Исповедь

      Погоня. Как эльфийка об этом не подумала, зная вспыльчивый характер мужа, имеющего очевидные проблемы с головой? От него можно ожидать любой пакости.       Он способен на всё.       Арэдель ли не знать об этом, когда именно к ней применялось разнообразие пристрастий психа по имени Эол? Можно перечислить целый спектр занятий, который удивит воспитанных и адекватных мужчин среди эльдар.       Насилие, избиение, изощрённые любовные игры, постоянные сомнения и проверки на верность, оскорбления — это лишь малая толика всего того, что пришлось вытерпеть дочери Финголфина, ставшей жертвой собственной глупости.       Запрет покидать лес по сравнению с этим казался невинной просьбой.       Арэдель была его ручной и послушной зверюшкой.       Он сломал, казалось бы, неломаемое. Подчинил то, что любит свободу. Перекрыл способность наслаждаться жизнью, совершенно не подумав о цене.       Некогда гордая охотница беспрекословно исполняла любое требование, пока не собрала себя по кусочкам, чтобы вытащить из этого ада сына, благодаря которому сама вылезла из болота мрака, отчаяния, безысходности. Подросший Ломион, потеряв без того скудное доверие отца, стал больше времени проводить с ней, слушай её рассказы о родне, о далёком прекрасном Гондолине, о свободе, которой никогда не видел — и вместе они решились на побег.       Наслаждение привольем было недолгим, превратившись в ловушку, захлопнувшуюся в Гондолине. Поначалу Арэдель пыталась верить, что жизнь налаживается. Она была свободна, к ней вернулось былое уважение, её никто ни к чему не принуждал, не запрещал выходить на природу. Об охоте речи, конечно, не было, но появилась другая забава — смотреть на восходы и закаты солнца, ловить его тепло, подставляя бледную кожу под лучи, следить за игрой света на траве или белокаменных перилах, возле которых чаще всего стояла измученная женщина.       Белая Леди Нолдор была уже не той, как бы не старалась казаться прежней. От неё осталась лишь красивая оболочка, которой вернули первоначальный вид. Волосам — блеск и шелковистость, коже — мягкость и гладкость.       Однако косметика была не способна вернуть блеск глазам и желание жить.       Жизнь являла собой жалкое существование, потому что иначе не получалось. Сын? Для Маэглина бывшая охотница была скорее другом, чем заботливой матерью, потому что в детстве Эол фактически не позволял им видеться. Решил воспитывать по-своему.       Уйти как когда-то бабушка Мириэль? Подобные мысли посещали не раз, но упорно засовывались в дальний угол сознания. Пройти Вздыбленные льды, и так глупо расстаться с жизнью...       Наверное, она бы согласилась попробовать жить заново, если бы рядом был Келегорм.       Любимое, но запретное имя.       Собственными руками принцесса Второго Дома уничтожила их будущее.       Картинка красивой и безмятежной, но одновременно с этим пустой жизни у брата после пережитого померкла с появлением Эола, показавшего себя во всей нелицеприятной красе, заставив испытать ужас и отвращение.       Почему, зная о его делах, Турукано не прогнал его? Не выставил, не убил? Нужно было самой сделать это ещё в Нан-Эльмоте. Жизнь была бы намного проще.       Итогом визита ненавистного мужа стал постельный режим со смертельным исходом. В какой-то степени Арэдель подобному положению даже обрадовалась. Мучения, наконец, закончатся. Только, интересно, что там — в чертогах Намо? Умирать, как ни странно, было боязно.       Тело постепенно отказывало, но сознание ещё оставалось ясным. Образы прошлого то и дело всплывали в мыслях, причиняя боль. Появилась идея выложить то, что накопилось у неё в душе, на бумагу. Написать Ему прощальное письмо. Быть может, прочтёт? Большего и не надо. Просто перед смертью хотелось, наконец, расставить все точки над "i". Освободиться от груза, который много лет лежит на душе тяжёлым камнем.       — Принеси мне лист бумаги и перо с чернильницей, — обратилась Арэдель к эльфийке, осторожно прикладывавшей к плечу компресс. Рана воспалилась, причиняла боль, но на лице охотницы не дрогнул ни один мускул. Не проступило ни одной эмоции. Она научилась скрывать чувства и успешно делала это сейчас.       Целители пытались бороться, пытались искать противоядие. Пробовали, что имелось у них в арсенале. Но список был скудноват и, как показывало не улучшающееся состояние, бесполезен.       — Да, госпожа, — просьба немедленно выполнилась.       Перед дочерью Финголфина на переносном столике возникли письменные принадлежности. Она вздохнула, собираясь с мыслями. Чувство смерти приближалось тихой неотвратимой поступью. Арэдель чувствовала, что не доживёт до рассвета. Да и нужен ли он, когда самое яркое и дорогое осталось за морем?       Перо сжалось в тонких дрожащих пальцах, на жёлтую шероховатую бумагу упало несколько капель, мгновенно расплывшихся чёрной бесформенной кляксой. Рука начала выводить одну за другой буквы, получавшиеся корявыми, но вполне читаемыми.       Эру, как неимоверно сложно и больно было собирать в кучу мысли и чувства, вытаскивать их силой воли из самых тёмных уголков сознания!       "Здравствуй, Тьелко..." — вдох, рассеянный взгляд в сторону, попытка сдержать слёзы.       "Я знаю, ты... — на листе остался кривой росчерк, — скорее всего ненавидишь меня за то, как я поступила с тобой. Унизила, растоптала, предала твою любовь. Я и сама себя презираю, потому что любила тебя и люблю. Без тебя моя жизнь сломанная, стылая, развалившаяся на куски, которые уже не собрать."       Арэдель всхлипнула, не сдержавшись, расплакалась. Солёные капли упали на бумагу, немного размывая написанное. Эльфийка, сидевшая в плетёном кресле, встрепенулась, но сестра Тургона, взмахом руки остановив её, продолжила писать.       "Ради тебя я прошла Льды, покинула Гондолин, но ошибка, допущенная в Амане...я подумала, что мне нет прощения и решила, что не нужна тебе, ушла не дождавшись...и потеряла очень много...даже в свои последние минуты я думаю о тебе..." — пальцы ослабли, перо выпало из рук. Арэдель откинулась на подушки, с трудом сглотнула. Во рту стал сильнее ощущаться странный горький привкус. Подкатывала тошнота.       — Подойди ко мне, — леди Гондолина подала голос, обращаясь к сидевшей с ней эльфийке. Та мгновенно оказалась рядом. - Отправьте это письмо в Химлад.       Почти не слушавшиеся пальцы свернули лист пополам.       "Увидеть бы Его последний раз", — мимолётно пронеслось в мыслях.       Сознание, словно откликаясь на просьбу хозяйки, подкинуло образ — лицо в обрамлении серебристых волос, стальные глаза, красиво очерченные губы.       — Будет сделано, ваше высочество, — звонкий голос учтиво прозвучал и испуганно замер в тишине. Эльфийка неверяще смотрела на замершую на последнем вдохе грудь госпожи.       Душа доблестной нолдиэ, перенесшей многие тяготы и лишения, покинула тело, отлетела в Чертоги Мандоса. Остекленевшие глаза смотрели в потолок, на губах застыла улыбка.       Спустя несколько минут Белый Город накрыла печаль. Скорбели все. Но ничьё горе не могло сравниться с дырой в душе Маэглина. Арэдель была для него всем — опорой, другом, матерью. И её не стало. Жизнь, до этого чёрно-белая, стала чёрно-серой. Лишённой света, радости, счастья. Маэглин отстранился от эмоций, ушёл с головой в работу. И только каменный склеп в одной из комнат знал его настоящего. Иногда там, среди безмолвного камня, в безликой комнате, некогда принадлежавшей Белой Деве Нолдор, сын Эола и Арэдель изливал свою душу в исповеди вычурному надгробию, и как ни в чём не бывало возвращался к своим делам.