Звезда

Лайя похожа на падающую звезду. В струящемся чёрном платье, еле скрывающем бледную кожу спины, узкой и прямой. С декоративными камнями и металлом украшений, отражающими зыбкий лунный свет потусторонним блеском. Лёгкая, летящая, утопающая в ночной Лэствилльской тьме. Несущаяся навстречу своей погибели с самоотверженностью смертницы. Падающая с небес своей повседневной жизни в когтистые лапы безумия. Обутые в дизайнерские туфли на каблуке, её ноги путаются от длительного бега. Бёрнелл спотыкается и дышит через раз, смотря вперёд огромными от страха глазами – почти чёрными, совсем влажными. Взопревшие волосы липнут к лицу и лезут в глаза, но убрать их она не может. Одной ладонью Лайя держится за собственную юбку, чтобы не наступить, второй – крепко держит за ладонь идущего впереди Ноэ. Длинные ноготки до кровавых полукружий врезаются в его кожу, но ей некогда извиняться за этот поступок. Ей некогда даже думать, ведь все силы уходят на то, чтобы продолжать идти, еле поспевая за широким шагом мужчины. Лайе страшно, но она заталкивает это чувство куда подальше, чтобы не казаться слабой. Только не сейчас. Только не перед ним. Вокруг них – дьяволова глушь, древний, первородный лес, помнящий основателей города. Листва деревьев еле слышно колышется, шепча вслед проклятия. Кривые стволы, искажённые столетиями, мешаются на пути и ставят подножки – приходится постоянно коситься вниз, чтобы не растянуться позорно, сломав при этом пару костей. Под подошвами туфель трещат не успевшие просохнуть ветви, юбка цепляется за кусты, рвётся на тряпки и становится короче с каждым пройденным километром. В затылок словно дышит кто-то горяченно, посмеивается над бьющимся в горле сердцем и стучащими от ужаса зубами. Каждая тень кажется Лайе врагом, каждый лишний шорох – предвестником беды. Позади они оставили не просто тьму – её живое воплощение. Древнее чудовище, что пришло за маленькой смертной, несущей в себе губительный свет. Решившее поиграть чужими судьбами и воспользоваться ей, как приманкой и живым щитом. Уродливое в своей сути и безобразное, явившееся к праздничному костру и показавшее всю свою мерзость. Перед глазами Лайи стоит, как нарисованное, бледное до синевы лицо Милли, её окровавленное платье и плетью свисающая с носилок рука, пока врачи грузят девочку в карету скорой помощи. Они еле успели отпустить машину, когда всё вокруг потемнело и начался хаос. Хаос, в котором им пришлось бежать. Бежать, не разбирая дороги. Напрямик, через лесную чащу, прочь от города и источника губительной силы, что способен был раздавить Лайю, как надоедливую муху. Сквозь колючий кустарник, заросли ежевики, ржавые остатки колючей проволоки, огораживавшей раньше чью-то частную территорию. Кривыми козьими тропами, ведущими кругами, как в лабиринте. Тёмными, пугающими, опасными. Бесконечными. Как долго они уже несутся подстреленными зайцами? Лайе кажется, что целую маленькую вечность с тех пор, как Влад обернулся к ним – бледный, по-настоящему напуганный, и крикнул: «Бегите. Ты в ответе за неё!». Тоном, с которым нельзя было спорить. Тоном, в котором читалось намного больше, чем он мог произнести вслух. Лайя никуда уходить, конечно же, не собиралась, но Ноэ решил за двоих: тисками сжал пальцы на девичьем запястье и потянул за собой, на румынском прошептав что-то Владу в спину. За их спинами поднималась нечисть, которой Бёрнелл раньше не видела. Опасная, жестокая, безжалостная, лишённая сострадания. Она тащила с собой плотные облака неестественно чёрного тумана, окутывавшего собой всё живое, и улюлюкала, предвкушая хорошее сражение. Лео кричал что-то неразборчиво, наставив на них снятый с предохранителя пистолет. Храбрая Сандра стояла бок о бок со своим Господином, вооружившись металлической арматуриной, пока сам Влад пытался вразумить безумца, призвавшего в мир эту потустороннюю орду. Лайя оглядывалась назад при каждом шаге в надежде на то, что происходящее – сон, обычный кошмар, после которого просыпаешься в холодном поту и идёшь заваривать лавандовый чай. Но кошмар никак не желал рассеиваться. Даже тогда, когда они нырнули в чащу. Под ноги попадается вьюнок, цепляющий слабнущую ступню. Лайя с тихим оханьем спотыкается, но игнорируя боль в лодыжке делает новый шаг, чтобы не сбиваться с ритма. Она зажмуривается на миг, плотно, до пятен цветных, до боли, а когда открывает их снова – видит, как деревья, наконец, расступаются, выводя их на невысокий песчаный обрыв, прямо к беспокойному океану. Они пришли? Они в ловушке? – Куда дальше? Она не знает, что ещё спросить. Не знает, долго ли продлится их импровизированная передышка. Пока Ноэ осматривается вокруг, Лайя пытается восстановить дыхание, приложив ладонь к груди и глубоко, жадно вдыхая свежий воздух. Косится вниз, на ноющие, растёртые до влажных мозолей и кровавых подтёков ступни, на исцарапанные ветками икры. Дальше она так не пойдёт. Если не разотрёт всё окончательно, то вывихнет ногу и сделает себя обузой. Сейчас не то время, чтобы изображать из себя хрустальную бабочку. Собравшись с духом, Лайя вздыхает тихо и наклоняется вниз, чтобы разуться. Но замирает тут же, когда Ноэ резко оборачивается и опускает ладонь ей на локоть. – Оставь пока, милая. Ненадолго между ними опускается тишина. Комфортная, мягкая, прерываемая только еле слышным плеском океанских волн. Ноэ держит её, заглядывая пытливо в глаза, высматривая среди слипшихся ресниц и осыпавших под глаза теней известные только ему истины. Оглаживает кожу предплечий, скользит чуть выше, сжимая пальцы несильно, но крепко. Погружая её через касание в маленький, хрупкий кокон безопасности и покоя. Стирая последние часы без капли магии, просто силой своей заботы. Лайя опускает веки и выдыхает, отпуская ненадолго напряжение. Упирается макушкой ему в плечо, перенося на мужчину свой вес. Если они не бегут, значит беда осталась позади. Значит, за ними не гонятся. Значит… – Милли. Имя сестры срывается с губ стоном. Лайя рефлекторно дёргается назад, но Ноэ удерживает её, прижимая к себе плотнее. Он опускает ладонь ей на затылок, буквально втапливая Бёрнелл в себя, до боли стискивая грудную клетку. Он тоже немного взопрел – сквозь знакомые ноты парфюма проступает запах разгорячённого тела. Лайя слышит, как быстро и сильно колотится его сердце. – Она уже в больнице, – голос глухой, прямо ей в макушку. Лайя просит его повторить, а затем ещё, и ещё раз, пока до паникующего мозга действительно не доходит – сестра в безопасности, со специалистами, и Кэти уехала вместе с ней. Сама Лайя не успела добежать, отпустила машину окриком, когда поняла, что неестественно чернильный туман подползает слишком близко к единственной земляной дороге и возможности на спасение. Отрезала себя добровольно, даря девочкам шанс, и осталась с мужчинами, как дряная героиня подростковых романов. Ей не в первой сталкиваться с нечистью. Справится, как и прежде. – Они же справятся? – спрашивает она так, словно пытается убедить в этом саму себя. Ноэ хмыкает себе по нос. – Конечно справятся. Ещё принесут потом нам их головы в качестве трофеев, – в голосе его настолько напускная бодрость, что становится тошно. Но Лайя пытается ему верить. Когда дыхание приходит в норму, Ноэ мягко отстраняется от неё. Он одним движением подтягивает брюки и опускается на одно колено. Молча, не произнося ни одного звука, он снимает пиджак и кидает его её под ноги. Игнорируя попытки Лайи увернуться, Локид мягко хватает её за повисшую в воздухе лодыжку и оглаживает пальцами кожу, успокаивая, гася рефлекторное сопротивление. Второй рукой он ловко расстёгивает ремешок туфли и снимает с неё обувь. Осматривает внимательно пострадавшую ступню, выдыхает резко, задевая кожу дыханием. Мелкие волоски на теле становятся дыбом. Лайя непроизвольно прикусывает губу и снова мягко пытается высвободить ногу. В этот раз Ноэ почти позволяет – опускает её ступню на тёплую ещё ткань пиджака. И принимается за вторую ногу. Впору бы спросить, какого чёрта он делает. Такой же не-идеальный, как и она: в кроссовках, запачканных грязью настолько, что не угадаешь исходный цвет. В изгвазданных землёй и кровью нечисти брюках и странным блеском в разных глазах. Со склонённой к её ногам головой, почти серебристой в лунном свете. Непривычно молчаливый и закрытый. Надевший одну из самых неаккуратных своих масок. – Ноэ… Лайя хочет спросить. Но язык словно прилип к нёбу, опухший и непослушный. Её мучает жажда. Тело после забега по лесу тяжелеет от усталости и плохо слушается. Она немного наклоняется вперёд и опирается руками о его плечи – осторожно, словно спрашивая разрешения. Ноэ также молча касается пальцами одного из её запястий, разрешая. И принимается аккуратно прощупывать ступни на предмет травм, разминая при этом забитые мышцы и суставы. Это щекотно и, несмотря на окружавший их ужас, смущает. Лайя поджимает губы и в третий раз дёргает ногой, но тут же шипит сквозь зубы, стоит Локиду задеть немного потемневшую лодыжку. – Они остались там, – снова выдыхает она упрямо. Словно верит в то, что вернись они сейчас – смогли бы помочь им справиться со злом. Они оба знают, что это не так. – Они – да. А мы – нет. Не думаю, что пропустили большую вечеринку. Если захочешь – можем потом попросить пересказать. Голос Ноэ оттаивает, возвращая свои обычные ноты. Лишь подрагивает слегка, как и кончики его пальцев, исследовавших теперь её икры. Лайя понимает, что Ноэ боится едва ли не больше её самой – потерять друга, подвести его, не справиться с простой задачей доставить Лайю Бёрнелл в безопасное место. Лишённый возможности творить свои иллюзии, он наверняка чувствует себя безоружным и потерянным. Ещё и с девчонкой на хвосте. Пусть не так давно он эту самую девчонку катал на качелях и целовал, вжимая телом во влажную траву. Закончив с осмотром, Ноэ кутает её ступни в пиджак, сводя их вместе. Завязав ткань узлом, он встаёт и подхватывает Лайю под колени, одним движением поднимая на руки. Девушка охает, цепляясь за напряжённые мужские плечи, и возмущённо смотрит на него, забыв на миг про сидящий в груди страх. – Куда ты меня несёшь? – Подальше отсюда, – отвечает он туманно. Сводит брови к переносице, ловит её взгляд и старается улыбнуться. Выходит нервно и немного неестественно. – Туда, где я смогу снова быть собой. Я чувствую: ещё немного и мы слиняем отсюда. Щелчок: и ты снова принцесса. И нас при этом даже не поймают! Лайя плохо разбирается в магии. Ещё бы: всё, что она о ней знает – это то, что при активации «Вингардиум Левиоса» нужно рассечь воздух и взмахнуть. Но то, что их новый враг может отследить Ноэ при малейшей игре с материями приводит её в ужас. Она вжимает голову в плечи и безропотно позволяет нести себя вниз, к воде, и вдоль линии прибоя. Она молчит, как рыба, пока Ноэ уверенно идёт вперёд, ведомый каким-то своим внутренним ощущением, и не возмущается, когда он слегка подталкивает её вверх, перехватывая поудобнее. Ступни горят огнём. Растянутая лодыжка пульсирует в такт с биением сердца. Лайя чувствует себя разбитой, и ещё больше – беспомощной. Она хочет извиниться перед Ноэ за все те неприятности, которые устроила. Дурные сожаления уже звенят на языке, когда Бёрнелл ловит их за хвост и придерживает. Она решает поступить иначе. – Спасибо, – тихо и искренне, вкладывая в это короткое слово весь тот спектр удивительных, зыбких как мираж чувств, которые она испытывает к невыносимому бесу. Сглатывает и повторяет снова, стоит ему повернуть голову к ней, смотря прямо в его удивительные, полярные глаза: – Спасибо тебе. В нём рождается борьба, древняя, как мир. Лайе не нужно читать его мысли, она и так прекрасно видит, что творится в светловолосой голове. Сейчас он хочет просто остановиться и упасть вместе с ней на холодный влажный песок. Прижать к себе, как в саду, нависнуть сверху, и поцеловать вновь, до непроизвольного стона и чужих пальцев у себя под одеждой. Ноэ не брал с неё никаких обещаний, не требовал принимать решений. Лайя знает, что он сдержит данное слово и не поддастся порыву, даже когда они окажутся в безопасности. Благодарность за это затапливает её сердце доверху, грозясь перелиться и превратить во влюблённую студентку. Это неправильно. Их взгляды, прикосновения, слова. Не тогда, когда за спиной материальная тьма, а друзья сражаются за неё, рискуя собственными жизнями. Не тогда, когда Лайя прячась за чужими спинами, дрожит от страха и невозможности постоять за саму себя. Но, презрев сомнения, она резко подаётся вперёд и целует его, обнимая ладонями лицо. Целует обещанием, согласием, приговором самой себе. Оглаживает скулы, задевает мизинцем пижонское кольцо в ухе и улыбается, отводя взгляд: – У меня косметика вся стекла. Ноэ медлит с ответом несколько секунд. Остановившись всё же, он аккуратно ставит её на землю и накрывает ладонями зябнущие плечи. В глазах его ни капли веселья, но он всё же находит в себе силы на улыбку. Открытую, добрую, обезоруживающую. Искреннюю. – Смоем её с тебя к чертям. А потом сделаем такую, какую только захочешь, – он неожиданно улыбается ещё шире, демонстрируя белые ровные зубы. И подмигивает ей. – Папочка сделает красиво – все обзавидуются. Будешь сиять. – Надеюсь, не как рождественская ёлка? – его улыбке невозможно сопротивляться. Лайя чувствует, что против воли отзеркаливает её, заражаясь странным нервным весельем. Ноэ тихо хохочет себе под нос, явно представив эту картину. – Звучит заманчиво, – тянет он довольно. – Но у меня есть предложение получше. Будешь падающей звездой. Кометой, яркой, как сам солнечный свет. Он смыкает руки на её талии одним лёгким, отлаженным уже движением. Знакомое ощущение лёгкого головокружения – и вот они находятся посреди немного безликой, но стильной студии. Лайя оглядывается по сторонам и пытается сделать шаг, забыв про стянутые пиджаком ступни. Ноэ ловит её, снова подхватывает на руки и несёт прямиком в ванную комнату, где садит на бортик недорогой акриловой ванной и уходит искать аптечку. Они смогли переместиться. Они в безопасности. Лайя освобождает, наконец, свои многострадальные ноги. Со стоном наслаждения она поворачивается, опускает ступни на дно ванны и включает прохладную воду. Подумав немного, оглядывается воровато, стягивает платье через голову и соскальзывает вниз, прямо в белоснежную чашу. Задвинув шторку, она смывает с себя усталость и грязь, больше всего внимания уделив порезам и натёртостям. Потянувшись вверх, Лайя берёт безликий гостиничный гель для душа, морщится от его химического запаха, но всё же выливает на себя чуть ли не всё содержимое пластиковой бутылочки. Когда тело скрипит от чистоты, а каждая ранка на теле воет от попавшего внутрь мыла, она осторожно отодвигает шторку и замечает притаившегося у входа Ноэ, во вновь белоснежных кроссовках и идеально выглаженных подстреленных брюках. Он предусмотрительно стоит спиной, сжимая в побелевших от напряжения пальцах аптечку, и смотрит куда-то в пол. Лайе отчего-то становится стыдно. Быстро завернувшись в гостиничное полотенце, она подходит к нему, шлёпая ступнями по плитке и припадая при этом на одну ногу – лодыжка болит всё сильнее. – Мне нужен телефон, – произносит она тихо, смотря куда-то в стену. Ноэ немного поворачивает голову. Лайя чувствует, как его взгляд прикипает к её влажным ключицам. Она покрывается гусиной кожей, убеждая себя в том, что это от простаивания на холодном кафеле. – У кровати стоит. – Я про смартфон, – снова эта нелепая неловкость, совсем как в саду. Бёрнелл не знает, как вести себя рядом с этим невозможным не-человеком. Особенно когда он, забывшись, снимает с себя маски. – Нужно узнать, в порядке ли Влад, Лео и Сандра. Как Милли в больнице. Она физически ощущает, как смягчается его взгляд. Как плечи Ноэ опускаются, расслабляясь. Словно он ожидал, что она сейчас вызовет такси и сбежит от него, наплевав на собственную безопасность. Эта мысль кажется Лайе абсурдной, но иначе объяснить его странное поведение она не может. – В порядке сестричка, потеряла немного крови. Рыженькая уже отзвонилась Нолану. Он тоже живёхонек, что ему случится, с его-то бэкграундом. Они унесли ноги в противоположном от нас направлении. Влад переживает, но девчонка рядом с ним. – Её зовут Сандра, – Лайя сводит брови к переносице. Ноэ хмыкает и отмахивается от неё, словно ему на Сандру глубоко плевать. Лайя знает, что это не так. Они оба это знают. – Вы созвонились? – Да, пока ты плескалась. – От облегчения с плеч сваливается целый горный массив. Лайя замечает, что вместо её поношенного платья на полу теперь красуется тряпка. Отлично, теперь ей ещё и не в чем ходить. – Как раз облегчила мне задачу. Выбирай: или обрабатываю так, или становлюсь твоей феей Динь-Динь. – Разве ты можешь лечить физические увечья? – На самом деле – нет, – отмахивается Локид. – Но это и не увечья. Часть могу убрать. Лайя выбирает магию. Не то, чтобы она до такой степени его стеснялась. Но к двадцати четырём годами внутри неё так и не умер ребёнок, опасающийся врачей и любых манипуляций. Она позволяет усадить себя на жёсткий матрас гостиничной кровати, замирает, набрав полные лёгкие воздуха и жмурится. Ноэ в ответ на такое поведение хохочет, заливисто и искренне, совсем как раньше. Отсмеявшись, он уверяет её в том, что не укусит, и, закатав рукава рубашки, принимается за свои манипуляции. Его пальцы летают – лёгкие, умелые. Вдоль порезов и ссадин, вокруг мозолей, обводя каждую почти невесомо. Ноэ увлечён своей работой так сильно, что, кажется, перестаёт дышать вместе с ней. Его не пугает, не отвращает человеческое несовершенство, выученное за сотни лет получше, чем грамота и счёт. Он выглядит вдохновлённым и почти восхищённым чем-то, понятым только ему самому. Как выглядел на сцене, раздавая жителям Лэствилля простое материальное воплощение счастья. Погружённый в своё ремесло и отдающийся ему целиком. Прекрасный. Неземной. Красивый настолько, что из груди выбивает остатки кислорода. Каждое крошечное изменение в теле отзывается лёгким покалыванием, словно от десятка крошечных молний, вызываемых статическим электричеством. Лайя дёргается немного, привыкая к ощущениям, но уговаривает себя расслабиться и отдаться его рукам. Опустив веки, она откидывается назад, падая на скрипящее покрывало. Ей хочется спать. – У меня есть призрачное ощущение, что ты не заплатил за этот номер, – бормочет она себе под нос. – И хватило же совести так подумать! – притворно возмущается бес. В его голосе плещется старое знакомое веселье. – Конечно, заплатил. И даже договорился о завтраке. Правда не обижайся, если утром к тебе обратятся как «Жозефина». Лайя морщит нос, когда он сжимает раненную лодыжку, принимаясь за свои волшебные манипуляции. – Из всех имён планеты... Надеюсь, хотя бы себя ты вписал более прилично. – Естественно! Лайя чувствует себя странно. Вдалеке от опасности, с осознанием того, что близким ничего не угрожает, она неожиданно ощущает волной накатывающую сонливость. Она вся словно врастает в кровать, с каждой секундой всё слабее ощущая своё тело. Мысли начинают путаться, в висках немного звенит. – Ноэ… – Получается шёпотом, но Лайя уверена, что он слышит. – Спасибо, что позаботился обо мне. Ей не нужно видеть его – она знает, что Локид смущён. Что он отводит взгляд и кривится, словно укусил лимон. Обезоруженный, за руку пойманный на месте преступления, где бескорыстно помогал смертным и трясся за их благополучие наперекор своим же убеждениям. Где нёс на руках человеческую девушку и стоял перед ней на коленях, словно паломник у святыни, припав к её ногам. – Я же в ответе за тебя, – отвечает он просто. Вкладывая в эти слова куда больше, чем просто брошенный через плечо приказ Влада. Куда больше, чем он может позволить себе сказать. – Я знаю, – отвечает Лайя еле слышно. – И за руку прости. Я не хотела так цепляться. Не болит? Ноэ хмыкает. Коснувшись в последний раз выпирающей косточки на ступне, он отстраняется и растягивается на кровати рядом с ней. Смотрит – Лайя чувствует взгляд даже с опущенными веками. Тянется, чтобы укрыть её покрывалом. Выключить щелчком пальцев свет вокруг. В темноте Лайя чувствует, что утекает окончательно. – Поверь, ты и не так будешь цепляться, – шепчет на ухо обещанием, вязким, томительным, – и не только за руку. Лайя ему верит. От этого на душе отчего-то становится спокойно и легко. Кончики пальцев щекочет возбуждением. – Жду с нетерпением, – отвечает она. И засыпает, проваливаясь в темноту без сновидений. Без болевых ощущений и дискомфорта. В абсолютный вакуум покоя, наполненный ароматом мужского парфюма и химической смеси гостиничного геля для душа. Туда, где нет места тьме и страху. Где она сидит на качелях, украшенных лентами и живыми цветами, смеётся счастливо, отталкиваясь ногами от земли. Лайя засыпает, чувствуя прикосновение к своей скуле. – Спокойной ночи, моя падающая звезда.