Просто улыбнись.

Он оставил Чифую наедине с кладбищем надежд, которые когда то разжигал одной своей улыбкой. И Чифую не мог поверить, что обычный человек может вынести столько горя. Смерть Баджи сначала была чем-то неуловимым. Он будто просто уехал ненадолго, обещая писать письма с обычным морем ошибок. Ведь как такое может быть... Как он мог перестать улыбаться своей чокнутой агрессивной улыбкой? Сразу же после пришло неподавимое негодование. Злость скорее. Чифую хотел чтобы Баджи исчез из его снов, но ни за что не отпустил бы на самом деле. После каждого сна с мëртвым другом на руках, он просыпался от собственного крика и выходил на лестничную клетку, где обычно они разговаривали до самого утра. Злость на Баджи, на Кисаки, на Казутору, на всю эту ситуацию и конечно же на самого себя настолько брали контроль над всем телом, что Чифую разбил все окна в их подъезде собственными кулаками. Осознание, что это не помогает выводило из себя, заставляло искать больше приключений на свою задницу. Он начал провоцировать драки в районе где живëт, подальше от Свастонов, чтобы никто не вмешался и чтобы не ввязывать ребят в собственные замарочки. У них и своих проблем хватает, а добавлять туда ещё, уж точно не хотелось. Чифую не привык напрягать людей самим собой. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что понимает чувства Баджи в проблемах с агрессией. Конечно же перед Такемучи и другими, Чифую оставался всегда поддерживающим другом, готовым придумать самый идиотский план, работающий как швейцарские часы,выслушать безумные рассказы о будущем в которые без сомнения верил и подраться с очередными мудаками хоть как-то насолившим Свастонам. Но за стеной придурковатого позитива всегда пряталась неспособность справится с потерей и бездонная дыра в душе. Со временем злость утихала, прячась в самых дальних углах души, но никуда не уходя. Сны о том дне продолжали преследовать, а Чифую продолжал выходить на лестничную клетку. Окна так и не починили, а погода становилась всё более холодной и неприятной. Ветер был беспощаден и Чифую стал часто болеть. Но даже будучи больным, постоянно кашляющим, он старался всë скрыть в себе. Ведь даже то, что ты болеешь- проявление слабости- по мнению Чифую, которое распространялось только на него самого. Он продолжал улыбаться своим друзьям... Улыбаться. Его лицо жутко болело, когда он это делал в последнее время. Было неприятно и улыбка начала ассоциироваться с чем-то ужасным. Я больше так не могу...        Прошло довольно много времени. Но Чифую до сих пор видит сны про тот самый день. Даже есть целую лапшу ни с кем еë не деля оказалось испытанием, которое пройти он оказался не в силах. Чифую Мацуно опять идëт на кладбище к Баджи Кейске. Он давно тут не был. И многое изменилось. По крайней мере было вырыто две новых могилы. Изначально не обращая внимания на имена на них и пришедших к надгробиям людей, Чифую направился прямо к Баджи. Рассказал всë о последних событиях в группировке. И о том что подобрал чëрного кота с яркими жëлтыми глазами. Не умолчал он и о сходстве этого самого кота с Баджи. Такой же наглец. Выгорившись Чифую замолчал и потупил взгляд. - Смотри! Он тоже пришёл к своему лучшему другу. Ханма сидел слева от Чифую, напротив надгробия Кисаки. И говорил он только с Кисаки, но Какучë, которого Такемучи отчего-то зовëт "Какосик" от души посмеялся. Какосик сидел возле самой свежей могилы, так же слева от Ханмы, скрестив руки на груди. Чифую начал размышлять о том, что могила Кисаки по виду вырыта раньше могилы Изаны, хотя по хронологии смертей должно быть наоборот. Видимо это из-за того, что у Изаны не было родственников, готовых взять на себя расходы на похороны. Да и родственников вообще. Поэтому всë взяло на себя государство, а это был крайне долгий процесс. - Что с тобой? - Ханма казался правда озадаченным. Будто Чифую принëс христианский крестик на сатанинский бал. - Просто улыбнись♡ Ханма пальцами растянул свой рот в пугающей улыбке. Какосик во весь оборот смеялся с этой ситуации, не скрывая слëз льющихся из глаз. Смотря в глаза Ханмы, Чифую, впервые за долгое время, улыбнулся от души. Лицо его не болело, а надежды вновь вспыхивали яркими искрами при добрых воспоминаниях чудаковатой улыбки дорогого человека.