Скрытое и явное

      Сергей ненавидит подобные сборища. Ненавидит богатеньких толстосумов ради своей выгоды готовых на всё, даже сносить памятники старины. Ему противно, но приходится посещать их мероприятия, и, главное, общаться с этим сбродом — настоящая пытка. Потому, когда на открытии очередного казино вдруг появляются последователи Чумного Доктора, поначалу в душе просыпается злорадство, и только потом уже возникают мысли о жизни и смерти.       Как бы Сергей ни ненавидел находящихся здесь, как бы ни хотел, чтобы те исчезли, но смерти он им не желает. Потому и подставляется. Отвлекает внимание, пытается договориться, но всё напрасно. Фанатики так же устали от собравшихся здесь, как и он сам, и, если бы не один из копов, непонятно как оказавшийся среди гостей, жить бы Сергею оставалось недолго.       Когда всё заканчивается, Сергей обнаруживает себя в уборной возле раковин, смотрящимся в большое — во всю стену — зеркало. Он смутно помнит, как добрался сюда — лишь бы оказаться как можно дальше от толпы, от шума и суматохи, творящейся в главном зале. Сердце колотится так быстро и сильно, что его стук отдаётся в ушах. Дышать тяжело. Накатывает паника, но Сергей знает — не время ей поддаваться. И не место.       Чтобы хоть немного успокоиться, он включает воду и какое-то время просто бездумно следит, как она течёт, а затем решительно набирает полные ладони и брызгает себе в лицо.                     В зале почти никого не осталось, лишь полицейские выполняют свою работу, разбившись на небольшие группы (конвой захваченных преступников, опрос свидетелей, снятие отпечатков, другая подобная рутина) да потерянно бродит обслуживающий казино персонал.       Сергею вот прямо сейчас бы уйти, избежав множества проблем, но взгляд цепляется за его спасителя, сидящего посреди разгрома со сгорбленной спиной, уставшего и израненного, и становится неловко сбегать хотя бы не поблагодарив. Не может он так. Слишком это неправильно.       Подойти трудно. Заговорить ещё труднее, но Сергей справляется.       — Вы мне жизнь спасли. Хотел отблагодарить. — Они ведь знакомы, в их общении нет ничего особенного, но с чего-то на самом деле особенным сейчас кажется всё: и то, как майор Гром оборачивается, убирая компресс из бутылки ото лба; и как небрежно пожимает плечами; и как встаёт, обращая на Сергея всё своё внимание; и как улыбается, ободряюще, с лёгкой иронией; и как хвалит его, протягивая руку для пожатия.       — Ты тоже красавчик. По-мужски выступил.       От слов Грома хочется провалиться сквозь землю: он же ничего не добился, не смог, за что хвалить-то? Не ответить на рукопожатие невозможно. Сергей собирается с последними силами и вкладывает свою ладонь в чужую, тут же обжигаясь о её тепло: у самого-то всегда прохладные, проблемы с терморегуляцией. Это оказывается даже приятно — чувствовать тепло нравящегося человека.       — Ух ты! И почему раньше не замечал?.. — взгляд Грома, обращённый на их руки, заинтересованный и слегка удивлённый.       Это отрезвляет, заставляет встрепенуться и торопливо выдернуть руку из захвата, нервно пытаясь по привычке спрятать ладони в рукава. Как в детдоме, чтобы меньше издевались. Как в институте, когда ещё не было денег на хорошие косметические средства, которые миллиардер Сергей Разумовский может позволить покупать себе в любых количествах. Тональник, которым он пользуется, всем прекрасен, одно но — боится воды, и теперь Сергей проклинает себя за то, что решил умыться, забыв, какой он особенный: витилиго на руках и лице стало причиной многих неприятных моментов в его жизни. Сергей помнит, каково это. К каким последствиям может привести. Он уже готовится дать отпор, как слышит:       — Красиво.       ...и замирает. Теряется. Не знает, как реагировать. Но как-то же надо.       Сергей заметно смущается, даже немного заикаться начинает, потому что никто раньше не говорил: "Красиво", — скорее молчать предпочитали. Олег принимает таким, какой есть. Сергею хватает. Точнее, ему раньше и в голову не приходило, что этим вообще восхищаться-то можно.       — С-с-спасибо, — тихо выдавливает он, переступая с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке, и тут же спотыкается. Ну а чего, порушено же всё вокруг, на полу стулья да отломанные ножки валяются, если не что серьёзней. Стекло везде разбитое. И нервы ещё эти. Неуютно. Сергей с детства, нервничая, вечно неуклюжим становился, вот и теперь...       Гром ловит. Не даёт опозориться, и руки у него крепкие, надёжные. Сергей сжимается весь, забывая, что им только что восхищались, ждёт в лучшем случае тактичного молчания, но:       — Ты как, в порядке? — В голосе Игоря поддержка. Тревога. Не то, чего ожидал Сергей, и потому он стремительно вскидывает голову, забывая о страхе, и удивлённо заглядывает в глаза. Убедиться, не кажется ли. Не послышалось ли.       Их лица слишком близко. Сергей удивляется, как мог в самом начале принять радужку Игоря за серую, она ж другая совершенно. Ему идёт.       — О, а ты весь красивый. — Голос Игоря спокоен. Он просто констатирует факт, и от этого Сергей весь просто вспыхивает. Да, он же и лицо умыл, успокаиваясь, и теперь его проблема в любой момент может стать достоянием общественности. Только не это!       От стыда, а также пытаясь спрятаться от остальных людей, кто бы мог его увидеть, совершенно ни о чём больше не думая, Сергей порывисто утыкается в грудь Грома лицом и страдальчески стонет. Он не сможет этого вынести. Не после всего произошедшего. Надо срочно уехать, вырваться из этого проклятого места, вырваться, ни на кого не наткнувшись!       Лихорадочные мысли прекращает ещё более встревоженный голос Грома:       — Эй, с тобой это чего? Плохо? Может, скорую?       Так хочется довериться осторожным обнявшим рукам и неподдельному участию в голосе. Хочется стать слабым хотя бы ненадолго, снять с себя ответственность, и Сергей позволяет себе эту слабость.       — Майор Гром... Игорь, пожалуйста, уведите меня отсюда, — тихо шепчет Сергей, всё так же вжимаясь лицом в Игоря, ещё и в рубашку вцепляется, чтобы точно не оттолкнул, не оставил одного — он попросту этого не вынесет.       — Да-да, конечно, — так же тихо отзывается Игорь после небольшой паузы, в течение которой сердце Сергея бьётся испуганной птицей, и, даже не пытаясь отцепить его от себя, начинает движение, как Сергей надеется, к выходу из зала.       Только на улице, где уже сумерки — темно — и свежий воздух, Сергея немного отпускает, и он несмело отстраняется от осторожно ведущего его к парковке Игоря. Тот тут же замедляет ход, а потом и вовсе останавливается. Под внимательным взглядом Сергею снова становится неуютно, но не так, как было несколько минут назад под ярким освещением, и он таки выдерживает изучающий взгляд.       — Лучше? — Игорь не спрашивает, что это было, за что Сергей благодарен. Голос ещё не подчиняется достаточно, потому он выбирает лишь нервно кивнуть в ответ и ещё раз — на вопрос, сможет ли он добраться до дома. Сможет, конечно. Только посидит в машине пару минут, передохнёт — и всё сможет. А там, возможно, и Олег вернётся.       — Что ж, тогда я пойду. — Звучит немного неловко, но о чём ещё говорить, видимо, оба не знают. Да и ситуация выдалась странная. Смущающая. Потому Игорь только козыряет и разворачивается, чтобы уйти, и тут Сергей набирается смелости:       — Спасибо, — наконец-то может произнести он, и, когда Игорь замирает, добавляет: — Если вам будет нужна помощь, обращайтесь.       — Обязательно, — оборачивается Игорь с улыбкой, и сердце Сергея почему-то на секунду сбивается с ритма. Странный вечер. Дурацкий. — Бывай.       Глядя в спину уходящему неспешно Игорю, Сергей вдруг ловит себя на том, что улыбается...