убийства. Их всё ещё тошнило от вида крови и обезображенных трупов, и даже фальшиво выдержанный тон не смог смягчить боязливый трепет всхлипов. Они рассказывали, как скучают по родному дому и близким, что скорее спешат поступить в военную полицию, чтобы обезопасить свои жизни, мечтали о счастливых отношениях и семье. Леонхардт насуплено отворачивалась к продуваемой сквозняком стене, тесно укутываясь, пытаясь заснуть вопреки терзающим уши внешним звукам фальцета, разбиваемого протяжным басом зевоты. Ей срочно требовалось погрузиться в дрёму, пока бодрствующие девушки заговорщически склонялись к подрагивающему огоньку свечи. Энни, вопреки своему невозмутимому виду, безумно боялась темноты. И, как большинство людей, - смерти, что логично объяснялось остережением отсутствия света. Сегодняшний день основательно её вымотал - пришлось приложить серьёзные усилия к тренировке, так как угрозы инструктора насчёт отчисления лентяйки были отнюдь не шуточными. Тело зверски ломало тупой ноющей болью, сковывающей любые потуги движений. Справляясь с усмирением дискомфорта, она бесцельно пролежала до процедуры полного избавления от света. Курсантки негодующе восклицали, что особо бесшабашные парни имеют тенденцию заглядывать в спящую обитель со стороны окна, поэтому решительно его занавешивали, скрывая бельмо селенита луны. Окружившая тьма казалась удушливо-плотной, больно вонзаясь в зрение неощутимой чернью. В мраке Энни мерещилась неизбежная опасность, она чувствовала себя максимально уязвимой и незащищённой от невидимого вестника гибели, зачастую теряя адекватность рассудка. Слабеющая Леонхардт едва сдерживала дрожь и отползала к противоположному краю холодной постели, неизбежно задевая спящих, надеясь уловить зрением осколок седого сияния, тускло пробивающегося сквозь ткань. Она порывалась попросить зажечь ненадолго свечу, но ясно осознавала, что её просьба будет проигнорирована из-за ответного равнодушия, да и какой безумец рискнёт оставить потенциальный фактор пожара на целую ночь? Энни сражалась с собственными принципами и приступами паники. Она откидывала голову в сторону окна, нещадно растягивая шейные связки, пытаясь ухватить лунный свет и, мгновенно закрыв глаза, отвернуться, сохраняя мерцающую серебристым видимость спокойствия. На широко раскрытые глаза мешающей преградой падали пряди спутанных волос, а туловище непослушно немело, отказываясь совершать какую-либо динамику. Любой серый проблеск таял в склере, и ей казалось, что она безвозвратно ослепла. Леонхардт мучилась, вздрагивала от каждого шороха и мельтешения тени на стене, болезненно надкусывая костяшки пальцев. Девушка хотела удостовериться, что она - ещё существует. Она прятала испуганно застывшее лицо в ледяных ладонях и узко приподнимала тощие плечи, стараясь укрыться от безысходно нависшего мрака, вцепившегося в беспомощное тело. Утром Энни снова напускала безразличную апатию, забывая о ночном упадке духа. Она боролась с окружающим миром - и понимала, что жива. ____ Берт бодрствовал вот уже третий день. Энни навечно погрузилась в летаргической сон. Баланс биоритмов вновь был обретён.