Я не вижу тебя в тебе

      День и вправду выдался так себе. Дрожащей рукой, борясь с желанием швырнуть баночку с пилюлями в стену, я достаю именно её из кармана, откупоривая крышку и высыпая белые таблетки на собственную ладонь. Под рукой ничего, чем можно было бы запить, кроме бутылки огненной воды, оставленной кем-то на подносе в общем коридоре, нет, а глотать достаточно большого размера колёса в немаленьких объёмах – так себе идея, так что я, не раздумывая, беру её и, быстро открыв, кладу таблетки в рот, делая пару внушительных глотков. Кажется, я сильно увеличил дозу, но это не важно – потом мой и так посаженный организм скажет мне «спасибо», но не сейчас. Отрываться от бутылки не хочется, я делаю ещё пару глотков, и ещё... Прозрачная жидкость ярко обжигает горло и тёплом разливается по горлу, а после и по венам. Убираю бутылку от губ, чтобы перевести дыхание. Остатки здравого смысла кричат мне о том, что я не должен пить и лучше бы пойти принять холодный душ, а после лечь спать, но это всё кажется таким ненужным. Всё-таки слабость к алкоголю у меня как была, так и осталась. С этим не поспоришь. Я снова подношу бутылку к губам. Глоток за глотком . Осознание происходящего приходит смутно, когда четверти бутылки уже нет.       — «Стоп. Дотторе, остановись», — мысленно говорю я самому себе, а после по непонятной причине со всего размаху бью бутылкой по стене.       Осколки горлышка впиваются в ладонь, и белая перчатка мало того, что местами окрашивается в красный, так осколки ещё и продырявили ткань. Мерзко. Придётся покупать новые. Вытащив свободной рукой из ладони кусочки, я оставил всё так, как есть. Всё равно завтра с утра горничные будут убирать коридоры.       Меня чуть передёргивает: от стены начинает яро веять спиртом, а по стене ползёт пятно от влаги. Только сейчас понимаю, что ноги меня почти не держат – алкоголь ударил в голову. За пару минут мутнеет взгляд и голова идёт кругом. Дойти до собственных апартаментов кажется нереальным.       Кое-как умудрившись всё-таки вставить ключ в замочную скважину раза так с седьмого, я заваливаюсь в коридор, резко захлопывая дверь. Кажется, это было очень громко, потому что этажом выше послышались шаги – может, я разбудил кого-то, но сейчас как-то плевать на подобное.       На еле держащих ногах я добрёл до спальни. Открываю шкаф. Где-то должна была быть заначка. Бутылка коньяка лежит там уже около года – всё боялся притронуться к ней.       Нашёл.       Делаю глоток. Ещё, ещё, ещё. Перед глазами плывёт. Мысли путаются. Звенящая тишина шипит и переливается голосами в ушах. Хватаю подсвечник с ближайшей тумбочки и швыряю в стену. Гулкий звук металла упавшего на пол и приглушённый отзвук от упавших восковых свечей – одна, похоже, сломалась.       На глаза наворачиваются слёзы, стекают по щекам, заставляя прерывисто дышать. Бутылка почти допита. Стул, некогда стоящий у стола, валяется на полу со сломанными ножками. Он одна из тех вещей, что я приложил о стену... Лучше бы приложил чью-то голову. Из шкафа выброшены вещи. На запястьях царапины от коротких ногтей. Перед глазами ярко-белые вспышки. Ломать крупные предметы нет сил, поэтому я просто бью кулаками по стене, крича что-то не понятное самому себе. В голове голос матери, в очередной раз напоминающий о том, какое я ничтожество, которое ничего не добилось. Голос Лизы, которая говорит, что я ёбаный псих.       — Ненавижу! Ненавижу блять!— особенно сильный удар и перчатки в области костяшек окрашиваются красным, — МЕРЗКИЕ! СДОХНИТЕ БЛЯТЬ СУКИ!       Меня душит. Не могу дышать. Опускаю руки, хватаюсь за шею, хватаю губами воздух. Перед глазами её лицо. Она смеётся надо мной. Ещё один удар. На стене лёгкая вмятина, а по суставу в месте крепления фаланги похоже пошла трещина, но боли нет. Состояние глушит её, как и пошатанная нервная система. Не помню, когда последний раз чувствовал что-то физически болезненное, ну вот и славно. Дрожащей рукой кое-как расстёгиваю верхние пуговицы рубашки, чуть ли не отрывая галстук-бабочку... Становится лучше.       Дойдя до стола и взяв бутылку настойки из шелковицы, что уже была открыта, выпиваю в два захода. От понижения градуса мир вспыхивает яркими красками. Со всей силы я толкаю стол, отчего тот переворачивается набок, а после съезжаю по нему, облокотившись спиной. Слёзы перекрывают нормальный обзор, хотя его и быть не может: перед глазами пляшут яркие пятна. Так выглядят бесы, да? Чёрные низкие очертания на фоне кислотного безумия. Чем-то напоминает эффект от солей. Кстати о них — может у меня завалялся пакетик...       Нет! Бью самого себя по щеке — благо маска давно не на мне. Никаких мать твою солей!       Не могу пошевелиться. Парализовало. Только слёзы катятся по щекам, а перед глазами пугающие образы, от которых хочется закрыться, но не получается. Тело не слушается.       Слышу звук открывающейся двери.       — Дотторе, извини, что задержался,— нет-нет-нет, только его не хватало. Не сейчас. Пожалуйста,— Тор, ты где?— идёт в комнату. Его наверное уже напрягает состояние квартиры, но здесь всё хуже.       Заходит он, роняя что-то на пол. В глазах у Скарамуччи испуг. Он ещё не видел меня таким.       — Пожалуйста… Уйди.       — Дотторе, что блять происходит?!       — Уйди.       Я стараюсь держаться спокойно, но это очень трудно.       — Я тебя попросил…съебись! — Мой голос дрожит, а в брюнета летит пустая бутылка от настойки. Благо он успел уклониться. Где-то в глубине души я понимаю, что не хочу причинить ему вред, но только моё состояние не очень располагает к контролю действий и эмоций.       — Что. Ты. Творишь?!— делая паузу после каждого слова он подходит ко мне, но я не вижу его. На его месте вижу , но я не вижу его. На его месте вижу Лизу, от чего желание дать сильную затрещину накладывается на желание приложить кого-нибудь об стену.       Только Скарамучча подходит, я кое-как поднимаюсь, и на его щёку приходится сильная пощёчина. Скар, не сумев удержать равновесие, падает на спину. В его глазах страха, больше, чем когда-либо, а я, в свою очередь, на его месте вижу совсем не его. Ногой сначала легонько наступаю на грудь, после чуть вдавливаю, а на глазах всё ещё блестят слёзы.       — Нравится, м?       Молчание в ответ.       — Я тебя спрашиваю: нравится?!       — Дотторе, пожалуйста,— голос дрожит, кажется, он скоро заплачет,— прекрати…       Ногой давлю сильнее, выбивая воздух из груди, а после и вовсе двигаю ей к шее, но нажимаю мягче, чтоб не задушить. Скарамучча хватает губами воздух, которого перестаёт хватать и скулит жалобное «отпусти пожалуйста», которое скорее напоминает невнятный хрип. Хочется раздавить его горло и переломать позвоночник к чертям, и от мыслей о том, что это человек, который меня поддерживал, и к которому я привязан, и следа не остаётся, потому что он не воспринимается сейчас, как он сам.       Ещё один громкий хлопок двери и уже меньше чем через минуту меня оттаскивают за ворот рубашки, а Скару помогают подняться.       — И снова здраствуй, горе-алкоголик, — у Педролино голос низкий и явно заспанный. Похоже именно его я разбудил, — Пошли. Тебе проблеваться надо и поспать, — теперь он переводит взгляд уже на брюнетка, — Ты извини его. Ему таблетки с алкоголем мешать нельзя. Я к утру его приведу.

***

      — Ну как? Доволен собой?       Я молчу. На меня нашёл ступор и сил не хватает ни на что, кроме того, чтоб смотреть в одну точку пустым взглядом, пока всё плывёт кислотной и яркой рекой.       — Ты его чуть не убил, — пауза. Интонация очень серьёзная, а взгляд, кажется, корящий, — Ты готов из-за своих припадков потерять ещё и Скарамуччу? Браво. Поздравляю. Ты достиг пика, — Фраза заканчивается саркастическими аплодисментами, — Просто вспомни, почему от тебя Лиза ушла. Припоминаешь? Так вот я тоже. У вас же тоже так началось: крики, потом пощёчина, потом несколько, а потом ты её начал пиздить до синяков и кровоподтёков. Или тебе напомнить, как это было?       — Отъебись, а, — впервые за последние минут пятнадцать у меня получается сказать хоть что-то.       — Ладно, — гулкий выдох отдаётся в ушах и голове, — Где у меня ванная, я надеюсь, ты в состоянии вспомнить, — киваю в ответ и собираюсь на еле держащих меня ногах подняться, — Подожди,— Педролино походит к креслу, на котором я сижу сзади и проходится пальцами по волосам, собирая их в короткий хвостик на макушке, — Так удобнее будет. Теперь можешь идти.       Уже на входе в ванную меня снова прерывает его голос:       — Завтра пойдёшь у меня перед Скаром извиняться. Понял?       — Понял.