Даже слишком

Уже осень. А осенью нельзя оставаться одной

Аня нарушала не слишком много правил: это оказалось редким исключением. Не послушать рациональный голос, убеждающий остаться дома, в этот раз оказывается неожиданно легко. Так же легко, как ложится тонкая полоса тёмно-серой подводки, под цвет глаз. Если когда-то стрелки и кирпичного оттенка помада казались чем-то из разряда «вау», сейчас Аня только буднично бросает не пригодившиеся ватные палочки в косметичку, накидывает поношенную кожаную куртку и торопливо проходит в коридор. Втискивает ноги в кроссовки с высокой белой подошвой. Было начало седьмого, и собирался дождь. «Пятнадцать, шестнадцать, восемнадцать». Она сама не замечает, как по старой привычке начинает считать ступени. Как всегда делала в школе — школе с тёмными коридорами, ровными рядами фиалок на подоконниках и бесконечными «отлично» в дневнике. Такси подъезжает почти сразу. Она садится сзади, называет адрес и достаёт из сумки маску. Зачем он зовёт её? Аня не уверена, что он расстался с Софией, так что теперь она только гадает. «Приходи, если скучно» — три слова, а она уже срывается с места. Но ведь ей и правда скучно, разве она должна была остаться? Она грустно улыбается. Ей не надо больше спрашивать разрешения и объясняться, да и перед кем, в самом деле? Окно у водителя открыто, и свистящий ветер треплет её кудрявые волосы. Это и хорошо, ей нужно немного прохлады. Горько пахнет сигаретами и дешёвым вишнёвым ароматизатором. Что они будут делать? В прошлый раз, когда она приходила и у Стефана были друзья, им не удалось о чем-нибудь поговорить, но теперь её не покидает смутное ощущение, что он один. Такси плавно сворачивает влево, вклиниваясь в поток неприметных машин. Значит, если они так и будут ехать, остаётся минуты три-четыре или чуть больше. Кружочек мессенджера с негромким звуком всплывает на экране. Стефан пишет, что взял вафли с орехами, которые ей понравились в прошлый раз. «Спасибо, да, — торопливо печатает Аня и добавляет, чтобы не чувствовать странное, непонятно откуда взявшееся волнение, — я почти доехала». Таксист бросает окурок почти сразу перед тем, как выжать тормоз, выдаёт равнодушное «Семь восемьдесят» и совсем скоро протягивает две монеты сдачи в загорелой ладони. На улице заметно холоднее, чем было днём. Аня только сейчас вспоминает, что не взяла зонт с собой, но, наверно, когда она будет ехать домой, дождь уже кончится. «Если вообще придётся возвращаться сегодня», — добавляет тихий голос в голове, от которого она тут же отмахивается. Стефан её знакомый, даже не друг, они познакомились в апреле. С чего ей оставаться на ночь? В подъезде темно и тихо. Из квартиры на втором этаже доносится приторный запах порошка, кажется, ландышевый; Аня преодолевает ещё два лестничных пролёта и звонит: сразу, чтобы не мяться на пороге и не думать. Стефан открывает, как будто до сих пор ждал у двери, улыбается и придерживает Брайта за ошейник. — Привет. — Привет. Пёс ласково трётся мордой о её колени, и Аня гладит его за ушами с первой не натянутой улыбкой. — Такой милый. Брайт, польщённый, лижет ей ладонь и лениво перебирает толстыми лапами обратно в комнату. — Давай-давай, вы уже поздоровались, — подгоняет его Стефан, и Аня ловит себя на мысли, что у него всё же очень красивый голос, пусть ей и не стоит об этом задумываться. В его квартире прохладно и немного темно, ведь единственный свет здесь, пасмурный и тяжёлый, пробирается с улицы сквозь полузакрытые шторы. Аня снимает куртку, оставшись в тонкой клетчатой рубашке, и невольно ёжится от прохлады. Парень быстро заваривает чай — для неё, он ведь не пьёт чай — и ставит чашку на длинный стеклянный столик у дивана, чиркает зажигалкой и наконец закуривает. — Как там твоя сестра? — спрашивает не глядя, немного глухо, потому что у него в зубах сигарета. — Нормально. Они опять сошлись. Стефан притворно закатывает глаза. — Как неожиданно. И ты рада? — Не особо, — признаётся она. — Они столько раз расставались, что мне как-то уже не верится, что можно опять встречаться. Но она его любит, так что… — Я бы сказал, чтò он любит, — и Стефан многозначительно хмыкает. Аня не удерживается от улыбки и утвердительно кивает. — Я знаю. Ну, по крайней мере, насчёт неё я уверена. Я помню, как она в ноябре меня в три ночи разбудила и такая: «Аня, у меня от него бабочки, я никогда не думала, что влюблюсь в такого». Она смущается и делает глоток чая, слегка ошпарив губы. Снова и снова, говорит о других, потому что так легче, потому что её сестре, в отличие от неё, есть что рассказать. Аня всегда это знала, но осознала ещё более явно, когда они стали жить с ней в этом городе. И даже Стефан сейчас спрашивает о ней, а не о чём-то другом. Впрочем, может, она слишком много внимания придаёт поверхностному вопросу, да и… Большая тёплая ладонь скользит по её джинсам от колена вверх. Непринуждённо, будто так и должно быть. Аня едва не давится чаем и с трудом глотает его, но не подаёт и виду. Не отталкивает руку и не отодвигается сама, а просто застывает, хотя знает, как это глупо выглядит. Это даже не «да» и не «нет». Стефан нерешительно придвигается ближе, и Аня только отводит колени в бок, будто разрешая ему подойти, и понимает это слишком поздно. Он и правда оказывается рядом, слишком скоро, и она видит краем глаза, хоть и не решается посмотреть, что его лицо в десяти сантиметрах от неё. Что ей делать? Ладно, он ей нравится, но разве это то, чего она хочет? Щёки у неё вспыхивают. Аня ещё не до конца верит, что поняла всё правильно, когда его длинные пальцы путаются в волосах и притягивают за затылок к себе, и она только послушно следует за его рукой и ощущает мягкие, сухие губы на скуле. По спине пробегают крупные мурашки, и ей хочется отойти, но Стефан уже плотно прижимает её к себе и рвано выдыхает где-то над ухом. Что ей делать? Сказать «нет», когда она сама пришла к нему домой? Он принимает её растерянность за согласие, и теперь становится даже ещё ближе, чем до этого, и почти все мысли у Ани улетучиваются, пока вокруг горячий кокон его рук. Сердце бьётся так часто, что Стефан, уже обхвативший ладонью её тонкую шею, без труда бы смог посчитать его удары. Такие быстрые, что даже становится стыдно. За это волнение, за эту деревянность. Когда он снял футболку? Она чувствует, как напрягается позвоночник, когда он пытается мягко уложить её на спину, и всё равно подчиняется. «Вот сейчас. Сейчас. Хочу я? Наверно, хочу. Я ведь хотела». Аня не смотрит на него, отводит глаза куда-то в сторону. В комнате ещё темнее, чем было, а чай уже наверняка остыл. Вот её куртка на спинке стула. Хоть бы расслабиться. Он так осторожен. Тихонько раскрывает её губы своими. Она ведь ему нравится, тогда почему она ничего не чувствует? Она же ему нравится? Поцелуй слишком мокрый, его не хочется продолжать, но может, так и должно быть. Может, это только в книжках чувства взрываются яркими красками, а… Дыхания не хватает, и Аня только отворачивается, сглатывает и понимает, как тяжело дышит на самом деле. Стефан опирается одной рукой о диван, а другой держит её за подбородок, но недолго, ладонь сползает по шее к ключицам и, когда Аня опять вздрагивает с немым: «Что сейчас делать?», неожиданно исчезает. Тепло пропадает, как будто его и не было, как будто всё это время была только прохлада, сковывающая движения. Железное кольцо неловкости не сразу позволяет встать, а когда она всё-таки поднимается и поправляет воротник рубашки, понимает, что даже не заметила, когда он расстегнул верхние пуговицы. Так не должно быть. Ужасно глупо. Всегда всё получается так, потому что она не знает, чего хочет, но даже когда решают за неё — не может идти до конца. Как же глупо. И хуже всего то, что теперь Стефан чувствует себя глупо из-за неё. Стефан, который такой заботливый и никогда не шутил над ней так, как над остальными. Такой заботливый, что даже слишком. Ведь не будь он таким, ему бы не было неловко, а ей бы не было стыдно. Нет. Не будь она собой, ничего бы из этого не было. Аня вздыхает. А снаружи шумит ветер. Было почти семь вечера, и собирался дождь.